Помощник по посту управления рисует победные вымпелы. Он уже докончил один, с надписью восемь тысяч: этот обозначает первое крупное судно в конвое.Первый вахтенный, сидя рядом с шефом в кают-компании, занимается бумажной работой: наряды на верфь, подсчет израсходованного топлива, отчет о выпущенных торпедах. Я нисколько не удивлюсь, если он опять примется стучать на пишущей машинке.Почти ежечасно я украдкой заглядываю в карту, и каждый раз меня подмывает взять карандаш и украдкой продлить линию, тянущуюся к Ла-Рошели.Каждая оставленная позади миля ощутимо снимает напряжение и страх.Сквозь полуоткрытый в носовой отсек люк долетают обрывки разговора. Похоже, настроение у людей снова поднимается. Я слышу даже, как в соседнем кубрике кто-то интересуется, кем будут оформляться увольнительные. В это трудно поверить: у нас впереди еще целая ночь, еще очень далеко до того момента, когда мы наконец сможем расслабиться в безопасности, а кто-то уже волнуется о своем увольнении.Отныне ничто из услышанного в носовом отсеке не удивит меня:— Интересно, какие у них там в Ла-Рошели бордели?Похоже, что помощнику электромоториста Пилигриму однажды довелось побывать там.— Откуда мне знать? — это все, что он может ответить.— Черт! Тебя нельзя ни о чем серьезном спросить!Слава тебе, Господи, — рождественского настроения нет и в помине.Около часа ночи я выбираюсь на мостик.— До места встречи с эскортом примерно два с половиной часа, — докладывает Старику штурман.Место встречи с эскортом? Неужели нам осталось так недалеко?— Что означает — мы прибудем туда вовремя, спозаранку, — говорит Старик. — Мы заляжем там и посмотрим, что движется вокруг.— Jawohl, господин каплей, — единственное, что остается ответить штурман.— Ну? — Старик поворачивается ко мне. — Я полагаю, торопиться совсем ни к чему — или мы начинаем нервничать?Я лишь вздыхаю в ответ. Что я должен сказать?Ночной воздух прохладен, как шелк. Я выдумываю, или действительно пахнет землей — этот тонкий запах влажной листвы?Наверно, вскоре мы увидим береговые огни. Хотя если хорошенько подумать, то нет! Все-таки Ла-Рошель — это не Лиссабон. Здесь действует затемнение. Вдоль всего побережья Франции уже давно погашены все маяки.— Можно еще часок поспать?— Вполне, это не повредит…Я прошу штурмана разбудить меня, когда он освободится от вахты, и спускаюсь вниз следом за Стариком.— Море — около двух баллов, ветра почти нет, — сообщает штурман, пока будит меня, тряся за рукав.Я снова оказываюсь на мостике раньше командира.Сощурившись, я гляжу вперед. Горизонт чист, и на востоке уже светает. Первый вахтенный стоит впереди по левому борту:— Командиру: рассвет начинается!Командир поднимается на мостик и молча осматривает все вокруг.— Похоже, еще немного времени все будет в порядке, — наконец говорит он. Но вскоре я понимаю, насколько ему тревожно. Снова и снова он поднимает голову, чтобы с беспокойством взглянуть на небо. Над восточным горизонтом протянулась бледно-желтая полоска. Сумрак быстро пропадает. По прошествии еще десяти минут он произносит:— Мы уже почти пришли на место.Море спокойное. Можно представить, что мы идем по поверхности пруда. Работает эхолот. Снизу постоянно докладывают:— Тридцать метров, двадцать семь метров…Показания доходят до двадцати и на этом останавливаются.— Превосходно, — говорит Старик. — Как раз то, что нам надо. Хорошо, штурман, пока достаточно! Мы пока спрячемся. С каждой минутой становится все светлее.— Приготовиться к погружению!Еще раз осматриваем темное, отливающее шелком море, затем мы медленно спускаемся вниз, оттягивая время.— Шеф, постарайтесь уложить нас на грунт как можно легче и нежнее. Здесь это не должно составить особого труда.Стук, раздавшийся при касании лодкой дна, был не громче звука, слышимого, когда шасси самолета касается посадочной полосы.— Хорошо, — говорит Старик. — А теперь мы вверимся в руки Божии!— И его доброй жены, милой очаровательной дамы с белоснежными волосами… — это уже шеф. Кажется, у него снова прорезался голос.— Tiens, tiens! Слушайте, слушайте! (фр. )
— похоже, Старик думает, что он уже вернулся во Францию. Надо спросить у штурмана: лежим ли мы на мягком песке французского шельфа, или же мы залегли в международных водах.Уже некоторое время я подсознательно ощущаю какие-то странные стучащие и скрежещущие звуки. Потом раздается глухой удар, словно кто-то ударяет кулаком по деревянной двери, немедленно вслед за первым ударом следуют второй и третий. Они эхом разносятся по лодке, причем последний удар заглушается пронзительным свистом, звучащим до тех пор, пока не раздаются новые толчки.— Подумать только, — говорит Старик. — а здесь, оказывается, вполне приличное течение.— И дно не совсем такое, какое должно было бы быть, — вставляет шеф.Значит, причиной ударов являются скалы. Мы не лежим неподвижно на месте: нас тащит по грунту.— Шеф, залить цистерны.— Jawohl, господин каплей!Я слышу, как вода заполняет наши дифферентные емкости: мы становимся на якорь.— Хорошо, теперь будем надеяться, что мы лежим как надо!В лодке тихо. Слышится лишь капель конденсата. Освободившаяся вахта уже давно растянулась на своих койках. Как только рассветет по-настоящему, Старик поднимет нас на перископную глубину — пятнадцать метров. Он не говорит нам, что будет делать после этого. Подходить к берегу без тральщика и эскорта — это непростое дело. Невыполнимое днем и необычайно опасное ночью.Едва я приподнял правую ногу, чтобы переступить через кормовой люк, как раздается еще один удар.— Тысяча чертей, — бормочет Старик, — Мы наверняка лежим не параллельно течению. Надо попытаться повернуть ее.Краем уха я слышу, как началась продувка. Потом еще один удар, прокатившийся по всей лодке. Потом звучит команда запустить моторы, а затем — рули глубины.Инрих сидит у сонара. Его голос доносится словно издалека:— На трехстах градусах — шумы двигателей. Становятся громче!Старик театрально приподнимает брови. Он стоит посередине поста управления, прислушиваясь. За ним, наполовину скрытая, виднеется фигура шефа. Я не решаюсь пошевелиться.Старик сглатывает. Я вижу, как его адамово яблоко дернулось вверх-вниз.— Поршневые двигатели! — докладывает акустик.Старик приседает на корточки в проходе рядом с рубкой акустика и надевает наушники. Его сгорбленная спина повернута в нашу сторону. Акустик высунул голову из своей каморки.Слышится бормотание Старика:— Я съем собственную шляпу, если только это не дизель подлодки.Он возвращает наушники акустику, который вслушивается пару минут, пока Старик, оставшийся рядом с ним, не спрашивает:— Ну что, Инрих?— Дизели подлодки — можно не сомневаться!— Английской или немецкой — вот в чем вопрос! Просыпайтесь. Первый вахтенный офицер, приготовьте сигнальную ракетницу. Как только мы всплывем, сразу стреляйте. Куда повернут наш нос?— Направление осталось прежним — двести семьдесят градусов.— Приготовить зенитные орудия! Первый вахтенный, немедленно на мостик за мной!Пост управления сразу же наполняется движением. Кто-то открывает ящики с боеприпасами. Мы что, собираемся задать фейерверк прямо перед дверями нашего дома? И для ровного счета добавить к нему пулеметов?Старик уже положил руку на ступеньку трапа:— Все ясно?— Jawohl, господин каплей!— Всплытие!— Продуть цистерны!Я стою под самым люком, когда надо мной выстреливает ракетница. Люди все еще карабкаются вверх, поэтому мне лишь время от времени между чьим-то бедром и краем люка видны красные и белые магниевые вспышки. Настоящие рождественские звезды. Очень к месту. Я жду, затаив дыхание.— Отлично! — это голос Старика. — Они ответили. Подведите ее поближе, первый вахтенный. Давайте посмотрим на наших коллег.— Невероятно! — вырывается у шефа, стоящего за моей спиной.— Разрешите подняться на мостик? — обращаюсь я.— Милости прошу!Я не сразу замечаю другую лодку на фоне темной воды. Ее нос развернут на нас, так что ее вполне можно спутать с плывущей бочкой.— Быстрее! Давайте сюда сигнальный прожектор — шевелитесь! Теперь, Зейтлер, представьте нас им по полной форме, со всей полагающейся учтивостью.Зейтлер нацеливает ратьер в сторону другой лодки и принимается выстукивать свое послание.С той лодки в ответ заморгал фонарь: сообщение принято. Затем я снова слышу стук нашего сигнального фонаря и голос штурмана, читающего то, что передается оттуда:— UXW обер-лейтенант Бремер.— Фантастика! — говорит Старик. — Их должен кто-то встретить. Нам остается всего лишь следовать за ними по фарватеру!Штурман просто сияет от радости. Теперь ему не придется ломать голову, как провести нас в гавань Ла-Рошели.— Нам надо лишь дождаться сопровождения, которое придет за ними. Спросите у них, когда может появиться эскорт.Помощник боцмана нажимает на ключ сигнального фонаря, ответ приходит через считанные секунды. Очевидно, у них первоклассный сигнальщик: «08.00!»— Теперь сообщите: «Мы присоединимся к вам!» Вот тут они должны поломать голову над нашей загадкой: как получилось, что мы оказались нежданными гостями? Их должно удивить, что мы заходим в порт приписки другой флотилии — и именно сегодня.Похоже, Старик и в мыслях не держит подсказывать им отгадку.Пока мы обменивались сообщениями, наши лодки сблизились — теперь мы можем переговариваться. С их лодки загудел громкоговоритель:— Куда девалось ваше орудие?Мы переглядываемся. Старик колеблется. Даже до меня не сразу доходит, что они могут видеть нас так же отчетливо, как и мы их, и они заметили, что нашему силуэту чего-то недостает.— Идиотский вопрос! — фыркает штурман.Но Старик подносит ко рут мегафон и кричит:— Угадайте с трех раз! — потом поворачивается к штурману и говорит обычным голосом:— Лучше бы он убедился, что его собственные зенитные орудия в порядке. Что-то мне здесь чертовски не по себе!Штурман воспринимает его слова, как прямое указание к действию, и кричит наблюдателям на мостике:— Ради всего святого, ребята, смотрите в оба!Внезапно лодку сотрясает сильный глухой удар. Мне кажется, что меня сзади кто-то ударил под колени. Аккумуляторы? Электромоторы? Что-то случилось с дизелями? Черт побери, что это было?Старик кричит вниз, в люк:— Рапорт! Мне нужен рапорт!Снизу ничего не отвечают. Старик и штурман вопросительно переглядываются. Старик срывается на рев:— Рапорт! Немедленно рапортуйте!В люке появляется лицо шефа:— Ничего — нечего рапортовать, господин каплей!Командир уставился на него. Неужели мы все сошли с ума? Только что прогремел взрыв — и к тому же довольно сильный!Но вот с другой лодки заморгал сигнальный фонарь. Три рта в один голос повторяют, что передают оттуда:— Н — а — л — е — т — е — л — и — н — а — м — и — н — у.— Скорее! Надо подойти ближе!Мина, мина, мина. Так значит, мы разгуливаем по минному полю. Эти штуки никогда не болтаются поодиночке.Я навожу бинокль на другую лодку. На первый взгляд ничего необычного. Лишь ее корма слегка погрузилась в воду, словно лодка плохо отдифферентована. Я всегда представлял себе последствия взрыва мины несколько иначе.Наша лодка медленно поворачивает свой нос. С той лодки снова сигналят.— Читайте! — приказывает командир.Ему отзывается Зейтлер:— П-р-о-б-о-и-н-а-в-к-о-р-м-е-в-о-д-а-б-ы-с-т-р-о-п-р-и-б-ы-в-а-е-т-н-е-м-о-ж-е-м-п-о-г-р-у-з-и-т-ь-с-я.— Одна из этих проклятых магнитных мин, — говорит Старик. — Возможно, ее сбросили ночью с самолета.— И наверняка не одну… — безмятежным голосом добавляет штурман.— Ничего не поделаешь, штурман. Мы должны оставаться на поверхности и обеспечивать прикрытие от атаки с воздуха.И медленно дрейфовать по минному полю.Штурману нечего сказать. Его бинокль нацелен на их лодку, и он не выказывает ни малейших эмоций.— Прокричите им: «Остаемся на поверхности, чтобы прикрыть от воздушной атаки!»Штурман подносит ко рту мегафон. С той стороны принятие нашего сообщения подтверждают кратким «Спасибо!»— Штурман, сделайте запись: «06.15. UXW наскочила на мину». Скажите радисту, чтобы попробовал еще раз. Может, нам повезет. Пусть передаст следующее: «Опасность. Опасность. UXW наскочила на мину. Погрузиться не может. Все системы вышли из строя. Немедленно вышлите эскорт. Остаемся на месте взрыва — UA.»Ничего больше нельзя поделать, остается только ждать и смотреть, как светает.— Похоже, у их винтов погнуты валы, — резко замечает Старик. — Если бы отказали дизели, можно было бы хоть что-то выжать из электромоторов, либо наоборот.По разлившемуся за нами сиянию я замечаю, что отлив, должно быть, развернул нас: теперь восток оказался у нас за спиной. В бледном утреннем свете все мы выглядим посеревшими, словно посыпанные пеплом.На лодке не слышно ни звука двигателей, ни движения, ни вибрации. Мы дрейфуем, подобно обломку, оставшемуся после кораблекрушения. Страх… и тишина. Я едва осмеливаюсь откашляться. Много бы я дал, чтобы только услышать звук хотя бы одного работающего дизеля.— Корабельное время?— 07.10.Страх. Мы избегаем смотреть друг на друга, будто перехваченный взгляд другого человека приведет к роковому взрыву.— Самолет! На ста двадцати градусах!— Приготовить зенитные орудия! Быстрее! Высота?— Двести пятьдесят! Похож на «Галифакс»!Меня сдувает с мостика, я хватаю и передаю дальше боеприпасы. Наше зенитное орудие уже изрыгает огонь. Мы стреляем по нему изо всех сил. Но мы неподвижны и представляем из себя мишень. Сквозь грохот наших выстрелов я слышу ужасный взрыв. Потом внезапно наступает тишина.Я бросаюсь на мостик и оглядываюсь кругом. Во имя всего святого, где другая лодка? Ничего нет, только ровное, переливающееся море. Лишь по нашему левому траверзу течение сносит пару темных точек.Наш нос разворачивается в их сторону. Наконец штурман произносит:— Прямое попадание — прямо перед рубкой!Я вижу происходящее, словно в трансе — будто сквозь внезапно опустившуюся серую пелену. Я прищуриваюсь, отчаянно моргаю глазами, пялюсь изо всех сил: лодка, которая была здесь всего минуту назад, бесследно пропала. А самолет? Тоже исчез. Одна единственная бомба? С первого захода? Прямое попадание?Они вернутся, говорю я себе, и их будет целый рой. Истребители прикрытия? Почему у нас совсем нет прикрытия истребителей? Жирная свинья Геринг — он и его огромный рот! Где наши самолеты?Море гладкое, словно отполированное. Абсолютно неподвижное — на его поверхности ни морщинки. Линия горизонта будто лезвие ножа. А на том месте, где мгновение назад лежал длинный корпус лодки, появляется все больше и больше пятен, нарушающих покой серебристой, словно ртуть, глади моря. Ни водоворота, ни волн, ровным счетом ничего — ни стука двигателей — тишина.Почему никто не кричит? Это спокойствие абсурдно. Оно делает нереальным все происходящее. Наш нос наконец развернулся в сторону дрейфующих пятен. В бинокле они распадаются на отдельные составляющие — головы, поддерживаемые на плаву спасательными жилетами. Расчет нашего зенитного орудия все еще стоит, застыв подобно изваяниям, никак не выказывая своих чувств, словно они еще не осознали того, что случилось на их глазах. Лишь вздымающиеся в такт дыхания груди выдают их.Первый номер стоит на верхней палубе с пятью матросами, готовый поднять на борт уцелевших.— Черт побери — смотрите! — орет он.Справа по борту море красное. Кровь, растекшаяся в соленой воде. Что нам делать с останками этих бедняг?Я не осмеливаюсь вглядываться пристальнее. Лучше смотреть на небо.Рядом со мной кто-то промолвил:— Наверно, они тоже по-другому представляли себе Рождество!На мостике появляется человек, с которого льется вода, и кое-как выдавливает из себя подобие рапорта, поднеся ладонь ко лбу: это Бремер — другой командир.Его лицо — невинное, как у мальчика из церковного хора — перекошено судорогой. Он попросту воет. Он уставился в пространство прямо перед собой, словно загипнотизированный. Стискивает зубы, стараясь удержать нижнюю челюсть, чтобы она не стучала подобно кастаньетам, но не справляется с ней. Все его тело начинает трястись, словно в ознобе. Целый поток слез струится по его конвульсивно подергивающимся щекам.Старик молча, холодно смотрит на него. Наконец он произносит:— Почему бы Вам не спуститься вниз?Бремер отказывается, отчаянно покачав головой.Тогда Старик отдает приказ:— Принесите одеяла! — а затем, словно его внезапно обуяла ярость, выкрикивает:— Пошевеливайтесь! Подайте одеяла! Немедленно!Как только через отверстие люка подают первое одеяло, он сам набрасывает его на вздрагивающие плечи Бремера.Ни достаточной для погружения глубины, ни прорывателя минных заграждений Вспомогательный корабль, оснащенный устройством, заставляющим мины взрываться вхолостую.
, ни прикрытия от авианалета — вообще ни черта! Море ровное, словно зеркало. И этот «Галифакс». Почему так все вышло? Неужели он нес только одну бомбу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— похоже, Старик думает, что он уже вернулся во Францию. Надо спросить у штурмана: лежим ли мы на мягком песке французского шельфа, или же мы залегли в международных водах.Уже некоторое время я подсознательно ощущаю какие-то странные стучащие и скрежещущие звуки. Потом раздается глухой удар, словно кто-то ударяет кулаком по деревянной двери, немедленно вслед за первым ударом следуют второй и третий. Они эхом разносятся по лодке, причем последний удар заглушается пронзительным свистом, звучащим до тех пор, пока не раздаются новые толчки.— Подумать только, — говорит Старик. — а здесь, оказывается, вполне приличное течение.— И дно не совсем такое, какое должно было бы быть, — вставляет шеф.Значит, причиной ударов являются скалы. Мы не лежим неподвижно на месте: нас тащит по грунту.— Шеф, залить цистерны.— Jawohl, господин каплей!Я слышу, как вода заполняет наши дифферентные емкости: мы становимся на якорь.— Хорошо, теперь будем надеяться, что мы лежим как надо!В лодке тихо. Слышится лишь капель конденсата. Освободившаяся вахта уже давно растянулась на своих койках. Как только рассветет по-настоящему, Старик поднимет нас на перископную глубину — пятнадцать метров. Он не говорит нам, что будет делать после этого. Подходить к берегу без тральщика и эскорта — это непростое дело. Невыполнимое днем и необычайно опасное ночью.Едва я приподнял правую ногу, чтобы переступить через кормовой люк, как раздается еще один удар.— Тысяча чертей, — бормочет Старик, — Мы наверняка лежим не параллельно течению. Надо попытаться повернуть ее.Краем уха я слышу, как началась продувка. Потом еще один удар, прокатившийся по всей лодке. Потом звучит команда запустить моторы, а затем — рули глубины.Инрих сидит у сонара. Его голос доносится словно издалека:— На трехстах градусах — шумы двигателей. Становятся громче!Старик театрально приподнимает брови. Он стоит посередине поста управления, прислушиваясь. За ним, наполовину скрытая, виднеется фигура шефа. Я не решаюсь пошевелиться.Старик сглатывает. Я вижу, как его адамово яблоко дернулось вверх-вниз.— Поршневые двигатели! — докладывает акустик.Старик приседает на корточки в проходе рядом с рубкой акустика и надевает наушники. Его сгорбленная спина повернута в нашу сторону. Акустик высунул голову из своей каморки.Слышится бормотание Старика:— Я съем собственную шляпу, если только это не дизель подлодки.Он возвращает наушники акустику, который вслушивается пару минут, пока Старик, оставшийся рядом с ним, не спрашивает:— Ну что, Инрих?— Дизели подлодки — можно не сомневаться!— Английской или немецкой — вот в чем вопрос! Просыпайтесь. Первый вахтенный офицер, приготовьте сигнальную ракетницу. Как только мы всплывем, сразу стреляйте. Куда повернут наш нос?— Направление осталось прежним — двести семьдесят градусов.— Приготовить зенитные орудия! Первый вахтенный, немедленно на мостик за мной!Пост управления сразу же наполняется движением. Кто-то открывает ящики с боеприпасами. Мы что, собираемся задать фейерверк прямо перед дверями нашего дома? И для ровного счета добавить к нему пулеметов?Старик уже положил руку на ступеньку трапа:— Все ясно?— Jawohl, господин каплей!— Всплытие!— Продуть цистерны!Я стою под самым люком, когда надо мной выстреливает ракетница. Люди все еще карабкаются вверх, поэтому мне лишь время от времени между чьим-то бедром и краем люка видны красные и белые магниевые вспышки. Настоящие рождественские звезды. Очень к месту. Я жду, затаив дыхание.— Отлично! — это голос Старика. — Они ответили. Подведите ее поближе, первый вахтенный. Давайте посмотрим на наших коллег.— Невероятно! — вырывается у шефа, стоящего за моей спиной.— Разрешите подняться на мостик? — обращаюсь я.— Милости прошу!Я не сразу замечаю другую лодку на фоне темной воды. Ее нос развернут на нас, так что ее вполне можно спутать с плывущей бочкой.— Быстрее! Давайте сюда сигнальный прожектор — шевелитесь! Теперь, Зейтлер, представьте нас им по полной форме, со всей полагающейся учтивостью.Зейтлер нацеливает ратьер в сторону другой лодки и принимается выстукивать свое послание.С той лодки в ответ заморгал фонарь: сообщение принято. Затем я снова слышу стук нашего сигнального фонаря и голос штурмана, читающего то, что передается оттуда:— UXW обер-лейтенант Бремер.— Фантастика! — говорит Старик. — Их должен кто-то встретить. Нам остается всего лишь следовать за ними по фарватеру!Штурман просто сияет от радости. Теперь ему не придется ломать голову, как провести нас в гавань Ла-Рошели.— Нам надо лишь дождаться сопровождения, которое придет за ними. Спросите у них, когда может появиться эскорт.Помощник боцмана нажимает на ключ сигнального фонаря, ответ приходит через считанные секунды. Очевидно, у них первоклассный сигнальщик: «08.00!»— Теперь сообщите: «Мы присоединимся к вам!» Вот тут они должны поломать голову над нашей загадкой: как получилось, что мы оказались нежданными гостями? Их должно удивить, что мы заходим в порт приписки другой флотилии — и именно сегодня.Похоже, Старик и в мыслях не держит подсказывать им отгадку.Пока мы обменивались сообщениями, наши лодки сблизились — теперь мы можем переговариваться. С их лодки загудел громкоговоритель:— Куда девалось ваше орудие?Мы переглядываемся. Старик колеблется. Даже до меня не сразу доходит, что они могут видеть нас так же отчетливо, как и мы их, и они заметили, что нашему силуэту чего-то недостает.— Идиотский вопрос! — фыркает штурман.Но Старик подносит ко рут мегафон и кричит:— Угадайте с трех раз! — потом поворачивается к штурману и говорит обычным голосом:— Лучше бы он убедился, что его собственные зенитные орудия в порядке. Что-то мне здесь чертовски не по себе!Штурман воспринимает его слова, как прямое указание к действию, и кричит наблюдателям на мостике:— Ради всего святого, ребята, смотрите в оба!Внезапно лодку сотрясает сильный глухой удар. Мне кажется, что меня сзади кто-то ударил под колени. Аккумуляторы? Электромоторы? Что-то случилось с дизелями? Черт побери, что это было?Старик кричит вниз, в люк:— Рапорт! Мне нужен рапорт!Снизу ничего не отвечают. Старик и штурман вопросительно переглядываются. Старик срывается на рев:— Рапорт! Немедленно рапортуйте!В люке появляется лицо шефа:— Ничего — нечего рапортовать, господин каплей!Командир уставился на него. Неужели мы все сошли с ума? Только что прогремел взрыв — и к тому же довольно сильный!Но вот с другой лодки заморгал сигнальный фонарь. Три рта в один голос повторяют, что передают оттуда:— Н — а — л — е — т — е — л — и — н — а — м — и — н — у.— Скорее! Надо подойти ближе!Мина, мина, мина. Так значит, мы разгуливаем по минному полю. Эти штуки никогда не болтаются поодиночке.Я навожу бинокль на другую лодку. На первый взгляд ничего необычного. Лишь ее корма слегка погрузилась в воду, словно лодка плохо отдифферентована. Я всегда представлял себе последствия взрыва мины несколько иначе.Наша лодка медленно поворачивает свой нос. С той лодки снова сигналят.— Читайте! — приказывает командир.Ему отзывается Зейтлер:— П-р-о-б-о-и-н-а-в-к-о-р-м-е-в-о-д-а-б-ы-с-т-р-о-п-р-и-б-ы-в-а-е-т-н-е-м-о-ж-е-м-п-о-г-р-у-з-и-т-ь-с-я.— Одна из этих проклятых магнитных мин, — говорит Старик. — Возможно, ее сбросили ночью с самолета.— И наверняка не одну… — безмятежным голосом добавляет штурман.— Ничего не поделаешь, штурман. Мы должны оставаться на поверхности и обеспечивать прикрытие от атаки с воздуха.И медленно дрейфовать по минному полю.Штурману нечего сказать. Его бинокль нацелен на их лодку, и он не выказывает ни малейших эмоций.— Прокричите им: «Остаемся на поверхности, чтобы прикрыть от воздушной атаки!»Штурман подносит ко рту мегафон. С той стороны принятие нашего сообщения подтверждают кратким «Спасибо!»— Штурман, сделайте запись: «06.15. UXW наскочила на мину». Скажите радисту, чтобы попробовал еще раз. Может, нам повезет. Пусть передаст следующее: «Опасность. Опасность. UXW наскочила на мину. Погрузиться не может. Все системы вышли из строя. Немедленно вышлите эскорт. Остаемся на месте взрыва — UA.»Ничего больше нельзя поделать, остается только ждать и смотреть, как светает.— Похоже, у их винтов погнуты валы, — резко замечает Старик. — Если бы отказали дизели, можно было бы хоть что-то выжать из электромоторов, либо наоборот.По разлившемуся за нами сиянию я замечаю, что отлив, должно быть, развернул нас: теперь восток оказался у нас за спиной. В бледном утреннем свете все мы выглядим посеревшими, словно посыпанные пеплом.На лодке не слышно ни звука двигателей, ни движения, ни вибрации. Мы дрейфуем, подобно обломку, оставшемуся после кораблекрушения. Страх… и тишина. Я едва осмеливаюсь откашляться. Много бы я дал, чтобы только услышать звук хотя бы одного работающего дизеля.— Корабельное время?— 07.10.Страх. Мы избегаем смотреть друг на друга, будто перехваченный взгляд другого человека приведет к роковому взрыву.— Самолет! На ста двадцати градусах!— Приготовить зенитные орудия! Быстрее! Высота?— Двести пятьдесят! Похож на «Галифакс»!Меня сдувает с мостика, я хватаю и передаю дальше боеприпасы. Наше зенитное орудие уже изрыгает огонь. Мы стреляем по нему изо всех сил. Но мы неподвижны и представляем из себя мишень. Сквозь грохот наших выстрелов я слышу ужасный взрыв. Потом внезапно наступает тишина.Я бросаюсь на мостик и оглядываюсь кругом. Во имя всего святого, где другая лодка? Ничего нет, только ровное, переливающееся море. Лишь по нашему левому траверзу течение сносит пару темных точек.Наш нос разворачивается в их сторону. Наконец штурман произносит:— Прямое попадание — прямо перед рубкой!Я вижу происходящее, словно в трансе — будто сквозь внезапно опустившуюся серую пелену. Я прищуриваюсь, отчаянно моргаю глазами, пялюсь изо всех сил: лодка, которая была здесь всего минуту назад, бесследно пропала. А самолет? Тоже исчез. Одна единственная бомба? С первого захода? Прямое попадание?Они вернутся, говорю я себе, и их будет целый рой. Истребители прикрытия? Почему у нас совсем нет прикрытия истребителей? Жирная свинья Геринг — он и его огромный рот! Где наши самолеты?Море гладкое, словно отполированное. Абсолютно неподвижное — на его поверхности ни морщинки. Линия горизонта будто лезвие ножа. А на том месте, где мгновение назад лежал длинный корпус лодки, появляется все больше и больше пятен, нарушающих покой серебристой, словно ртуть, глади моря. Ни водоворота, ни волн, ровным счетом ничего — ни стука двигателей — тишина.Почему никто не кричит? Это спокойствие абсурдно. Оно делает нереальным все происходящее. Наш нос наконец развернулся в сторону дрейфующих пятен. В бинокле они распадаются на отдельные составляющие — головы, поддерживаемые на плаву спасательными жилетами. Расчет нашего зенитного орудия все еще стоит, застыв подобно изваяниям, никак не выказывая своих чувств, словно они еще не осознали того, что случилось на их глазах. Лишь вздымающиеся в такт дыхания груди выдают их.Первый номер стоит на верхней палубе с пятью матросами, готовый поднять на борт уцелевших.— Черт побери — смотрите! — орет он.Справа по борту море красное. Кровь, растекшаяся в соленой воде. Что нам делать с останками этих бедняг?Я не осмеливаюсь вглядываться пристальнее. Лучше смотреть на небо.Рядом со мной кто-то промолвил:— Наверно, они тоже по-другому представляли себе Рождество!На мостике появляется человек, с которого льется вода, и кое-как выдавливает из себя подобие рапорта, поднеся ладонь ко лбу: это Бремер — другой командир.Его лицо — невинное, как у мальчика из церковного хора — перекошено судорогой. Он попросту воет. Он уставился в пространство прямо перед собой, словно загипнотизированный. Стискивает зубы, стараясь удержать нижнюю челюсть, чтобы она не стучала подобно кастаньетам, но не справляется с ней. Все его тело начинает трястись, словно в ознобе. Целый поток слез струится по его конвульсивно подергивающимся щекам.Старик молча, холодно смотрит на него. Наконец он произносит:— Почему бы Вам не спуститься вниз?Бремер отказывается, отчаянно покачав головой.Тогда Старик отдает приказ:— Принесите одеяла! — а затем, словно его внезапно обуяла ярость, выкрикивает:— Пошевеливайтесь! Подайте одеяла! Немедленно!Как только через отверстие люка подают первое одеяло, он сам набрасывает его на вздрагивающие плечи Бремера.Ни достаточной для погружения глубины, ни прорывателя минных заграждений Вспомогательный корабль, оснащенный устройством, заставляющим мины взрываться вхолостую.
, ни прикрытия от авианалета — вообще ни черта! Море ровное, словно зеркало. И этот «Галифакс». Почему так все вышло? Неужели он нес только одну бомбу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70