На лодке Кершбаума по ошибке перекрыли водозаборный клапан глубинного манометра. Кершбаум хотел погрузить лодку на восемьдесят метров. Лодка стала погружаться, но стрелка манометра не двигалась, так что Кершбаум подумал, что она застряла на поверхности и приказал забрать в цистерны погружения еще больше воды. Потом еще, пока они не заметили свою ошибку. К тому времени лодка опустилась на двести метров — учитывая, что судовая верфь гарантирует лишь сто.Следующая по счету учебная тревога прозвучала во время обеда. Шеф выскочил из-за стола, опрокинув полную супницу прямо на колени второго вахтенного офицера.После второй тревоги Старик по-прежнему недоволен. Ни одного слова одобрения.Ровно в 16.00 объявили третью.Чашки, которым не посчастливилось оказаться на столе в этот момент, превратились в кучу осколков.— Если так будет продолжаться и дальше, нам придется есть руками и пить из ведер, — жалуется боцман.Наконец, командир произносит:— На этот раз нормально!Сидя на посту управления за столом для карт, я пытаюсь постичь техническую сторону дела. Приход штурмана не дал разгореться начавшейся перепалке между Френссеном и Вихманном — извечному конфликту между инженерами и моряками. Времени хватило лишь на то, чтобы Вихманн обозвал дизели Френссена «пердилками», а Френссен двинул Вихманна разик своим замасленным кулаком по физиономии.Когда мир был восстановлен, я снова попытался сконцентрироваться на устройстве емкостей. Емкости плавучести наиболее важны при подготовке лодки к погружению. Их всего три, расположенных внутри и снаружи корпуса высокого давления. Внутренняя емкость настолько большая, что даже если обе внешние будут повреждены, лодка все равно сможет остаться на плаву.Внизу емкостей расположены кингстоны, над ними — воздушные клапаны. И те, и другие должны быть открыты, если мы хотим нырнуть. Вместо воздуха, выходящего через воздушные клапаны, внутрь емкости через кингстоны заливается вода. Помимо емкостей плавучести на лодке есть еще цистерны плавучести. Они расположены во внешнем корпусе, и когда лодка покидает базу, до краев заполнены топливом. И лишь когда топливо, находящееся в них, будет израсходовано, они превратятся в воздушные резервуары, обеспечивающие лодке дополнительную подъемную силу.В придачу к емкостям и цистернам плавучести существуют еще регулировочные и дифферентные емкости. Уменьшение веса лодки в результате потребления пищи, воды и топлива компенсируется забором морской воды в регулировочные емкости, расположенные над постом управления.Дифферентные емкости служат для изменения продольного крена лодки под водой. Если лодка клюет носом вперед либо центр тяжести смещен к корме, ее можно поставить на ровный киль, перераспределив воду между двумя ячейками. Иначе говоря, добиться нулевого дифферента. Так как под водой лодка может потерять как поперечную, так и продольную остойчивость, то значимость этих ячеек невозможно переоценить: они для нас так же важны, как балансировочный шест для канатоходца. Это еще одно наше отличие от надводных кораблей: те при волнении на море, само собой, сильно раскачиваются с борта на борт, но им никогда не взбредет на ум попытаться стать на нос вверх кормой.Для лодки же, находящейся под водой, продольный наклон в сорок градусов — обычное явление. В противоположность надводным судам подлодка в погруженном состоянии очень чувствительна к смещению центра тяжести и ее очень трудно удержать на ровном киле. Именно по этой причине конструкторы придали дифферентным емкостям максимально возможную эффективность, разнеся их в крайние точки лодки.Если на лодке, находящейся под водой, перенести пятидесятикилограммовый мешок картошки с поста управления в носовой отсек, центр тяжести сместится вперед. Чтобы компенсировать это, надо перекачать воду с поста управления в кормовую емкость — только половину веса картошки потому, что вода, закачиваемая в кормовую дифферентную емкость, будет взята из емкости, расположенной на противоположном конце лодки. Таким образом, носовая часть корабля будет облегчена на половину картофельного веса. Если тот же пятидесятикилограммый мешок был бы перенесен в носовой отсек из машинного отделения, дифферентование рассчитывалось бы по-другому. В этом случае вода перекачивалась бы на корму с носа лодки.Я вспоминаю правило большого пальца: регулировочные емкости определяют смещение лодки вверх или вниз под водой, а дифферентные емкости управляют ее наклоном.После ужина я, уставший как собака, как можно скорее забираюсь на свою койку.Бог свидетель, что моряков, вместе с которыми я обитаю в одной каюте, нисколько не смущает мое присутствие. Когда я улегся на койке, они, не обращая на меня никакого внимания, с увлечением вернулись к обсуждению самой животрепещущей темы. Очевидно, стоит мне задернуть за собой занавеску, и я перестаю существовать для них. Мне вспомнился курс зоологии: животные, которых я изучал, постепенно привыкали ко мне.День начался с Пилигрима и Вихманна, засыпаю я под Френссена и Зейтлера. Похоже, их сексуальные фантазии не имеют границ. Я дорого бы дал, чтобы узнать, происходило ли с ними в действительности все то, о чем они повествуют. Неужели они на самом деле такие заслуженные ветераны публичных домов, какими стараются казаться? Впрочем, в это нетрудно поверить.Помощник боцмана Зейтлер — выходец с севера Германии. Его бледное, невинное лицо с редкой порослью бороды никак не вяжется ни с грязными высказываниями, ни со сложением штангиста. Говорят, он первоклассный моряк, никогда не впадает в уныние. Он стоит вахту в первой смене. Сдается мне, командир больше полагается на него, нежели на первого вахтенного офицера.Помощник механика-дизелиста Френссен — плотно сложенный парень, от которого всегда за версту несет надменной самоуверенностью. Неуверенность никогда не бороздила его лоб своими морщинами.Френссен родился в Коттбусе. Ему нравится выглядеть вызывающе; вылитый отпетый бандит-циник с Дикого Запада из третьеразрядного ковбойского фильма. Мрачный взгляд сощуренных глаз он, наверное, отрабатывал перед зеркалом. Вряд ли кочегары дизелей Арио и Саблонски, дежурящие вместе с ним, наслаждаются его обществом. Ему не больше двадцати двух лет. Его койка находится прямо подо мной.Сквозь полузадернутую занавеску я слышу:— Здесь воняет, как в свинарнике.— А ты что ожидал — ароматы борделя?Вздохи и зевки.— Так ты сделал это?— Говорю же тебе!Некоторое время доносятся лишь жующие звуки.— Ты просто завидуешь потому, что у тебя встает только палец.— Да пошел ты! Все, что ты делаешь своим членом, я могу проделать лучше своим пальцем.— Да уж! Все, кто из Коттбуса, делают это большим пальцем на ноге!До меня долетают звуки работающей помпы, раздается душераздирающее зевание, подобное реву органа, затем вздохи.— В любом случае нам сейчас ебля не светит. Этим сейчас занимается кто-то другой, обрабатывая и твою малышку в том числе.— Какое тонкое замечание! Тебе надо предложить свою крошечную, но светлую голову, в Генеральный штаб. Им нужны люди вроде тебя, чтобы втыкать флажки в карту.— А тебе следовало бы закупорить ее дырку пробкой до твоего возвращения, чтобы избежать риска нажить себе пиздобратьев.Стук тарелок, шарканье сапог.Занавеска над моей койкой выгибается внутрь. Кто-то протискивается между столом и койками по правому борту. Потом я снова слышу голоса.— После такого отпуска, как в последний раз, небольшая передышка не повредит. Один воздушный налет за другим. Здесь, внизу, сравнительно спокойно.— Скрести лучше пальцы!— Уже невозможно спокойно перепихнуться. Даже днем в гавани.Следующие слова проясняют сказанное:— Представляешь, у них там в саду есть что-то вроде летнего домика. Софа, ящик со льдом — в общем, все что нужно. Но только приступаешь к делу, как начинают выть гребаные сирены, и член не выдерживает нервную нагрузку. И конец всему удовольствию!
Четверг.Шестой день в море. Утром, перед завтраком, я стою на мостике рядом с командиром.Небо затянуто бирюзовыми батиковыми облаками, связанными прозрачными прожилками. Там и тут сквозь них светится красноватое небо. Фон медленно светлеет, облака отчетливее выделяются на голубом. С восточной стороны неба разливается красное сияние, пробивающееся через каждый разрыв в облаках. Постепенно свечение блекнет, как будто лампы гасят одну за другой. Краски смягчаются, солнце встало за облачной завесой.— Сегодня приятное море! — говорит командир.При смене вахты мне кажется, что я вижу новые лица.— Ни разу не встречал его раньше, — произношу я, завидев еще одного незнакомца, появляющегося из башенного люка.— Пятьдесят человек — это много, — замечает Старик. — Иногда я сам узнаю не всех членов своей команды. Некоторые из них — настоящие таланты по части маскировки, абсолютно неузнаваемые, особенно когда избавляются от своих романтических бородок. После возвращения в порт, когда они, побрившись, выходят на вахту, спрашиваю себя, как я решился выйти в море с таким детским садом. Они ведь просто дети, которых оторвали от их матерей… Я часто прошу: Боже, сделай так, чтобы в новостях и в газетах показывали только лодки, возвращающиеся из похода с бородатой командой. Не надо фотографий уходящих в море лодок. Разве что в расчете на чувства противника.Как всегда, Старик, озадачив меня, дает мне немного времени обдумать, что он хотел сказать своими словами.— Томми покраснели бы со стыда, если бы им довелось увидеть, кто превращает их жизнь в ад: детсадовцы с несколькими гитлерюгендовцами в качестве офицеров. Я чувствую себя древним стариком среди этих мальчишек. Это просто крестовый поход детей. Крестовый поход 1212 года, в котором участвовали дети. Ожидалось, что они, не отягощенные грехами взрослых людей, смогут освободить Святую землю от неверных. Поход окончился неудачей, пленом и гибелью его малолетних участников.

Старик преобразился: я никогда не видел его таким прежде. Он бывал недовольным, но при этом оставался погруженным в себя, задумчивым, флегматичным. И вдруг он заговорил открыто — делая паузы, по своей привычке, но не прерываясь.Вещи, наконец-то, обрели в лодке свои постоянные места. Рундук с картами больше не загораживает проход, и не приходится скакать вокруг него, пригибая голову. Члены команды перестали смотреть на мир заплывшими глазами. Лодка зажила по четкому ритму, жизнь на корабле вошла в привычное русло — настоящее блаженство по сравнению с первыми днями. И все равно мне кажется, что лишь тонкий мостик соединяет меня с реальностью. Как будто я нахожусь в трансе. Шок, который я испытал, впервые столкнувшись с нагромождением труб, манометров, разнообразных механизмов, клапанов, наконец прошел. Теперь я знаю, к какой емкости идет та или иная труба, и даже какими клапанами ее можно перекрыть. Маховики, рычаги и переплетенные кабели сложились в понятную мне систему, и я начинаю испытывать уважение по отношению к этому миру машин, слаженно работающих вместе для решения практических задач. Но все же осталось еще много такого, что я могу воспринимать не иначе, как с изумлением, как настоящее чудо.Я никак не могу раскусить второго инженера. Я не могу понять, чем объясняется отсутствие всякой реакции на провокации командира — упрямством или нехваткой остроумия. Он не откликается даже на самые понятные, добродушные шутки Старика. Похоже, он начисто лишен воображения, типичный продукт одностороннего образования, направленного на массовое производство бездумных ответственных исполнителей, всецело преданных Фюреру.О его личной жизни я знаю в самых общих чертах, едва ли больше того, что написано в личном деле. Но и о других офицерах я знаю не больше.Мне удалось узнать кое-что о личной жизни шефа. Его жена ждет ребенка. Его мать умерла. Во время последнего отпуска он навестил отца.— Не очень удачно — сообщил он мне. — Отец с головой ушел в ящики, заполненные переливающимися голубыми бабочками. И в ликерные рюмки из граненого стекла. А ликеры он делает сам. Он давно работает начальником гидростанции. Я привез ему все, что смог, но он не съел ни кусочка — «эту еду вырвали из солдатских ртов на передовой», и прочий вздор в таком же духе. По утрам он прохаживался взад-вперед возле моей кровати, туда-сюда, не говоря ни единого слова, лишь молчаливый укор. Я спал в жуткой комнате: сикстинские ангелы над кроватью, кусок березовой коры с наклеенными на нее почтовыми открытками с картинками. Жалко овдовевшего старика. Как он живет: суп три раза в день и один горячий напиток вечером. Забавно, у него все голубого цвета — лицо, руки, одежда — все голубое. Вечером он раскладывает свою одежду на четырех стульях, утром снова одевает ее, вечером снова снимает и кладет на эти стулья. Однажды он сконструировал умывальник. И до сих пор живет на доходы от него. Вот она — слава изобретателя. Сейчас он плетет из проводов корзины для овощей и меняет их на продукты. Он ест хлеб из выращенного им самим урожая. Отвратительный суррогат. «Очень вкусно» — убеждает он — «Я хочу угостить им дам. Необходимо дарить друг другу удовольствие». Это его девиз. Он постоянно хочет доказать, что он совсем не тот, кем кажется. Например, он считает себя завзятым сердцеедом. Он носит с собой в бумажнике потрепанную фотографию. На ней написано: «Моя страсть, 1926». Работа на публику? Кто знает…В носовом отсеке новый вахтенный на посту управления осторожно наводит справки, что представляет из себя командир. Кто-то удовлетворяет его любопытство:— Старик? Он странный тип. Я всегда поражаюсь, как он бывает счастлив, когда мы выходим в море. Похоже, он связался с одной из этих нацистских сучек. Почти неизвестно, что она из себя представляет. Вдова летчика. Похоже, она поочередно пробует различные рода войск: сначала Люфтваффе Немецкие военно-воздушные силы времен III рейха.

, теперь вот Кригсмарине. Подводный военно-морской флот Германии.

Как ни крути, Старику мало пользы от нее. Вообще-то она ничего себе. Это единственное, что можно понять по фотографии — длинные ноги, приличные груди — этого не отнять! Но он заслуживает кого-то получше.— Говорят, эти женщины-наци не так уж плохи, — замечает Швалле.— С чего ты это взял?— Они получают все необходимое образование в рейхсшколах для невест. Например, они должны удерживать в заднем проходе кусок мела и писать им на грифельной доске «отто — отто — отто». Разрабатывает анус.Всеобщее веселье.Проходя мимо радиорубки, я несколько раз в день сквозь приоткрытую дверь мельком вижу Херманна, акустика, который сменил на этом посту радиста Инриха. Он каким-то неимоверно сложным образом втиснулся между столами, на которых стоят его приборы. Почти всегда у него в руках книга. Он сдвинул наушники так, чтобы слушать одним ухом. Таким образом, он может слышать в наушнике поступающие сигналы азбуки Морзе, оставив другое ухо для восприятия команд.Херманн находится на борту лодки с момента ее спуска на воду. Его койка расположена в каюте младших офицеров напротив моей. Его отец, как я узнал от командира, был палубным офицером на крейсере и пошел на дно в 1917.— У парня абсолютно стандартная карьера. Сначала школа коммерции, затем — военно-морской флот. В 1935 он стал акустиком на крейсере «Кельн», затем на торпедном катере, потом школа подводников, а потом норвежский поход вместе со мной. Он уже минимум два раза заслужил свой Железный крест первой степени. Скоро он созреет для «яичницы».Херманн — спокойный, поразительно бледный человек. Подобно шефу, он легко перемещается по лодке, как будто для него не существует помех на пути. Я ни разу не видел, чтобы его лицо расслабилось — на нем всегда напряженное выражение, придающее ему какой-то звериный облик. Он ведет себя тихо и обособленно. Даже от младших офицеров он держится в стороне. Он и прапорщик Соответствует званию мичмана.

Ульманн — единственные, которые никогда не играют в карты; они предпочитают читать.Я склоняюсь над столом Херманна и из сдвинутого в сторону наушника до меня доносятся звуки, похожие на тихое стрекотание сверчков. Никто из нас — даже Херманн — не знает, имеет ли какое-то отношение к нам сообщение, передаваемое в данный момент за сотни или тысячи миль от нас.Херманн поднимает глаза, в них заметна тревога. Он протягивает листок бумаги с бессмысленным набором букв. Второй вахтенный офицер берет его и тут же принимается за дешифровку.Через несколько минут он выдает готовый текст:— Командующему подводным флотом: Вне конвоя, два парохода пять тысяч и шесть тысяч гросс-регистровых тонн — семь часов преследования глубинными бомбами — вынужден отойти — преследую — UW».Второй вахтенный заносит сообщение в радиожурнал и передает его командиру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70