Один из них даже умудрился поднять ногу и, не поворачиваясь, шагнуть обратно в люк. Прямо как в цирке. Фонарик в руке командира выхватывает из темноты только спины моряков, которые, зажав под мышкой спасательный комплект, спешат проскочить назад в люк, ведущий на корму.Рядом со мной виднеется лицо помощника по посту управления. Его рот превратился в черную дыру. Глаза широко расширены — я вижу его круглые зрачки. Кажется, будто он кричит, но не раздается ни малейшего звука.Неужели я схожу с ума и мои органы чувств отказываются повиноваться мне? Мне кажется, что помощник напуган не по-настоящему, а лишь лицедействует, разыгрывая страх помощника по посту управления.Командир приказывает обоим моторам — средний ход вперед.— Средний ход вперед — обоими! — доносится из боевой рубки голос рулевого.Похоже, помощник по посту управления выходит из своего транса. Он начинает украдкой озираться кругом, но никому не смотрит прямо в лицо. Его правая нога осторожно движется по плитам палубы. Языком он облизывает нижнюю губу.Смягчившимся голосом командир шутит:— Они понапрасну тратят свои жестянки…Держащий в руке кусок мела штурман зашел в тупик. Он словно остолбенел на середине движения, но это всего лишь недолгое колебание. Он не знает, сколько черточек можно поставить последней атаке. Вся его отчетность может пойти насмарку. Единственная ошибка — и результат долгого, кропотливого труда можно будет выбросить в мусорный бак.Он моргает глазами, словно желая прогнать остатки сновидения, затем рисует пять толстых черточек. Четыре — вертикальных, а одну — посередине, поперек четырех первых.Очередные взрывы раздаются поодиночке — резкие, раздирающие звуки, но с недолгим следующим за ними ревом. Шефу приходится срочно останавливать помпу. Штурман принимается за новую пятерку своих пометок. Когда он проводит последнюю линию, кусок мела выпадает у него из рук.Еще один оглушительный взрыв. И вслед за ним вновь раздаются такие звуки, будто поезд мчится по небрежно уложенным рельсам. Грохот колес, переезжающих стрелку, чередуется с глухими толчками по щебню. Металлический лязг и скрежет.Если какая-нибудь заклепка не выдержит напора воды и выскочит, то она сможет — я это хорошо знаю — прошить мой череп насквозь, словно пуля. Давление! Струя воды, врывающаяся в лодку, может перерубить человека пополам.Тошнотворный запах страха! Теперь они держат нас за яйца. Мы попали в тиски. Теперь наша очередь.— Шестьдесят градусов — усиливается — шумы появились на двухстах градусах!В моей голове гремят два, потом еще четыре разрыва. Если так дальше пойдет, они сорвут наши люки, грязные свиньи!Слышатся стоны и истеричное всхлипывание.Лодку трясет, как самолет, провалившийся в воздушную яму.Они накрывают нас ковром.Удар сбивает двух человек с ног. Я вижу вопящий рот, дрыгающиеся ноги, два лица, искаженные ужасом.Еще два взрыва. Океан превратился в одну сплошную обезумевшую от ярости массу воды.Рев затихает, и внезапно наступает тишина. Становятся слышны лишь самые неотъемлемые звуки: слитное гудение моторов, напоминающее жужжание насекомых, дыхание людей, непрерывно капающая вода.— Передние — десять вверх, — шепчет шеф.Завывание моторов рулей глубины пробирает меня до мозга костей. Ну почему все вокруг должно издавать столько громких звуков?Разве Старик не сменит курс? Мы не будем поворачивать? Или он попробует прорваться за кольцо окружения, двигаясь прямо вперед?Почему акустик молчит?Если он ничего не сообщает, это означает лишь одно: двигатели на поверхности встали. Но эти сволочи не могли уйти так быстро, чтобы он не услышал их отступления. Итак, они затаились. Они уже пару раз применяли подобную уловку. Но шум эсминца никогда не пропадал на такое длительное время…Старик держит прежнюю глубину и курс.Проходит пять минут, и тут глаза акустика неожиданно расширяются, он начинает бешено крутить ручку настройки. Его лоб прорезают глубокие морщины. Сейчас они снова пойдут в атаку. Я не слушаю более его рапорта. Вместо этого я стараюсь сконцентрировать усилия на том, чтобы усидеть на своем месте. Раздаются два громких треска.— Лодка набирает воду! — сквозь последовавший за взрывом рев с кормы доносится вопль.— Выражайтесь по форме, — шипит командир на невидимого человека.Набирает воду! Этот бестолковый морской жаргон! Такое впечатление, как будто лодка что-то делает с водой, употребляет ее. Но как ни назови, а «набор воды» — самое плохое, что могло случиться с нами в подобной ситуации.Мне кажется, словно следующий удар пришелся прямо в пах. Не кричать! Я до боли в челюстях стискиваю зубы. Вместо меня кричит кто-то другой, таким фальцетом, который проникает через меня насквозь. Луч фонарика описывает круги в поисках визжащего человека. Я слышу новые звуки: стук зубов, похожий на дробь кастаньет, затем шмыганье, хлюпанье. Но рыдает не один мужчина.Мне на колени падает чье-то тело, чуть было не опрокинув меня. Я чувствую, как кто-то поднимается, ухватившись за мою ногу. Но тот первый, кто рухнул мне на колени, остается лежать плашмя на плитах палубы.Аварийный фонарь над столом штурмана не зажигается на этот раз. Под прикрытием темноты может незаметно распространиться паника.Вновь слышны истошные рыдания. Они доносятся от кого-то, скрючившегося у водяного распределителя. Я не вижу, кто это. Внезапно в той стороне оказывается помощник по посту управления, который отвешивает ему такой удар по спине, что он вскрикивает.Старик оборачивается так, словно его укусил тарантул и отрывисто бросает в сторону распределителя:— Сообщите мне, когда это прекратится!Кто? Помощник по посту управления? Тот, кого он ударил?Когда освещение восстановлено, я вижу, что молча рыдает новенький вахтенный.Старик велит идти средним ходом.— Обе машины средний вперед! — подтверждает рулевой.Это означает, что теперь плавучесть лодки невозможно поддержать на малом ходу. Слишком много воды просочилось в кормовой отсек.Шум винтов слышится отчетливее, чем когда бы то ни было. Рычащий ритмичный пульс. В качестве контрапункта подойдут звук холодильного агрегата мороженщика, к которому примешиваются стрекотание миксера и жужжание дрели. Полный вперед!Стрелка глубиномера прошла еще несколько делений вперед. Лодка медленно погружается. Шеф не в силах остановить ее — продувание цистерн вызовет слишком много шума, а о том, чтобы откачать воду, не приходится и мечтать.— Сто девяносто градусов! — докладывает акустик. — Сто семьдесят градусов!— Курс шестьдесят градусов! — приказывает командир и убирает туго натянутый стальной трос перископа. — Будем надеяться, мы не оставляем за собой масляный след, — замечает он как бы невзначай.Утечка топлива! Эти слова молнией проносятся по отсеку, эхом отзываются в моей голове и перед моими закрытыми глазами плывут разноцветные полосы. Если топливо поднимается из лодки на поверхность, то противнику лучшей цели и пожелать нельзя.Командир кусает нижнюю губу.Здесь темно, но солярка пахнет даже и во тьме — ею разит за километр.Из рубки акустика доносится шепот:— Эсминец слышен очень близко!Командир так же шепотом отвечает:— Обе машины — малый вперед. Рули глубины — на минимум!Он снимает фуражку и кладет ее рядом с собой на рундук с картами. Знак капитуляции? Неужели наш поход подходит к концу?Акустик высунулся из своей каморки, будто собираясь сообщить что-то. Но он не открывает рта. Лицо стало окаменело от напряжения. Внезапно он снимает наушники. Я знаю, что это означает: шумы повсюду, так что больше нет смысла определять, откуда они исходят.Теперь я их и сам слышу.Сокрушительный грохот разрывов, словно весь океан рушится в преисподнюю. Конец! Кромешная тьма!— Я когда-нибудь услышу рапорт по форме? — раздается неузнаваемый голос прежде, чем я открываю глаза.Лодка ощутимо заваливается на корму. В луче фонарика видно, что телефонные провода и несколько дождевиков отрываются от переборки.Еще несколько ударов сердца, затем голос прорезает тишину:— Моторное отделение — поступает вода!Немедленно поступают еще рапорты:— В носовом отсеке фланцы выдержали — в дизельном отделении фланцы держатся плотно.Наконец включается аварийное освещение. Стрелка глубинного манометра двигается по шкале с ужасающей быстротой.— Обе машины — полный вперед! — приказывает Старик. Несмотря на все отчаяние, скрывающееся за этой командой, его голос спокойный, как всегда.Лодка кидается вперед: батареи аккумуляторов подключаются одна за другой.— Передние рули — до предела вверх! Кормовые — до предела вниз! — приказывает шеф операторам. Но стрелка не шевелится. Она застыла на месте.— Кормовые рули глубины не действуют, — докладывает помощник на посту управления. Он поворачивает к командиру лицо пепельного цвета со взглядом, полным безграничного доверия.— Перейти на ручное управление, — командует шеф так спокойно, словно мы на учениях.Операторы встают и налегают всем своим весом на штурвалы ручного управления. Белая стрелка индикатора внезапно вздрагивает — слава богу, она сдвинулась с места! Механизм управления, да и сами глубинные рули не повреждены; лишь электрическое управление вышло из строя.Моторы громко гудят. Полный ход — это же безумие! Но что еще мы можем предпринять? Если мы будем идти тихо, мы не сможем удержаться на нынешней глубине. Моторное отделение заполняется водой — она проникает в наше самое уязвимое место.— Мощность обоих электромоторов снизилась с максимального уровня!Старик раздумывает не более секунды:— Проверьте у обоих аккумуляторы! Не вытекла ли из батарей кислота?Сомневаться не приходится: некоторые банки треснули и вытекли досуха. Что теперь будет? Что еще может произойти?Мое сердце едва не останавливается, когда первый вахтенный офицер отодвигается в сторону, открыв моему взору шкалу глубиномера. Стрелка продолжает медленно ползти вперед. Лодка продолжает тонуть, несмотря на то, что моторы изо всех сил выжимают из себя всю оставшуюся мощность.Спустя считанные секунды раздается резкий свист. Помощник на посту управления выпустил сжатый воздух. Наши цистерны плавучести заполняются им.— Продуть их полностью!Шеф вскочил на ноги. Он прерывисто глотает воздух короткими вдохами. Голос дрожит:— Дифферент на нос! Живее, живее!Я не осмеливаюсь подняться, опасаясь, что не устою на ногах. Мои мускулы превратились в дряблое желе, нервы расшатаны до мелкой трясучки. Пусть уж поскорее прогремит последний взрыв. Сдаюсь! Я так больше не могу! Это невыносимо!Я осознаю, что погружаюсь в предобморочную апатию. Теперь уже ничто не важно. Лишь бы все поскорее закончилось — неважно, каким образом. Я напрягаю все свои силы, чтобы не расслабиться.Будь оно все проклято, и умереть спокойно не дадут.Мы поднялись до пятидесяти метров. Стрелка остановилась. Командир приказывает:— Открыть третий выпускной клапан!Во мне нарастает чувство ужаса. Я знаю, что означает эта команда. Поток воздуха уже устремился к поверхности, раздуваясь в большой пузырь, который укажет им наше местоположение. Волна страха накрывает меня с головой. Чтобы остановить его, я бормочу заклинание: «Неуязвим! Неуязвим!»Мое сердце бешено колотится. Дыхание прерывается. До меня доносятся приглушенные слова команды:— Закрыть выпускной клапан!Штурман поворачивает голову к Старику. Мне целиком видно его лицо: вырезанное из дерева изображение. Бледное, отполированное до белизны липовое дерево. Он замечает меня и оттопыривает нижнюю губу.— Истерички, — ворчит Старик.Если вода зальет электромоторы в хвостовом отсеке, если произойдет короткое замыкание… что будет крутить винты? Если откажет хотя что-то одно, — или моторы, или рули глубины, — на нас можно ставить крест.Командир нетерпеливо требует рапортов из моторного отделения.До меня долетают лишь отрывки:— …остановили течь деревянными клиньями — опорная подушка треснула — много воды, источник не установлен.Я слышу завыванье, раздающееся на высокой ноте. Проходит несколько секунд, пока я понял, что эти звуки издает не противник. Где-то ближе к носу плачут. Пронзительные, всхлипывающие рыдания, то становящиеся громче, то тише.Старик с отвращением смотрит в ту сторону. Кажется, сдерживаемая им ярость прорвется в любой момент.— Сто пятьдесят градусов — становится громче!— А другой — первый?— Девяносто градусов; шестьдесят градусов; остановился!Бог мой, теперь эти сволочи действуют в паре. Они перебрасывают нас друг другу, как мячик, а пасуют при помощи АСДИК-пеленга. Отныне наш изначальный преследователь может себе ни в чем не отказывать. Пока он атакует нас на максимальной скорости — что лишает его возможности использовать свой собственный АСДИК, — его коллега может передохнуть, отслеживая наше положение для атакующего и сообщая ему координаты по радио.Лицо Старика гримасничает, словно он слишком долго продержал во рту очень горькую пилюлю, прежде чем проглотить ее:— Это против всех правил!Впервые за все время акустик выказывает признаки нервозности. Или ему приходится так быстро вращать ручку, чтобы определить, который из двух звуков становится громче?Если второй капитан там, наверху, тоже бывалый, если они и прежде работали вместе, они будут меняться ролями как можно чаще, чтобы сбить нас с толку.Или я ничего не понимаю, или Старик направляется к ближайшему противнику по наикратчайшей траектории.Русские горки! Это сравнение не покидает меня. Русские горки. Вверх, вниз, подъемы и спуски, мертвые петли, головокружительные падения и крутые подъемы.Два удара сотрясают лодку. За ними обрушиваются еще четыре, нет, пять! Два приходятся из-под днища. Проходит чуть больше секунды, и в проеме кормового люка появляется лицо старшего механика Франца, искаженное ужасом до неузнаваемости.Он пронзительно хихикает, издавая что-то вроде «хии-хии-хии», что отдаленно напоминает шум винтов эсминца. Командир, прикрыв глаза, поворачивается к нему. Тем временем механик пролезает в люк и остается на посту управления, пригнувшись за стойкой перископа, сжимая в руке аварийное спасательное снаряжение. Он оскалил зубы, став похожим на обезьяну. Они ярко сверкают из его черной бороды. Теперь «хии-хии-хии» складывается из судорожных рыданий.Как у него это получается? Только тут до меня доходит, что рыдают в другом углу центрального поста.Старик распрямляет спину и замирает. Какую-то долю секунды он сидит, будто аршин проглотил. Затем он опять ссутуливается и медленно оборачивается. Он смотрит на старшего механика. Проходят мгновения, и вдруг он рявкает:— Вы что, совсем спятили? Возвращайтесь на боевой пост! Живо!По уставу старший механик должен был ответить: «Jawohl, господин каплей!» Но он лишь шире открывает рот, будто собираясь закричать в истерике.Я потерял слух, говорю я себе: он вопит, но я не слышу ни звука. Но мои уши в порядке! Я слышу, как Старик бросает ему в лицо:— Черт вас возьми, да возьмите себя в руки!Он встает на ноги.Рыдания прекращаются.— Эсминец на ста двадцати градусах, — докладывает акустик. Старик раздраженно моргает.Старший механик начинает беззвучно корчиться в муках — как будто находясь под гипнозом. Я вижу, как по его телу пробегают конвульсии. Только бы он не лишился чувств!— Немедленно вернитесь на боевой пост! — и сразу продолжает, угрожающе понизив голос. — Я сказал — немедленно!— Сто десять градусов. Становится громче! — шепот оператора сонара похож на монотонный речитатив священника.Старик еще ниже нагибает голову, затем расслабляется и делает два или три шага вперед. Я приподнимаюсь, чтобы уступить ему дорогу. Куда он направляется?Все-таки наконец старший механик встрепенувшись, превозмогает себя и выпаливает:— Jawohl, господин каплей!Затем он бросает вокруг себя беглый взгляд и, согнувшись в три погибели, исчезает через кормовой люк, пока Старик не видит его.Командир, который уже занес ногу, чтобы перешагнуть проем люка, ведущего в носовую часть лодки, останавливается и оборачивается со странным выражением на лице.— Господин каплей, он ушел, — запинаясь, произносит шеф.Командир возвращает ногу назад. Такое впечатление, словно кинопленку внезапно запустили в обратном направлении. Командир неуклюже, в молчании возвращается на свое место, похожий на слегка контуженного боксера, который не может сфокусировать зрение минуту-другую после пропущенного удара.— Я бы сейчас пристрелил его!Пистолет в его кабинке!— Право руля до упора! Курс двести тридцать градусов! — произносит он обычным голосом. — Шеф, опустите ее на пятьдесят метров!— Шум винтов на десяти градусах, — рапортует акустик.— Принято! — отзывается Старик.Лучи АСДИКа скребут и скрежещут вдоль корпуса лодки.— Отвратительно, — шепчет он.Все, кто был на центральном посту, понимают, что это относится не к АСДИКу, а к старшему механику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70