От выпитого Корнилов затосковал тяжело и глухо, понуро опустил голову на руки. Поднял взгляд, спросил:
– Ты любишь ее, герой? Ту девчонку?
– Зачем тебе это знать, умник?
– Ты прав. Я без того переполнен желчью. Зачем мне еще и зависть?
Олег встал:
– Мне пора.
– Удачи тебе, герой. Ты отважен, а победа любит таких. Но тебе не удержать ни победу, ни счастье... Мир жесток к смелым.
– Как и к умным. Сильные побеждают слабых, умные подчиняют сильных. И над всеми господствуют подлые, те, что умеют предавать раньше других.
Корнилов скривил рот в подобие улыбки, а глаза смотрели жалко, загнанно.
– Мир не изменился.
– Меняемся мы.
Корнилов закрыл лицо руками, задумался, раскачиваясь на стуле, поднял голову, чтобы ответить, но Олег уже вышел из кафе, и силуэт его растворился в ночи.
Глава 30
В жизни случаются времена, когда принятие решения кажется фатальным, а его непринятие – гибельным. И «теорией малых дел» от этой мрачной альтернативы не отгородиться: можно сколь угодно долго начищать бляхи и надраивать полы, а неотвратимый рок уже нависает тяжкою глыбой, готовый обрушить на бедную голову растерянного и растерявшегося существа все мыслимые беды и все представимые несчастья. И вот – человек уже чувствует себя зверем: обессиленным, загнанным, прижатым к самой стене вольера, называвшегося прежде жизнью, а теперь ставшего смертным капканом. А потом... Потом на смену трусливому мельтеше-нию приходит вялая, покорная обреченность. И уже не нужны ни борзые, ни гончие, ни напряженное преследование, ни прицельный удар клинка или пули: апатия и страх скоро и верно превращают человека в развалину, в тень, и он исчезает из этой жизни, словно соскальзывает с мокрой черепичной крыши на рифленую брусчатку, умиротворенную очередной жертвой и влажно отливающую сытым довольством.
Именно таким загнанным, но не зверем, человеком, чувствовал сейчас себя Гриф. Или это просто старость? И игра уже не для него? Игры... Люди их обожают.
Играют азартно, самозабвенно, ставя на кон жизни. Свои и чужие. И все потому, что жизнь слишком скучна, когда из нее исключена наивысшая ставка. Впрочем, одни заполняют жизнь риском, другие – чувственными удовольствиями, третьи – собственной мнимой значимостью... И все для того, чтобы забыть о времени, о том, что земной путь короток и конечен, как бы долго ни длилась жизнь. Но притом каждый – вечен, непознаваем и всевластен над прошлым и будущим! Каждый решает сам, чем наполнить собственную жизнь, что вместить в нее: унылое прозябание, пересчет хрустких купюр, любовь пустоглазых кокоток, борьбу «на благо» и «во имя», полотна прошлых эпох, слова поэтов и пророков, прелесть трепетных женщин, которых не посмеешь коснуться, неистовство чужих побед, горечь чужих поражений, слезы чужих печалей... И – жить во всех веках и во всех мирах, сделав чужие печали, победы и радости своими! И прибавить к ним ту малую малость, которая называется "я". И все же... Только жизнь, поставленная на карту, делает самое себя зыбким, мучительным, мимолетным; заставляет ощущать запах смолы тысячелетнего бора, вкус моря, ароматы трав, беспредельность неба и – собственную неповторимость. Смешно. Все люди смертны, но большинство живет так, словно их жизни будут плестись среди вечности вечно... И – теряют все куда раньше смерти! Как у Пушкина?
Ведь мы играем не из денег,
А только б вечность проводить!
Шел третий час ночи. Сергей Оттович перебирал бумаги на столе и чувствовал, как боль бьется в подреберье горячим жалом, проглатывал облатку с лекарством, но боль не утихала, лишь отступала, затаивалась на время, чтобы вскоре напомнить о себе жестоко и остро. И вид у Грифа был больной: тяжелые лиловые мешки набрякли под глазами, две морщины от крыльев носа к уголкам рта стали глубокими и резкими и делали профиль Грифа похожим на профиль сильной птицы, чье имя означало уже свершившийся рок.
Гриф был недоволен собой. Сообщение о похищении Дарьи Головиной прозвучало для него как гром среди ясного неба: Гриф привык сам сдавать загодя крапленую колоду, а здесь – кто-то сдал карты под него. Да если бы только под него: все за этим столом играли даже не на деньги – на очень большие деньги, и давно привыкли не принимать в расчет ни излишние сантименты, ни чьи-то жизни. И все это были люди сведущие; ни для кого тайной не было, какие фигуры стоят за ним, Сергеем Оттовичем Грифом, и если уж он сам попал на этот раз под раздачу, вся партия играется совсем не за тем, столом... Там жизнь любого, любого из смертных ничего не значит и ничего не стоит, даже если этот смертный взирает на мир с высоты Капитолийского холма, подиума или трона.
Это новое знание деморализовало Грифа совершенно; казалось, он только что был наверху, и вот – словно шальной шквал перепутал все, смешал, исказил реальность до обратной перспективы, и в этой смещенной реальности, как в кривом зеркале, все его расчеты, амбиции и даже сама жизнь виделись лишенными всякого значения и смысла. Как у Даниила? «Ты взвешен на весах и найден очень легким».
Гриф боялся даже додумывать свою догадку: мир стал хрупким и эфемерным, он готов был свергнуться в тартарары, и никто не сможет этому падению противостоять. Самое лукавое в том, что обыватели даже не заметят этого смещения, этой дробящейся перспективы, этого уродства. Мир начал движение к бездне, и ему, Грифу, было бы совершенно наплевать на грядущую гибель стада...
Падение королей и тронов губительно для царедворцев; он сам всегда был абсолютно защищен от всех и всяких потрясений, скрытый густой, непроницаемой тенью дворцовых подземелий... Но весь парадокс этой новой, смещенной реальности был в том, что тень стала считаться светом.
Утомленный, Гриф откинулся в кресле. Мысли пусты и бесплодны. А потому – безумны. Он слишком умен, чтобы попасть под власть безумия, но при этом слишком опытен, чтобы отвергать любые кажущиеся ирреальными способы восприятия и интерпретации действительности. Не важно, к а к ты достигаешь победы, важно, что ты побеждаешь!
А значит, сейчас нужно сосредоточиться на деле. Вернуться к началу всех несвязух.
Данилов. Он пропал. Исчез. Испарился. Кто бы он ни был, играющий тренер или разыгрываемый джокер, он – единственная ниточка от всего клубочка. Его тоже нужно разыскать.
– К вам Вагин, – услышал Гриф голос секретарши.
– Пусть войдет.
Вот на Вагине ни усталость, ни перипетии последних часов почти не сказались. Или это была только видимость? Всегда серое лицо, пегие, присыпанные обильной перхотью редкие волосы, ничего не выражающие пустые глаза... А впрочем, о чем ему беспокоиться? За все происшедшее спросят с Грифа, и спрос этот будет строг и фатален. Головин не умеет прощать.
– С девчонкой пока ничего, – ответил на невысказанный вопрос босса помощник.
– Данилов, Головина, Сытин с людьми, Корнилов. Это наши минусы. А где наши плюсы?
Вагин никак не отреагировал на риторический вопрос шефа – Ладно. Давай по порядку. Головина пропала. Данилов пропал. Корнилов исчез. Сытина с командой нашли в виде головешек.
– Я вам докладывал по сотовому.
– Теперь подробно. Сколько их было?
– Трое. Сам Сытин, водитель и кто-то из его людей.
Гриф развел губы в невеселой ухмылке:
– Сгорел Эдичка. На работе. А ты и рад.
– Да какая уж радость...
– Не лукавь, Вагин. Ты его оч-ч-чень не любил. Потому что боялся.
– Скорее я не испытывал к нему приязни.
– Оставим эвфемизмы. Рассказывай.
– Они слетели с дороги. На это указывает тормозной путь. Шли на очень большой скорости, недопустимой на мокрой дороге да еще и с таким крутым поворотом. Сначала рухнули под откос, а потом – рвануло. Все – в клочья.
– Гранаты сдетонировали?
– Да. Но первым – газовый баллон.
– Они что, на пикник ехали? Зачем им был нужен газ?
– Не могу знать. Но вы же помните, Сытин был любителем мистификаций и мастером всяких штучек.
– Помню. За кем они гнались?
– Точно не установлено.
– А что установлено точно, Вагин?! – взъярился Гриф. На этот раз он не собирался гасить вспышку гнева: смотрел на помощника зло. – Ты хочешь по пунктам? Девчонку забирают прямо на глазах у твоих соглядатаев, это раз!
– Там арка, и...
– Молчать! Потом журналист Данилов замечает твоих подсадных, вламывается в квартиру, бьет всем морды и преспокойно «потрошит» филера, это два! Кстати, почему именно его ты посадил «смотрящим»?
– Корнилов очень хороший специалист по видео-и аудио-наблюдению. Да и вообще – технарь классный. А что характером слабоват... Но ведь никакие осложнения, особенно такого уровня, не планировались.
– Осложнения никогда не планируются, Вагин, они с л у ч а ю т с я, потому их и нужно иметь в виду! Далее: донесение о происшедшем я получаю окольным путем, от оперативного дежурного РОВД, которому позвонил какой-то испуганный хмырь и сообщил о чем-то странном в его дворе... А что там было такого «странного»? Автомобили повизжали тормозами в подворотнях? Да на такое по нашим временам ни один мирно сопящий пуританин даже ноздрей не поведет, не то что в ментовку названивать! Да еще посреди ночи вываливаться на мелкий дождичек из теплой постельки... Я ведь не поленился, проверил: звонили дежурному из автомата. Ущучил?
– Да, – упавшим голосом пролепетал побледневший Вагин.
– Ну и что скажешь?
– Не знаю. Подстава.
– Это понятно. Только вот кто кого кому подставляет? Меня – Головину, тебя – мне, Данилова – всем нам, Головина – тому, кто похитил девчонку?.. Вся беда в том, что ситуацию крутят при нас, но без нас. Чертовски красиво крутят! И еще: тут мне принесли... Наших легионеров спалил Данилов.
– Спалил?
– Да. В прямом смысле. Ты помнишь, я как раз инструктировал Сытина, когда пара людей, что выезжали на место, развязали страдальца Григория и узнали и об исчезновении Корнилова, и о похищении Головиной, и о Данилове.
Вагин кивнул.
– Так вот: в разговоре с Сытиным я не упомянул, на какой машине скрылся Данилов.
– Вы предполагаете...
– Вот именно. Предполагаю. Кто-то позвонил Сытину по сотовому и отдал приказ или рекомендацию переориентироваться на красный автомобиль. И – указал примерный маршрут следования.
– Но откуда известно...
– Вагин, ты занимаешься своим делом, другие люди – своим. И совсем не обязательно для этого летать по ночному Княжинску зоркой совой! Человечек по моей просьбе проехал по предполагаемым маршрутам, порасспросил ночных продавцов да официанток кафе... В районе улицы Донцова «крузер» Сытина развернулся на сто восемьдесят и попылил за красной иномаркой с желтыми номерами, усек? Да не просто развернулся, а со скрипом, на скорости, и не просто попылил, а, невзирая на габариты, погнал, как сексуально озлобленный старый мамонт! Потом наш друг журналист устроил им гонку с преследованием на заводской окраине, увел Сытина на Георгиевское шоссе, где тот и обрел свой персональный со товарищи крематорий. Что скажешь, Вагин?
Серый Йорик только пожал плечами.
– Тогда я сам скажу. Кто мог отдать приказ Сытину?
– Вы.
– Верно. Но я такого приказа не отдавал. – Гриф благодушно смотрел на помощника, и Вагину стало под этим взглядом совершенно неуютно. Но и особой растерянности Серый Йорик не проявил: развел блеклые губы в оскале, который мог у него сойти за улыбку.
– Но и не я. Меня Сытин считал пустым местом.
– А ведь зря считал, а, Вагин? – Благодушие исчезло, теперь на Вагина смотрел волк, волк усталый, но оттого ничуть Не менее опасный, и то, что у него было вышколенное лицо офицера вермахта, доброты взгляду не добавляло. Вагин стоял, уставившись Грифу в надбровье, безучастно хлопал белесыми ресницами, и в жидких разводах его роговиц нельзя было прочесть ни страха, ни волнения.
Настоящий упырь!
– Я полагаю, – произнес он бесцветно и чуть вкрадчиво, – что Сытин мог пойти и на экспромт. Такой он был человек.
– Может быть, он был и вовсе зверь, только... С чего бы Эдичка решил гоняться за дипломатической тачкой, а?
– Сытину могли дать приказание от вашего имени.
– Кто?
– Люди, что смоделировали всю ситуацию и с Даниловым, и с похищением Головиной.
– Операция – единая заготовка?
– Несомненно.
– Цели операции?
– Головин, вы, возможно даже... президент.
– А вот этого произносить вслух не следует. Кому выгодно? Кто мог организовать?
Вагин вздохнул:
– Во-первых, сам Головин. Силами своей службы безопасности.
– Начало многообещающее. А во-вторых? Я? Или – ты?
– Сергей Оттович, у меня нет таких возможностей.
– Вот за что ценю тебя, Вагин, так это за ум. И за экстерьер. Ты выглядишь идеальным исполнителем, не способным родить ни одной конструктивной мысли. Но я-то знаю, что это не так.
– Сергей Оттович...
– Я не закончил. В нашей работе, а в твоей – в особенности, всегда возникает соблазн «раздвоиться». А то и «растроиться». Не делай этого, Вагин.
Серый Йорик улыбнулся невесело:
– Я слишком упорядочен, чтобы менять жизнь. Меня бы это тяготило.
– Люди лукавы и тщеславны. И каждый полагает, – к а ж д ы й! – что природа, Бог или обстоятельства ему недодали Что он заслуживает большего. И стремится компенсировать этот недостаток. Тщеславие, самомнение, зависть – вот родители предательства. Они создают весь непорядок в мире, я хочу, чтобы ты это понял, Вагин.
– Я понимаю, босс.
– Вот и отлично. Так кто, по-твоему, банкует в этой игре?
– Люди, играющие Данилова. Помимо нас. И вот что еще... Я бы сказал так: вполне возможно, Данилов только прикидывается «слепарем», на самом деле он прекрасно осведомлен и о самой игре, и о ее ставках.
– Ты меня радуешь, Вагин! Это даже не идея! Это – песня хора имени Григория Веревки! Со скерцо, адажио и болеро для хлюпающего унитаза! Все это очевидно. Я жду конкретики. И еще. Меня оч-ч-чень беспокоит один нюанс. Приказ Сытину мог отдать только я.
– Кто-то смоделировал ваш голос.
– Здраво. Но очень надуманно.
– Сергей Оттович, я имел в виду компьютерную имитацию.
– Для этого нужны хорошие технические возможности.
– Такие возможности...
– ...есть у Головина, Раковского, Реймерса, у нашей Службы безопасности, у всех российских, американских, немецких спецслужб, у личной охраны Муамара Каддафи, Саддама Хусейна и Билла Гейтса. Я не всех назвал? Продолжить? Вагин, будь попроще, и народ к тебе потянется. А что получается, если «попроще»? Мой порученец Вагин звонит в авто Сытину и от моего имени советует... А пока Эдичка раскидывает мозгами, а их у него было немного, появляется искомая красная иномарка, в Эдичке пробуждается основной инстинкт, и он – устремляется в погоню. Конец которой фатален. Итог: ненавистный Вагину Сытин мертвее грязи, насмешливый, язвительный Гриф – под занесенной карающей десницей Папы Головина, сам Вагин... Ну, это я еще не придумал, но ты-то просчитал, а, Сан Саныч?
– Вы мне не доверяете?
– Кто у нас когда кому доверял? Ну а в свете явившихся реалий, так сказать... Считай, фантазирую. Но могу и умишком сбрендить и решить, что все было именно так, как я только что талантливо изобразил. И тогда... Не будет ни игры в «веришь не веришь», ни идиотского в своем маразме телесуда с присяжными и с обязательной состязательностью сторон. В лучшем случае будет пуля в затылок, в худшем... От этого худшего даже меня дрожь пробирает. Так что ты – мужественный человек, Сан Саныч. Ну? Так что ты скажешь по существу? Или, говоря выспренним штилем, что тебя оправдает?
– По Данилову открылись новые обстоятельства, – монотонно и спокойно, словно стремясь тоном угомонить не в меру расшалившегося ребенка, произнес Вагин.
– Эко кучеряво сверстано! «Открылись обстоятельства». И в чем они?
– Данилов вовсе не тот, за кого себя выдает.
– А в том-то и дело, милый Вагин, что Данилов ни за кого себя не выдает!
Он прост, естественен и результативен. Если он гневается, то наш доморощенный газетный магнат чуть не писается в кресле, если грустит – то выглядит брошенным сенбернаром, если любит... – Неожиданно Гриф прервал эмоциональный монолог, спросил по-деловому, вздернув вверх брови:
– Так ч т о за новые обстоятельства?
Глава 31
Вагин пожевал тонкими губами, словно собираясь с мыслями для того, чтобы изложить очевидное своему несколько предубежденному боссу логично.
– Я получил установочные на Данилова. Он профессионал.
– Разве мы сомневались?
– Тут не совсем то. Данилов странный профессионал. Как внесерийный автомобиль, сработанный по спецзаказу. Навыки его весьма многообразны.
– Хватит прелюдий, Вагин. Что нашли? Кто слил информацию? Московские контакты?
– Нет. С информацией в Москве туго.
– Никому уже не нужны деньги?
– Нужны. Но не в камере Лефортово.
– Даже так?
– Все стало строже. Но я велел порыться в здешних архивах и обнаружил коротенькую справку. Данилов проходил стажировку в Крыму. В Гвардейской бухте.
– "Альфа"?
– Нет. Вот тут и начинаются несвязухи. Запросил у нашего человека информацию по управлениям и отделам республиканского ГБ советских еще времен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61