А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Нужно думать. Быстро. И – действовать.
Из прихожей донеслись приглушенные звуки.
– "Вдруг земля зашевелилась – появляется мертвец..." – продекламировал Олег. – Твой друг Григорий может что-то добавить к сказанному?
– А я знаю?
– Тогда сиди смирно. Пойду пообщаюсь.
Олег вышел в прихожую. Еще не вполне отошедший от полубеспамятства грузноватый «друг Гриня» стоял, подпирая стену. В руке его был пистолет, и держал он его совсем не так, как в кино: грамотно, на уровне пояса, навскидку.
– Еще шаг, и – стреляю, – предупредил он.
– Ну и дурак. Пораскинь мозгами, Григорий, стал бы я переть медведкой на рогатину, если бы был не прав?
– Прав будет тот, кто останется живой... – прохрипел Григорий, дернул для убедительности стволом. – Стой где стоишь!
– Резонно. Ша, уже никто никуда не идет.
– Лицом к стене! Руки на стену!
– Не-е-ет, эту хохмочку я уже знаю! Я к тебе спиной, а ты мне рукоятью по затылку?
– Выполняй, урод! Клешни продырявлю!
– Это из «стечкина»? Да он грохочет, как ураган! А кто-то из бдительных соседей, будь уверен, всенепременно напужается и брякнет, и подъедет славный патрульный экипаж нашей в прошлом краснознаменной милиции и по полному недоумению «запалит» ваш тихушный схрон. Вместе с аппаратурой. Кого тогда Гриф сочтет уродом? То-то.
Услышав упоминание о боссе, Гриня явно растерялся. Спросил:
– Ты вообще... кто?
– Конь в пальто. И погоны на нем. Не уразумел? Спроси Корнилова, он подтвердит.
Олег широким, приглашающим жестом развернулся в сторону комнаты, Григорий инстинктивно поглядел туда же, ствол пистолета чуть опустился. Ударом ноги Олег впечатал руку с оружием в стену, оказавшись к противнику спиной. Тот навалился всей тушей, Олег упал на колени, успев захватить ворот, бросил напавшего через спину, навалился сверху, ухватил за лацканы куртки, свел руки, Гриня напрягся всем телом, «поплыл» и потерял сознание.
Олег подобрал пистолет, осмотрел, сунул за пояс, вошел в комнату, потирая ушибленный локоть:
– Вот так вот, господин Корнилов, и горишь на мелочах. По моим прикидкам, твой Гриня должен был еще минут семь-восемь в оглушенном уединении сны разглядывать... Но в коммунизм мы его с собой не возьмем: туп, агрессивен, а зачем такие в светлом будущем? У тебя кандалы имеются?
– Наручники?
– Да.
Корнилов вздохнул:
– В сумке для аппаратуры. На дне.
– Как в пьесе Максима Койкого: если «На дне» есть веревочка, то кто-то на ней повесится. И такую песню испортит, дурак!
– Что? – нервно отозвался Корнилов.
– Это я фигурально. Гипотетически. Классику надо помнить.
Олег нашел наручники, сковал лежащего бездвижным бревном Гришу, видно, сделал больно: тот замычал.
– Ну и голова у твоего напарника! Колода – не голова! Такому по стройке без каски можно ходить и по газопроводу без противогаза лазать! Насморком он не страдает?
– Чего? – не расслышал Корнилов.
– Не сопливый напарник твой? Астма, сердечная недостаточность, умственная невостребованность? Здоровый?
– Как лом.
– Что как лом, я уже понял. Тогда мы его по-партизански упакуем.
Олег запихал Грине в рот грязный рукав, оторванный от упавшей куртки.
Склонил голову набок, констатировал:
– Не, не астматик. Дышит ровно. Ну и пусть себе дышит, пока дышится, а, Корнилов?
Тот пожал плечами, вернее, двинул, насколько позволяли связанные руки.
– Ты что загрустил, земеля?
– Есть чему радоваться?
– Живы.
– Пока.
– Да ты пессимист, Сергей.
Корнилов улыбнулся невесело.
– Вам это странно? – Он неловко кивнул на стянутые за спиной руки.
– Предлагаешь тебя развязать? Вообще-то верно, куда тебе бегать, да и от судьбы не уйдешь... Но – повременим. А то ведь взбрыкивать начнешь да и набедокуришь на свою голову, а я не калькулятор – силу ударов рассчитывать.
Скажи спасибо, что вначале сгоряча вообще голову не оторвал.
– Спасибо.
– С юмором в порядке. Кто в вашей паре за главного был?
– Григорий.
– И как тебя в такую компанию занесло, да под такое руководство?
– Дети. Я не соврал. Двое.
– Мальчики?
– Да. И оба – есть хотят. А в «Контексте» платят.
– Хорошему профессионалу платят или те деньги, которые он потребует, или те, на которые согласится. У тебя какой вариант?
– Наверное, второй.
– Что так?
– Обстоятельства.
– Жадность. За деньгами людей не видишь.
– А что на них любоваться?
– Ведь ты не из «конторских», Корнилов.
– В смысле?
– В ГБ не служил. Ни в нынешнем, ни в прежнем.
– Нет. Технарь я. Хороший технарь. Инженер. Практик.
– То-то кололся, как сухое полено, искренне и с чувством.
– Что?
– А это наводит на грустные размышления... И гнусные подозрения. Уж очень все складно. Не чернуху ли ты мне лепишь, инженер хороший?
– Я...
– Не-ет, не лепишь. Я бы почувствовал, – медленно проговорил Олег, замолчал, о чем-то напряженно размышляя.
– А если она не Головина? – произнес в наступившей тишине Корнилов.
– Кто? – не сразу понял Олег.
– Ну девчонка та, что с вами была.
– Даша? Не Головина?
– Ну.
Олега обдало жаром. Действительно, что, если... Но тогда... что – тогда?
Человека не так ломает несчастье, как призрак несостоявшейся надежды. Особенно если этой надеждой была любовь.
Не думать! В ситуации, приближенной к боевой, чем больше размышляешь на вечные темы, тем меньше шансов выжить, азбука. Выжить самому и спасти Дашу.
Если, конечно... Олег тряхнул головой:
– Вот что, Корнилов. А сядем-ка мы с тобой в авто и поедем в твою контекстуальную контору. А там – будет хлеб, будет и сало. Глядишь, твой тезка Гриф все спорные вопросы нам и осветит. С предельной ясностью. Естественно, если, я правильно его об этом попрошу. А просить я умею.
Пленник побледнел:
– Это бессмысленно.
– Что так?
– Охрана.
– Лютая?
– Да. Слишком опасно.
– А здесь я, выходит, в бирюльки с вами сражаюсь, под щелобаны? Поедем, брильянтовый мой, на месте и решим. Да и оставаться тебе резона нет: а если Даша все-таки Головина? Папа Рамзес, как только узнает о похищении своей пацанки, сгоряча может и не пожалеть молодых холопьих жизней.
– Я не холоп.
– Смотря для кого.
– И не надо меня пугать.
– Беда с вами, технарями. Кто пугает? Просто констатирую факт. Сейчас подъедем в твой офис, а там...
– Может быть... вы один поедете? Я скажу адрес.
– Нет, в компании веселее.
– Умирать?
– Я что, похож на самоубийцу?
Корнилов помолчал, выговорил медленно:
– Охрана в офисе встретит.
– Неласково?
– Это мягко сказано. Организация у нас... непростая.
– Зато я – простой. И незатейливый. Вот люди ко мне и тянутся. Против такого обаяния кто устоит? Никто. А тебя беру. Как пропуск.
– Чтобы умирать не скучно было?
– Не, умирать ни к чему – жизнь-то вокруг какая веселая! Вашими стараниями.
– Так я – заложник?
– Ключик.
– Там все равно никого нет.
– Так уж и нет?! У вас тут внештатная, а начальство по дачам дрыхнет?
Сильно сомневаюсь я в такой безалаберности.
– Ваш тон... А меня... Меня убьют.
– До смерти?
– Прекратите!
– Двум смертям не бывать, а одной еще никто не избежал, – философически изрек Олег. Корнилов помрачнел:
– Дерьмо вся эта жизнь.
– Это ты только сейчас понял, Корнилов?
Пленник хотел что-то сказать, но промолчал, лишь глянул на Олега зло.
– А ты чего вообще ожидал, служивый? Пирожное с вареньем и без хлеба? Нет, друг Корнилов, бесплатной патоки не бывает.
– Я не трус. Просто...
– Понимаю. Беспокойно. И неуютно. А кому под перекрестным огнем уютно?
Никому. Факт.
– Дети останутся. Что мне было делать? Выбора не было.
– Выбора никогда ни у кого нет. У мужчин – особенно. Если живешь честно.
– Плевать на честь, когда нечего есть.
– А вот это действительно жаль.
– Отпустите меня. Вы же понимаете, в ваших играх я человек случайный.
Дети... Я не могу о них забыть... И вы, вы не простите потом себе, если...
– Я не прощу себе, если что-то случится с девчонкой по имени Даша. И себе не прощу, и тебе, и Грифу, ты понял? – жестко оборвал его Олег. – А о своих детях нужно было ДУ" мать, когда на службу нанимался.
– Я нанимался на работу.
– Да как ни назови, все – война.
– Чужая, – процедил сквозь зубы Корнилов.
– Запомни, технарь, на всю жизнь запомни, – тихо сказал Олег, глядя в глаза пленнику. – Чужой войны не бывает.
Данилов вывел пленника из подъезда, так и не развязав рук: просто набросил на плечи длинный плащ. Они направились к покинутому красному «форду-эскорту».
Все это наблюдал человечек с верхней площадки шестнадцатиэтажки. Он поднес к губам аппарат связи:
– Объект захватил Корнилова.
– Что?!
В эфире повисло тягостное молчание.
– Объект стопорим, только нежно. И – стираем. Для нашей игры он слишком шустр. Слишком.
– Вас понял. Штатный вариант?
– Нет. Действовать предельно нежно.
Глава 26
«Форд» мягко катил по мокрому, масляно отливающему асфальту. Корнилова Олег усадил рядом. Пленник, у которого еще в квартире проскальзывали в голосе истеричные нотки, теперь совершенно расклеился и поник. Глаза блестели, словно у лихорадочного больного, тело сотрясала заметная дрожь, а голос выдавал не просто волнение, а ужас. Данилов не забыл пристегнуть пассажира ремнем безопасности, опасаясь, как бы тот не выбросился на ходу, одержимый этим неконтролируемым страхом.
Корнилов то начинал метаться, то – замирал, и глаза его становились почти безумными.
– То, что вы хотите совершить, – сумасшествие, – обреченно повторял он в периоды просветления.
– Да? – искренне удивился Данилов.
– Самоубийство.
– Оставим дискуссии об ошибках военных до окончания боевых действий, – устало отозвался Олег.
– Я не военный. Я даже в армии никогда не служил.
– Расслабься.
– Я чувствую себя овцой. Связанной овцой. Для заклания.
– Эх, технарь, лучше бы ты был гуманитарием. И гуманистом. Сидел бы сейчас за гербарием, листики перебирал. Или слюнявил странички классики и поливал их скупою мужскою слезой.
– Издеваетесь?
– Да боже упаси! Констатирую факт.
Корнилов замолчал, но по лицу было заметно, что депрессия его развивается в сторону «отрицания отрицания».
– Мне нужно лекарство.
– Так ты больной?
– Пожалуйста... – Лицо Корнилова побледнело, он почти задыхался. – Пожалуйста... У меня в пиджаке, в нагрудном кармане.
Олег притормозил у обочины, извлек маленький пергаментный прямоугольник.
– Только осторожно! – истерически взвизгнул Корнилов; лоб его обметали бисеринки пота. Олег развернул квадратик.
– И давно марафетишь, инженер?
– Пожалуйста... – Мелкая холодная испарина сделалась обильной, покрыв все лицо пленника.
– А как же теща с борщом и жена с кошкой? И дети, двое из ларца? Наплел?
– Нет, клянусь! Просто... работа постоянно ночью и...
– Крови много?
– Да никогда я на «мокрое» не ходил, мое дело...
– ...телячье. Помню. Будем считать, производственная травма.
– У меня портсигар в боковом кармане. Только вы...
– Не нервничай, справлюсь.
Олег вынул портсигар, достал пустую гильзу от папиросы, аккуратно высыпал порошок двумя дорожками по блестящей полированной поверхности, выровнял, поднес гильзу к носу пленника:
– Причащайся, болезный.
Тот вдохнул раз, другой, обессиленно откинулся на сиденье. Олег тронул машину, спросил, покосившись на пленника:
– Ну как? Отваги привалило?
Корнилов не ответил. Олег этому даже порадовался. Ему было над чем подумать.
Итак, что мы имеем? Дашу похитили. И тут – возможны варианты. Первый, самый скверный. Девушку похитили люди, для которых похищение – бизнес.
Просчитать этот вариант нельзя. Это – как упавший на голову кирпич. Ну да кирпичи и на простую голову ни с того ни с сего не падают, а на головы избранных – и подавно... Вариант маловероятен.
Скорее олигарх попал под зачистку. А его, Данилова, играют втемную, используя сложившуюся ситуацию на всю катушку. Если кто-то не сконструировал ее изначально и оч-ч-чень прицельно. И этот «кто-то» кушал свой хлебушек на казенном коште той еще страны не год и не два: профессиональная разработка и безукоризненное исполнение.
Кто? Упомянутый Сергей Оттович Гриф? Сомнительно. Хотя... Если власти решили «пошуршать по олигарху», завязавшему почти матримониальные сепаратные связи с Москвой и Минском, и за устранением оного прибрать к рукам не такой уж махонький бизнес, почему бы им не попользоваться Грифом как ширмой? Понятно, почему: Гриф человечек умный, игру распробует если не «на раз», то «на два», станет непредсказуем, начнет свою, будет плодить проблемы... Хотя нет человека – нет проблемы. Сгоревшую лампочку второй раз можно использовать только как кляп. Спишут Грифа, если начнет мудрить.
А Головин, по сути, уже устранен. Как бы выдержан человечек ни был, им правят эмоции. Даша его единственная дочь. Ему уже не до газа, нефти, денег.
Скорее всего, он сумеет собраться и решить вопросы с теми, кто... Если найдет.
А время упустит. Время – категория невосполнимая. А пока – очень удобно подставить ему Данилова. Лучше покойного. Это значит, что Гриф все-таки вполне может «руководить процессом». И списывать он приготовился именно его, Олега, на пару с незадачливым технарем Корниловым.
Другой вариант. Если Даша Головина – вовсе не Головина, а Мухобоева, Любомудрова или вовсе Смирнова-Ласточкина! Тогда... именно он, Данилов, цель и средство всей комбинации? Не-ет, не по птичке капканы сработаны, много чести.
Такое может статься лишь в одном случае: если его, Данилова, олигархи используют разменной пешкой в междусобойчике, науськивая притом друг на друга силовиков. Понабирали себе разработчиков из контор, а те просто и конструктивно думать давно разучились, им схемы подавай! Впрочем, и при таком раскладе итог печален: до чистосердечных признаний и искренних раскаяний ему дожить не дадут: план. Пусть не пятилетний, но выполнять надо.
Олег вздохнул. А есть еще варианты четвертый, пятый, двенадцатый... Вот только парочка пустячков логику ломает напрочь и делает картинку простой и конструктивной, как автомат Калашникова, и совсем не такой, что вырисовывается.
И все это не важно! А важны только девчонка, вкус вина, свет солнца сквозь деревья, будущая осень, золотая, как подсолнухи, и хрусткая от первого морозца, черные изломы кустов из-под первого снега, волчьи ягоды, кровавые на белом...
Иначе – опять, опять в тот круг, из которого он вырвался... Или он вырвался из круга, чтобы... вернуться? И рок играет с ним свою обычную шутку? И нет ему жизни вне войны?
Круг. Самая одинокая фигура. Бесконечное множество бесконечно малых прямых, замкнутых в бесконечности.
– Мы ездим по кругу, – подал голос инженер.
– Ты наблюдателен, – отозвался Олег. – Я езжу по кругу.
– Почему?
– Думаю.
– И что решили?
– Ничего.
– Так решайте!
– Не нервничай так, технарь! Используй время по назначению.
– Кто может знать назначение времени?
– Ха-ха. В каждом из нас существуют по меньшей мере два человека. И они – непримиримы. И – своевольны. Но только один распоряжается твоей жизнью. Другой – молчит. И корчит из себя недовольного. Ты никогда не хотел бы поменять их местами, инженер?
– Стать ботаником?
– Хотя бы.
– Они как тени, те, что живут в нас. Они не могут поменяться, у каждого его место. Один – в душе, другой...
– Ты хороший парень, инженер. Умный. Но дал самому хлипкому из своих двоих взять верх.
– Жить как-то надо.
– Жить надо не «как-то», а счастливо.
– Ты герой, да? И у тебя получается жить счастливо?
– Нет.
– К чему тогда все? Хотя... Я знаю назначение времени.
– Да? Какое?
– Жить.
– Ну так живи.
– Запястья связаны.
– Может, это для того, чтобы лучше почувствовать биение пульса?
– Перед смертью?
– Инженер, что-то ты больно мрачен.
– Ночь. И асфальт какой-то маслянистый. Словно в машинной крови.
– В чем?
– Сколько машин разбилось на дорогах... Их разбили люди. Но никто не замечает ни людской крови, ни крови машин. А дорога это помнит.
– Машины – живые?
– Конечно. У каждой свой нрав. Характер. Судьба. Среди них есть счастливчики и бедолаги, любимые и отверженные. Есть пенсионеры, повесы, чинуши, братки, катафалки. Та, на которой мы сейчас катим, – потаскушка. У нее и нрав такой, и судьба.
– А ты, технарь, умница. Я буду называть тебя – умник.
– Не слабо. А я тебя – герой.
Олег глянул на Корнилова: глаза у того блестели, на губах играла улыбка брезгливого превосходства и тайного знания.
– Сдается мне, зря я тебя порошочком баловал, инженер.
– Это не важно. Я только теперь понял. Ничего не важно. Тот, скрытый в нас, хочет любви. Первый жаждет всего: поклонения, лести, могущества, секса, вина, мяса, и снова – секса, и снова – успеха, власти, поклонения... И эта его жажда разделена сочувственной завистью или презрением окружающих. А вот второму, истинному, нужна только любовь. Поэтому он никогда не станет первым.
Он никому не нужен и никому не понятен. Даже нам самим. Мы его боимся. В истории был пример.... И человек стал называться Любовь, и провозгласил свою бесконечную власть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61