Шиллер и Николс обменялись понимающими взглядами.
– В точности такая же, как у Кремля. Мы подождем, пока осядет пыль.
Улыбка исчезла с лица Короленко.
– Точнее говоря, когда объединенные арабские нации нападут на Израиль?
– Мы поддержим Израиль, как и раньше.
– Вы отправите американские войска?
– Вероятно, нет.
– Арабские лидеры были бы менее осторожны, знай они это.
– Бога ради. Только помните, Алексей, на сей раз мы не станем использовать свои рычаги, чтобы не дать израильтянам захватить Каир, Бейрут и Дамаск.
– Вы считаете, президент не станет мешать, если Израиль прибегнет к ядерному оружию?
– Что-то вроде этого, – с нарочитым безразличием сказал Шиллер и повернулся к Николсу: – Кто сдает?
– Кажется, я, – ответил сенатор, стараясь, чтобы его голос звучал как обычно. Этот поворот в ближневосточной политике президента стал для него новостью. – Ставим пятьдесят центов?
Но русские не были намерены менять тему разговора.
– Это меня очень беспокоит, – сообщил Выховский.
– Иногда положение меняется, – вздохнул Николс. – По последним оценкам запасы нефти в Соединенных Штатах колеблются на уровне восьмидесяти миллионов баррелей. При цене, перевалившей за пятьдесят долларов за баррель, наши нефтяные компании могут позволить себе проводить обширные исследовательские программы. И конечно, мы можем всегда рассчитывать на запасы нефти Мексики и Южной Америки. Я хочу сказать, что мы не зависим всецело от ближневосточной нефти. Поэтому и не хотим больше забрасывать наживку. Если советское правительство желает получить в наследство арабскую неразбериху, можете считать, что это наш вам подарок.
Короленко не мог поверить своим ушам. Укоренившаяся осторожность заставляла его относиться ко всему скептически. Но он слишком хорошо знал этих американцев, чтобы заподозрить их в обмане такого масштаба.
У сенатора Питта тоже были сомнения по поводу игры, которую президент затеял с советскими представителями. Существовала высокая вероятность того, что нефть не потечет через Рио-Гранде, когда она понадобится Америке. Мексика находилась на грани революции, не хватало только искры, чтобы это пламя зажечь.
Средневековые фанатики вроде Язида были страшным бичом для Египта. Но и в Мексике имелся свой безумец – Топильцин, новоявленный мессия, намеревавшийся вернуться к религиозному государству, основанному на культуре ацтеков. Как и Язида, его поддерживаю многомиллионное беднейшее население страны, и он даже намеревался свергнуть существующее правительство.
Откуда берутся такие психи, недоумевал сенатор, кто порождает подобных дьяволов? Сделав над собой усилие, он все-таки начал сдавать карты, следя, чтобы руки не дрожали.
– Пять карт, джентльмены, джокер заменяет любую.
12
Огромные фигуры возвышались над всем окружающим в зловещем безмолвии ночи. Они глядели пустыми глазами на безжизненный пейзаж, словно ожидали появления кого-то неведомого, способного возродить их к жизни. Суровые, неподвижные идолы были высотой с двухэтажный дом, их застывшие, лишенные всякого выражения лица освещались только лунным светом.
Тысячу лет назад они поддерживали крышу храма, стоявшего на вершине пятиступенчатой пирамиды Кецалькоатля в Туле, городе тольтеков. Храм разрушился, но остатки пирамиды сохранились и были реконструированы археологами. Руины тянулись вдоль всего длинного хребта. В период расцвета города в нем жило более шестидесяти тысяч человек.
Здесь редко бывали туристы, а те, кто проявлял упорство и все же добирался сюда, неизменно чувствовали почтительное благоговение перед безмолвием, населенным тенями давно ушедших предков.
Луна заливала мертвый город молочно-белым, безжизненным светом. Мрачные руины отбрасывали бесформенные, призрачные тени, скрывая человека, который карабкался по ступеням пирамиды к каменным статуям на вершине. Он был одет в костюм и галстук и нес в руке кожаный портфель.
На каждой из пяти террас он на несколько минут останавливался и рассматривал довольно мрачные рельефные фризы, украшавшие стены. Человеческие лица высовывались из пасти змей, орлы разрывали своими крепкими клювами человеческие сердца. Другие картины были не менее жуткими. Незнакомец минован алтарь, украшенный черепами и скрещенными костями – символами, бывшими в ходу в более поздние века у пиратов Карибского моря.
Добравшись до вершины пирамиды, он огляделся. Он был здесь не один. Две фигуры выступили из тени и молча обыскали его. Потом они указали на портфель. Человек послушно открыл его, и охранники тщательно проверили содержимое. Не обнаружив оружия, они так же молча отошли в сторону.
Ривас – так звали незнакомца – расслабился и нажал маленькую, почти незаметную кнопку на ручке портфеля. Спрятанный в крышке магнитофон начат работать.
Прошло не более минуты, как из тени гигантских каменных изваяний появился еще один человек. Он был одет в просторный и длинный, доходящий до пола, белый балахон. У него были длинные волосы, схваченные на затылке в хвост, очень напоминающий петушиный. Его ноги были скрыты под одеянием, а на руках сверкали золотые браслеты, украшенные бирюзой.
Он был небольшого роста, гладкое овальное лицо указывало на наличие индейской крови. Его темные глаза внимательно рассматривали высокого, худощавого мужчину, стоящего перед ним, одетого в совершенно неподходящий для этого места костюм. Длинноволосый скрестил руки на груди и звучным голосом проговорил:
– Я Топильцин.
– Меня зовут Гай Ривас. Я специальный представитель президента Соединенных Штатов Америки.
Ривас ожидал, что человек, с которым ему предстояло встретиться, будет старше. Было трудно определить возраст мексиканца, но выглядел он лет на тридцать, не больше.
Топильцин указал в сторону низкой стены:
– Может быть, присядем?
– Спасибо, – кивнул Ривас и сел. – Вы выбрали довольно необычные декорации.
– Да, я считаю Тулу подходящим местом. – В его голосе неожиданно появились презрительные нотки. – Ваш президент побоялся говорить со мной открыто. Он не захотел тревожить своих друзей в Мехико.
Ривас был готов к разговору и не дал поймать себя в ловушку.
– Президент попросил меня выразить вам благодарность за согласие побеседовать со мной.
– Я ожидал кого-нибудь рангом повыше.
– Вы сами выдвинули условие, что будете говорить только с одним человеком. Это означаю, что мы не могли рассчитывать на помощь переводчика. А поскольку вы отказались вести переговоры на испанском или английском языках, я оказался единственным правительственным чиновником, владеющим науатлем – языком ацтеков.
– Вы хорошо говорите на нашем языке.
– Мои родители эмигрировали в Америку из города Эскампо. Они научили меня языку, когда я был еще ребенком.
– Я хорошо знаю Эскампо: маленькая деревенька, населенная гордыми людьми, которые отчаянно борются за выживание.
– Вы заявили, что покончите с бедностью в Мексике. Президент чрезвычайно интересуется вашими программами в этом направлении.
– Поэтому он и послал вас сюда? – полюбопытствовал Топильцин.
Ривас кивнул.
– Он хотел бы установить контакт с вами.
Последовала пауза. Физиономия Топильцина скривилась в мрачной усмешке.
– Он проницательный человек. Зная, что наша страна находится в тисках тяжелейшего экономического кризиса, он понимает, что я могу легко разделаться с Революционно-патриотическим союзом. Поэтому он опасается резких изменений в отношениях США и Мексики.
– Я не могу читать мысли президента.
– Очень скоро он узнает, что подавляющее большинство мексиканцев перестали быть половыми тряпками, о которые вытирают ноги правящие классы и богачи. Народ Мексики устал от политического надувательства и коррупции. Они не хотят кормиться отбросами и жить в трущобах. Они больше не будут страдать.
– Каким образом? Строя воздушные замки на костях?
– Любая нация только выигрывает, возвращаясь к обычаям предков.
– Ацтеки были самыми безжалостными палачами в обеих Америках. Лепить современное правительство по образу и подобию древних варваров – это... – Ривас сделал паузу. Он хотел употребить слово «идиотство», но счел его грубым и после мучительных раздумий добавил: – Наивно.
Лицо Топильцина напряглось, ладони инстинктивно сжались в кулаки.
– Вы забыли, что наших общих предков уничтожили испанские конкистадоры.
– Испанцы могли бы сказать то же самое о маврах, но это ни в коей мере не оправдывает возврат к инквизиции.
– Чего хочет от меня ваш президент?
– Он желает только мира и процветания Мексики, – ответил Ривас – И еще он бы хотел заручиться обещанием, что ваш курс не будет направлен на построение коммунизма.
– Я не марксист, – высокомерно заявил Топильцин, – и ненавижу коммунизм столь же сильно, как и он. Среди моих приверженцев нет вооруженной герильи. Должен также сказать, что в наших рядах нет сторонников герильи.
– Президент будет искренне рад это слышать.
– Наша новая ацтекская нация достигнет величия, после того как богатеи, нажившие состояние неправедным путем, коррумпированные чиновники, существующее правительство и армейские лидеры будут сметены и уничтожены.
Ривас решил, что ослышался.
– Если я правильно понял, вы говорите о казни многих тысяч ваших сограждан?
– Нет, мистер Ривас. Я говорю о жертвоприношении богам, которых мы почитаем: Кецалькоатлю, Уицилопочитлю, Тескатлипоке.
Ривас непонимающе смотрел на своего собеседника, все еще не в силах осознать услышанное.
– Жертвоприношение? – переспросил он.
Топильцин не ответил.
Глядя на его застывшее в экстазе лицо, Ривас наконец понял, что мексиканец не шутит.
– Нет, – воскликнул он, – вы говорите это не серьезно!
– Наша столица будет называться старым ацтекским именем – Теночтитлан, – бесстрастно продолжал Топильцин. – Это будет религиозное государство, в котором государственным языком станет науатль. Мы будем управлять жестко, и население, безусловно, будет повиноваться. Иностранные предприятия станут собственностью государства. Только ацтекам по рождению будет позволено жить в пределах его границ. Все остальные будут выдворены из страны.
Ривас был потрясен. Сильно побледнев, он слушал, не пытаясь вставить ни слова.
А Топильцин продолжал:
– Мы не будем закупать в Соединенных Штатах товары и не станем продавать вам нашу нефть. Наши долги международным банкам будут объявлены недействительными, все иностранное имущество будет конфисковано. Я также намерен потребовать возврата наших территорий в Калифорнии. Техасе, Нью-Мексико и Аризоне. Чтобы обеспечить этот процесс, я собираюсь провести многие тысячи своих сторонников через границу с США.
Угрозы Топильцина не могли не произвести впечатление. Находившийся в полном смятении Ривас уже представлял катастрофические последствия.
– Безумие! – в отчаянии воскликнул он. – Президент меня и слушать не станет! Ваши требования абсурдны. Они невыполнимы!
– Он мне не поверит?
– Ни один человек, находящийся в здравом рассудке, не поверит в это.
Подстегиваемый искренней тревогой. Ривас преступил границы дипломатического диалога.
Топильцин медленно встал, окинул американского посланника немигающим взглядом, опустил голову и бесстрастно проговорил:
– Что ж, тогда я отправлю ему послание, которое, я надеюсь, он поймет и оценит по достоинству.
Он поднял руки над головой и простер их к темному небу. В ту же секунду из тьмы возникло четверо индейцев в белых накидках. Они приблизились со всех сторон, повалили впавшего в ступор Риваса и понесли к каменному алтарю, украшенному черепами и костями. Они опустили его спиной на камень, держа за руки и за ноги.
В первый момент Ривас не понял намерений Топильцина, да и в любом случае он был слишком ошарашен, чтобы протестовать. Когда же наконец он осознал, что происходит, было уже слишком поздно.
– Господи! Нет! Нет! – в отчаянии воскликнул он.
Топильцин проигнорировал вопли охваченного ужасом американца. Он приблизился к алтарю и важно кивнул. По этому сигналу один из его людей разорвал рубашку на груди Риваса.
– Пожалуйста, не делайте этого! – молил тот.
Острый, как бритва, обсидиановый нож, казалось, возник в руке Топильцина как по мановению волшебной палочки. Блестящая, отполированная поверхность ножа отражала лунный свет.
Ривас вскрикнул – нож опустился.
Древние статуи взирали на кровавую трагедию с холодным безразличием. Они уже неоднократно были свидетелями столь нечеловеческой жестокости, – правда, происходило это сотни лет назад. Поэтому в их каменных глазах не мелькнуло ни искры сострадания, когда живое, еще трепещущее сердце Риваса было вырвано из его груди.
13
Несмотря на обилие людей и царящую вокруг него суету, Питт был пленен своеобразной красотой холодного севера. Спокойствие казалось таким полным и всеобъемлющим, что его не нарушали ни голоса, ни грохот машин. Питт чувствовал себя так, словно он один-одинешенек находится в ледяной пустыне в каком-то затерянном мире.
Наступило утро, иначе говоря, все вокруг покрылось серой, полупрозрачной пеленой, в которой даже теней не было видно. Ближе к полудню солнце разогнало ледяную дымку – и небо стало оранжево-белым. Освещенные нереальным, неземным светом скалы по берегам фьорда стали похожи на гигантские могильные камни кладбища, покрытого снегом.
Картина, развернувшаяся на месте крушения «боинга», теперь больше всего напоминала военное вторжение. Первыми прибыли пять вертолетов военно-воздушных сил, доставивших целую армию сил специального назначения. Вооруженные и экипированные по последнему слову техники, сосредоточенные молодые люди немедленно оцепили самолет и организовали патрулирование всего района. Вслед за ними прибыла большая группа следователей федеральной авиации, которые начали оперативно готовить обломки к вывозу. Далее настала очередь медиков-патологоанатомов, извлекавших тела погибших из самолета и переносивших их в вертолеты, которые сразу же поднимались в воздух и увозили трупы в морг военно-воздушной базы в Туле.
Военно-морской флот был представлен капитаном Найтом. «Полярный исследователь» подошел совершенно неожиданно. Люди на минуту прекратили свои занятия и повернули головы к морю, услышав серию гудков корабельной сирены, гулким эхом отразившихся от скалистых берегов фьорда.
Уклоняясь от недавно образовавшихся льдин, плывущих по воде низкими плотиками матового оттенка, а также первых зимних айсбергов, напоминавших руины готических замков, «Полярный исследователь» медленно приблизился и вошел во фьорд. Некоторое время по его бортам и за кормой плескалась серо-голубая вода, но ее поверхность быстро затягивалась белой ледяной пленкой.
Мощный ледокол упорно пробивался сквозь толстый слой льда, и, только оказавшись в пятидесяти метрах от места крушения, Найт застопорил машины, лично спустился на лед и предложил специалистам – медикам, следователям и военным – использовать ледокол в профессиональных целях. Предложение было принято с благодарностью.
Меры безопасности произвели впечатление даже на видавшего виды Питта. Завеса секретности пока еще не была поднята. В аэропорту Кеннеди было объявлено, что самолет с делегацией ООН на борту задерживается. Но через час-другой шустрые корреспонденты обязательно что-нибудь пронюхают.
– Мне кажется, у меня глазные яблоки примерзли к векам, – озабоченно сообщил Джордино. Он сидел в кресле пилота вертолета НУМА и пытался допить кофе раньше, чем он замерзнет. – Господи, как же здесь холодно!
Питт с сомнением покосился на приятеля:
– Тебе-то откуда знать? Ты же ни разу не вылез наружу!
– Я могу замерзнуть, даже глядя на кубики льда в стакане виски, – заявил Джордино. Он вытянул вперед руку и растопырил пальцы. – Вот смотри, у меня настолько окоченели руки, что я не могу сжать пальцы в кулак.
Питт выглянул в боковое окно и увидел, что к ним направляется Байрон Найт. Дирк встал и открыл дверь как раз в тот момент, когда Найт подошел к трапу. Джордино даже застонал от жалости к самому себе, глядя, как драгоценное тепло уходит из кабины, а ему на смену снаружи проникает леденящий холод.
Найт поприветствовал друзей и поднялся в кабину вертолета, выдыхая густые облака белого пара. Откуда-то из недр парки он извлек фляжку в кожаном чехле и протянул Питту:
– Медики вам кое-что передали. Это коньяк. Не знаю, зачем он вам, но, думаю, вы найдете ему применение.
– Только что вы отправили Джордино прямиком в рай, – засмеялся Питт.
– Я бы предпочел ад, – пробормотал Джордино. Он потянулся за фляжкой и, не теряя времени, сделал изрядный глоток. Потом замер, прислушиваясь к своим ощущениям, и наконец объявил: – Кажется, я выздоровел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60