Автомат ни разу не дал даже двух пар. Дядя Витя попросил зарядить еще.
– Да левый он, этот автомат, – сказал кельнер, – вообще очень плохо дает. Вон тот, первый от стены, еще чего-то может дать.
– Не, мне заряди этот, сынок…
– Ну, хозяин – барин. В общем, это не мое дело…
– Сынок, сколько мне там полагается сдачи с полтинника?
– Сейчас скажу… так…
– Заряди на все!
– Э, Дядя Витя, ты чего? Мы так не договаривались.
– Сашок, – тихо сказал Дядя Витя, – осталось три хода, потом – выигрыш! – Он повернулся к автомату и пристально посмотрел на экран. – Три хода…
Потом он тихо сказал еще что-то, шевеля одними губами. Студент его не расслышал.
– Зря, отец, – произнес кельнер, – хозяин – барин, но прогоришь…
У Дяди Вити выпало две двойки, он не стал на них останавливаться. Протестов кельнера и Студента он не слышал. Следующий ход не дал ничего. Никто не заметил, как Дядя Витя увеличил ставку. Потом сразу же выпал «фул хаус» на шестерках.
«Но это только двадцать третий ход», – успел подумать Студент. Вслух он сказал:
– Заблокируй троечку.
Дядя Витя, словно в сомнамбулическом сне, заменил две карты. Сейчас он играл на все, что было в автомате, – около тридцати тысяч.
– Слушай, отец чудит, – дошли до Студента слова кельнера. – Играет на весь банк…
Все остальное происходило очень быстро.
Выпало два «джокера». Электронный марш, исполненный автоматом, возвестил о победе.
– Бери, Дядя Витя, бери!
– Покер, мать твою! – крикнул кельнер из-за стойки. – Да ты чего, отец?!
– Двадцать три, двадцать три, – монотонно проговорил Дядя Витя, продолжая шевелить губами, – наш, следующий – наш…
Автомат предложил сыграть на выбор «больше-меньше»: либо все удваивается, либо все пропадает. Словно во сне, рука Дяди Вити прошла по клавишам, принимая условия автомата.
Крик Студента: «Дядя Витя, не делай этого – там три лимона!» – повис в воздухе.
Как в замедленной съемке, рука Дяди Вити коснулась клавиши «меньше», и в следующую секунду на экране зажглось «Вин» и снова зазвучал электронный победный марш.
– Двадцать четыре, – тихо сказал Дядя Витя, откидываясь на стуле.
– Шесть лимонов, – завороженно произнес кельнер. – Четыре штуки баксов! – И после паузы: – Ну, отец, ты даешь! Ну ты рисковый, блин. Ювелир!
За ними уже давно все наблюдали. Из своего полумрака вышел главный менеджер. За его улыбкой скрывалось с трудом сдерживаемое раздражение. Он подошел к автомату и некоторое время пристально смотрел на экран. Потом, как бы не видя Студента и Дядю Витю, он произнес, обращаясь к кельнеру:
– Какая была ставка?
– Тридцать тысяч…
Менеджер помедлил и… принял решение:
– Все правильно. Отсчитайте деньги. – Он бросил быстрый взгляд на Дядю Витю, потом на Студента и подумал, что эта ситуация очень неясная, очень смутная. Затем с натянутой улыбкой сухо произнес: – Поздравляю, вам сегодня крупно повезло… Извините, мы сейчас закрываемся на санитарный час. И будем вынуждены отключить автоматы. Приходите вечером, только вечером без костюма и галстука у нас не пускают.
И он вышел из зала.
Кельнер отсчитывал деньги, внутри его пылал пожар – пожар настоящего интереса к двум очень странным посетителям. Потом он протянул деньги Дяде Вите и негромко, но горячо проговорил:
– Здорово! Молодцы вы! Я не знаю, кто вы такие, но вы их сделали, этих козлов. Сделали, мать их! Здорово!
Студент уже не верил ни тому, что видит, ни тому, что слышит. Все это напоминало какую-то дурацкую сюрреалистическую пьесу. Или пьесу абсурда.
– Приходите еще, – кельнер быстро посмотрел в глаза Дяде Вите, – всегда будем рады! Мать их…
Дядя Витя протянул деньги Студенту, почему-то сказав:
– На, Сашок, спрячь! Половина твоя.
И они вышли на улицу. Кельнер провожал их глазами. В казино «Марина» они задержались не более чем на двадцать минут. Помолчали. Потом одновременно закричали: «А-а-а!», ударили по рукам и обнялись.
– Сегодня вечером будет еще немного, Сашок! А пока отвези меня в какой-нибудь более-менее приличный магазин – приодеться надо. – И Дядя Витя смущенно улыбнулся, как будто он не стал только что героем дня. – Ив парикмахерскую, пора лысинку подкорнать.
Когда они ушли, кельнер долго с тихой улыбочкой смотрел на то, что не увидел ни главный менеджер, ни кто-либо другой из персонала. Он чувствовал все более глубокое уважение к этим двум замаскированным ребятам. Это те еще штучки! За их столиком так и нетронутым осталось пиво, а банка орехов даже не была вскрыта.
– Сделали они их, этих козлов, – сладко проговорил кельнер, – сделали, мать их!
К вечеру того дня, когда Робкоп закрыл зал суперкомпьютерных игр раньше обычного, Дядя Витя успел опустошить еще два аппарата, вытянув из одного миллион 840 тысяч рублей, а из другого – 73 тысячи.
– Все на сегодня, – просто сказал Дядя Витя, как будто ничего особенного не происходило.
Спустя еще какое-то время Дядю Витю было не узнать. Они сходили попариться в Сандуны, потом Студент предложил купить неброский консервативный костюм и темное драповое пальто – как раз по возрасту. Однако Дядя Витя выбрал голубые джинсы «Левис-501»и шерстяной пиджак свободного покроя, рубашку с таитянской экзотикой и широкий яркий галстук.
– Ко всему этому набору полагается большое количество звенящих металлических предметов, зажигалку «Zippo», да еще в ухо серьгу! – пошутил Студент.
Но Дядя Витя совершенно серьезно заявил, что это для тех, кто понимает, после чего приобрел ковбойские сапоги, совершенно верно обозвав их «казаками». Вот такие, оказывается, у него были вкусы, о чем он даже не догадывался всю свою жизнь.
Потом Студент отвез его в салон «Шварцкопф», где иногда стриглась Алка, имеющая там подружку. Студент ждал, пока Дяде Вите делали прическу, в холле, курил и просматривал рекламные журналы. Когда Дядя Витя, благоухая иностранными запахами, наконец появился, Студент чуть не лишился дара речи. Стрижка Дяди Вити не была даже молодежной – она была подростковой!
– Дочка, парикмахерша…
– Света…
– Да-да, Света… спасибо тебе, – говорил Дядя Витя, расплачиваясь у кассы.
«Дочка-парикмахерша» была несколько напугана и одновременно, казалось, с трудом сдерживала приступы смеха:
– Я пыталась его отговорить, но он же упрямый… Увидел журнал «Браво» с группой «Depeche Mode» на обложке и ткнул пальцем – меня под этих. Ну что мне было делать, я и подстригла…
Студент действительно некоторое время не мог ничего сказать. Перед ним предстал полубезумный субъект с внешностью эксцентричного пожилого импресарио-алкоголика; совершенно пропитое лицо и мятущееся выражение глаз только дополняли общую картину.
– Дочка, Света… насчет серьги, если не шутишь, я завтра приду… Как раз к стрижке.
У «дочки-парикмахерши», казалось, вот-вот случится истерика.
– Вот это да! – проговорил сквозь зубы Студент. – Круто!
– Смотри, как дед прикинулся, – бросил кто-то из проходящих мимо подростков. – Америка – жевачка… Депеша дает!
– Голливуд, крутые попки, кокаин… Продвинутый папаша.
Дядя Витя пропустил эти замечания мимо ушей:
– А теперь звони Алке и едем обмывать успех! Куда-нибудь, где лучше всего, куда Дядя Витя раньше и мечтать не мог… Завтра все отыграем. Все! Ты только, Сашок, верь мне и… будь рядом.
Грань между жизнью и дурной сюрреалистической пьесой становилась все тоньше.
Ровно через два часа после закрытия заведения под названием «Суперкомпьютерные игры» они вошли в дорогой итальянский ресторан, расположенный в самом центре Москвы, чтобы веселиться там всю ночь. Ресторан этот находился в весьма своеобразном и примечательном месте, омытом кровью всех российских революций. Еще через час их стало уже четверо – подругу Дяди Вити звали Валери, вряд ли она была старше Алки. Она тоже приняла Дядю Витю за пожилого импресарио, склонного к суицидным формам развлечений, и без конца задавала один и тот же вопрос:
– Но все же где мы могли раньше видеться? Где и у кого? Кстати, как насчет покурить травки?..
Денис открыл дверь в зал суперкомпьютерных игр ключом, который теперь стал его ключом. Он знал, как отключить сигнализацию, как открыть сейф с лазерными дисками и как запустить машину. Теперь он знал все…
Денис надел шлем в начале девятого вечера, как раз в это время Дядя Витя с видом философа разглядывал, ничего в нем не понимая, диковинное меню, полное итальянских слов, а Студент с Алкой пили сухой мартини.
Денис беззвучно плакал, только иногда всхлипывая, что давалось ему с трудом: нос, скорее всего сломанный, сильно опух, затрудняя дыхание, как при тяжелой простуде. К тому же нос был полон корочек запекшейся крови, и когда Денис освобождался от них, снова начиналось кровотечение. Логинов и эти «приятные» молодые люди – друзья Логинова (ведь начитавшаяся книг мама Люси утверждает, что все люди добрые) – превратили лицо Дениса в некое подобие спелой сливы с узенькими щелочками глаз. Вся его одежда и руки были в засохшей крови, ребро скорее всего тоже сломано. Но все это теперь не важно. Отогревшее его в сырости московского подъезда тепло ключей подсказывало, что все это теперь не имеет значения. Что-то очень новое, очень страшное должно с ним сейчас произойти, и противиться этому теперь бесполезно. Ты не сможешь ничего сделать с несправедливостью этого мира, мальчик, ничего, но ты сможешь так измениться сам, что мир сочтет за счастье не оказаться у тебя на пути. Денис плакал, всхлипывая, как маленький, когда шел, укрытый темнотой московских дворов, к павильону суперкомпьютерных игр, сжимая в руках ключи, оставленные зачем-то Робкопом на своем столе. Денис плакал, когда обнаружил, что заведение закрыто, и увидел, что за его окнами темнота, густая, черная, как провал, почти осязаемая. И лишь одна лампа сигнального освещения горела красным светом, словно предупреждая, что заведение закрыто для всех, кроме одного человека – избитого и униженного мальчика, однако имеющего ключи. Ключи, вот в чем, оказывается, было дело! У него имелись ключи, предназначенные лишь ему. Поэтому бесполезно отступать, бесполезно бежать домой, назад пути нет – там уже все кончилось, потому что теперь у него есть ключи. Денис плакал, но не от боли и не от обиды, теперь это был Ритуал – Ритуал прощания с тем, что еще совсем недавно было таким милым и таким привычным… и таким жестоко несправедливым. Ровно в восемь часов вечера он извлек из сейфа Робкопа компакт-диск, теперь не надо выбирать какой – его тело само все знало, и включил компьютер. На какое-то мгновение он подумал: «Ведь они ищут Егора… Там – пистолет…» Но Денис уже знал, что сейчас его место здесь. Все еще успеется… «Что-то Робкоп говорил о лазерках «Юрского парка», динозавры… – мелькнуло у него в голове. – Но мы сыграем в «Белую Комнату»». И это была последняя мысль перед тем, как мальчик погрузился в игру…
«Денис, Денис», – пронеслось по воздуху, теперь уже гораздо более приветливо…
Дядя Витя был крайне удивлен, обнаружив, что шримп-коктейль – это вовсе не бухло, а какой-то идиотский салат из креветок, а поэтичное «Фрутто ди Маре» оказалось обычной пиццей, полной морских гадов. Но еще больше он удивил всех присутствующих, когда все с аппетитом съел, заметив, что это весьма вкусная еда, а потом, о чем-то пошептавшись с Валери, небрежно бросил:
– Ну и закажи мне эту каргу!..
– Эскарго, – поправила его юная искательница приключений, глядя на Дядю Витю своими лучистыми глазами.
И чуть позже перед ним появилось блюдо, полное виноградных улиток.
Мимо, пошатываясь на пьяных ногах, прошел какой-то длинный рыжий немец. Валери поприветствовала его, как своего приятеля. Немец сказал: «О, Грюс Готт!»
– Давай зови Фрица за стол, – дружески сказал Дядя Витя.
Немец явился с подносом, на котором стояли небольшие рюмочки с каким-то прозрачным пойлом. Он считал, что выглядит весьма живописно. Его глаза светились так же, как и глаза Валери. Немец указал на рюмочки и подмигнул Дяде Вите.
– Граппа ди паппа! – У немца оказался весьма звонкий голос.
– Граппа для папы, – улыбнулась Валери.
– Яволь! – отозвался Дядя Витя и с удовольствием махнул рюмку. Потом он радостными глазами обвел блюдо с улитками и сказал: – Ага!
Дядя Витя не стал церемониться с щипчиками, он вылавливал улиток пальцами и смачно их высасывал. Немец, Валери, Студент с Алкой дружно аплодировали.
Наверное, стоило призадуматься о том, что вчерашний люмпен-алкоголик и сегодняшний кандидат в бомжи вырядился, как патриарх мирового авангарда, чувствует полный комфорт в обществе богатых транжир и порхающих вокруг ночных бабочек и с удовольствием уплетает блюда, одно упоминание о которых у русского человека должно вызвать возмущенное негодование желудка. Но так уж получилось, что никто в этот день ни о чем задумываться не стал.
И даже когда из темноты подъезда навстречу Егору Тропинину вышел Лопоухий Толян со словами: «Все, мальчик, приплыли», Егор тоже не подумал, что это серьезно. Намного серьезнее, чем желали бы все участники этой истории, включая Логинова, прячущего за пазухой то, что он называл «волыной». Верзила Логинов теперь вдруг очень захотел, чтобы все это было шуткой, а еще лучше – дурным сном. Или, на худой конец, чтобы хоть кто-то из компании остановил его в последний момент. Но он очень боялся, что эти презираемые им ссыкуны остановить его не посмеют, а у него обратного хода уже не будет.
«Черт, как-то нелепо все получается», – мелькнуло в голове у Логинова.
Наверное, действительно нелепо, странно и несерьезно все получалось, пока не сложилось в сегодняшний день. День, когда до ИХ появления оставались считанные минуты. И может быть, во всей веселящейся и грустящей, светящейся огнями и вплывающей в ночь Москве всего два человека отчетливо видели хищную пасть разверзшейся впереди бездны. Бездонной пропасти, куда уже низвергался несущий их поток времени. Девятилетняя девочка стояла у своего окна с телефонной трубкой в руках. Этажом выше, у такого же окна, находился Профессор Ким.
– Вы видите, он не выходит из павильона уже больше часа. – Дора глубоко вздохнула. – Теперь-то, конечно, вы мне верите, – проговорила она с укоризной.
Какое-то время трубка молчала. Потом Профессор Ким произнес:
– Да, Дора, я был не прав. Похоже, права оказалась ты… Все начнется здесь…
– Профессор, – голос девочки задрожал, – это уже… уже начинается…
– Возьми обруч, – быстро проговорил Профессор Ким, сам удивляясь тому, что теперь скорее всего верит Доре безоговорочно.
– Профессор… Я, наверное, смогу… – Голос Доры перестал дрожать. – Смогу вам рассказать, что там сейчас происходит…
Часть II
ОНИ УЖЕ ЗДЕСЬ
10. Главное, чтобы не сгнили бананы
Двадцать лет назад маленького Юлика Ашкенази били в школе, совсем как сейчас Егора или Дениса, – все индивидуальные истории похожи, и все они повторяются. Юлику ставили синяки и разбивали нос, он получал в солнечное сплетение и по рукам, по пальцам. Любимая мама говорила, что пролетарские дети бьют Юлика по пальцам, потому что этими пальцами он играет на скрипке. По-маминому получалось, что пролетарские дети, сами о том не догадываясь, завидовали Юлику, ненавидели и боялись скрипку – божественный инструмент из другого, возвышенного мира, куда им путь заказан. Но Юлик знал, что все это туфта! Его били потому, что он был слабак. Хищники всегда чувствуют друг друга и потому стараются, чтоб их тропинки не пересекались. Хищники всегда чувствуют жертву. Что они делают с жертвой, знает каждый дурак. Знал и Юлик. Однако пролетарские дети оказали Юлику неоценимую услугу. Они показали, какой удел ждет слабаков. Принять версию любимой мамы, конечно, приятнее, никакой тебе ответственности – во всем виновата скрипка. Но хищники всегда чувствуют жертву. Жертва нужна, чтобы ее съесть. Юлик принял собственную версию. Это было не так комфортно. Это было унизительно и противно. Но… потребовало определенного мужества. И убедило Юлика, что он понимает кое-что в человеческих слабостях. А на этом можно играть, примерно как на скрипке. Так был сделан первый шаг к созданию корпорации «Норе».
Когда разразилась перестройка, Юлик учился в институте. Он с детства мечтал стать звездочетом, поэтому определился в МАИ, чтобы быть ближе к небу. Когда стало ясно, что наступившие перемены необратимы, спрятал свой диплом подальше и начал печь вафельные трубочки с кремом и продавать их на площади трех вокзалов. Ко времени всеобщего дефицита трубочки пришлись как нельзя кстати, и через пару месяцев на Юлика работали уже двадцать человек. Все были довольны. Юлик установил приятельские отношения со всеми местными криминалами – он действительно стал понимать кое-что в человеческих слабостях. Как-то ему попалась на глаза бульварная книжонка о детстве и юности Александра Македонского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Да левый он, этот автомат, – сказал кельнер, – вообще очень плохо дает. Вон тот, первый от стены, еще чего-то может дать.
– Не, мне заряди этот, сынок…
– Ну, хозяин – барин. В общем, это не мое дело…
– Сынок, сколько мне там полагается сдачи с полтинника?
– Сейчас скажу… так…
– Заряди на все!
– Э, Дядя Витя, ты чего? Мы так не договаривались.
– Сашок, – тихо сказал Дядя Витя, – осталось три хода, потом – выигрыш! – Он повернулся к автомату и пристально посмотрел на экран. – Три хода…
Потом он тихо сказал еще что-то, шевеля одними губами. Студент его не расслышал.
– Зря, отец, – произнес кельнер, – хозяин – барин, но прогоришь…
У Дяди Вити выпало две двойки, он не стал на них останавливаться. Протестов кельнера и Студента он не слышал. Следующий ход не дал ничего. Никто не заметил, как Дядя Витя увеличил ставку. Потом сразу же выпал «фул хаус» на шестерках.
«Но это только двадцать третий ход», – успел подумать Студент. Вслух он сказал:
– Заблокируй троечку.
Дядя Витя, словно в сомнамбулическом сне, заменил две карты. Сейчас он играл на все, что было в автомате, – около тридцати тысяч.
– Слушай, отец чудит, – дошли до Студента слова кельнера. – Играет на весь банк…
Все остальное происходило очень быстро.
Выпало два «джокера». Электронный марш, исполненный автоматом, возвестил о победе.
– Бери, Дядя Витя, бери!
– Покер, мать твою! – крикнул кельнер из-за стойки. – Да ты чего, отец?!
– Двадцать три, двадцать три, – монотонно проговорил Дядя Витя, продолжая шевелить губами, – наш, следующий – наш…
Автомат предложил сыграть на выбор «больше-меньше»: либо все удваивается, либо все пропадает. Словно во сне, рука Дяди Вити прошла по клавишам, принимая условия автомата.
Крик Студента: «Дядя Витя, не делай этого – там три лимона!» – повис в воздухе.
Как в замедленной съемке, рука Дяди Вити коснулась клавиши «меньше», и в следующую секунду на экране зажглось «Вин» и снова зазвучал электронный победный марш.
– Двадцать четыре, – тихо сказал Дядя Витя, откидываясь на стуле.
– Шесть лимонов, – завороженно произнес кельнер. – Четыре штуки баксов! – И после паузы: – Ну, отец, ты даешь! Ну ты рисковый, блин. Ювелир!
За ними уже давно все наблюдали. Из своего полумрака вышел главный менеджер. За его улыбкой скрывалось с трудом сдерживаемое раздражение. Он подошел к автомату и некоторое время пристально смотрел на экран. Потом, как бы не видя Студента и Дядю Витю, он произнес, обращаясь к кельнеру:
– Какая была ставка?
– Тридцать тысяч…
Менеджер помедлил и… принял решение:
– Все правильно. Отсчитайте деньги. – Он бросил быстрый взгляд на Дядю Витю, потом на Студента и подумал, что эта ситуация очень неясная, очень смутная. Затем с натянутой улыбкой сухо произнес: – Поздравляю, вам сегодня крупно повезло… Извините, мы сейчас закрываемся на санитарный час. И будем вынуждены отключить автоматы. Приходите вечером, только вечером без костюма и галстука у нас не пускают.
И он вышел из зала.
Кельнер отсчитывал деньги, внутри его пылал пожар – пожар настоящего интереса к двум очень странным посетителям. Потом он протянул деньги Дяде Вите и негромко, но горячо проговорил:
– Здорово! Молодцы вы! Я не знаю, кто вы такие, но вы их сделали, этих козлов. Сделали, мать их! Здорово!
Студент уже не верил ни тому, что видит, ни тому, что слышит. Все это напоминало какую-то дурацкую сюрреалистическую пьесу. Или пьесу абсурда.
– Приходите еще, – кельнер быстро посмотрел в глаза Дяде Вите, – всегда будем рады! Мать их…
Дядя Витя протянул деньги Студенту, почему-то сказав:
– На, Сашок, спрячь! Половина твоя.
И они вышли на улицу. Кельнер провожал их глазами. В казино «Марина» они задержались не более чем на двадцать минут. Помолчали. Потом одновременно закричали: «А-а-а!», ударили по рукам и обнялись.
– Сегодня вечером будет еще немного, Сашок! А пока отвези меня в какой-нибудь более-менее приличный магазин – приодеться надо. – И Дядя Витя смущенно улыбнулся, как будто он не стал только что героем дня. – Ив парикмахерскую, пора лысинку подкорнать.
Когда они ушли, кельнер долго с тихой улыбочкой смотрел на то, что не увидел ни главный менеджер, ни кто-либо другой из персонала. Он чувствовал все более глубокое уважение к этим двум замаскированным ребятам. Это те еще штучки! За их столиком так и нетронутым осталось пиво, а банка орехов даже не была вскрыта.
– Сделали они их, этих козлов, – сладко проговорил кельнер, – сделали, мать их!
К вечеру того дня, когда Робкоп закрыл зал суперкомпьютерных игр раньше обычного, Дядя Витя успел опустошить еще два аппарата, вытянув из одного миллион 840 тысяч рублей, а из другого – 73 тысячи.
– Все на сегодня, – просто сказал Дядя Витя, как будто ничего особенного не происходило.
Спустя еще какое-то время Дядю Витю было не узнать. Они сходили попариться в Сандуны, потом Студент предложил купить неброский консервативный костюм и темное драповое пальто – как раз по возрасту. Однако Дядя Витя выбрал голубые джинсы «Левис-501»и шерстяной пиджак свободного покроя, рубашку с таитянской экзотикой и широкий яркий галстук.
– Ко всему этому набору полагается большое количество звенящих металлических предметов, зажигалку «Zippo», да еще в ухо серьгу! – пошутил Студент.
Но Дядя Витя совершенно серьезно заявил, что это для тех, кто понимает, после чего приобрел ковбойские сапоги, совершенно верно обозвав их «казаками». Вот такие, оказывается, у него были вкусы, о чем он даже не догадывался всю свою жизнь.
Потом Студент отвез его в салон «Шварцкопф», где иногда стриглась Алка, имеющая там подружку. Студент ждал, пока Дяде Вите делали прическу, в холле, курил и просматривал рекламные журналы. Когда Дядя Витя, благоухая иностранными запахами, наконец появился, Студент чуть не лишился дара речи. Стрижка Дяди Вити не была даже молодежной – она была подростковой!
– Дочка, парикмахерша…
– Света…
– Да-да, Света… спасибо тебе, – говорил Дядя Витя, расплачиваясь у кассы.
«Дочка-парикмахерша» была несколько напугана и одновременно, казалось, с трудом сдерживала приступы смеха:
– Я пыталась его отговорить, но он же упрямый… Увидел журнал «Браво» с группой «Depeche Mode» на обложке и ткнул пальцем – меня под этих. Ну что мне было делать, я и подстригла…
Студент действительно некоторое время не мог ничего сказать. Перед ним предстал полубезумный субъект с внешностью эксцентричного пожилого импресарио-алкоголика; совершенно пропитое лицо и мятущееся выражение глаз только дополняли общую картину.
– Дочка, Света… насчет серьги, если не шутишь, я завтра приду… Как раз к стрижке.
У «дочки-парикмахерши», казалось, вот-вот случится истерика.
– Вот это да! – проговорил сквозь зубы Студент. – Круто!
– Смотри, как дед прикинулся, – бросил кто-то из проходящих мимо подростков. – Америка – жевачка… Депеша дает!
– Голливуд, крутые попки, кокаин… Продвинутый папаша.
Дядя Витя пропустил эти замечания мимо ушей:
– А теперь звони Алке и едем обмывать успех! Куда-нибудь, где лучше всего, куда Дядя Витя раньше и мечтать не мог… Завтра все отыграем. Все! Ты только, Сашок, верь мне и… будь рядом.
Грань между жизнью и дурной сюрреалистической пьесой становилась все тоньше.
Ровно через два часа после закрытия заведения под названием «Суперкомпьютерные игры» они вошли в дорогой итальянский ресторан, расположенный в самом центре Москвы, чтобы веселиться там всю ночь. Ресторан этот находился в весьма своеобразном и примечательном месте, омытом кровью всех российских революций. Еще через час их стало уже четверо – подругу Дяди Вити звали Валери, вряд ли она была старше Алки. Она тоже приняла Дядю Витю за пожилого импресарио, склонного к суицидным формам развлечений, и без конца задавала один и тот же вопрос:
– Но все же где мы могли раньше видеться? Где и у кого? Кстати, как насчет покурить травки?..
Денис открыл дверь в зал суперкомпьютерных игр ключом, который теперь стал его ключом. Он знал, как отключить сигнализацию, как открыть сейф с лазерными дисками и как запустить машину. Теперь он знал все…
Денис надел шлем в начале девятого вечера, как раз в это время Дядя Витя с видом философа разглядывал, ничего в нем не понимая, диковинное меню, полное итальянских слов, а Студент с Алкой пили сухой мартини.
Денис беззвучно плакал, только иногда всхлипывая, что давалось ему с трудом: нос, скорее всего сломанный, сильно опух, затрудняя дыхание, как при тяжелой простуде. К тому же нос был полон корочек запекшейся крови, и когда Денис освобождался от них, снова начиналось кровотечение. Логинов и эти «приятные» молодые люди – друзья Логинова (ведь начитавшаяся книг мама Люси утверждает, что все люди добрые) – превратили лицо Дениса в некое подобие спелой сливы с узенькими щелочками глаз. Вся его одежда и руки были в засохшей крови, ребро скорее всего тоже сломано. Но все это теперь не важно. Отогревшее его в сырости московского подъезда тепло ключей подсказывало, что все это теперь не имеет значения. Что-то очень новое, очень страшное должно с ним сейчас произойти, и противиться этому теперь бесполезно. Ты не сможешь ничего сделать с несправедливостью этого мира, мальчик, ничего, но ты сможешь так измениться сам, что мир сочтет за счастье не оказаться у тебя на пути. Денис плакал, всхлипывая, как маленький, когда шел, укрытый темнотой московских дворов, к павильону суперкомпьютерных игр, сжимая в руках ключи, оставленные зачем-то Робкопом на своем столе. Денис плакал, когда обнаружил, что заведение закрыто, и увидел, что за его окнами темнота, густая, черная, как провал, почти осязаемая. И лишь одна лампа сигнального освещения горела красным светом, словно предупреждая, что заведение закрыто для всех, кроме одного человека – избитого и униженного мальчика, однако имеющего ключи. Ключи, вот в чем, оказывается, было дело! У него имелись ключи, предназначенные лишь ему. Поэтому бесполезно отступать, бесполезно бежать домой, назад пути нет – там уже все кончилось, потому что теперь у него есть ключи. Денис плакал, но не от боли и не от обиды, теперь это был Ритуал – Ритуал прощания с тем, что еще совсем недавно было таким милым и таким привычным… и таким жестоко несправедливым. Ровно в восемь часов вечера он извлек из сейфа Робкопа компакт-диск, теперь не надо выбирать какой – его тело само все знало, и включил компьютер. На какое-то мгновение он подумал: «Ведь они ищут Егора… Там – пистолет…» Но Денис уже знал, что сейчас его место здесь. Все еще успеется… «Что-то Робкоп говорил о лазерках «Юрского парка», динозавры… – мелькнуло у него в голове. – Но мы сыграем в «Белую Комнату»». И это была последняя мысль перед тем, как мальчик погрузился в игру…
«Денис, Денис», – пронеслось по воздуху, теперь уже гораздо более приветливо…
Дядя Витя был крайне удивлен, обнаружив, что шримп-коктейль – это вовсе не бухло, а какой-то идиотский салат из креветок, а поэтичное «Фрутто ди Маре» оказалось обычной пиццей, полной морских гадов. Но еще больше он удивил всех присутствующих, когда все с аппетитом съел, заметив, что это весьма вкусная еда, а потом, о чем-то пошептавшись с Валери, небрежно бросил:
– Ну и закажи мне эту каргу!..
– Эскарго, – поправила его юная искательница приключений, глядя на Дядю Витю своими лучистыми глазами.
И чуть позже перед ним появилось блюдо, полное виноградных улиток.
Мимо, пошатываясь на пьяных ногах, прошел какой-то длинный рыжий немец. Валери поприветствовала его, как своего приятеля. Немец сказал: «О, Грюс Готт!»
– Давай зови Фрица за стол, – дружески сказал Дядя Витя.
Немец явился с подносом, на котором стояли небольшие рюмочки с каким-то прозрачным пойлом. Он считал, что выглядит весьма живописно. Его глаза светились так же, как и глаза Валери. Немец указал на рюмочки и подмигнул Дяде Вите.
– Граппа ди паппа! – У немца оказался весьма звонкий голос.
– Граппа для папы, – улыбнулась Валери.
– Яволь! – отозвался Дядя Витя и с удовольствием махнул рюмку. Потом он радостными глазами обвел блюдо с улитками и сказал: – Ага!
Дядя Витя не стал церемониться с щипчиками, он вылавливал улиток пальцами и смачно их высасывал. Немец, Валери, Студент с Алкой дружно аплодировали.
Наверное, стоило призадуматься о том, что вчерашний люмпен-алкоголик и сегодняшний кандидат в бомжи вырядился, как патриарх мирового авангарда, чувствует полный комфорт в обществе богатых транжир и порхающих вокруг ночных бабочек и с удовольствием уплетает блюда, одно упоминание о которых у русского человека должно вызвать возмущенное негодование желудка. Но так уж получилось, что никто в этот день ни о чем задумываться не стал.
И даже когда из темноты подъезда навстречу Егору Тропинину вышел Лопоухий Толян со словами: «Все, мальчик, приплыли», Егор тоже не подумал, что это серьезно. Намного серьезнее, чем желали бы все участники этой истории, включая Логинова, прячущего за пазухой то, что он называл «волыной». Верзила Логинов теперь вдруг очень захотел, чтобы все это было шуткой, а еще лучше – дурным сном. Или, на худой конец, чтобы хоть кто-то из компании остановил его в последний момент. Но он очень боялся, что эти презираемые им ссыкуны остановить его не посмеют, а у него обратного хода уже не будет.
«Черт, как-то нелепо все получается», – мелькнуло в голове у Логинова.
Наверное, действительно нелепо, странно и несерьезно все получалось, пока не сложилось в сегодняшний день. День, когда до ИХ появления оставались считанные минуты. И может быть, во всей веселящейся и грустящей, светящейся огнями и вплывающей в ночь Москве всего два человека отчетливо видели хищную пасть разверзшейся впереди бездны. Бездонной пропасти, куда уже низвергался несущий их поток времени. Девятилетняя девочка стояла у своего окна с телефонной трубкой в руках. Этажом выше, у такого же окна, находился Профессор Ким.
– Вы видите, он не выходит из павильона уже больше часа. – Дора глубоко вздохнула. – Теперь-то, конечно, вы мне верите, – проговорила она с укоризной.
Какое-то время трубка молчала. Потом Профессор Ким произнес:
– Да, Дора, я был не прав. Похоже, права оказалась ты… Все начнется здесь…
– Профессор, – голос девочки задрожал, – это уже… уже начинается…
– Возьми обруч, – быстро проговорил Профессор Ким, сам удивляясь тому, что теперь скорее всего верит Доре безоговорочно.
– Профессор… Я, наверное, смогу… – Голос Доры перестал дрожать. – Смогу вам рассказать, что там сейчас происходит…
Часть II
ОНИ УЖЕ ЗДЕСЬ
10. Главное, чтобы не сгнили бананы
Двадцать лет назад маленького Юлика Ашкенази били в школе, совсем как сейчас Егора или Дениса, – все индивидуальные истории похожи, и все они повторяются. Юлику ставили синяки и разбивали нос, он получал в солнечное сплетение и по рукам, по пальцам. Любимая мама говорила, что пролетарские дети бьют Юлика по пальцам, потому что этими пальцами он играет на скрипке. По-маминому получалось, что пролетарские дети, сами о том не догадываясь, завидовали Юлику, ненавидели и боялись скрипку – божественный инструмент из другого, возвышенного мира, куда им путь заказан. Но Юлик знал, что все это туфта! Его били потому, что он был слабак. Хищники всегда чувствуют друг друга и потому стараются, чтоб их тропинки не пересекались. Хищники всегда чувствуют жертву. Что они делают с жертвой, знает каждый дурак. Знал и Юлик. Однако пролетарские дети оказали Юлику неоценимую услугу. Они показали, какой удел ждет слабаков. Принять версию любимой мамы, конечно, приятнее, никакой тебе ответственности – во всем виновата скрипка. Но хищники всегда чувствуют жертву. Жертва нужна, чтобы ее съесть. Юлик принял собственную версию. Это было не так комфортно. Это было унизительно и противно. Но… потребовало определенного мужества. И убедило Юлика, что он понимает кое-что в человеческих слабостях. А на этом можно играть, примерно как на скрипке. Так был сделан первый шаг к созданию корпорации «Норе».
Когда разразилась перестройка, Юлик учился в институте. Он с детства мечтал стать звездочетом, поэтому определился в МАИ, чтобы быть ближе к небу. Когда стало ясно, что наступившие перемены необратимы, спрятал свой диплом подальше и начал печь вафельные трубочки с кремом и продавать их на площади трех вокзалов. Ко времени всеобщего дефицита трубочки пришлись как нельзя кстати, и через пару месяцев на Юлика работали уже двадцать человек. Все были довольны. Юлик установил приятельские отношения со всеми местными криминалами – он действительно стал понимать кое-что в человеческих слабостях. Как-то ему попалась на глаза бульварная книжонка о детстве и юности Александра Македонского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53