– Я не интересуюсь политикой. – Блонди пожала плечами. – Я, наверное, мало что в ней понимаю.
– Угу… А так все в порядке?..
– Да, а так в моей семье все здоровы. – Блонди рассмеялась.
«А в моей, наверное, не очень… не совсем, – подумал Юлик. – В моей семье есть я, и вот я не совсем… Но мы пока не будем об этом…»
– Хорошо, Блонди, извини, – проговорил Юлик. Передача новостей в это время сменилась рекламным блоком. – Что там у нас?..
Блонди снова начала задавать свои вопросы, и Юлик неожиданно отметил, что за это время она превратилась в настоящего профи и что, возможно, стоило к ней быть повнимательнее… Эта мысль Юлика развеселила и встревожила – в блокноте-копилке Блонди занимала позицию Неодушевленного длинноногого, сидящего на табурете с очень высокими и довольно непристойно искривленными ножками. Вокруг разместилось множество роденовских мыслителей, внимавших говорящему рупору. Рупор был установлен у Блонди между ее роскошных, суперсексапильных ног, в том месте, где они сходились. Сама хозяйка рупора тоже слушала его с расширенными от восторга глазами… И вот сейчас Юлик подумал, что, может быть, стоило уделять Блонди больше внимания… Как вам это нравится? Странно, да?
Офис пустел – вокруг, во множестве фирменных магазинов, шли распродажи, приуроченные к католическому Рождеству (хорошо у нас – два Рождества, два Новых года, извечно не стихающий спор, в какой стороне мира мы живем. Не жизнь, а сказка), и Юлик выполнял свое обещание отпустить народ вовремя. Народ интересуется рождественскими распродажами… Сам Юлик обычно работал до десяти, а иногда задерживался в офисе и дольше, и с ним порой оставался только бухгалтер Бюстгальтер. Сейчас в первый раз в жизни Юлик пожалел, что офис вскоре опустеет.
– Хорошо, Блонди, – сказал он, – я подумаю на эту тему.
– О'кей. – Девушка собрала свою папку. – Я у себя. – Потом она посмотрела на Юлика выжидающе – Блонди тоже интересовалась рождественскими распродажами, но она не услышала: «Да, Блонди, ты тоже можешь идти…» Ну что ж, не страшно. Можно еще какое-то время поработать…
И Блонди вышла.
Юлик откинулся на спинку кресла, и прежняя усмешка скривила его губы, а в глазах, уже не в первый раз за сегодняшний день, появился тот самый тревожно-шальной блеск. Сейчас Юлик Ашкенази, президент большой, динамично развивающейся компании «Норе», продолжал смотреть так заинтересовавшую его передачу. Он имеет на это полное право. Юлик уставился на огромный экран телевизора «Сони-Тринитрон». Этот рекламный ролик показывали уже достаточно долго. Сочный апельсин, нарезаемый дольками, все не заканчивается, превращаясь в бесконечную апельсиновую колбасу. Голос за кадром обещает: «Апельсин… Вкусный апельсин… Бесконечно вкусный апельсин…» Все было нормально, только в бесконечную колбасу превратился банан. «Банан… Вкусный банан… Бесконечно вкусный банан…
– Нет, ребята, – проговорил Юлик, – бананы в кожуре не нарезаются дольками… И тех, кто не знает такой мелочи, обычно очень сильно наказывают… Очень сильно.
Он еще какое-то время смотрел на экран телевизора с той самой улыбкой, которую лучше не показывать его маме, но потом понял, что возможность взять себя в руки еще не упущена.
Юлик включил линию, соединяющую его с белокурой секретаршей, и подумал, что, если посмотреть на нее внимательнее, она вовсе не вызывает ассоциаций, связанных с этим скотским рупором.
– Блонди, ты не могла бы сегодня несколько задержаться? Часиков до десяти? Я потом сам отвезу тебя домой. – Юлик вдруг подумал, что от Блонди, несмотря на ее эффектную внешность, всегда исходила какая-то спокойная надежность, просто надо посмотреть на нее внимательнее, и, чуть помедлив, добавил: – Если бы ты позволила пригласить тебя поужинать, я был бы благодарен…
– Хорошо, я задержусь, – проговорила Блонди, а потом в ее голос вплыла улыбка: – После десяти?! Поздний ужин?
– Ты имеешь в виду, что уже давно надо было это сделать? – спросил Юлик и тоже улыбнулся. – Ничего, мы все наверстаем… Опустим необязательные моменты, и через пару дней я буду знать твою любимую зубную пасту, а ты – мой единственный крем для бритья.
Блонди усмехнулась:
– В отношениях с девушками необязательные моменты оказываются самыми важными… Но от ужина я не отказываюсь.
И телефонная линия разомкнулась.
«Что это они оба в один день? – подумала Блонди. – Как сговорились… Хотаб, который полтора года только хамил, и Юлик, который все это время вообще рассматривал меня как часть своего безупречного интерьера… Он что, предложил мне сейчас стать его любовницей?.. Мне этого не нужно. Или… Если бы я его так не боялась… Ладно, пусть события развиваются, а там посмотрим…»
Блонди была права. События действительно развивались. Но длинноногая белокурая красавица даже не могла себе представить, в каком направлении… И как близко она оказалась от невидимой линии сжимающегося круга.
– Эй, мальчик, быстро! – услышал Егор и тут же понял, кому принадлежит этот голос.
Ирочка докуривала сигарету «Житан», когда на лестнице начался весь этот шум-гам и она увидела сбегающего вниз Егора.
«Вот старая стерва!» – подумала Ирочка, затушив сигарету и бросая ее в урну. Большая парадная лестница спускалась на первый этаж к главному входу, но по бокам лестницы располагались еще несколько ступенек, ведущих вниз, к полуподвальным помещениям, где находились аудитории, несколько лабораторий и длинный коридор – переход, связывающий разные корпуса института.
– Быстро сюда, – проговорила Ирочка, и в следующую секунду Егор уже был рядом с ней. – Что случилось?..
– Я не знаю. – Сердце мальчика бешено колотилось. – Она вызвала милицию… Я ничего не сделал.
«Бедный, – подумала Ирочка, – перепуган, как загнанный волчонок… Эх, парень, Нина Максимовна, возможно, единственный человек в нашем институте, у кого не стоило спрашивать о профессоре Киме… И вот такой вот парадокс – этот единственный человек очень многим сулит одни большие неприятности… Такие вот парадоксы есть у нас в институте».
– Послушай, я надеюсь, ты быстро бегаешь? – спросила Ирочка.
Егор кивнул.
– Видишь этот коридор? Слушай внимательно: прямо по нему, никуда не сворачивая, потом лестница вверх и направо, еще один коротенький коридор ведет в холл. Понял?! Во втором корпусе на дверях никого нет. Вперед.
– Понял, – сказал Егор. Он еще был не состоянии испытывать какие-либо чувства, кроме страха.
– Давай дуй! – Потом Ирочка улыбнулась: – Все же что ты натворил?
– Я не знаю… Она…
– Ладно, надеюсь, ты мне когда-нибудь расскажешь… Дуй, приятель…
И Ирочка не спеша достала вторую сигарету и двинулась к выходу. Вообще-то под лестницей курить было запрещено, но зимой на это закрывали глаза. Она слышала голос спускающейся Нины Максимовны и видела ухмыляющееся лицо охранника в пятнистой форме.
– Где он?! – кричала Нина Максимовна. – Куда он побежал?
– В переход, – ответил охранник.
– Что же вы стоите? Вы же слышали, что его нужно остановить.
– Мой пост у этих дверей, – спокойно возразил охранник.
– А я вам говорю, что его нужно остановить. Вы поняли меня?!
– Мне нельзя отсюда отходить.
– Ничего, вот мы с Ирочкой постоим пару минут на дверях, а вы немедленно его догоните… Или вы хотите, чтобы женщины выполняли работу мужчин?!
Охранник посмотрел на Нину Максимовну – это было нелепое распоряжение, он вовсе не подчинен старшему лаборанту с какой-то там кафедры… Но, как и все остальные, он знал об отношениях Нины Максимовны с комендантом и понял, что проще будет подчиниться.
– Хорошо, – проговорил охранник и пошел следом за Егором.
– Бегом, вы слышите меня?! Я вас не просила сходить прогуляться…
Охранник ускорил шаг.
«Может, мне из-за тебя еще жопу разорвать», – огрызнулся он про себя, но все же пошел быстрее.
– Послушайте, – спокойно и холодно произнесла Нина Максимовна, – если вы вернетесь без него, я думаю, Павел Кузьмич сможет вам объяснить, как вы ошиблись…
Павел Кузьмич был комендантом. Заявление охранника о предоставлении десяти дней в счет очередного отпуска лежало у него в столе уже неделю и все еще было не подписано. Охраннику очень нужны были эти десять дней в январе. У его сынишки, возможно, ровесника этого сбежавшего парня, были кое-какие проблемы с ногами. Последствие детского церебрального паралича. За время школьных каникул он хотел свозить сына к доктору Касьяну. Люди помогли с договоренностью, и билеты на поезд уже были куплены. Договориться удалось с превеликим трудом, и, возможно, другого такого случая попасть к прославленному доктору больше не представится. Охранник побежал.
Ирочка глядела вслед огромному удаляющемуся детине в пятнистой форме и коротких кованых сапогах и думала:
«Ну теперь – беги! Покажи, на что ты способен, парень. Если успеешь добежать до выхода раньше, чем он тебя поймает, считай, тебе повезло. Юркнешь в какую-нибудь подворотню, и ищи-свищи… На улице уже темно».
Гйаза Нины Максимовны вдруг стали колючими, и она подозрительно посмотрела на Ирочку.
– Милочка, почему ты его не остановила?
Ирочка придала своему лицу абсолютно невинное выражение и произнесла:
– Нина Максимовна, да я понять ничего не успела, он пулей пронесся мимо…
Нина Максимовна пристально всмотрелась ей в глаза, но Ирочка выдержала этот вопрошающе-грозный, исполненный недоверия взгляд и не отвернулась.
– Милочка, если я когда-нибудь узнаю, что мы больше не друзья, вы об этом пожалеете первая… – Нина Максимовна все же не обнаружила в Ирочкиных глазах ничего, кроме глуповатой наивности, но для строгости решила перейти на вы: – Надеюсь, вы понимаете, моя дорогая, что при переводе на дневное отделение рекомендации кафедры имеют не последнее значение? Надеюсь, что вы это понимаете.
38. Маленькие Истории и Большие Истории
Самый короткий зимнии день закончился.
Великий Город стал горстью горящих светляков, брошенных на бескрайнюю снежную равнину, обдуваемую ветрами, пришедшими из глубин Ночи. Москва, начавшая привыкать к вековому звону своих колоколов и к быстротечному блеску новых богатств, снова превратилась в бескрайний корабль, странноприимный ковчег, выплывающий из тягучих Морей Забвения к молодым неизведанным водам, где, возможно, обитали драконы, зато время приобретало чистый хрустальный звон раннего утра. В город пришли пророки и убийцы, блудницы с глазами жриц и гении новых технологий… Поэты, выдыхающие пары ртути в наэлектризованное пространство, ставшее их одеждами, но хранящие в своем сердце тоску по серебру ушедшего века, гуру, готовящие газовые атаки, и адепты тысячелетней самобытности, перепутавшие свои знамена… В город вернулся Вечный Жид, и с его плаща осыпались горящие буквы неоновых реклам. И когда этот безумный цирк, этот Вселенский Шапито прошел, выяснилось, что на старинных каменных мостовых Москвы ничего не изменилось.
Но сейчас самый короткий зимний день закончился. И все же некоторые изменения, возможно, более весомые, чем конфетти и балаганная музыка, застрявшая в изгибах московских улиц после циркового парада, уже произошли. И вряд ли кто-нибудь, кроме нескольких человек, заметил, что в Небе Самой Длинной Ночи поднялась чужая, незнакомая Луна.
В причудливом кабинете Профессора Кима двигались тени. Только что на двух своих лучших друзей, до сих пор не пришедших в себя после услышанного, он обрушил историю, сотканную из ветров легенд. И теперь, облачившись примерно в такой же шлем, в каком мальчик Денис отправился на поиски Белой Комнаты, и зажав в электронной перчатке со множеством проводов-сухожилий копье Великого Африканского Божества, он, словно воин древних преданий, шел навстречу своей Спиральной Башне.
– Следите, он должен сделать знак, – проговорила Дора. – Это произойдет сразу же, как только Профессор переступит порог… И тогда времени у нас почти не будет.
Дора вышла из кабинета в большую овальную комнату, где к потолку была подвешена плывущая рыба и по углам стояли фигурки древних богов, прошла по коридору с фотографиями известных путешественников и оказалась в холле.
– Все как надо, – проговорила Дора. – Профессор сделал все как надо.
К входной двери, открывающейся внутрь квартиры, было прикреплено большое зеркало. Прямо напротив, на стене холла, имелось еще одно, так что любой вошедший оказывался как бы между двух зеркал. В бесконечном лабиринте. Дора увидела многократно повторяющееся собственное изображение, и ей вдруг впервые стало по-настоящему страшно.
– Ничего, – проговорила девочка и погладила руками свой лыжный костюм из флиса, – папа будет охранять меня. Я ведь делаю это для того, чтобы поехать с папой в горы… И с мамой, и даже с Катькой, потому что я их очень люблю. И когда мы поедем в горы, нам ничто не помешает. А пока папа будет охранять меня.
Дора опустила голову. На трехногом табурете стояла большая эмалированная миска, полная молока. Табурет был придвинут вплотную к входной двери, но так, чтобы не мешать свободному ходу, если дверь вдруг кто-то решит внезапно распахнуть. Дора окунула в миску палец и попробовала – сладко, никаких посторонних привкусов.
Молоко – пока – было свежее…
Хотаб ощутил в своем сердце первый укол тоски за мгновение до того, как во всей квартире погас свет.
«Ну вот и началось», – подумал Хотаб и громко проговорил:
– Дяденька идет.
– Выбило пробки, – сказал Лапоток.
– Это не пробки… Не открывайте дверь. У меня есть фонарик и свечи.
А некоторое время назад Хотаб вернулся с морозной улицы и принес, как и обещал, водки. Еще никогда ему так не хотелось просто пройтись. Снегопад кончился, и стало ясно. Хотаб глядел на витрины магазинов, на казавшиеся беззаботными лица людей, на автомобили, спешащие по своим делам, и им вдруг впервые завладело детское ощущение, что там, в комнате, где другие, гораздо интереснее. Там происходит что-то важное и настоящее, а Хотаба закрыли одного с наскучившими ему тайнами. Сейчас комнатой, где другие, была эта морозная улица, полная людей с их повседневными заботами, а Хотаб опять вынужден добровольно идти туда, где его закроют одного. Все это продолжалось лишь пару минут, пока он шел от припаркованного на другом конце длинного дома (чтобы не светиться!) красного двухдверного «БМВ» до Дяди-Витиного подъезда.
– Надо побыстрее закончить с этим дерьмом, – проговорил Хотаб.
Хотаб всегда считал, что у Шумного психика бульдозера. Хоть кол на голове теши. Шумный пил только водку. Зато каждый день, как чай или воду. И никогда не испытывал с этим проблем. Никаких отходняков или плохого самочувствия. Лапоток, несмотря на такую же внушительную внешность, был слабак. Он то завязывал на полгода, то снова развязывал и уходил в запой, то выводил – идиот – шлаки, жрал гербалайф, заявляя, что теперь ощущает обостренность чувств, иногда скручивал свои жирные телеса в позу лотоса, практиковал очищающее дыхание и всегда после запоев испытывал длительные, вызванные алкогольной интоксикацией приступы депрессии.
Сейчас Лапотку опять не повезло. Лучше бы телефонную трубку снял Шумный.
– Наверное, Юлик соскучился по Хотабу, – усмехнулся Лапоток.
Никогда в жизни он не слышал такого голоса. Спрашивали всего лишь хозяина. Но все страхи, связанные с и без того излишней мнительностью, подступили к Лапотку, заставив ощутить тоску, бесконечно более глухую, чем все его алкогольные депрессии.
– Хорошо, – проговорил голос в трубке, – когда появится хозяин, передашь, что его ждут. Он знает кто и знает где.
И только когда пошли короткие гудки, Лапоток почувствовал, что окно в черный холодный провал закрылось и оттуда больше не сквозит ветром, наполненным взмахами крыльев ночных бабочек, крадущих ваше сонное дыхание.
Но Шумный на все переживания Лапотка лишь насмешливо бросил:
– Что-то ты какой-то дерганый стал.
Рассказывая об этом звонке Хотабу, Лапоток голосом, где паника поменялась местами с подозрительностью, закончил:
– Что у вас здесь, в натуре, творится?! Ты, братан, послушай: если начнется какое-то говно, я разбираться не буду! Я завалю этого деда… И меня не е…т, что Юлик хотел с ним перетереть!
– Как хочешь. – Хотаб на это лишь пожал плечами. – Но Юлик хотел с ним перетереть…
И сейчас, когда во всей квартире внезапно погас свет, Лапоток понял, что это не пробки. В следующую секунду холодная тяжесть пистолета в руке несколько успокоила его. Лапоток передернул затвор.
– Хотаб, давай скорее свет, – проговорил он негромко.
А потом входная дверь открылась. Хотаб был уже на кухне и не знал, что там произошло. Он услышал лишь стоны – и ни единого выстрела.
Когда все стихло, Хотаб понял, что ему не надо прислушиваться к этой надвигающейся тишине. Протяжно и заунывно пропела половица, но он уже открыл окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53