К своему счастью, он до этого не дожил.
«Норе» занялся экспортом сырья и металлов. Юлик выбил все необходимые для этого квоты. Он обеспечил все.
У Юлика был теперь главный бухгалтер. Он платил ему зарплату. Очень высокую. Но тот просился в долю. Бухгалтер тоже относился к тривиальному типу «ненавижу, люблю и хочу денег», но, в общем, был неплохим малым. Юлик взял бы в долю кого-то более неординарного. Через месяц в поле зрения Юлика попал гений счетов и бухгалтерских проводок. Иногда Юлику казалось, что новый бухгалтер еще более сумасшедший, чем он сам. Его-то он и взял в долю. Вот тогда у Юлика и появился интерес ко все более распухающей от инфляции, словно созревающее пчелиное гнездо, сфере финансов.
Почему-то своего бухгалтера он тогда прозвал Бюстгальтером.
Юлик не стал ждать, пока его отыщет рэкет. Он сам заявился к братве и рассказал о себе, что, дескать, да, живет такой парень. Братве это очень понравилось. Кое-кого Юлик знал лично – двадцать лет назад они ему ставили синяки и били по пальцам. Теперь кудесник и маг, превращающий черное в белое, Юлик помогал им отмывать деньги.
Юлик первым в Москве понял, какой клад таят в себе коммунальные квартиры. Как-то он сказал своему бухгалтеру:
– Надо расселять эти засранные коммуналки с алкашами, ремонтировать и продавать под офисы зарубежным фирмам и просто богатым людям.
Так появилось отделение фирмы «Норе. Операции с недвижимостью».
Кстати, Юлик собрал превосходную коллекцию живописи. Как уже было сказано, он обладал сверхчутьем и неплохим вкусом. Юлик открыл одну из самых скандальных московских галерей. Он не считал себя меценатом. На полном серьезе Юлик Ашкенази считал себя большим художником, импровизирующим в бизнесе.
К вечеру того дня, когда Робкоп закрыл зал суперкомпьютерных игр раньше обычного, Дядя Витя проводил время в обществе лучистоглазой феи Валери, а Логинов и компания бегали в поисках Егора, «Норе» превратился в огромную корпорацию, а Юлик Ашкенази уже не знал, сколько он стоит. В его автомобильном парке были «ягуары» и «мерседесы», и Юлик даже подумывал приобрести «бентли», но решил, что это слишком вызывающе. Последней его покупкой стало одно известное информационное агентство. Любимая мама и остальная семья уже давно жили в Париже, иногда наведываясь к сыну, потому что Юлик делал бизнес в Москве.
В тот вечер, когда Денис открыл зал суперкомпьютерных игр своим ключом и в последний раз направился на поиски Белой Комнаты, Юлик сделал в своем необычном дневнике еще один рисунок. Если бы дедушка Фрейд его увидел, он скорее всего даже и не попытался бы относиться к Юлику как к возможному пациенту. Скорее всего старина Зигмунд отправился бы к прокурору и попросил арестовать этого человека. И на вопрос «Почему?» он, наверное, ответил бы: «Потому что этот человек потенциально опасен для общества».
11. Белая Комната
Профессор Ким вышел на морозную московскую улицу в 9 часов 12 минут вечера. Уже больше часа Денис находился в зале суперкомпьютерных игр, и там было по-прежнему темно.
«Мы теряем время, – думал Профессор Ким, – скорее всего мы его уже потеряли… Если б я только послушал Дору раньше». Мадам была крайне удивлена, когда Профессор попросил достать ему на ночь глядя старые, привезенные еще дедом из деревни валенки и тяжелый тулуп.
– Лавр Петрович будет очень недоволен, что пользовались его вещами. Вы же знаете причуды старика.
– Мадам, – непривычно тяжело вздохнул Профессор Ким, – старик сейчас заканчивает очередной том своих трудов, вряд ли ему до мирской суеты… И потом, – посмотрел на валенки Профессор, – вы его хотя бы раз видели в этом?
– Лавр Петрович очень импозантный мужчина…
– Я и говорю– старый греховодник… Это все не более чем причуды.
– Между прочим, Профессор, тулуп вы застегнули не на те пуговицы.
– Знаю, Мадам, знаю… Иногда наступает время, когда приходится делать странные вещи.
Профессор прошел по комнате в валенках и открыл бар. Для этого он толкнул книжную полку, та со звоном сделала пол-оборота, и вся задняя стенка оказалась уставленной бутылками.
– Если б я не был профессором, я бы заделался великим собирателем спиртного. Ну, что у нас здесь самое ядреное?
С этими словами он достал начатую бутылку русской водки, посмотрел в задумчивости на жидкость.
– Втянем жижи, как говорит Олежа… – И сделал большой глоток. Затем он смочил водкой губы и подбородок, сказал: «Фу!» – и немного побрызгал на одежду. Оставшиеся полбутылки он убрал в наружный карман тулупа. Затем он взял в холодильнике банку пива, вскрыл ее – пена выступила на запотевшую алюминиевую поверхность – и сделал большой глоток. – Ерш, едрена вошь! – смачно проговорил Профессор.
Мадам все это видела и слышала впервые. Она была изумлена:
– Профессор, что с вами? Вы… извините за банальность, вы себя хорошо чувствуете?
– Отлично! – Профессор Ким извлек из кармана бутылку, сделал еще глоток и убрал водку обратно горлышком наружу. – А теперь еще лучше!
Мадам перевела дух:
– Вы решили попасть в вытрезвитель?
– Ни в коем случае! Вот на это, к сожалению, я не имею права… Мадам, не одолжите мне на вечер вашу ушанку?
– Мою… что?!
– Шапку-ушанку.
– Ах, ну да, конечно, это такая мелочь… Если понадобятся мои туфельки на шпильке…
– Нет, боюсь, это не сегодня.
Профессор Ким надел ушанку набекрень, повязал криво шарф, скосил глаза к переносице и прокричал весьма легкомысленный мотивчик:
– Бывали дни хорошие, я к милой наезжал…
Мадам присела на краешек кресла в прихожей. Затем она поднялась и извлекла из фартука длинную папиросу.
– Профессор, вы уверены, что наступило настолько странное время?
– Увы, Мадам…
Профессор Ким посмотрел ей прямо в глаза. Он был абсолютно серьезен.
– Значит, я начинаю снова курить.
– Боюсь, что сейчас у меня нет права вас отговаривать.
Профессор Ким спустился на первый этаж, взял в подъезде лопату для разгребания снега и, пошатываясь, вышел на улицу. Сосед по лестничной площадке и партнер по шахматам прогуливал сейчас Степана – веселого шалопая бассета. Бассет приветливо завилял Профессору хвостом. Его хозяин равнодушно оглядел расхристанного и скорее всего пьяного в дым дворника и проговорил:
– Фу, Степан, нельзя!
Степан был удивлен перемене хозяина. Для него не существовало ни дворников, ни сторожей, ни профессоров.
Несколько последних дней стояла оттепель, но сегодня к вечеру подморозило и было ясно. Профессор пошел через сквер и, пользуясь его темнотой, украсил себя маскарадной рождественской бороденкой.
«На ярком свету эта липа будет очевидна», – думал Профессор.
Он покинул сквер, перебрался на освещенную сторону дороги и остановился у павильона суперкомпьютерных игр. Профессор неспешно приблизился к окну и огляделся – улица казалась совершенно пустынной. Некоторое время его глаза привыкали к темноте. Затем в глубине зала он увидел тусклый свет индикаторов – один игровой компьютер был включен. За ним – темный силуэт, видимо, тот самый мальчик, о котором говорила Дора. Профессор смотрел в глубину зала и не мог понять, что за странная вещь там сейчас происходит. Потому что мальчик старался что-то сделать со своей головой. Через секунду Профессор Ким понял, в чем дело, и еще раз убедился, насколько же Дора оказалась права. На мальчишке был надет шлем с планкой очков. Этот шлем он пытался сейчас с себя сорвать. Еще Профессор заметил укрытую темнотой маленькую коренастую фигуру.
«Это тот, второй… Она говорила, кажется, Робкоп. Малышка абсолютно права».
Робкоп стоял за креслом. Вот он сделал шаг вперед и крепко обнял сопротивляющегося мальчика за плечи, а подбородок положил ему на голову. Профессор не слышал, но скорее всего мальчик кричал. А Робкоп сейчас не позволял Денису снять с себя шлем. Профессор бросился к двери – может быть, он успеет, может быть, это еще не случилось…
А несколько ранее Денис в последний раз отправился на поиски Белой Комнаты. Он был больше не в состоянии противиться зову того неизвестного, что преследовало и манило его, сейчас он должен был с ним встретиться. Денис знал, что стоит ему пройти через дверь, и обратного хода уже не будет. Мальчик все еще продолжал бояться, и страх был его последним союзником – ведь люди боятся неизвестного. По ту сторону страха ждало нечто… совсем чужое. И это чужое пыталось сейчас завладеть Денисом, но именно это нечто чужое обещало раз и навсегда избавить от страха. Липкого, как кисель, страха, ждущего там, снаружи, и поселившегося глубоко внутри. Он не выбирал того, что с ним произошло. Его лишили права выбора. Перед ним закрыли все двери, заколотили наглухо, а ведь он просил о помощи. Просил как мог, но единственное, что «подало руку», было тепло ключей в кармане старой пуховки. Для него осталась всего одна-единственная дверь. Может быть, он мог еще отказаться от помощи этого тепла? Может быть, кто знает… Но когда вы тонете и вам подают руку, есть ли у вас силы для такого отказа? Или для выяснения, чья это рука? И как только ключи отогрели Дениса в сырости московского подъезда, как только они стали его ключами, Денис понял, что обратного хода уже не будет. Теперь он просто вынужден подчиниться зову из-за Белой Двери. Денис чувствовал, как страх смешивается с интересом к тому запретному и тайному, что ждет его, а потом с ощущением… трепетного восторга перед могущественными неизвестными, избравшими его, именно его, чтобы открыть свои грозные лики. Денис ощущал одновременно восторг и священный ужас, но сердце его волновалось – это уже не был страх, оставшийся по ту сторону компьютерной игры, это было нечто совсем другое. Еще промелькнуло: почему именно он? Почему тогда, в день четырнадцатилетия, это пробудилось, почувствовав именно его? А ведь Денис, оказывается, знал, что маленькая частичка этого поселилась в нем с тех самых пор… Поэтому не все ли теперь равно? Если его зовут, значит, кому-то нужен именно он.
Все. Страха больше не было. Перед ним возвышалась Белая Дверь. Весь путь до Белой Комнаты, все это пространство было, конечно же, игрой, компьютерной игрой, созданной талантливыми художниками-программистами. Но там, за Белой Дверью, начиналось нечто совсем иное. Совсем. К чему компьютерщики с их умными программами лишь проложили тоннель, но что было создано отнюдь не их руками. А может быть, совсем наоборот. Вполне логично теперь предположить, что дело обстоит совсем наоборот… Денис коснулся рукой Белой Двери. Он пришел наконец к тому, чего так боялся и в то же время что так ждало и манило его. Мальчик был уверен, что его пальцы сейчас прорвут ткань Двери и на него прольется какая-то жидкость. Но Дверь была абсолютно ровная и твердая… обычная.
«Странно, – мелькнуло в голове у Дениса, – а я был уверен, что она… живая. Что она только похожа на дверь».
Он толкнул Дверь – перед ним открылась Белая Комната. Яркое, бесконечной белизны, словно снег, горящий на вершинах гор, сияние ослепило мальчика. Свет, льющийся свет, огонь плавит лед…
– Денис, Денис, – пронеслось по воздуху.
Голос знакомый, но… забытый. Чей?
А комната вокруг стала просто белой, белой, как густой туман. Ему надо проплыть этот туман? Денис сделал шаг. Дверь захлопнулась. Всё – Белой Комнаты больше не было.
– Добро пожаловать в ЛЕГЕНДУ… – услышал он тот же голос.
– Что?..
– …В ЖИВОЕ ТЕЛО ВЕКОВ…
Ни Белой Комнаты, ни Белой Двери больше не было. Он находился по ту сторону густого тумана.
– Где я? – проговорил Денис.
Голос какое-то время медлил с ответом. Потом мальчик услышал:
– Ты очень далеко и одновременно очень близко… Ты в бесконечной глубине самого себя, где спрятана вся Вселенная…
– Я не понимаю…
– Ты в бесконечной глубине самого себя, где бывал мало кто из смертных. Ты должен помочь им подняться из этих глубин…
– Но я не понимаю!.. Кому – им?
Голос молчал. Потом он зазвучал снова:
– Добро пожаловать в Миф, родивший все остальные… Им нужен твой мозг… Ты проведешь их на другую сторону тумана, через Белую Дверь. Они уже пробудились. Они возвращаются наверх, в мир.
– Я не понимаю!.. Но мне знаком твой голос… Кто ты?
– Потом…
Вокруг простиралась безжизненная равнина, залитая ровным голубым светом. Денису было знакомо это место, место из его ночного кошмара. Он находился на Поле Погибших Армий – единственный живой среди павших в давно забытой войне. Печаль и тишина царствовали тут. Зачем он здесь, среди мертвых, один, среди разрушенных пирамид и статуй забытых богов? Как давно все это было?
– Иди, ты не должен бояться, ты будешь первым. Воспоминания пробуждаются…
– Я не боюсь, но я не понимаю…
Вокруг были только смерть и забвение, но освещение начало меняться. Тела погибших воинов стал покрывать золотой налет. Вот он увидел своего коня, коня из того страшного сна. Но почему-то тело коня было из золота, тускло блестящего в свете чужой, незнакомой Луны. Денис вспомнил нубийского царя и кастет Логинова. Кастет, благодаря которому он оказался здесь. Мальчик вдруг обернулся и еще раз посмотрел на своего коня – из закрытого золотого глаза медленно выступила капелька чего-то белого… Его узнали?! И тогда мальчику в последний раз стало страшно и захотелось бежать отсюда, потому что он вдруг подумал, что все это, вокруг, вовсе не мертво! Оно спит бесконечно долгим сном, созревает, но оно… живое. И просто ждет своего часа, чтобы восстать, воплотиться во что-то грозное и могущественное и уже не ослепить своим великолепным сиянием, но сжечь. Руки Дениса безотчетно потянулись к голове, потому что мальчик понял: все то же самое может случиться там, по ту сторону тумана, по ту сторону Белой Двери, откуда он пришел и где еще совсем недавно был его дом. Руки потянулись к голове, но какая-то внешняя сила не дала ему снять шлем. И тогда все вокруг – погибшие воины и кони, разрушенные пирамиды и спящий Сфинкс (может, это был и не Сфинкс вовсе) – слилось воедино и поднялось перед Денисом громадной дышащей горой. Ничего не могло быть ужаснее этого набухшего исполина и его безобразной, склоняющейся сейчас к мальчику головы. Денис кричал – он хотел скинуть это наваждение, снять шлем, но тело кошмара уже завладело им. Он не мог закрыть глаза, и руки почему-то не подчинялись ему больше, словно скованные обручем. И тогда мерзкая, безобразная голова склонилась еще ниже и заглянула мальчику прямо в глаза.
– Пришло тебе время узнать кое-что, – прозвучал голос, – но сначала это…
И что-то белое, бескрайнее как море, выплеснулось из двух глаз исполина и начало переливаться в Дениса. И чем больше оно переливалось, тем больше тускнели огромные глаза, но над ними образовалась маленькая щелочка. Щелочка начала растягиваться, превращаясь в скользкий растущий овал. У исполина пробуждался третий глаз – глаз Циклопа. Он был абсолютно зрячий и живой и сейчас в упор смотрел на Дениса. Мальчик сделал еще одну слабую попытку вырваться. Именно тот момент и видел Профессор Ким, заглядывая через окна в темноту зала суперкомпьютерных игр.
Посреди огромного, вплывающего в ночь города, в самом его сердце родились звуки, не слышимые ухом постороннего. Где-то там, в глубине зала компьютерных игр, черные шаманы били в барабаны, вызывая к жизни гораздо более древние звуки, – старина Урс все правильно предсказал: случилось то, что удалось предотвратить пять лет назад. Что тогда лишь предприняло первую слабую попытку и было повержено. Но вовсе не погибло. И вот сейчас пришло.
Профессор бросился к двери – может быть, он еще успеет, может быть, это еще не случилось. За короткую секунду в голове Профессора промелькнул их разговор с Дорой:
– Если это произойдет, вы один уже ничего не сможете им сделать. Крайне опасно – даже не пытайтесь. Считайте, что это началось… Считайте, что они уже здесь и мы опоздали… И еще, Профессор, я не знаю, как правильно объяснить, чтобы вы поняли меня… Они знают, что мы есть, но они еще не чувствуют нас. Они как бы еще очень молоды и не знают нашего… запаха.
– Нашего запаха? Что ты такое говоришь, Дора!
– Да, нашего запаха… Я не знаю, как по-другому это объяснить. Не в том смысле, что мы с вами одинаково пахнем… Ну я же говорю, что не знаю… Понимаете, если они догадаются, кто вы, узнают вас, то они смогут чувствовать и меня, и всех остальных – я не думаю, что нас только двое. Постарайтесь, чтобы это произошло как можно позже. Если вы не сможете ничего предотвратить, постарайтесь, чтобы они не поняли, кто – вы, кто – мы… Что мы знаем о них и что мы готовы к встрече… Они пока еще относительно слабы и будут маскироваться, чтобы набраться силы. Времени у нас очень мало…
Профессор был уже перед дверью – он собирался с силой ее выбить и сорвать с мальчика шлем. Робкоп не опасен – опасен может быть парень, если это уже произошло… Профессор занес ногу… Может, ему только показалось, что где-то в глубине себя он услышал тихий голос Доры:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
«Норе» занялся экспортом сырья и металлов. Юлик выбил все необходимые для этого квоты. Он обеспечил все.
У Юлика был теперь главный бухгалтер. Он платил ему зарплату. Очень высокую. Но тот просился в долю. Бухгалтер тоже относился к тривиальному типу «ненавижу, люблю и хочу денег», но, в общем, был неплохим малым. Юлик взял бы в долю кого-то более неординарного. Через месяц в поле зрения Юлика попал гений счетов и бухгалтерских проводок. Иногда Юлику казалось, что новый бухгалтер еще более сумасшедший, чем он сам. Его-то он и взял в долю. Вот тогда у Юлика и появился интерес ко все более распухающей от инфляции, словно созревающее пчелиное гнездо, сфере финансов.
Почему-то своего бухгалтера он тогда прозвал Бюстгальтером.
Юлик не стал ждать, пока его отыщет рэкет. Он сам заявился к братве и рассказал о себе, что, дескать, да, живет такой парень. Братве это очень понравилось. Кое-кого Юлик знал лично – двадцать лет назад они ему ставили синяки и били по пальцам. Теперь кудесник и маг, превращающий черное в белое, Юлик помогал им отмывать деньги.
Юлик первым в Москве понял, какой клад таят в себе коммунальные квартиры. Как-то он сказал своему бухгалтеру:
– Надо расселять эти засранные коммуналки с алкашами, ремонтировать и продавать под офисы зарубежным фирмам и просто богатым людям.
Так появилось отделение фирмы «Норе. Операции с недвижимостью».
Кстати, Юлик собрал превосходную коллекцию живописи. Как уже было сказано, он обладал сверхчутьем и неплохим вкусом. Юлик открыл одну из самых скандальных московских галерей. Он не считал себя меценатом. На полном серьезе Юлик Ашкенази считал себя большим художником, импровизирующим в бизнесе.
К вечеру того дня, когда Робкоп закрыл зал суперкомпьютерных игр раньше обычного, Дядя Витя проводил время в обществе лучистоглазой феи Валери, а Логинов и компания бегали в поисках Егора, «Норе» превратился в огромную корпорацию, а Юлик Ашкенази уже не знал, сколько он стоит. В его автомобильном парке были «ягуары» и «мерседесы», и Юлик даже подумывал приобрести «бентли», но решил, что это слишком вызывающе. Последней его покупкой стало одно известное информационное агентство. Любимая мама и остальная семья уже давно жили в Париже, иногда наведываясь к сыну, потому что Юлик делал бизнес в Москве.
В тот вечер, когда Денис открыл зал суперкомпьютерных игр своим ключом и в последний раз направился на поиски Белой Комнаты, Юлик сделал в своем необычном дневнике еще один рисунок. Если бы дедушка Фрейд его увидел, он скорее всего даже и не попытался бы относиться к Юлику как к возможному пациенту. Скорее всего старина Зигмунд отправился бы к прокурору и попросил арестовать этого человека. И на вопрос «Почему?» он, наверное, ответил бы: «Потому что этот человек потенциально опасен для общества».
11. Белая Комната
Профессор Ким вышел на морозную московскую улицу в 9 часов 12 минут вечера. Уже больше часа Денис находился в зале суперкомпьютерных игр, и там было по-прежнему темно.
«Мы теряем время, – думал Профессор Ким, – скорее всего мы его уже потеряли… Если б я только послушал Дору раньше». Мадам была крайне удивлена, когда Профессор попросил достать ему на ночь глядя старые, привезенные еще дедом из деревни валенки и тяжелый тулуп.
– Лавр Петрович будет очень недоволен, что пользовались его вещами. Вы же знаете причуды старика.
– Мадам, – непривычно тяжело вздохнул Профессор Ким, – старик сейчас заканчивает очередной том своих трудов, вряд ли ему до мирской суеты… И потом, – посмотрел на валенки Профессор, – вы его хотя бы раз видели в этом?
– Лавр Петрович очень импозантный мужчина…
– Я и говорю– старый греховодник… Это все не более чем причуды.
– Между прочим, Профессор, тулуп вы застегнули не на те пуговицы.
– Знаю, Мадам, знаю… Иногда наступает время, когда приходится делать странные вещи.
Профессор прошел по комнате в валенках и открыл бар. Для этого он толкнул книжную полку, та со звоном сделала пол-оборота, и вся задняя стенка оказалась уставленной бутылками.
– Если б я не был профессором, я бы заделался великим собирателем спиртного. Ну, что у нас здесь самое ядреное?
С этими словами он достал начатую бутылку русской водки, посмотрел в задумчивости на жидкость.
– Втянем жижи, как говорит Олежа… – И сделал большой глоток. Затем он смочил водкой губы и подбородок, сказал: «Фу!» – и немного побрызгал на одежду. Оставшиеся полбутылки он убрал в наружный карман тулупа. Затем он взял в холодильнике банку пива, вскрыл ее – пена выступила на запотевшую алюминиевую поверхность – и сделал большой глоток. – Ерш, едрена вошь! – смачно проговорил Профессор.
Мадам все это видела и слышала впервые. Она была изумлена:
– Профессор, что с вами? Вы… извините за банальность, вы себя хорошо чувствуете?
– Отлично! – Профессор Ким извлек из кармана бутылку, сделал еще глоток и убрал водку обратно горлышком наружу. – А теперь еще лучше!
Мадам перевела дух:
– Вы решили попасть в вытрезвитель?
– Ни в коем случае! Вот на это, к сожалению, я не имею права… Мадам, не одолжите мне на вечер вашу ушанку?
– Мою… что?!
– Шапку-ушанку.
– Ах, ну да, конечно, это такая мелочь… Если понадобятся мои туфельки на шпильке…
– Нет, боюсь, это не сегодня.
Профессор Ким надел ушанку набекрень, повязал криво шарф, скосил глаза к переносице и прокричал весьма легкомысленный мотивчик:
– Бывали дни хорошие, я к милой наезжал…
Мадам присела на краешек кресла в прихожей. Затем она поднялась и извлекла из фартука длинную папиросу.
– Профессор, вы уверены, что наступило настолько странное время?
– Увы, Мадам…
Профессор Ким посмотрел ей прямо в глаза. Он был абсолютно серьезен.
– Значит, я начинаю снова курить.
– Боюсь, что сейчас у меня нет права вас отговаривать.
Профессор Ким спустился на первый этаж, взял в подъезде лопату для разгребания снега и, пошатываясь, вышел на улицу. Сосед по лестничной площадке и партнер по шахматам прогуливал сейчас Степана – веселого шалопая бассета. Бассет приветливо завилял Профессору хвостом. Его хозяин равнодушно оглядел расхристанного и скорее всего пьяного в дым дворника и проговорил:
– Фу, Степан, нельзя!
Степан был удивлен перемене хозяина. Для него не существовало ни дворников, ни сторожей, ни профессоров.
Несколько последних дней стояла оттепель, но сегодня к вечеру подморозило и было ясно. Профессор пошел через сквер и, пользуясь его темнотой, украсил себя маскарадной рождественской бороденкой.
«На ярком свету эта липа будет очевидна», – думал Профессор.
Он покинул сквер, перебрался на освещенную сторону дороги и остановился у павильона суперкомпьютерных игр. Профессор неспешно приблизился к окну и огляделся – улица казалась совершенно пустынной. Некоторое время его глаза привыкали к темноте. Затем в глубине зала он увидел тусклый свет индикаторов – один игровой компьютер был включен. За ним – темный силуэт, видимо, тот самый мальчик, о котором говорила Дора. Профессор смотрел в глубину зала и не мог понять, что за странная вещь там сейчас происходит. Потому что мальчик старался что-то сделать со своей головой. Через секунду Профессор Ким понял, в чем дело, и еще раз убедился, насколько же Дора оказалась права. На мальчишке был надет шлем с планкой очков. Этот шлем он пытался сейчас с себя сорвать. Еще Профессор заметил укрытую темнотой маленькую коренастую фигуру.
«Это тот, второй… Она говорила, кажется, Робкоп. Малышка абсолютно права».
Робкоп стоял за креслом. Вот он сделал шаг вперед и крепко обнял сопротивляющегося мальчика за плечи, а подбородок положил ему на голову. Профессор не слышал, но скорее всего мальчик кричал. А Робкоп сейчас не позволял Денису снять с себя шлем. Профессор бросился к двери – может быть, он успеет, может быть, это еще не случилось…
А несколько ранее Денис в последний раз отправился на поиски Белой Комнаты. Он был больше не в состоянии противиться зову того неизвестного, что преследовало и манило его, сейчас он должен был с ним встретиться. Денис знал, что стоит ему пройти через дверь, и обратного хода уже не будет. Мальчик все еще продолжал бояться, и страх был его последним союзником – ведь люди боятся неизвестного. По ту сторону страха ждало нечто… совсем чужое. И это чужое пыталось сейчас завладеть Денисом, но именно это нечто чужое обещало раз и навсегда избавить от страха. Липкого, как кисель, страха, ждущего там, снаружи, и поселившегося глубоко внутри. Он не выбирал того, что с ним произошло. Его лишили права выбора. Перед ним закрыли все двери, заколотили наглухо, а ведь он просил о помощи. Просил как мог, но единственное, что «подало руку», было тепло ключей в кармане старой пуховки. Для него осталась всего одна-единственная дверь. Может быть, он мог еще отказаться от помощи этого тепла? Может быть, кто знает… Но когда вы тонете и вам подают руку, есть ли у вас силы для такого отказа? Или для выяснения, чья это рука? И как только ключи отогрели Дениса в сырости московского подъезда, как только они стали его ключами, Денис понял, что обратного хода уже не будет. Теперь он просто вынужден подчиниться зову из-за Белой Двери. Денис чувствовал, как страх смешивается с интересом к тому запретному и тайному, что ждет его, а потом с ощущением… трепетного восторга перед могущественными неизвестными, избравшими его, именно его, чтобы открыть свои грозные лики. Денис ощущал одновременно восторг и священный ужас, но сердце его волновалось – это уже не был страх, оставшийся по ту сторону компьютерной игры, это было нечто совсем другое. Еще промелькнуло: почему именно он? Почему тогда, в день четырнадцатилетия, это пробудилось, почувствовав именно его? А ведь Денис, оказывается, знал, что маленькая частичка этого поселилась в нем с тех самых пор… Поэтому не все ли теперь равно? Если его зовут, значит, кому-то нужен именно он.
Все. Страха больше не было. Перед ним возвышалась Белая Дверь. Весь путь до Белой Комнаты, все это пространство было, конечно же, игрой, компьютерной игрой, созданной талантливыми художниками-программистами. Но там, за Белой Дверью, начиналось нечто совсем иное. Совсем. К чему компьютерщики с их умными программами лишь проложили тоннель, но что было создано отнюдь не их руками. А может быть, совсем наоборот. Вполне логично теперь предположить, что дело обстоит совсем наоборот… Денис коснулся рукой Белой Двери. Он пришел наконец к тому, чего так боялся и в то же время что так ждало и манило его. Мальчик был уверен, что его пальцы сейчас прорвут ткань Двери и на него прольется какая-то жидкость. Но Дверь была абсолютно ровная и твердая… обычная.
«Странно, – мелькнуло в голове у Дениса, – а я был уверен, что она… живая. Что она только похожа на дверь».
Он толкнул Дверь – перед ним открылась Белая Комната. Яркое, бесконечной белизны, словно снег, горящий на вершинах гор, сияние ослепило мальчика. Свет, льющийся свет, огонь плавит лед…
– Денис, Денис, – пронеслось по воздуху.
Голос знакомый, но… забытый. Чей?
А комната вокруг стала просто белой, белой, как густой туман. Ему надо проплыть этот туман? Денис сделал шаг. Дверь захлопнулась. Всё – Белой Комнаты больше не было.
– Добро пожаловать в ЛЕГЕНДУ… – услышал он тот же голос.
– Что?..
– …В ЖИВОЕ ТЕЛО ВЕКОВ…
Ни Белой Комнаты, ни Белой Двери больше не было. Он находился по ту сторону густого тумана.
– Где я? – проговорил Денис.
Голос какое-то время медлил с ответом. Потом мальчик услышал:
– Ты очень далеко и одновременно очень близко… Ты в бесконечной глубине самого себя, где спрятана вся Вселенная…
– Я не понимаю…
– Ты в бесконечной глубине самого себя, где бывал мало кто из смертных. Ты должен помочь им подняться из этих глубин…
– Но я не понимаю!.. Кому – им?
Голос молчал. Потом он зазвучал снова:
– Добро пожаловать в Миф, родивший все остальные… Им нужен твой мозг… Ты проведешь их на другую сторону тумана, через Белую Дверь. Они уже пробудились. Они возвращаются наверх, в мир.
– Я не понимаю!.. Но мне знаком твой голос… Кто ты?
– Потом…
Вокруг простиралась безжизненная равнина, залитая ровным голубым светом. Денису было знакомо это место, место из его ночного кошмара. Он находился на Поле Погибших Армий – единственный живой среди павших в давно забытой войне. Печаль и тишина царствовали тут. Зачем он здесь, среди мертвых, один, среди разрушенных пирамид и статуй забытых богов? Как давно все это было?
– Иди, ты не должен бояться, ты будешь первым. Воспоминания пробуждаются…
– Я не боюсь, но я не понимаю…
Вокруг были только смерть и забвение, но освещение начало меняться. Тела погибших воинов стал покрывать золотой налет. Вот он увидел своего коня, коня из того страшного сна. Но почему-то тело коня было из золота, тускло блестящего в свете чужой, незнакомой Луны. Денис вспомнил нубийского царя и кастет Логинова. Кастет, благодаря которому он оказался здесь. Мальчик вдруг обернулся и еще раз посмотрел на своего коня – из закрытого золотого глаза медленно выступила капелька чего-то белого… Его узнали?! И тогда мальчику в последний раз стало страшно и захотелось бежать отсюда, потому что он вдруг подумал, что все это, вокруг, вовсе не мертво! Оно спит бесконечно долгим сном, созревает, но оно… живое. И просто ждет своего часа, чтобы восстать, воплотиться во что-то грозное и могущественное и уже не ослепить своим великолепным сиянием, но сжечь. Руки Дениса безотчетно потянулись к голове, потому что мальчик понял: все то же самое может случиться там, по ту сторону тумана, по ту сторону Белой Двери, откуда он пришел и где еще совсем недавно был его дом. Руки потянулись к голове, но какая-то внешняя сила не дала ему снять шлем. И тогда все вокруг – погибшие воины и кони, разрушенные пирамиды и спящий Сфинкс (может, это был и не Сфинкс вовсе) – слилось воедино и поднялось перед Денисом громадной дышащей горой. Ничего не могло быть ужаснее этого набухшего исполина и его безобразной, склоняющейся сейчас к мальчику головы. Денис кричал – он хотел скинуть это наваждение, снять шлем, но тело кошмара уже завладело им. Он не мог закрыть глаза, и руки почему-то не подчинялись ему больше, словно скованные обручем. И тогда мерзкая, безобразная голова склонилась еще ниже и заглянула мальчику прямо в глаза.
– Пришло тебе время узнать кое-что, – прозвучал голос, – но сначала это…
И что-то белое, бескрайнее как море, выплеснулось из двух глаз исполина и начало переливаться в Дениса. И чем больше оно переливалось, тем больше тускнели огромные глаза, но над ними образовалась маленькая щелочка. Щелочка начала растягиваться, превращаясь в скользкий растущий овал. У исполина пробуждался третий глаз – глаз Циклопа. Он был абсолютно зрячий и живой и сейчас в упор смотрел на Дениса. Мальчик сделал еще одну слабую попытку вырваться. Именно тот момент и видел Профессор Ким, заглядывая через окна в темноту зала суперкомпьютерных игр.
Посреди огромного, вплывающего в ночь города, в самом его сердце родились звуки, не слышимые ухом постороннего. Где-то там, в глубине зала компьютерных игр, черные шаманы били в барабаны, вызывая к жизни гораздо более древние звуки, – старина Урс все правильно предсказал: случилось то, что удалось предотвратить пять лет назад. Что тогда лишь предприняло первую слабую попытку и было повержено. Но вовсе не погибло. И вот сейчас пришло.
Профессор бросился к двери – может быть, он еще успеет, может быть, это еще не случилось. За короткую секунду в голове Профессора промелькнул их разговор с Дорой:
– Если это произойдет, вы один уже ничего не сможете им сделать. Крайне опасно – даже не пытайтесь. Считайте, что это началось… Считайте, что они уже здесь и мы опоздали… И еще, Профессор, я не знаю, как правильно объяснить, чтобы вы поняли меня… Они знают, что мы есть, но они еще не чувствуют нас. Они как бы еще очень молоды и не знают нашего… запаха.
– Нашего запаха? Что ты такое говоришь, Дора!
– Да, нашего запаха… Я не знаю, как по-другому это объяснить. Не в том смысле, что мы с вами одинаково пахнем… Ну я же говорю, что не знаю… Понимаете, если они догадаются, кто вы, узнают вас, то они смогут чувствовать и меня, и всех остальных – я не думаю, что нас только двое. Постарайтесь, чтобы это произошло как можно позже. Если вы не сможете ничего предотвратить, постарайтесь, чтобы они не поняли, кто – вы, кто – мы… Что мы знаем о них и что мы готовы к встрече… Они пока еще относительно слабы и будут маскироваться, чтобы набраться силы. Времени у нас очень мало…
Профессор был уже перед дверью – он собирался с силой ее выбить и сорвать с мальчика шлем. Робкоп не опасен – опасен может быть парень, если это уже произошло… Профессор занес ногу… Может, ему только показалось, что где-то в глубине себя он услышал тихий голос Доры:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53