Вот, явно не страдая избытком любезности, кривится как молокосос, переевший зеленых яблок, и что-то бурчит. А вот, прыгая на месте как Румпельстилтскин, направляет поток едких слов в сторону какого-нибудь там бедолаги, которому выпала участь судьи на линии.
Эти громкие слова и неотесанные манеры предназначались для того, чтобы приносить ему победы на корте, однако друзей подобное поведение принести едва ли могло, и большинство представителей теннисного мира видели в Коннорсе персону, достойную осуждения. К их числу принадлежал Том Оккер, называвший его ребенком. Обычно любезный Род Лейвер посмеивался, утверждая, что Коннорс «наверно, считает себя шедевром мироздания, уступающим только напитку "Севен-ап"»; а Стэн Смит высказал свое недовольство следующим образом: «Он делает такие вещи, которые раздражают многих людей».
Но если Коннорс и был смесью хама и игрока, то доминировал все-таки игрок, и его прямолинейная манера контрастировала со всеми подковерными нарушениями конвенций – с его «представлениями о поведении игрока», как выразился Артур Эш. Обладая прямым форхендом и двумя вариантами бэкхенда, нанося удары без лишних телодвижений, Коннорс играл, по его собственным словам, «более компактно», чем его соперники.
У него было еще одно ценное качество: безграничный запас энергии. Эш, описывавший его игру, подвел итог следующим образом: «Коннорс, безусловно, наделен духом бойца. Он будет охотиться, выкладываясь до предела». Играя в такой манере, стройный как борзая и наделенный волчьей хваткой, Коннорс настигал мяч резким, карающим ударом или же просто летел к нему, не касаясь ногами земли, вытаскивая явно неберущиеся удары; или устремлялся к сетке, приняв подачу соперника, пресекая все их ответные удары; или же просто вводил соперников в состояние оцепенения своими быстрыми и сильными ударами. «Играть с ним, это все равно, что драться с Джо Фрезером, – сказал телекомментатор Дик Стоктон. – Этот парень всегда нападает. Он никогда не расслабляется».
Коннорс усвоил свои тигриные качества еще у колен своей матери и бабушки, ее матери. В буквальном смысле этих слов. Познакомившись с игрой в возрасте аж двух с лишком лет, когда управляться с ракеткой еще сложно, мелкий еще Джимми принял игру «как часть самого себя», вспоминала его мать Глория Томпсон Коннорс, прежде выступавшая на корте и считавшаяся тринадцатой в стране среди юниоров. И именно она вбила в него некоторые качества, которые сделали его таким упрямым, не знающим пределов допустимого бойцом. «Когда он был маленьким, если мне надо было сделать попытку, я так и поступала, чего бы мне это ни стоило», – вспоминала она. А потом еще приговаривала: «Видишь, Джимми, даже твоя мать обязана сыграть так».
Потом Коннорс вспоминал: «У нас на заднем дворе был тренировочный корт, и я всегда играл с кем-нибудь из них. Они всегда ездили со мной на турниры, а потом, когда я ходил в старшую школу, заезжали за мной после школы, чтобы отвезти на тренировку».
Когда Джимми исполнилось шестнадцать, его мать поняла, что достигла своего предела, и принялась искать в округе человека, способного вывести ее дитятю на следующий уровень. Случилось так, что она обратилась к услугам своего старого знакомого Панчо Сегура, закаленного в турнирах ветерана, преподававшего в теннисном клубе «Беверли-Хиллз», и уговорила его взять Джимми на обучение.
На Правом берегу – и повсюду – давно считали, что в Лос-Анджелес стоит ехать лишь затем, чтобы отточить свой бэкхенд. Именно это и сделал Джимми, и Сегура, являясь одним из первых игроков, использовавших хватку двумя руками при бэкхенде, внес еще одно важное измерение в неровную, но подавляющую своей мощью игру молодого человека: патентованный бэкхенд, настолько сочный и привлекательный, что удар этот вызывал у некоторых кулинарные ассоциации.
Джимми остался на Левом берегу, чтобы посещать колледж. Однако после первого курса, победив в первенстве НКАА среди одиночников, он решил, что может добиться большего, оставил колледж и ступил на мощенную золотыми кирпичами дорогу.
Он поступил к Рику Риордану, учредителю тура, который сказал ему так: «Если ты хочешь стать вторым в одной из групп мирового теннисного чемпионата, то не станешь никем. Но если ты стремишься стать самым известным теннисистом мира, иди со мной». Джимми стал профессионалом в 1972 году и выиграл два своих первых турнира. Под руководством Риордана Коннорс закончил свой первый год с семьюдесятью пятью победами, заняв первое место среди американских мужчин-профессионалов и заработав 90000 долларов. Это – второй показатель по призовым.
На следующий год он победил в чемпионате США среди профессионалов и поделил первое место в рейтинге американской теннисной ассоциации со Стэном Смитом в результате опроса, который откровенный Риордан назвал «аморальным и неэтичным обманом».
В 1974-м, показав «лучший теннис в своей жизни», Коннорс стал в одиночестве на вершине рейтинга. В том году он выиграл три из четырех турниров, составляющих так называемый «Большой шлем» тенниса, – победив в открытом первенстве Австралии, на Уимблдоне и в Форест-Хиллз. Однако он был лишен возможности присоединиться к Дону Баджу и Роду Лейверу, единственным одиночникам, выигрывавшим «Большой шлем», так как Международная теннисная федерация запретила ему участвовать в четвертом Открытом первенстве Франции, потому что он играл в мировой теннисной сборной. Это было всего лишь начало его долгой схватки с «истеблишментом», которому Коннорсу чаще всего приходилось показывать словесный кукиш. Однако при всех сражениях на корте и вне его к концу года оказалось, что свой фирменный победный жест, удар в воздух стиснутым кулаком, он произвел 99 раз в 103 сыгранных матчах. И он начал искать новые вершины.
И вершинами этими стали матчи, проводившиеся по схеме «Пусть победитель возьмет все» и имевшие успех во многом благодаря умелому планированию Билла Риордана. После того как Коннорс разделался с Кеном Розуоллом в финале 1974 года в Форест-Хиллз со счетом 6:1, 6:1, 6:4, он, по слухам, завопил: «А теперь подать мне сюда Лейвера». Однако, если верить журналисту Майку Лупице, дело обстояло не совсем так. Лупица, вовремя оказавшийся рядом, слышал весь разговор и утверждает, что когда Коннорс покинул корт, Риордан подошел к нему и сказал: «Молодой человек, когда ты пойдешь на пресс-конференцию, кто-нибудь спросит у тебя, что будет теперь, после того как ты выиграл Уимблдон и Открытое первенство США». Опять-таки по свидетельству Лупицы, Коннорс, наклонил голову набок и недоверчивым тоном спросил: «Откуда вы знаете?» – «Поверь мне, – ответил Риордан. – Кто-нибудь да спросит. А когда ты услышишь этот вопрос, ты ответишь: "Дайте мне Лейвера". А я позабочусь обо всем остальном». Так родилось одно из самых величайших в истории тенниса цирковых представлений под названием «Все достается победителю», которое при более близком рассмотрении превратилось в «Победитель получит больше». Тем не менее этот матч принес Коннорсу еще 100000 долларов и укрепил его акции самого сильного теннисиста мира.
Но быстрее вперед, дорогой читатель. Перейдем от 1974 года, когда лохматый, розовощекий и развязный юнец выигрывал все подряд, к году 1991-му, когда и его имидж, и игра успели поблекнуть, и Коннорс, еще не готовый расстаться со своей карьерой, упрятать ее в нафталин и лаванду, вновь вышел на центральный корт Форест-Хиллз в возрасте тридцати девяти лет, уже полноправным членом поколения «Джеритол». Не являющийся уже «скверным парнем» тенниса – титул этот перешел к Джону Макинрою – он превратился в простого старину «Джимбо». И болельщики, привлеченные скорее его репутацией, чем его идущим на спад мастерством, вновь повалили на трибуны, чтобы увидеть его, – прямо как голуби, кругами спускающиеся к Вестсайдскому теннисному клубу во внесезонье.
Коннорс более чем оправдал их ожидания, вновь пустив в ход так называемое «колесо Джимми». Обнаружив, что, являясь номером 936 в компьютерном рейтинге, он тем не менее остается номером 1 в сердцах болельщиков, Коннорс возродил в своем сердце дух борьбы и приступил к битве. Поровну смешивая жесткие смэши и холодный расчет, он наперекор всему пробился в полуфинал. На один славный миг он вновь сделался старым великим «Джимбо».
Некоторые действительно так считали. Но были и такие, кто помнил Джимми Коннорса в дни расцвета, когда движения его были легки, как перышко, и жестки, как железный прут, и они были готовы поклясться, что он сделал это «на боевом духе», умением пользоваться которым Коннорс владел лучше любого теннисиста. И кстати лучше любого другого спортсмена.
ЛУ ГЕРИГ
(1903–1941)
Повесть о Лу Гериге заставляет нас предполагать, что жизнь в равных частях состоит из улыбок, удовлетворения и пыхтения – притом последнее явно преобладает.
Повесть эта запечатлена в документах, книгах рекордов и на кинопленке и рассказывает она об атлете, который закатал рукава, поплевал на ладони и взялся за работу – так, как положено честному труженику, отдавая делу всего себя и все свое время – до последнего мгновения. И так 2130 раз подряд. И тем не менее этот самый знаменитый из бейсбольных рекордов и прозвище, которое принес ему этот сверхчеловеческий подвиг, «Железный человек» – как бы мешают истинному осознанию мастерства этого необычайно одаренного игрока в мяч.
С самого первого своего появления в строю «Нью-Йорк Янкис», которым Гериг обязан самой знаменитой головной болью в истории спорта, которая обрушилась на Уолли Пиппа, позволив Геригу занять его место, Гериг был обречен пребывать в весьма густой тени человека, которого сам он называл «Большим Парнем» – Бейба Рата. И следующие десять лет ему приходилось выходить к бите четвертым, как раз после Рата в боевом порядке «Янки». И большую часть этих десяти лет ему пришлось стоять позади Бейба и в статистике, и в сердцах болельщиков.
Но Гериг принял свое место в команде с должным достоинством и словами: «Я не из тех, кому место в заголовках. Я просто тот парень, который каждый день выходит на поле, который идет следом за Бейбом на бите. Когда Бейб отыграл свое, ударил в аут или заработал пробежку вокруг базы, когда болельщики еще толкуют о нем, тогда выхожу я. И если я встану на голову с битой в руках, этого никто не заметит».
Но внимание на него обращали, ибо солидный с виду Гериг, получивший прозвище «Колотуха Лу», занимал свое место на площадке бэттера, и его открытая поза и высоко занесенная бита свидетельствовали только об одном – о намерении разнести мяч в мелкие клочки. В отличие от Рата он не зашвыривал мячи в облака, они летели у него прямо, нацеленные словно стрела, и едва не визжали в своем полете в неведомые края.
К концу 1927 года, второго полного сезона, проведенного Геригом на площадке, они с Ратом сделались сердцем знаменитого «Строя Убийц», образовавшегося в составе «Янки». Год 1927-й памятен тем, что Рат поставил тогда свой рекорд с 60 пробежками вокруг базы. В том же самом году Гериг финишировал вторым в гонке, длившейся до последнего месяца сезона, с результатом 47 пробежек, в то время как третий призер имел всего 18! Гериг также был вторым по среднему бэттингу, ударам и проходам, и это доказывает, что они с Ратом являли собой драгоценность в отдельной оправе. Кроме того, он возглавлял список лиги по RBI, имея таковых 175 – истинный подвиг, учитывая, что Рат, выходивший на бэттинг до него, имел 164 и много раз оставлял базы без раннеров «Янки», прежде чем передать дело Геригу. Потом именно Гериг, а не Рат был назван самым ценным игроком лиги.
Рат продолжал доминировать в заголовках, а Гериг оставался «самым ценным игроком "Янки"». Возьмем, например Всемирную серию 1928 года, четыре игры, проведенные с «Бомбардировщиками» из Бронкса. Серия эта наиболее памятна тем, что в течение ее Рат совершил три пробежки вокруг базы в одной игре и имел показатель бэттинга, равный 0,625. Чего не помнят, так это того, что Гериг в той же самой серии имел четыре пробежки, 0,545 на бите – и, что характерно, девять RBI (против четырех у Рата).
Казалось, что Гериг навсегда был обречен оставаться крон-принцем при султане Рате, обреченным на ту же самую славу, что второй человек, пересекший Атлантику в одиночку.
Когда же ему на деле представилась возможность сменить Рата на вершине горки, составленной из пробегов вокруг базы, в 1931 году фортуна вновь позволила ему приблизиться и коснуться ее подола. Но не более. Это был тот год, когда посланные Геригом мячи попадали в стойки и отскакивали в руки центрального филдера, настолько силен был удар. Бейзраннер «Янки» только проводил мяч взглядом до рук центрфилдера, решив, что снаряд пойман, и помчался, чтобы занять свое место на поле, когда Гериг миновал его на дорожке вокруг базы, и был выдворен судьями с поля. Эта пробежка стала бы 47 у Герига. А так они с Ратом финишировали ноздря в ноздрю с 46 пробежками, поделив корону между собой.
На следующий, 1932-й, год во встрече с защищавшей свой чемпионский титул командой Филадельфии Гериг стал первым игроком двадцатого столетия, совершившим четыре пробежки вокруг базы в одной игре. К несчастью для Герига, в тот же самый день Джон Макгро оставил пост менеджера «Нью-Йоркских Гигантов», проведя на посту тридцать один год. И Гериг вновь остался без внимания публики.
А потом была серия 1932 года, которая навсегда останется в памяти как та, в которой Рат совершил свой «Заказной удар». Ее сопровождали страсти, родственные разве что наихудшим эксцессам Французской революции, и «Янки» и их соперники, «Чикагские Щенки», не брезговали выражениями, которые заставили бы покраснеть самого отпетого биллингсгейтского моряка. «Янки» обзывали «Щенков» «скрягами» за то, что те выделили своему бывшему одноклубнику Марку Кенигу только половинную долю, хотя тот вытащил их к вымпелу Национальной лиги. «Щенки» отбрехивались, используя всякое приходившее на ум слово из трех букв, в том числе и ненавистное крепкое словцо – «Рат». Тот восполнил весь реальный и вымышленный ущерб в третьей игра, забив хомер в три пробежки в первый и сделав «Заказной удар» в пятой. Чего не заметила захваченная драмой мгновения пресса, так это хомера Герига в третьей игре, и другого хомера, последовавшего за прекрасным движением Рата. Во всей серии Рат имел показатель бэттинга 0,333, забил два хомера и сделал шесть пробежек; Гериг настучал 0,529, забил три хомера и сделал восемь пробежек. Но вся слава опять досталась Рату.
И так было всегда. Гериг, обреченный играть вторую роль после гения бейсбола, представлял собой вторую половинку этой странной пары. Но Гериг, убежденный командный игрок, роль свою понимал и приговаривал: «Бейб – это одно дело… а я совершенно другое. Точным его подобием мне никогда не стать, – а я и не пытаюсь этого сделать, – я просто поступаю так, как считаю нужным». Болельщики, видевшие в этом тихом и непритязательном человеке олицетворение усердного и всеми забытого труженика времен Депрессии, прекрасно понимали, что если Бейб Рат – это дух «Янки», то Лу Гериг – это гордость команды.
В 1934 году, когда Рат, в буквальном смысле этого слова, уже почти что лишился ног, власть наконец перешла к Геригу, возглавившему список лиги по числу пробежек, RBI и среднему показателю бэттинга и увенчанному «Тройной короной». Когда в следующем году Рат оставил спорт, Гериг сделался лидером команды и воплощением самой сущности «Янки»: класса, традиций и уверенности. Пребывая в качестве лидера, он мог только шевельнуть бровью, поправляя боевые порядки команды, и уж совсем нечасто ему приходилось распекать своим высоким голосом какого-нибудь зеленого новичка, осмелившегося показаться на людях без пиджака.
После появления в команде Джо Ди Маггио в 1936 году, Гериг сделался почетным героем «Янки». Тем не менее он оставался лидером команды, ее «самым ценным игроком» и относился к каждой игре с пылом юного студента-футболиста, каковым он был некогда в университете Колумбии, продолжая серию своих успехов, растянувшуюся на двенадцать сезонов.
А потом, когда уже казалось, что Лу Гериг навсегда останется единственным первым бейзменом «Нью-Йоркских Янки», судьба коснулась его своим корявым крюком. Сперва его неловкая, едва ли не прихрамывающая походка казалась признаком приближающегося возраста, обыкновенной неприятностью, которую он одолеет, как одолевал все прочие хвори и травмы. И тут как гром с ясного неба обрушилось потрясающее, немыслимое известие о том, что Лу Гериг поражен болезнью, называющейся амиотрофическим латеральным склерозом, теперь более известным под названием «болезни Лу Герига», – редким заболеванием, разрушающим ткани спинного мозга.
2 мая 1939 года, имея в активе 2130 игр, проведенных после того, как он заменил Уолли Пиппа, Лу Гериг попросил менеджера Джо Маккарти вывести его из линии «в интересах команды».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Эти громкие слова и неотесанные манеры предназначались для того, чтобы приносить ему победы на корте, однако друзей подобное поведение принести едва ли могло, и большинство представителей теннисного мира видели в Коннорсе персону, достойную осуждения. К их числу принадлежал Том Оккер, называвший его ребенком. Обычно любезный Род Лейвер посмеивался, утверждая, что Коннорс «наверно, считает себя шедевром мироздания, уступающим только напитку "Севен-ап"»; а Стэн Смит высказал свое недовольство следующим образом: «Он делает такие вещи, которые раздражают многих людей».
Но если Коннорс и был смесью хама и игрока, то доминировал все-таки игрок, и его прямолинейная манера контрастировала со всеми подковерными нарушениями конвенций – с его «представлениями о поведении игрока», как выразился Артур Эш. Обладая прямым форхендом и двумя вариантами бэкхенда, нанося удары без лишних телодвижений, Коннорс играл, по его собственным словам, «более компактно», чем его соперники.
У него было еще одно ценное качество: безграничный запас энергии. Эш, описывавший его игру, подвел итог следующим образом: «Коннорс, безусловно, наделен духом бойца. Он будет охотиться, выкладываясь до предела». Играя в такой манере, стройный как борзая и наделенный волчьей хваткой, Коннорс настигал мяч резким, карающим ударом или же просто летел к нему, не касаясь ногами земли, вытаскивая явно неберущиеся удары; или устремлялся к сетке, приняв подачу соперника, пресекая все их ответные удары; или же просто вводил соперников в состояние оцепенения своими быстрыми и сильными ударами. «Играть с ним, это все равно, что драться с Джо Фрезером, – сказал телекомментатор Дик Стоктон. – Этот парень всегда нападает. Он никогда не расслабляется».
Коннорс усвоил свои тигриные качества еще у колен своей матери и бабушки, ее матери. В буквальном смысле этих слов. Познакомившись с игрой в возрасте аж двух с лишком лет, когда управляться с ракеткой еще сложно, мелкий еще Джимми принял игру «как часть самого себя», вспоминала его мать Глория Томпсон Коннорс, прежде выступавшая на корте и считавшаяся тринадцатой в стране среди юниоров. И именно она вбила в него некоторые качества, которые сделали его таким упрямым, не знающим пределов допустимого бойцом. «Когда он был маленьким, если мне надо было сделать попытку, я так и поступала, чего бы мне это ни стоило», – вспоминала она. А потом еще приговаривала: «Видишь, Джимми, даже твоя мать обязана сыграть так».
Потом Коннорс вспоминал: «У нас на заднем дворе был тренировочный корт, и я всегда играл с кем-нибудь из них. Они всегда ездили со мной на турниры, а потом, когда я ходил в старшую школу, заезжали за мной после школы, чтобы отвезти на тренировку».
Когда Джимми исполнилось шестнадцать, его мать поняла, что достигла своего предела, и принялась искать в округе человека, способного вывести ее дитятю на следующий уровень. Случилось так, что она обратилась к услугам своего старого знакомого Панчо Сегура, закаленного в турнирах ветерана, преподававшего в теннисном клубе «Беверли-Хиллз», и уговорила его взять Джимми на обучение.
На Правом берегу – и повсюду – давно считали, что в Лос-Анджелес стоит ехать лишь затем, чтобы отточить свой бэкхенд. Именно это и сделал Джимми, и Сегура, являясь одним из первых игроков, использовавших хватку двумя руками при бэкхенде, внес еще одно важное измерение в неровную, но подавляющую своей мощью игру молодого человека: патентованный бэкхенд, настолько сочный и привлекательный, что удар этот вызывал у некоторых кулинарные ассоциации.
Джимми остался на Левом берегу, чтобы посещать колледж. Однако после первого курса, победив в первенстве НКАА среди одиночников, он решил, что может добиться большего, оставил колледж и ступил на мощенную золотыми кирпичами дорогу.
Он поступил к Рику Риордану, учредителю тура, который сказал ему так: «Если ты хочешь стать вторым в одной из групп мирового теннисного чемпионата, то не станешь никем. Но если ты стремишься стать самым известным теннисистом мира, иди со мной». Джимми стал профессионалом в 1972 году и выиграл два своих первых турнира. Под руководством Риордана Коннорс закончил свой первый год с семьюдесятью пятью победами, заняв первое место среди американских мужчин-профессионалов и заработав 90000 долларов. Это – второй показатель по призовым.
На следующий год он победил в чемпионате США среди профессионалов и поделил первое место в рейтинге американской теннисной ассоциации со Стэном Смитом в результате опроса, который откровенный Риордан назвал «аморальным и неэтичным обманом».
В 1974-м, показав «лучший теннис в своей жизни», Коннорс стал в одиночестве на вершине рейтинга. В том году он выиграл три из четырех турниров, составляющих так называемый «Большой шлем» тенниса, – победив в открытом первенстве Австралии, на Уимблдоне и в Форест-Хиллз. Однако он был лишен возможности присоединиться к Дону Баджу и Роду Лейверу, единственным одиночникам, выигрывавшим «Большой шлем», так как Международная теннисная федерация запретила ему участвовать в четвертом Открытом первенстве Франции, потому что он играл в мировой теннисной сборной. Это было всего лишь начало его долгой схватки с «истеблишментом», которому Коннорсу чаще всего приходилось показывать словесный кукиш. Однако при всех сражениях на корте и вне его к концу года оказалось, что свой фирменный победный жест, удар в воздух стиснутым кулаком, он произвел 99 раз в 103 сыгранных матчах. И он начал искать новые вершины.
И вершинами этими стали матчи, проводившиеся по схеме «Пусть победитель возьмет все» и имевшие успех во многом благодаря умелому планированию Билла Риордана. После того как Коннорс разделался с Кеном Розуоллом в финале 1974 года в Форест-Хиллз со счетом 6:1, 6:1, 6:4, он, по слухам, завопил: «А теперь подать мне сюда Лейвера». Однако, если верить журналисту Майку Лупице, дело обстояло не совсем так. Лупица, вовремя оказавшийся рядом, слышал весь разговор и утверждает, что когда Коннорс покинул корт, Риордан подошел к нему и сказал: «Молодой человек, когда ты пойдешь на пресс-конференцию, кто-нибудь спросит у тебя, что будет теперь, после того как ты выиграл Уимблдон и Открытое первенство США». Опять-таки по свидетельству Лупицы, Коннорс, наклонил голову набок и недоверчивым тоном спросил: «Откуда вы знаете?» – «Поверь мне, – ответил Риордан. – Кто-нибудь да спросит. А когда ты услышишь этот вопрос, ты ответишь: "Дайте мне Лейвера". А я позабочусь обо всем остальном». Так родилось одно из самых величайших в истории тенниса цирковых представлений под названием «Все достается победителю», которое при более близком рассмотрении превратилось в «Победитель получит больше». Тем не менее этот матч принес Коннорсу еще 100000 долларов и укрепил его акции самого сильного теннисиста мира.
Но быстрее вперед, дорогой читатель. Перейдем от 1974 года, когда лохматый, розовощекий и развязный юнец выигрывал все подряд, к году 1991-му, когда и его имидж, и игра успели поблекнуть, и Коннорс, еще не готовый расстаться со своей карьерой, упрятать ее в нафталин и лаванду, вновь вышел на центральный корт Форест-Хиллз в возрасте тридцати девяти лет, уже полноправным членом поколения «Джеритол». Не являющийся уже «скверным парнем» тенниса – титул этот перешел к Джону Макинрою – он превратился в простого старину «Джимбо». И болельщики, привлеченные скорее его репутацией, чем его идущим на спад мастерством, вновь повалили на трибуны, чтобы увидеть его, – прямо как голуби, кругами спускающиеся к Вестсайдскому теннисному клубу во внесезонье.
Коннорс более чем оправдал их ожидания, вновь пустив в ход так называемое «колесо Джимми». Обнаружив, что, являясь номером 936 в компьютерном рейтинге, он тем не менее остается номером 1 в сердцах болельщиков, Коннорс возродил в своем сердце дух борьбы и приступил к битве. Поровну смешивая жесткие смэши и холодный расчет, он наперекор всему пробился в полуфинал. На один славный миг он вновь сделался старым великим «Джимбо».
Некоторые действительно так считали. Но были и такие, кто помнил Джимми Коннорса в дни расцвета, когда движения его были легки, как перышко, и жестки, как железный прут, и они были готовы поклясться, что он сделал это «на боевом духе», умением пользоваться которым Коннорс владел лучше любого теннисиста. И кстати лучше любого другого спортсмена.
ЛУ ГЕРИГ
(1903–1941)
Повесть о Лу Гериге заставляет нас предполагать, что жизнь в равных частях состоит из улыбок, удовлетворения и пыхтения – притом последнее явно преобладает.
Повесть эта запечатлена в документах, книгах рекордов и на кинопленке и рассказывает она об атлете, который закатал рукава, поплевал на ладони и взялся за работу – так, как положено честному труженику, отдавая делу всего себя и все свое время – до последнего мгновения. И так 2130 раз подряд. И тем не менее этот самый знаменитый из бейсбольных рекордов и прозвище, которое принес ему этот сверхчеловеческий подвиг, «Железный человек» – как бы мешают истинному осознанию мастерства этого необычайно одаренного игрока в мяч.
С самого первого своего появления в строю «Нью-Йорк Янкис», которым Гериг обязан самой знаменитой головной болью в истории спорта, которая обрушилась на Уолли Пиппа, позволив Геригу занять его место, Гериг был обречен пребывать в весьма густой тени человека, которого сам он называл «Большим Парнем» – Бейба Рата. И следующие десять лет ему приходилось выходить к бите четвертым, как раз после Рата в боевом порядке «Янки». И большую часть этих десяти лет ему пришлось стоять позади Бейба и в статистике, и в сердцах болельщиков.
Но Гериг принял свое место в команде с должным достоинством и словами: «Я не из тех, кому место в заголовках. Я просто тот парень, который каждый день выходит на поле, который идет следом за Бейбом на бите. Когда Бейб отыграл свое, ударил в аут или заработал пробежку вокруг базы, когда болельщики еще толкуют о нем, тогда выхожу я. И если я встану на голову с битой в руках, этого никто не заметит».
Но внимание на него обращали, ибо солидный с виду Гериг, получивший прозвище «Колотуха Лу», занимал свое место на площадке бэттера, и его открытая поза и высоко занесенная бита свидетельствовали только об одном – о намерении разнести мяч в мелкие клочки. В отличие от Рата он не зашвыривал мячи в облака, они летели у него прямо, нацеленные словно стрела, и едва не визжали в своем полете в неведомые края.
К концу 1927 года, второго полного сезона, проведенного Геригом на площадке, они с Ратом сделались сердцем знаменитого «Строя Убийц», образовавшегося в составе «Янки». Год 1927-й памятен тем, что Рат поставил тогда свой рекорд с 60 пробежками вокруг базы. В том же самом году Гериг финишировал вторым в гонке, длившейся до последнего месяца сезона, с результатом 47 пробежек, в то время как третий призер имел всего 18! Гериг также был вторым по среднему бэттингу, ударам и проходам, и это доказывает, что они с Ратом являли собой драгоценность в отдельной оправе. Кроме того, он возглавлял список лиги по RBI, имея таковых 175 – истинный подвиг, учитывая, что Рат, выходивший на бэттинг до него, имел 164 и много раз оставлял базы без раннеров «Янки», прежде чем передать дело Геригу. Потом именно Гериг, а не Рат был назван самым ценным игроком лиги.
Рат продолжал доминировать в заголовках, а Гериг оставался «самым ценным игроком "Янки"». Возьмем, например Всемирную серию 1928 года, четыре игры, проведенные с «Бомбардировщиками» из Бронкса. Серия эта наиболее памятна тем, что в течение ее Рат совершил три пробежки вокруг базы в одной игре и имел показатель бэттинга, равный 0,625. Чего не помнят, так это того, что Гериг в той же самой серии имел четыре пробежки, 0,545 на бите – и, что характерно, девять RBI (против четырех у Рата).
Казалось, что Гериг навсегда был обречен оставаться крон-принцем при султане Рате, обреченным на ту же самую славу, что второй человек, пересекший Атлантику в одиночку.
Когда же ему на деле представилась возможность сменить Рата на вершине горки, составленной из пробегов вокруг базы, в 1931 году фортуна вновь позволила ему приблизиться и коснуться ее подола. Но не более. Это был тот год, когда посланные Геригом мячи попадали в стойки и отскакивали в руки центрального филдера, настолько силен был удар. Бейзраннер «Янки» только проводил мяч взглядом до рук центрфилдера, решив, что снаряд пойман, и помчался, чтобы занять свое место на поле, когда Гериг миновал его на дорожке вокруг базы, и был выдворен судьями с поля. Эта пробежка стала бы 47 у Герига. А так они с Ратом финишировали ноздря в ноздрю с 46 пробежками, поделив корону между собой.
На следующий, 1932-й, год во встрече с защищавшей свой чемпионский титул командой Филадельфии Гериг стал первым игроком двадцатого столетия, совершившим четыре пробежки вокруг базы в одной игре. К несчастью для Герига, в тот же самый день Джон Макгро оставил пост менеджера «Нью-Йоркских Гигантов», проведя на посту тридцать один год. И Гериг вновь остался без внимания публики.
А потом была серия 1932 года, которая навсегда останется в памяти как та, в которой Рат совершил свой «Заказной удар». Ее сопровождали страсти, родственные разве что наихудшим эксцессам Французской революции, и «Янки» и их соперники, «Чикагские Щенки», не брезговали выражениями, которые заставили бы покраснеть самого отпетого биллингсгейтского моряка. «Янки» обзывали «Щенков» «скрягами» за то, что те выделили своему бывшему одноклубнику Марку Кенигу только половинную долю, хотя тот вытащил их к вымпелу Национальной лиги. «Щенки» отбрехивались, используя всякое приходившее на ум слово из трех букв, в том числе и ненавистное крепкое словцо – «Рат». Тот восполнил весь реальный и вымышленный ущерб в третьей игра, забив хомер в три пробежки в первый и сделав «Заказной удар» в пятой. Чего не заметила захваченная драмой мгновения пресса, так это хомера Герига в третьей игре, и другого хомера, последовавшего за прекрасным движением Рата. Во всей серии Рат имел показатель бэттинга 0,333, забил два хомера и сделал шесть пробежек; Гериг настучал 0,529, забил три хомера и сделал восемь пробежек. Но вся слава опять досталась Рату.
И так было всегда. Гериг, обреченный играть вторую роль после гения бейсбола, представлял собой вторую половинку этой странной пары. Но Гериг, убежденный командный игрок, роль свою понимал и приговаривал: «Бейб – это одно дело… а я совершенно другое. Точным его подобием мне никогда не стать, – а я и не пытаюсь этого сделать, – я просто поступаю так, как считаю нужным». Болельщики, видевшие в этом тихом и непритязательном человеке олицетворение усердного и всеми забытого труженика времен Депрессии, прекрасно понимали, что если Бейб Рат – это дух «Янки», то Лу Гериг – это гордость команды.
В 1934 году, когда Рат, в буквальном смысле этого слова, уже почти что лишился ног, власть наконец перешла к Геригу, возглавившему список лиги по числу пробежек, RBI и среднему показателю бэттинга и увенчанному «Тройной короной». Когда в следующем году Рат оставил спорт, Гериг сделался лидером команды и воплощением самой сущности «Янки»: класса, традиций и уверенности. Пребывая в качестве лидера, он мог только шевельнуть бровью, поправляя боевые порядки команды, и уж совсем нечасто ему приходилось распекать своим высоким голосом какого-нибудь зеленого новичка, осмелившегося показаться на людях без пиджака.
После появления в команде Джо Ди Маггио в 1936 году, Гериг сделался почетным героем «Янки». Тем не менее он оставался лидером команды, ее «самым ценным игроком» и относился к каждой игре с пылом юного студента-футболиста, каковым он был некогда в университете Колумбии, продолжая серию своих успехов, растянувшуюся на двенадцать сезонов.
А потом, когда уже казалось, что Лу Гериг навсегда останется единственным первым бейзменом «Нью-Йоркских Янки», судьба коснулась его своим корявым крюком. Сперва его неловкая, едва ли не прихрамывающая походка казалась признаком приближающегося возраста, обыкновенной неприятностью, которую он одолеет, как одолевал все прочие хвори и травмы. И тут как гром с ясного неба обрушилось потрясающее, немыслимое известие о том, что Лу Гериг поражен болезнью, называющейся амиотрофическим латеральным склерозом, теперь более известным под названием «болезни Лу Герига», – редким заболеванием, разрушающим ткани спинного мозга.
2 мая 1939 года, имея в активе 2130 игр, проведенных после того, как он заменил Уолли Пиппа, Лу Гериг попросил менеджера Джо Маккарти вывести его из линии «в интересах команды».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51