Постоянный самоанализ заставил ее искать пути к совершенству вовне себя, и Мартина наняла легендарную баскетболистку Нэнси Либерман, чтобы та научила ее поведению и, что более важно, использованию методики на корте.
А потом, после физических тренировок, которые включали в себя поднятие тяжестей, Мартина, после двух с лишним лет неудовлетворительных выступлений, возвратилась к теннисным сражениям. В 1982-м она сделала для себя победы в теннисных турнирах делом привычки и выиграла 90 поединков, проиграв только три. В следующем году Мартина была практически непобедимой и, вырвавшись из-под власти законов средних чисел, победила в 86 из 87 матчей (единственное поражение нанесла ей Кати Хорват в четвертом круге Открытого чемпионата Франции).
Начиная с Уимблдона в 1983 году и вплоть до Первенства Австралии в 1984 году Мартина победила в шести турнирах «Большого шлема», одержав при этом подряд 74 победы. Кроме того, с апреля 1983-го до июля 1985-го вместе с Пам Шрайвер она выиграла подряд 8 чемпионских титулов в женском парном разряде, проведя при этом 109 встреч. Ни один из игроков не доминировал на корте в той же мере, как это делала Мартина Навратилова в те годы.
И болельщики, видевшие в ней прежде горячащуюся неудачницу или, хуже того, «бешеную сосиску» и дразнившие ее подобным образом, теперь слетались на корт, как голубки, чтобы приветствовать каждое ее движение, ее выдержку, любовь к игре и гуманность.
В девяностые годы, время взлета ее карьеры, когда она вернулась, чтобы сыграть в той укрепленной художественной галерее, которая зовется «Форест-Хиллз», болельщики приветствовали ее как оперную диву. Поддержавшие ее в начале пути, приветствовавшие во время побед, теперь, перед завершением ее карьеры, они выражали ей свою благодарность. Джимми Коннорс, разделявший общий восторг, сказал о Мартине: «Ее карьеру повторить по силам немногим… что там, наверное, совсем некому».
Долог был спортивный путь Мартины Навратиловой, однако и наград на нем она получила столько, сколько в истории спорта удавалось немногим.
УОЛТЕР ПЕЙТОН
(1954–1999)
Уолтер Пейтон принадлежал к жестокосердному городу Чикаго – «городу широких плеч», если вспомнить строчку из Карла Сэндберга. Ибо и сам Пейтон был жестокосердным атлетом, закатав рукава и поплевав на ладони отправившимся на свою работу и честно трудившимся не покладая рук. Тринадцать лет он влачил на своих широких плечах всю команду «Медведей» – дольше, чем любой другой герой «Медведей», например Ред Грейндж, Бронко Нагурски, Сид Лукман, Билл Османски, Джордж Бланда, Рик Касарес, Гейл Сэйерс, и в качестве игрока даже дольше, чем сам «Папа-Медведь» – Джордж Халас.
Однако Уолтер Пейтон также принадлежал и к чикагской улице, где все куда-то мчатся. И в этом сокрыт секрет его успеха, ибо на самом деле Уолтер Пейтон состоял из двоих слепленных воедино людей.
Один из Уолтеров Пейтонов был отчаянным, карающим за малейшую ошибку раннером, бесстрашно атакующим линию защиты, прибойной волной, мощностью в одну человеческую силу, налетавшей на любые выраставшие перед ним скалистые горы, тут толкнувшей, там переступившей и, наконец, плеснувшей в спину одному или двум из 110-килограммовых линейных, укладывая мяч на траву. Другой был самым изобретательным из всех живших на свете раннеров, вращаясь, словно вышедшее из-под контроля поливальное устройство, он разбрасывал таклеров (игроков, отбирающих мяч) с легкостью меняющей кожу змеи и вдруг, переключив скорость и сделав несколько искусных нырков, припускался бежать к голу. И такой и другой Пейтоны предъявляли суровые требования у защитникам, вынужденным приглядывать и за входом в кафе, и за собственным зонтиком, и не имевшим никакого представления о том, от какого из Пейтонов следует защищаться.
Однако наиболее существенной компонентой гения Пейтона являлось совсем другое. Это было его невероятное чувство равновесия, достойное разве что Летучего Валленды.
Это совершенное чувство равновесия обнаружилось сперва еще не в форме «Медведей» и даже не в форме крошечного колледжа города Джексон, где он впервые проявил свои потенциальные таланты. Впервые его можно было заметить во время показанной по национальному телевидению передаче «Поезд души», где юный Уолтер Пейтон, которого тогда называли «сладеньким», станцевал на руках под музыку какой-то модной тогда песни.
Начиная с самого колледжа, Пейтон побил больше рекордов, чем когда-либо показывали в «Поезде души». Этот 180-сантиметровый и 92-килограммовый богатырь, умевший ходить на руках и летать, пользуясь ногами, занес в книгу рекордов НКАА свой результат – 66 заносов и 464 очка.
Захудавшие «Медведи» настолько были лишены всякого таланта и перспективы, что к концу сезона 1974 года хозяева команды насчитали на стадионе всего 18802 болельщика при 36951 пустом месте и решили перевернуть всю землю, чтобы отыскать кирпич, на котором можно будет соорудить новое здание. И взяв в первом круге драфта 1975 года Пейтона, значившегося в списке четвертым, они такой кирпич отыскали. Первый год Пейтона был вовсе не плох по «медвежьим» стандартам, но результаты его едва ли могли бы стать основанием для легенды, так как он заработал 679 ярдов на 196 переносах при одной пропущенной игре, единственной, которую он пропустил за всю свою тринадцатилетнюю профессиональную карьеру.
Если кто-то и считал «Медведя» уснувшим, поскольку рева его более не было слышно, сезон 1976 года заставил одуматься. Ибо за тот сезон не блиставшее разнообразием нападение «Медведей» состояло из Пейтона, бегущего на правом краю, Пейтона, бегущего на левом краю, и Пейтона, бегущего по центру, и он самым милым образом набрал 1390 ярдов, 34 процента от общего результата «Медведей», став лучшим во всей Национальной футбольной конференции.
Но 1976 год был только намеком на грядущие события. Уже в 1977-м журнал «Спорт» написал: «О. Дж. Симпсон бегал мимо старушек в аэропортах, а Пейтон – это настоящий футбольный премьер».
Если у кого-то еще оставались сомнения в отношении того, что Пейтон, как было объявлено, действительно является «настоящим футбольным премьером» НФЛ, сомнениям этим было суждено рассеяться в десятой игре сезона 1977 года – в игре против «Викингов» Миннесоты и их хваленой обороны, «Сиреневых Людоедов», когда простуженный Пейтон рвал, таранил, мчался, набрав рекордные 275 ярдов в одной игре. После встречи защитник «Викингов» Карл Эллер наконец сумел остановить Пейтона, чтобы пожать ему руку, и совершил при этом то, чего защита Миннесоты так и не сумела сделать за всю игру.
Но остановить Пейтона не удавалось не только Эллеру и «Викингам». Похоже было, что командам-соперницам нужен какой-нибудь счетчик Гейгера, чтобы отыскать его, и сетка, чтобы остановить. «Я не знаю, есть ли способ остановить его», – жаловался тренер команды Грин-Бея Барт Старр, после того как переносной пожиратель по имени Пейтон сожрал его «Упаковщиков». Этого явным образом никто не мог сделать, так как Пейтон в среднем набирал по 1307 ярдов за сезон в первые три года своего выступления в НФЛ, показав высочайший результат во всей истории лиги, а потом 1000-ярдовые сезоны замелькали как дорожные знаки за окошком машины, добавив сперва 1395, а потом 1610 ярдов к растущей сумме, чего было более чем достаточно, чтобы войти в сборную НФЛ семидесятых годов.
Пейтон продолжал «бесчинствовать» на лужайке, совершая свои подвиги, казалось бы, в совершенно непринужденном стиле. Однако легендарная сила его ног не была даром одной лишь природы он работал над нею, и работал весьма усердно. Еще с детства, когда он бегал вверх и вниз по склонам холмов, чтобы укрепить ноги, его ежедневной целью являлась тренировка мышц ног и туловища. Он сам говорил, что «чем сильнее я становлюсь, тем больше могу пробежать ярдов по ходу игры. Это как бить молотом о молот рано или поздно на одном из них появится щербина». И щербину эту в игре обыкновенно обнаруживал не Пейтон. Добавим к этому железную руку, которая, как утверждал один из товарищей по команде, «подобно лишенной отдачи винтовке уложила наповал многих защитников», умение врезаться в таклера, пытающегося остановить его, и мы получим великолепно подогнанную голевую машину.
Но, честно говоря, Уолтер Пейтон был чем угодно, но только не машиной. Уже скупая недвижимость, он продолжал играть с увлеченностью ребенка на детской площадке. И такой и была для Пейтона эта игра – забавой, развлечением, возможностью упасть на землю и подняться с нее, с детским энтузиазмом оказаться в самой середине схватки. Этот энтузиазм был заметен, и когда в перерывах между таймами Пейтон руководил приветствиями стадиона, или когда испускал свой нечеловеческий вопль во время командных встреч. Или когда поваленный, он на дюйм проталкивал мяч вперед, – хитрость, с помощью которой он приплюсовал себе около 100 ярдов за всю карьеру. Или даже, как в детские дни, проходил на руках 50 ярдов вокруг футбольного поля.
На своем пути к рекорду всех времен по заносу Пейтон все время шлифовал свой шедевр, накладывал все новые и новые слои красок, перенося мяч над линейными, проталкивая под ними и обнося вокруг – сезон за сезоном одолевая более 1000 ярдов. И увлекая за собой «Медведей». В 1975 году ставки на команду, в которую он поступил, составляли 4 к 10, в 1985-м они были уже 15 к 1. А «Медведи» стали обладателями «Супер Чаши». Но если плоды победы достались «Медведям», слава ушла к Уолтеру Пейтону, атлету, исполнившему на футбольном поле наказ родителей, учивших его нехитрому принципу: «Что бы ты ни делал, старайся сделать свое дело лучше всех».
ШУГАР РЕЙ РОБИНСОН
(1921–1989)
К нему прилипло имя, впервые названное Джеком Кейси, который, увидев стройного молодого боксера на ринге зала «Салем Кресчент» в Нью-Йорке, обратился к менеджеру команды Джорджу Гейнфорду со словами: «Какого сладкого бойца ты нашел». «Сладкого как сахар», – проверещал Гейнфорд для потомства. Так появился на свет «Сахар» – Шугар, часть имени Рея Робинсона.
Вторая часть его имени – Робинсон также образовалась вполне честным образом. Или достаточно честным. Ибо в те дни, когда в полном расцвете были подпольные бои (производившиеся без лицензии в небольших клубах), этот молодой человек, обычно выступавший под собственным именем (Уолкер Смит) или звавшийся Смитти среди друзей, однажды взял взаймы любительскую карточку у приятеля, носившего имя Рей Робинсон, и, начиная с этого вечера, превратился в того Рея Робинсона, который станет «Величайшим фунт-за-фунт бойцом в истории бокса».
Робинсона нельзя определить одним словом. В боксе он был чем-то вроде Расемона – всякий видел в нем что-то особое. Он мог нанести нокаутирующий удар, отступая; на нем не было швов, не было дефектов; его левая, всегда находившаяся наготове, описывала удивительно чистые движения; ноги работали лучше, чем у кого-либо из выходивших в ту пору на ринг боксеров; скорость и точность удара не имели себе равных и так далее, и так далее. На ринге он был чародеем, и в те редкие мгновения, когда его величию бросали вызов или, хуже того, лохматили его старательно напомаженные волосы, он превращался в Хемингуэево «изящество в опасности».
В первых сорока боях Робинсон оставался непобедимым и даже не потерял практически ни одного очка до сорок первого поединка с Джейком Ламотта в Детройте, когда его прямой маршрут к величию был искривлен поражением в 10 раундах по решению судей. Это решение он заставит их изменить целых пять раз. Робинсон продолжил свой путь, став чемпионом во втором полусреднем и среднем весе, проиграв при этом из первых 123 своих боев лишь поединок с Ламотта, о котором уже упоминалось, но при этом одержав целых 78 побед нокаутом.
Однако если Робинсон представлял собой лишь шеллак на грубой шкуре спорта, боксом заправлял Международный комитет и группа личностей, для которых закон представлял только фигуру речи. И когда Робинсон отказался повиноваться их приказу проиграть Ламотта в шестом поединке, названном «Побоищем в День Святого Валетина» и навеки запечатленном в фильме под названием «Яростный Бык», ему пришлось уехать из Штатов и перенести свое дело в Европу. Сахарный Рей отправился на старый континент в первом классе, в сопровождении достойного его имени антуража, включая всего по паре, словно у Ноя – двух парикмахеров, двух шоферов и несколько пар прочих прислужников. На одной из остановок в своем турне он уступил титул чемпиона в среднем весе британцу Рэнди Терпину, чтобы отобрать назад три месяца спустя. Сахарный Рей еще три раза возвращал себе временно уступленный кому-нибудь титул.
Проиграв жаре и Джои Максиму в беспрецедентной попытке завоевать звание чемпиона среди полутяжеловесов за один вечер, который превратил его в побуревший кочан латука, Робинсон ушел из спорта в связи с отсутствием возможностей и противников. Но если прав Джон Апдайк, сказавший: «Отставка от дел чуточку подобна смерти», Робинсон, наверное, умирал тысячу раз, потому что он вернулся назад, чтобы оспорить свой титул у Бобо Олсона и провести классические по сценарию бои с Джином Фуллмером и Кармен Базилио на закате карьеры, доказывая этим, что великие спортсмены могут возвращаться вновь и вновь.
ДЖО ДИ МАГГИО
(1914–1999)
Джо Ди Маггио – на поле он был легок как сандвич с огурцом. Концентрируясь на каждом движении, Джо предпринимал осознанные действия с неосознанной – и необыкновенной – легкостью. Ничего надуманного, никакой игры на публику, представьте себе, только длинные скользящие шаги по середине зеленой лужайки, и вот мячик исчезает в его раскрытой перчатке. С битой в руках, по словам Боба Феллера, «лучшего, чем он, просто не существовало»: ноги широко расставлены, бита недалеко от плеча, сильные, быстрые запястья, замах, как из учебника, и безупречный удар, проносивший биту по безупречной плавной дуге. Кейси Стенгель, видевший всех, сказал: «Джо за всю карьеру ни разу не ошибся при ударе на базу. Лишь один раз он был выведен на дополнительную базу, и то благодаря судейской ошибке». Короче говоря, по словам того же Кейси: «Рядом с ним все прочие игроки казались водопроводчиками».
Однако если все мнения о мастерстве Ди Маггио сложить концом к концу, до вывода они все же не дотянутся. С одним-единственным исключением: его 56-игровая голевая серия, являющаяся одним из великих достижений бейсбола и личным памятником самому атлету.
Все началось в 1933-м, когда Винс Ди Маггио привел на просмотр к «Тюленям» из Сан-Франциско своего младшего брата. Этот «братец» настучал 0,340, совершил максимальное в лиге число пробежек – 169 и поставил рекорд Тихоокеанской Береговой лиги, добившись результата в 61-й кряду игре.
Три года спустя Ди Маггио перешел к «Нью-Йоркским Янки», которые лишь однажды выигрывали вымпел за последние семь лет. И он не просто перешел в эту команду, он сделал ее командой-победительницей, выведя «Янки» в мировую серию уже на первом году своих выступлений. Год спустя, в 1937-м, он набил 0,346 и возглавил список лиги по числу пробежек на базу, результативных пробежек и среднему числу удара. А «Янки» вновь выиграли мировую серию. В 1938-м он добился 0,324, а «Янки» опять оказались победителями мировой серии.
Нью-Йорк – такой город, который создает человеку репутацию выше самого из высоких небоскребов. К 1939 году популярность Джо вырвалась за пределы Нью-Йорка. Его классические черты, симпатичное лицо с римским носом появились на обложках нескольких национальных изданий, включая журнал «Лайф»; его имя замелькало в заголовках ежедневных газет; а его достижения сделались предметом пристального интереса любителей бейсбольных деликатесов.
Карта поездок команды начала совпадать с картой его турнирных достижений, и в 1939-м человек, которого спортивные обозреватели называли «Клиппером Янки», «Потрясающим Джо» или просто стариной «Джо Ди», возглавил список Американской лиги по бэттингу со средним показателем 0,381 и заслужил приз самого ценного игрока. И отнюдь не случайно «Янки» в четвертый раз победили в мировой серии за те четыре года, что он провел в команде.
«Янки» финишировали вторыми в 1940-м, но не по вине Ди Маггио, который победил в бэттинге второй раз со средним показателем 0,352. Однако 1940 год следует назвать годом подготовки Джо Ди Маггио к своему величайшему году – году, в котором он был результативен в 56 играх подряд, году, в котором его имя прочно заняло место в заголовках газет, гипнотизируя страну как ни один атлет, с тех пор как Бейб Рат совершил 60 пробежек на базу за четырнадцать лет до того.
Но если 1941 год был его годом, то 1949 год был годом его триумфа. В том году Ди Маггио, измученный колющей болью в пятке, в первых шестидесяти пяти играх сезона не участвовал. А потом, одним солнечным июньским утром, после двух с лишним проведенных в домашнем заточении месяцев за зализыванием болячек, Ди Маггио вдруг обнаружил, что боль, мешавшая ему сделать столь простое дело, как наступить на ногу, вдруг исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
А потом, после физических тренировок, которые включали в себя поднятие тяжестей, Мартина, после двух с лишним лет неудовлетворительных выступлений, возвратилась к теннисным сражениям. В 1982-м она сделала для себя победы в теннисных турнирах делом привычки и выиграла 90 поединков, проиграв только три. В следующем году Мартина была практически непобедимой и, вырвавшись из-под власти законов средних чисел, победила в 86 из 87 матчей (единственное поражение нанесла ей Кати Хорват в четвертом круге Открытого чемпионата Франции).
Начиная с Уимблдона в 1983 году и вплоть до Первенства Австралии в 1984 году Мартина победила в шести турнирах «Большого шлема», одержав при этом подряд 74 победы. Кроме того, с апреля 1983-го до июля 1985-го вместе с Пам Шрайвер она выиграла подряд 8 чемпионских титулов в женском парном разряде, проведя при этом 109 встреч. Ни один из игроков не доминировал на корте в той же мере, как это делала Мартина Навратилова в те годы.
И болельщики, видевшие в ней прежде горячащуюся неудачницу или, хуже того, «бешеную сосиску» и дразнившие ее подобным образом, теперь слетались на корт, как голубки, чтобы приветствовать каждое ее движение, ее выдержку, любовь к игре и гуманность.
В девяностые годы, время взлета ее карьеры, когда она вернулась, чтобы сыграть в той укрепленной художественной галерее, которая зовется «Форест-Хиллз», болельщики приветствовали ее как оперную диву. Поддержавшие ее в начале пути, приветствовавшие во время побед, теперь, перед завершением ее карьеры, они выражали ей свою благодарность. Джимми Коннорс, разделявший общий восторг, сказал о Мартине: «Ее карьеру повторить по силам немногим… что там, наверное, совсем некому».
Долог был спортивный путь Мартины Навратиловой, однако и наград на нем она получила столько, сколько в истории спорта удавалось немногим.
УОЛТЕР ПЕЙТОН
(1954–1999)
Уолтер Пейтон принадлежал к жестокосердному городу Чикаго – «городу широких плеч», если вспомнить строчку из Карла Сэндберга. Ибо и сам Пейтон был жестокосердным атлетом, закатав рукава и поплевав на ладони отправившимся на свою работу и честно трудившимся не покладая рук. Тринадцать лет он влачил на своих широких плечах всю команду «Медведей» – дольше, чем любой другой герой «Медведей», например Ред Грейндж, Бронко Нагурски, Сид Лукман, Билл Османски, Джордж Бланда, Рик Касарес, Гейл Сэйерс, и в качестве игрока даже дольше, чем сам «Папа-Медведь» – Джордж Халас.
Однако Уолтер Пейтон также принадлежал и к чикагской улице, где все куда-то мчатся. И в этом сокрыт секрет его успеха, ибо на самом деле Уолтер Пейтон состоял из двоих слепленных воедино людей.
Один из Уолтеров Пейтонов был отчаянным, карающим за малейшую ошибку раннером, бесстрашно атакующим линию защиты, прибойной волной, мощностью в одну человеческую силу, налетавшей на любые выраставшие перед ним скалистые горы, тут толкнувшей, там переступившей и, наконец, плеснувшей в спину одному или двум из 110-килограммовых линейных, укладывая мяч на траву. Другой был самым изобретательным из всех живших на свете раннеров, вращаясь, словно вышедшее из-под контроля поливальное устройство, он разбрасывал таклеров (игроков, отбирающих мяч) с легкостью меняющей кожу змеи и вдруг, переключив скорость и сделав несколько искусных нырков, припускался бежать к голу. И такой и другой Пейтоны предъявляли суровые требования у защитникам, вынужденным приглядывать и за входом в кафе, и за собственным зонтиком, и не имевшим никакого представления о том, от какого из Пейтонов следует защищаться.
Однако наиболее существенной компонентой гения Пейтона являлось совсем другое. Это было его невероятное чувство равновесия, достойное разве что Летучего Валленды.
Это совершенное чувство равновесия обнаружилось сперва еще не в форме «Медведей» и даже не в форме крошечного колледжа города Джексон, где он впервые проявил свои потенциальные таланты. Впервые его можно было заметить во время показанной по национальному телевидению передаче «Поезд души», где юный Уолтер Пейтон, которого тогда называли «сладеньким», станцевал на руках под музыку какой-то модной тогда песни.
Начиная с самого колледжа, Пейтон побил больше рекордов, чем когда-либо показывали в «Поезде души». Этот 180-сантиметровый и 92-килограммовый богатырь, умевший ходить на руках и летать, пользуясь ногами, занес в книгу рекордов НКАА свой результат – 66 заносов и 464 очка.
Захудавшие «Медведи» настолько были лишены всякого таланта и перспективы, что к концу сезона 1974 года хозяева команды насчитали на стадионе всего 18802 болельщика при 36951 пустом месте и решили перевернуть всю землю, чтобы отыскать кирпич, на котором можно будет соорудить новое здание. И взяв в первом круге драфта 1975 года Пейтона, значившегося в списке четвертым, они такой кирпич отыскали. Первый год Пейтона был вовсе не плох по «медвежьим» стандартам, но результаты его едва ли могли бы стать основанием для легенды, так как он заработал 679 ярдов на 196 переносах при одной пропущенной игре, единственной, которую он пропустил за всю свою тринадцатилетнюю профессиональную карьеру.
Если кто-то и считал «Медведя» уснувшим, поскольку рева его более не было слышно, сезон 1976 года заставил одуматься. Ибо за тот сезон не блиставшее разнообразием нападение «Медведей» состояло из Пейтона, бегущего на правом краю, Пейтона, бегущего на левом краю, и Пейтона, бегущего по центру, и он самым милым образом набрал 1390 ярдов, 34 процента от общего результата «Медведей», став лучшим во всей Национальной футбольной конференции.
Но 1976 год был только намеком на грядущие события. Уже в 1977-м журнал «Спорт» написал: «О. Дж. Симпсон бегал мимо старушек в аэропортах, а Пейтон – это настоящий футбольный премьер».
Если у кого-то еще оставались сомнения в отношении того, что Пейтон, как было объявлено, действительно является «настоящим футбольным премьером» НФЛ, сомнениям этим было суждено рассеяться в десятой игре сезона 1977 года – в игре против «Викингов» Миннесоты и их хваленой обороны, «Сиреневых Людоедов», когда простуженный Пейтон рвал, таранил, мчался, набрав рекордные 275 ярдов в одной игре. После встречи защитник «Викингов» Карл Эллер наконец сумел остановить Пейтона, чтобы пожать ему руку, и совершил при этом то, чего защита Миннесоты так и не сумела сделать за всю игру.
Но остановить Пейтона не удавалось не только Эллеру и «Викингам». Похоже было, что командам-соперницам нужен какой-нибудь счетчик Гейгера, чтобы отыскать его, и сетка, чтобы остановить. «Я не знаю, есть ли способ остановить его», – жаловался тренер команды Грин-Бея Барт Старр, после того как переносной пожиратель по имени Пейтон сожрал его «Упаковщиков». Этого явным образом никто не мог сделать, так как Пейтон в среднем набирал по 1307 ярдов за сезон в первые три года своего выступления в НФЛ, показав высочайший результат во всей истории лиги, а потом 1000-ярдовые сезоны замелькали как дорожные знаки за окошком машины, добавив сперва 1395, а потом 1610 ярдов к растущей сумме, чего было более чем достаточно, чтобы войти в сборную НФЛ семидесятых годов.
Пейтон продолжал «бесчинствовать» на лужайке, совершая свои подвиги, казалось бы, в совершенно непринужденном стиле. Однако легендарная сила его ног не была даром одной лишь природы он работал над нею, и работал весьма усердно. Еще с детства, когда он бегал вверх и вниз по склонам холмов, чтобы укрепить ноги, его ежедневной целью являлась тренировка мышц ног и туловища. Он сам говорил, что «чем сильнее я становлюсь, тем больше могу пробежать ярдов по ходу игры. Это как бить молотом о молот рано или поздно на одном из них появится щербина». И щербину эту в игре обыкновенно обнаруживал не Пейтон. Добавим к этому железную руку, которая, как утверждал один из товарищей по команде, «подобно лишенной отдачи винтовке уложила наповал многих защитников», умение врезаться в таклера, пытающегося остановить его, и мы получим великолепно подогнанную голевую машину.
Но, честно говоря, Уолтер Пейтон был чем угодно, но только не машиной. Уже скупая недвижимость, он продолжал играть с увлеченностью ребенка на детской площадке. И такой и была для Пейтона эта игра – забавой, развлечением, возможностью упасть на землю и подняться с нее, с детским энтузиазмом оказаться в самой середине схватки. Этот энтузиазм был заметен, и когда в перерывах между таймами Пейтон руководил приветствиями стадиона, или когда испускал свой нечеловеческий вопль во время командных встреч. Или когда поваленный, он на дюйм проталкивал мяч вперед, – хитрость, с помощью которой он приплюсовал себе около 100 ярдов за всю карьеру. Или даже, как в детские дни, проходил на руках 50 ярдов вокруг футбольного поля.
На своем пути к рекорду всех времен по заносу Пейтон все время шлифовал свой шедевр, накладывал все новые и новые слои красок, перенося мяч над линейными, проталкивая под ними и обнося вокруг – сезон за сезоном одолевая более 1000 ярдов. И увлекая за собой «Медведей». В 1975 году ставки на команду, в которую он поступил, составляли 4 к 10, в 1985-м они были уже 15 к 1. А «Медведи» стали обладателями «Супер Чаши». Но если плоды победы достались «Медведям», слава ушла к Уолтеру Пейтону, атлету, исполнившему на футбольном поле наказ родителей, учивших его нехитрому принципу: «Что бы ты ни делал, старайся сделать свое дело лучше всех».
ШУГАР РЕЙ РОБИНСОН
(1921–1989)
К нему прилипло имя, впервые названное Джеком Кейси, который, увидев стройного молодого боксера на ринге зала «Салем Кресчент» в Нью-Йорке, обратился к менеджеру команды Джорджу Гейнфорду со словами: «Какого сладкого бойца ты нашел». «Сладкого как сахар», – проверещал Гейнфорд для потомства. Так появился на свет «Сахар» – Шугар, часть имени Рея Робинсона.
Вторая часть его имени – Робинсон также образовалась вполне честным образом. Или достаточно честным. Ибо в те дни, когда в полном расцвете были подпольные бои (производившиеся без лицензии в небольших клубах), этот молодой человек, обычно выступавший под собственным именем (Уолкер Смит) или звавшийся Смитти среди друзей, однажды взял взаймы любительскую карточку у приятеля, носившего имя Рей Робинсон, и, начиная с этого вечера, превратился в того Рея Робинсона, который станет «Величайшим фунт-за-фунт бойцом в истории бокса».
Робинсона нельзя определить одним словом. В боксе он был чем-то вроде Расемона – всякий видел в нем что-то особое. Он мог нанести нокаутирующий удар, отступая; на нем не было швов, не было дефектов; его левая, всегда находившаяся наготове, описывала удивительно чистые движения; ноги работали лучше, чем у кого-либо из выходивших в ту пору на ринг боксеров; скорость и точность удара не имели себе равных и так далее, и так далее. На ринге он был чародеем, и в те редкие мгновения, когда его величию бросали вызов или, хуже того, лохматили его старательно напомаженные волосы, он превращался в Хемингуэево «изящество в опасности».
В первых сорока боях Робинсон оставался непобедимым и даже не потерял практически ни одного очка до сорок первого поединка с Джейком Ламотта в Детройте, когда его прямой маршрут к величию был искривлен поражением в 10 раундах по решению судей. Это решение он заставит их изменить целых пять раз. Робинсон продолжил свой путь, став чемпионом во втором полусреднем и среднем весе, проиграв при этом из первых 123 своих боев лишь поединок с Ламотта, о котором уже упоминалось, но при этом одержав целых 78 побед нокаутом.
Однако если Робинсон представлял собой лишь шеллак на грубой шкуре спорта, боксом заправлял Международный комитет и группа личностей, для которых закон представлял только фигуру речи. И когда Робинсон отказался повиноваться их приказу проиграть Ламотта в шестом поединке, названном «Побоищем в День Святого Валетина» и навеки запечатленном в фильме под названием «Яростный Бык», ему пришлось уехать из Штатов и перенести свое дело в Европу. Сахарный Рей отправился на старый континент в первом классе, в сопровождении достойного его имени антуража, включая всего по паре, словно у Ноя – двух парикмахеров, двух шоферов и несколько пар прочих прислужников. На одной из остановок в своем турне он уступил титул чемпиона в среднем весе британцу Рэнди Терпину, чтобы отобрать назад три месяца спустя. Сахарный Рей еще три раза возвращал себе временно уступленный кому-нибудь титул.
Проиграв жаре и Джои Максиму в беспрецедентной попытке завоевать звание чемпиона среди полутяжеловесов за один вечер, который превратил его в побуревший кочан латука, Робинсон ушел из спорта в связи с отсутствием возможностей и противников. Но если прав Джон Апдайк, сказавший: «Отставка от дел чуточку подобна смерти», Робинсон, наверное, умирал тысячу раз, потому что он вернулся назад, чтобы оспорить свой титул у Бобо Олсона и провести классические по сценарию бои с Джином Фуллмером и Кармен Базилио на закате карьеры, доказывая этим, что великие спортсмены могут возвращаться вновь и вновь.
ДЖО ДИ МАГГИО
(1914–1999)
Джо Ди Маггио – на поле он был легок как сандвич с огурцом. Концентрируясь на каждом движении, Джо предпринимал осознанные действия с неосознанной – и необыкновенной – легкостью. Ничего надуманного, никакой игры на публику, представьте себе, только длинные скользящие шаги по середине зеленой лужайки, и вот мячик исчезает в его раскрытой перчатке. С битой в руках, по словам Боба Феллера, «лучшего, чем он, просто не существовало»: ноги широко расставлены, бита недалеко от плеча, сильные, быстрые запястья, замах, как из учебника, и безупречный удар, проносивший биту по безупречной плавной дуге. Кейси Стенгель, видевший всех, сказал: «Джо за всю карьеру ни разу не ошибся при ударе на базу. Лишь один раз он был выведен на дополнительную базу, и то благодаря судейской ошибке». Короче говоря, по словам того же Кейси: «Рядом с ним все прочие игроки казались водопроводчиками».
Однако если все мнения о мастерстве Ди Маггио сложить концом к концу, до вывода они все же не дотянутся. С одним-единственным исключением: его 56-игровая голевая серия, являющаяся одним из великих достижений бейсбола и личным памятником самому атлету.
Все началось в 1933-м, когда Винс Ди Маггио привел на просмотр к «Тюленям» из Сан-Франциско своего младшего брата. Этот «братец» настучал 0,340, совершил максимальное в лиге число пробежек – 169 и поставил рекорд Тихоокеанской Береговой лиги, добившись результата в 61-й кряду игре.
Три года спустя Ди Маггио перешел к «Нью-Йоркским Янки», которые лишь однажды выигрывали вымпел за последние семь лет. И он не просто перешел в эту команду, он сделал ее командой-победительницей, выведя «Янки» в мировую серию уже на первом году своих выступлений. Год спустя, в 1937-м, он набил 0,346 и возглавил список лиги по числу пробежек на базу, результативных пробежек и среднему числу удара. А «Янки» вновь выиграли мировую серию. В 1938-м он добился 0,324, а «Янки» опять оказались победителями мировой серии.
Нью-Йорк – такой город, который создает человеку репутацию выше самого из высоких небоскребов. К 1939 году популярность Джо вырвалась за пределы Нью-Йорка. Его классические черты, симпатичное лицо с римским носом появились на обложках нескольких национальных изданий, включая журнал «Лайф»; его имя замелькало в заголовках ежедневных газет; а его достижения сделались предметом пристального интереса любителей бейсбольных деликатесов.
Карта поездок команды начала совпадать с картой его турнирных достижений, и в 1939-м человек, которого спортивные обозреватели называли «Клиппером Янки», «Потрясающим Джо» или просто стариной «Джо Ди», возглавил список Американской лиги по бэттингу со средним показателем 0,381 и заслужил приз самого ценного игрока. И отнюдь не случайно «Янки» в четвертый раз победили в мировой серии за те четыре года, что он провел в команде.
«Янки» финишировали вторыми в 1940-м, но не по вине Ди Маггио, который победил в бэттинге второй раз со средним показателем 0,352. Однако 1940 год следует назвать годом подготовки Джо Ди Маггио к своему величайшему году – году, в котором он был результативен в 56 играх подряд, году, в котором его имя прочно заняло место в заголовках газет, гипнотизируя страну как ни один атлет, с тех пор как Бейб Рат совершил 60 пробежек на базу за четырнадцать лет до того.
Но если 1941 год был его годом, то 1949 год был годом его триумфа. В том году Ди Маггио, измученный колющей болью в пятке, в первых шестидесяти пяти играх сезона не участвовал. А потом, одним солнечным июньским утром, после двух с лишним проведенных в домашнем заточении месяцев за зализыванием болячек, Ди Маггио вдруг обнаружил, что боль, мешавшая ему сделать столь простое дело, как наступить на ногу, вдруг исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51