Они одной рукой рисовали план взятия телецентра, Кремля, ИТАР-ТАСС, военных объектов, другой рукой Руцкой выписывал в адрес Алексия II проникновенные строки: «Как верующий и как гражданин России, облечённый высокими полномочиями, заверяю Вас в том, что сделаю все возможное для преодоления кризиса мирными средствами…» И дальше: «…В моем лице Вы имеете безусловного сторонника в Ваших усилиях организовать посредническую встречу в Свято-Даниловом монастыре».
Вот и настал этот чёрный день, воскресенье, 3 октября 1993 года. Чёрный день в истории новой России.
Дневник президента
3 октября 1993 года
Утром я приехал на работу в Кремль. Хотя был выходной, в 10.00 собрал совещание с руководителями Кабинета министров. Обсуждали текущие дела. В этот день, 4 октября кончался срок ультиматума, в этот момент мы не стали обсуждать силовые варианты решения конфликта. По-прежнему надеялись на возобновление переговоров при посредничестве церкви и лично патриарха. Ещё рассчитывали на то, что, поскольку выборный процесс набирал скорость, становилось абсолютно ясно, что выборы в новый представительный орган России 12 декабря состоятся. Чтобы участвовать в них, чтобы остаться в политике, надо было выходить из Белого дома и начинать активно принимать участие в предвыборной борьбе. Иначе можно было опоздать.
После совещания, поработав с документами, я уехал домой. Проехал по спокойному Новому Арбату, посмотрел на окна здания парламента. Кто мог знать, что завтра Белый дом станет чёрным.
Дома все шло как обычно. Единственный день, когда я могу несколько часов побыть с семьёй, — воскресенье. Мы по традиции собрались все за обеденным столом. На душе было неспокойно, но, я уже говорил об этом, дома решительно прекращаю всякие разговоры о политике и текущем моменте. Хотя бы в эти редкие минуты пытаюсь побыть просто мужем, отцом, дедушкой.
В это воскресенье не удалось. По спецсвязи позвонил Михаил Барсуков и сообщил о резком обострении ситуации у Белого дома. Он докладывал подробности — о смятых кордонах милиции, о идущем в эти секунды штурме здания мэрии, о том, что кольца вокруг Белого дома больше не существует и все вооружённые формирования крупными отрядами грозят обрушиться на город. Я выслушал его, сердце в груди забухало, подумал про себя: Господи, неужели началось…
Они пошли на то, во что мы не верили до последнего, они преступили черту, которую русские люди никогда не должны были преступать. Они начали войну. Войну самую страшную. Гражданскую.
Потом было много разговоров, что президент растерялся. Что он потерял нити управления, что его просто никто не слушался. Терпеть не могу оправдываться, да и обижаться на эти упрёки, по крайней мере, глупо. Людям нужны внятные объяснения бездействия властей. Президент тем более отвечает за то, что в течение нескольких страшных часов москвичи не могли понять, будет их кто-то защищать от вооружённых бандитов или они останутся против фашистов с автоматами один на один.
Но не было у меня растерянности. Не было ни секунды замешательства или неуверенности. Сразу же после звонка Барсукова связался со своими помощниками для немедленной подготовки указа о введении чрезвычайного положения в Москве. В шесть часов вечера указ был подписан. Он давал дополнительные полномочия силовым структурам для прекращения бунта и кровопролития в городе. Сразу же позвонил Ерину и Грачеву. Беспокоился, что они, хоть теоретически и готовы к такому развитию ситуации, столкнувшись с нею реально, растеряются. Но первые доклады министров были спокойными, паники я не почувствовал.
Ерин в нескольких словах доложил, как шла организованная атака на его людей, как под натиском вооружённой толпы милиция вынуждена была отступить, где-то и разбежаться. Он с плохо скрываемым волнением рассказывал, как сотрудников милиции, которым все время строго говорили: на провокации не реагировать — да они и заступали на дежурство без боевого оружия, — избивали, издевались над ними, срывали с них форму, шинели.
Договорились, что теперь милиция будет действовать решительно, при необходимости пуская в ход боевое оружие. После того, что случилось — никаких компромиссов, никаких переговоров. Все бандиты должны быть схвачены, все организаторы вооружённого бунта — арестованы. Грачев сообщил, что войска в любую минуту готовы прийти на помощь милиции, что он уже переговорил с рядом командующих, командиров полков и дивизий. В полной боевой готовности соединения готовы войти в Москву, чтобы защитить законную власть.
Опять созвонился с Барсуковым. Попросил его прислать в Барвиху вертолёт. На всякий случай. На машине до работы двадцать минут. Но если бандиты перекроют центр, проезды к Кремлю, я не хотел в такой ситуации остаться в буквальном смысле без рычагов управления, без Кремля. Через полчаса раздался гул вертолётов, машины прилетели из Внукова.
Я в тот момент ещё не думал, что мне действительно придётся лететь на вертолёте. Но позвонили Черномырдин, Ерин, Грачев, затем ещё раз позвонили мне Барсуков и Коржаков, которые в тот момент уже находились в Кремле. Последняя информация была удручающая: боевики ведут штурм «Останкина». Там идёт бой. В любой момент трансляция передач может прерваться.
Посоветовался с Коржаковым, как мне лучше ехать, решили, что на вертолёте будет быстрее. К этому часу к Кремлю можно было добраться уже только в длинный объезд, Новый Арбат полностью блокировали защитники Белого дома. Я пошёл к вертолёту. Жена, дочери провожали меня, как будто я уходил на войну. Впрочем, так и было. Я улетал на гражданскую.
Чтобы нас капитально не грохнули «стингером» или чем-то в этом роде, мы сделали небольшой крюк, и в 19.15 вертолёты приземлились на Ивановской площади в Кремле. Опять доклады, опять переговоры с премьером, силовыми министрами. Грачев сообщает, что дал команду воинским частям идти в Москву.
А в 20 часов я стал свидетелем той же жуткой картины, что и вся страна. Первый канал «Останкина», третий и четвёртый прекратили трансляцию. На экранах телевизоров появился взволнованный диктор российского телевидения Виктор Виноградов, который сообщил, что программа «Вести» ведёт трансляцию из резервной студии, вне «Останкина», а там, на улице Королева, идёт бой…
Далее рассказываю буквально по минутам, чтобы и сами мы, и будущие историки смогли понять, что же случилось в эти часы в Москве.
Я снова, видимо, уже в третий раз за этот вечер, созвонился с Грачевым. Павел Сергеевич сказал, что в Москву входят войска, они будут направлены на защиту стратегически важных объектов, а также на помощь телецентру «Останкино». Я спросил, через сколько они будут. Он твёрдо ответил, что в самое ближайшее время они войдут в город.
Я позвонил Ерину, сказал, что его ребятам надо продержаться совсем немного, скоро подойдёт подмога. В это время подразделение «Витязь» дивизии Дзержинского вело оборону технического центра «Останкина». Боевики, в арсенале которых были гранатомёты, бронетранспортёры, уже захватили первый этаж здания и рвались к аппаратным. Оттуда они собирались сразу же выйти в эфир.
В Белом доме Хасбулатов объявил возбуждённым от крови народным депутатам, что «Останкино» уже взято. В ближайшее время, сообщил он, будет взят Кремль. Это известие было встречено аплодисментами, топотом, криками «ура». Маячившая где-то вдалеке иллюзорная мечта стать хозяевами Кремля неожиданно приняла ясные очертания. Им показалось, что ещё совсем чуть-чуть, и Москва ляжет к их ногам.
Примерно к этому же моменту в здание ИТАР-ТАСС ворвалась ещё одна группа, вооружённая до зубов. Боевики сообщили, что они сторонники нового президента Руцкого, и потребовали по каналам ТАСС сообщить всему миру о смене власти в России. При этом коллегия ИТАР-ТАСС, все его сотрудники, генеральный директор Виталий Игнатенко повели себя достойно, мужественно. Находясь под дулом автоматов, они отказались выполнять требования бандитов.
Я получал эту информацию отовсюду и понял со всей очевидностью, что судьба страны повисла на волоске. Армия ещё не вошла в Москву — не хотела или не успела? — а милиция, которую в течение почти двух недель насиловали требованиями не применять оружия, оказалась не в состоянии дать отпор не просто орущим или грозящим гражданам, а настоящим профессиональным убийцам, боевым офицерам, умеющим и любящим воевать.
К этому моменту я внутренне для себя уже понял, что штурма Белого дома не избежать. Ещё раз созвонился со всеми, кто может быть задействован в операции, — Ериным, Грачевым, Барсуковым, попросил их подготовить силы к возможному штурму.
Мой помощник по иностранным делам Дмитрий Рюриков сообщил о том, что к нему сейчас поступает информация со всего мира. В считанные минуты правительства большинства цивилизованных государств успели сориентироваться в ситуации и твёрдо,
однозначно выступили в поддержку законной президентской власти в России.
Ещё раз позвонил Грачеву. Он сообщил, что войска уже в Москве, двигаются по Ленинскому проспекту, Ярославскому, другим шоссе Москвы. Что здание Министерства обороны полностью блокировано бронетранспортёрами, к «Останкину» сейчас подойдут мощные подразделения армии. Вот-вот телецентр будет полностью освобождён.
Я прошу созвониться с дежурным ГАИ по Москве, чтобы он уточнил, на каком километре от «Останкина» находятся боевые части. Через несколько минут звонит начальник ГАИ России генерал Фёдоров. Он сообщает, что никаких войск в Москве нет. Все они остановились в районе Московской кольцевой дороги. Хотелось грохнуть кулаком по столу и крикнуть ему: как остановились, они же должны быть рядом с телецентром! Но при чем тут начальник ГАИ?
Периодически я уходил в комнату отдыха. Там был включён телевизор. Российский канал, единственная работающая программа, спасал Москву и Россию. Политики, артисты, бизнесмены, писатели — все, кому в эти минуты была дорога страна, каким-то образом узнавали, откуда идёт трансляция второго телеканала, приезжали на студию и призывали россиян встать на защиту демократии, свободы. Я на всю жизнь запомню потрясённую, но при этом твёрдую, мужественную Лию Ахеджакову. До сих пор её взволнованное лицо, хрупкий, срывающийся голос не выходят у меня из памяти. Обратился к согражданам Егор Гайдар. Он призвал всех москвичей выйти к зданию Моссовета. Потом его за это упрекали. Зачем, мол, было безоружных, незащищённых людей вести против вооружённых боевиков. Но его призыв сыграл свою роль. Выступил Виктор Черномырдин. Премьер-министр твёрдо сказал, что демократия, законная власть в стране будет защищена.
Я видел, что примерно часовая информационная растерянность преодолена. Отключение четырех каналов, и к тому же основной — первой программы, ощущалось как катастрофа. Я не знаю, правильно ли поступило руководство «Останкина», принимая такое решение. Одни специалисты говорят, что была опасность захвата прямого эфира, другие — что существующие степени защиты технически не давали возможности нападавшим на «Останкино» выйти в эфир даже при работающих каналах. Дело не в этом. Ещё раз повторюсь: отключение государственного телевидения воспринималось огромной частью населения как катастрофа. И я испытал в тот момент нечто вроде нокдауна. Но после того, как активно, при этом очень эмоционально (так искусственно сыграть было бы невозможно) заработал российский канал, все резко переменилось. У большинства людей растерянность прошла. Это был очень важный перелом.
Многие из тех, кто появлялся на экране, возмущались, почему молчит Ельцин, напрямую требовали, чтобы сказал своё слово президент.
Но в тот момент мне пришлось решать более существенную задачу. К сожалению, не до выступления было. Я старался вывести из состояния стресса, паралича своих боевых генералов. Я видел, что армия, несмотря на все заверения министра обороны, по каким-то причинам не в состоянии немедленно включиться в защиту Москвы. А сил Министерства внутренних дел оказалось недостаточно для того, чтобы вести в столице боевые действия с вооружёнными до зубов боевиками.
Я созвонился с Брагиным. В «Останкине» по-прежнему шёл бой. Ещё раз связался с Черномырдиным, Грачевым, Ериным. Грачев сообщил, что в Министерстве обороны начинается заседание коллегии. Я попросил Черномырдина, чтобы он вёл это заседание. Сказал, что в ближайшее время прибуду туда и я.
Итак, к полтретьего ночи я имел следующую картину. Бой, который продолжал идти в «Останкине», прямо в здании телецентра. Милиция, от которой требовали не ввязываться в столкновения и которая после первого же нападения ушла, оставив город на растерзание вооружённым бандитам. И армия, численность которой составляет два с половиной миллиона человек, но в которой не нашлось и тысячи бойцов, хотя бы одного полка, чтобы оказаться сейчас в Москве и выступить на защиту города.
Картина была, мягко говоря, безрадостная. Но, как ни странно, именно в эти минуты у меня не было ни малейшего сомнения в том, что и милиция и, в ближайшие часы, армия полностью возьмут контроль над вооружёнными группировками, мечущимися по городу. Несколько человек постоянно общались в эти ночные часы со мной. Наверное, пройдёт время, и они напишут воспоминания об этих тревожных мгновениях. Они смогут подтвердить: в этот момент я был уверен, что 4 октября — последний день гражданской войны в истории России.
Я вызвал машину, оделся и поехал в Министерство обороны. От Кремля до штаба МО, около Арбата, пять минут. Немного времени, но мне было вполне достаточно, чтобы понять, что же на самом деле случилось у Грачева. Почему войска, которые, по его словам, уже почти два часа как должны были освободить «Останкино», блокировать Белый дом, подготовиться к штурму, на самом деле в Москву так ещё и не вступили.
Все — и я, президент, и он, министр обороны, и правительство, и общество наше, — все мы оказались заложниками красивой формулы: армия вне политики. И гордились этим глубоко демократическим лозунгом. А теперь, когда призвали армию защитить общество от фашистов и уголовников, удивляемся: а что это армия так неохотно реагирует?.. Отчего это она так плохо слушается? Её рвали на части, каждый тянул в свою сторону. Хорошо хотя бы и то, что не нашёлся какой-нибудь сумасшедший полковник, который вполне мог бы поднять эскадрилью с бомбардировщиками и полететь на Москву, защищать своего друга боевого генерала Руцкого. Этого, слава Богу, не произошло, думал я. И не надо сейчас кричать, требовать чего-то, не надо устраивать истерик. Напротив, надо поддержать их, надо, чтобы они увидели, что президент спокоен, уверен и в себе, и в армии.
…В это время бронетранспортёры, перегородившие проезд к зданию Министерства обороны, отползали от проходов, давая моему «ЗИЛу» возможность вкатить во дворик. Поднялся наверх. Там уже шло заседание коллегии, во главе стола сидел Виктор Черномырдин. Когда я вошёл, все замолчали, посмотрели на меня. Я сел чуть в стороне, попросив продолжить обсуждение.
Кто-то из командующих докладывал, что часть войск сейчас занята на сельхозработах в Подмосковье, после 21 сентября, посоветовавшись с Лужковым, решили их с полей не снимать. Вообще, должен сказать, вид у генералов был сумрачный, виноватый. И они, видимо, чувствовали несуразность ситуации: законная власть висит на волоске, а армия не может защитить её — кто на картошке находится, кто воевать не хочет…
Стали обсуждать вопрос о взятии Белого дома. Всем ясно было, что этот основной очаг разжигания войны должен быть локализован. Черномырдин спрашивает: «Так какие будут предложения?» В ответ тяжёлая, мрачная тишина.
Неожиданно для меня попросил слова начальник охраны Коржаков. Он сказал, что, поскольку в августе 91-го ему и нескольким его сотрудникам пришлось вплотную заниматься обороной Белого дома, естественно, все варианты захвата здания рассматривались. Штурм мог начаться и со стороны подземных коммуникаций, и с крыши и т.д. Он попросил, чтобы дали слово его офицеру из главного управления охраны, у которого есть конкретный план взятия Белого дома.
Черномырдин спросил, нет ли возражений, и после этого Коржаков пригласил в зал заседаний седого военного, который представился капитаном первого ранга Захаровым. Видимо, от такого обилия звёзд, генеральских погон он поначалу смутился, голос его слегка срывался. Но потом он заговорил уверенно. Захаров сказал, что предлагает сначала использовать танки, десять машин, которые должны будут подойти к Белому дому с двух сторон: пять расположатся у парка имени Павлика Морозова и ещё пять со стороны
Новоарбатского моста. Несколько выстрелов по верхним этажам подействуют на боевиков из Белого дома парализующе. Затем должны пойти десантные войска, которые создадут прикрытие для спецподразделений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51