Похоже, эта девица готова свихнуться при первом же случайном упоминании чего-то, связанного с деторождением.
«Нет, я никогда не была такой дерганой, ожидая окончания своего Полугодия. Даже зная, как пришлось Рэй поступить со своей Маргарет, когда она…»
Внезапно, полностью осознав, как сильно страх, испытываемый Дассой, изувечил эту вполне здоровую юную женщину, Бекка почувствовала, что ее страх исчез почти бесследно.
«О гордыня, гордыня!» — Голос Хэтти, может, и был прав, но гордость не казалась Бекке сейчас такой уж плохой штукой; ни в коем случае, если она позволила Бекке перестать ныть и придала ей решимость добраться до истины. Даже мысль о том, что сделает с ней па, когда она вернется домой, утратила прежнюю силу. И слезы высохли.
— Дасса, если никто ничего не знал тогда, значит, они должны все знать теперь. Такие вещи долго в секрете не хранятся. Женщины после ужина любят потрепать языками. Каким образом у мисс Линн на коленях оказался новый ребенок?
Кожа Дассы даже на ощупь стала ледяной. Говорить она не хотела.
Гнев выжег из Бекки последние остатки страха. Тут пахло похуже, чем воняет застарелая моча, и она должна узнать — чем именно, даже если признание придется вытягивать из Дассы силой.
— Ты не хуже меня знаешь, что мисс Линн сейчас не в состоянии доехать верхом до холма. Так скоро после родов это невозможно.
— Отец об этом даже слышать не захотел бы. — В голосе Дассы звучали тоска и бесконечная усталость.
— И никто из ваших женщин по собственной воле без причины не отправился бы на холм. Даже за ребенком, не имея на то разрешения твоего па, готова спорить на что угодно. Но в поле можно услышать крики, доносящиеся с холма. Именно поэтому это место и было выбрано. Я слыхала разговоры, что вести с него доносятся до четырех крупных хуторов, а иногда еще и до двух меньших, если ветер дует в их сторону. Но этот крик, который я слышала, могли уловить только ваши мужчины. Никаких девушек в полях, мимо которых мы проходили, я не видела.
— Отец не позволяет нам выходить в поле, когда праздник Окончания Жатвы уже так близок. — Слова шли медленно, с трудом, как на исповеди. — Наши родственницы — те, что постарше, — слишком взвинчены мыслями о том, что с ними может случиться на празднике. Отец говорит, что надо избегать соблазнов. В прошлом году ему ведь пришлось разделаться с Джубалом.
— Разделаться?
Слабенький, как у птички, голосок стал совсем неслышным:
— Убил его.
— Ты хочешь сказать, что Джубал отделился? — Бекка мягко напомнила Дассе о том, как следует говорить о подобных вещах, соблюдая правила приличия.
— Я хочу сказать, что он убил его! — крик Дассы вылетел из тьмы с силой оплеухи. Она резко оттолкнула Бекку. — Убил перед всем хутором. Он велел связать Джубалу руки, чтоб тот не мог сопротивляться, а затем стал бороться с ним до смерти, делая вид, что это честный бой. Честный! Отец убил Джубала и заставил нас всех смотреть на это — всех, даже самых маленьких, чтоб лучше запомнили.
— Но… но ведь это такой страшный грех, что… — Бекка спохватилась и умолкла. Существовало лишь одно оправдание убийства ценного работника и сына, превращавшее грех в святую обязанность. Дасса тоже это знала и вполне поняла смысл невысказанного Беккой вопроса.
— Моя младшая сестренка. — Ее голос снова стал тих и спокоен. — Джейл. Отец действовал по справедливости, но зачем ему понадобилось, чтоб мы все были свидетелями… Крошка Джейл. Она еще даже Перемену не прошла.
Это было отвратительно, но Бекка чувствовала, что в этой истории есть еще что-то очень постыдное. Она рискнула:
— А Джубал был еще и ее братом? Не просто родичем?
— Ее и моим. Его это не остановило.
— Мария Блаженная! — Кислый привкус омерзения изо рта переместился в желудок, но Бекка подавила его. Она не должна позволить этим рассказам о гнусной жестокости встать между собой и тем, что она хочет узнать. Бекка сжала зубы и заставила себя успокоиться, прежде чем повернуть разговор на ту тему, которая ее интересовала.
— Кто-то же принес мисс Линн ребенка. Кто?
Молчание.
— Кто это сделал, Дасса? — Бекка шарила в темноте, пока не наткнулась на запястье девушки, и сжала его изо всех сил. Жестко и угрожающе она шепнула: — Младенец сам по себе не мог добраться до этого дома. Иначе твой папаша разослал бы по всему Имению пеших и конных гонцов, чтоб раззвонить о таком чуде. Он же известный мастер выставлять себя напоказ. Истинное же свое лицо он предпочитает прятать за мешком дерьма. — Бекка говорила серьезно, совсем как взрослая, а на самом деле повторяла как попугай подслушанные ею сплетни о поведении Захарии. — Если ты не скажешь мне, то, вернувшись домой, я расскажу моему па все о Джубале и Джейл и других твоих родичах. Вести о таких вещах распространяются мгновенно. Я хорошо знаю характер моего па (что было ложью чистейшей воды) и готова спорить, что, услышав об этом, он запретит своим сыновьям уходить в приймаки в Миролюбие.
— Это нечестно! — зарыдала Дасса. — Я не хотела рассказывать тебе об этом! Я только хотела заставить тебя перестать плакать, чтоб ты не разбудила отца и тех, кто будет провожать тебя домой.
Бекка не обратила на горе Дассы ни малейшего внимания и продолжала гнуть свое:
— Кто это сделал, Дасса? Кто принес ей ребеночка, кто знал, что она сидит с ним, кто не предупредил нас об этом? Иначе я всем расскажу, почему твой отец убил Джубала!
— Это отец! — взвизгнула Дасса. — Отец и Адонайя сделали это вдвоем, они и привезли ребеночка домой.
— Адонайя? Кто такой?..
Из темноты взметнулась рука, нанесшая Бекке сильнейший удар по голове. Умышленно ли нанесла Дасса удар такой силы или нет, значения не имело. Вполне возможно, что девушка из Миролюбия просто искала рукой опору, чтобы вскочить на ноги и, уклоняясь от расспросов Бекки, выбежать из комнаты. Сам удар хоть и был силен, но особых бед не вызвал бы. Хуже было то, что, получив его, Бекка, сидевшая на корточках, потеряла равновесие, ударилась о стену, а затем упала на пол лицом вперед. Она вытянула руки, чтоб смягчить падение, но без толку. Ее подбородок проехался по полу, пока она с силой не ударилась головой о какую-то мебель, почти невидимую в темноте. Бекка врезалась виском в массивный деревянный выступ — вернее всего в резную ножку. В глазах у нее мелькнули серые и красные пятна, которые тут же исчезли в густой мгле. Где-то за спиной она услышала моментально оборвавшийся голос Дассы, звавший ее по имени.
— Ну вот, — говорила мисс Линн, снимая нагревшуюся мокрую тряпочку со лба Бекки и заменяя ее новой, холодной. — Надеюсь, ты теперь довольна. Разговоров о возвращении домой сегодня и быть не может. Я еще никогда не видела Захарию столь обескураженным. Он терпеть не может, чтобы его планы нарушались, да еще по вине глупой девчонки, которая вздумала играть в жмурки с ножкой от бюро!
Бекка зажмурилась, услышав такой любимый ею добродушный смешок мисс Линн. Она же потеряла всякую надежду когда-нибудь снова услышать его! Она попробовала было сесть и что-то сказать, но травница обеими руками придавила ее плечи и голову к чудесно пахнущей, набитой свежим сеном подушке.
— Лежи и молчи. Я проверила твое зрение. Зрачки свидетельствуют, что все в порядке, можешь не беспокоиться. Лежишь ты в моей собственной постели, но я прошу тебя отнестись к этой чести по-простому и не доставлять мне лишних хлопот. — Прежняя шутливая манера речи мисс Линн вернулась. Должно быть, на лице Бекки отразилось невероятное изумление, а потому мисс Линн добавила: — Я искренне сожалею о том, что произошло, детка. Дасса прибежала и объяснила, что никто, кто должен был… Словом, что вы не знали. Этой бедняжке понадобилось собрать все силенки своей души, чтоб заговорить об этом. Бедная девочка, мы все вздохнем спокойнее, когда ее Полугодие завершится. Теперь осталось всего два месяца.
Бекка сняла тряпочку со лба, поморщившись, когда та коснулась самого больного места. Она не смогла противиться желанию выяснить, глубока ли ее рана. Ее тонкие пальцы коснулись ватной подушечки, наложенной чуть выше левой скулы.
— Перестань валять дурака с этим компрессом, девочка! Только мазь, которую я наложила, и удерживает ватку на месте. Ничего, кроме здоровенной шишки да маленькой царапины, там нет. Все это быстро заживет, когда через несколько дней ты снимешь повязку и дашь свежему воздуху завершить дело. А сейчас моя мазь из окопника уже начала оказывать свое лечебное действие. Но, конечно, придется тебе походить с солидным синяком. — Мисс Линн прищелкнула языком. — Так что лучше помолись, чтоб все прошло к празднику Окончания Жатвы.
— А я не стала бы возражать, если б синяки остались подольше, — буркнула Бекка. Перед ней промелькнуло лицо Джеми. — Я еще не готова к обручению. Не хочу я ехать на праздник Окончания Жатвы!
— Вот как? — Мисс Линн бросила на нее озорной взгляд. — И кто же он?
— Кто?
— Разумеется, не родич, это-то ясно, но ведь немало младенцев было принесено в Праведный Путь с холма. Время-то бежит, и кто может отличить родившихся на хуторе от тех, кого туда принесли? — Улыбка предназначалась для Бекки, но девушка знала, о чем сейчас думает травница. — Со мной можно поделиться. Я не умею читать мысли, но твое личико так красноречиво, что не надо обладать этой способностью, чтобы понять: ты мечтаешь о юноше. Говори же. Я храню больше секретов, чем ты услышишь за всю жизнь.
— Джеми. — Ах, как радостно было произнести вслух это имя! Будто в комнату больного впустили свежий воздух.
— Ага, — откликнулась травница. — Он красивый мальчик. И умен к тому же. Достаточно умен, чтоб держаться ниже травы, тише воды, пока не окрепнет настолько, чтоб бросить вызов. Может, через год, а?
— Возможно. — У Бекки вдруг возникло ощущение, что чья-то огромная, холодная и темная рука нависла над ней. Говорить о юноше, который готовится к вызову, значило испытывать судьбу. Ей не хотелось думать о своем Джеми, сражающемся с каким-то безликим альфом за первенство на неизвестном далеком хуторе. Она знала, что эта борьба или превратит в реальность все их общие мечты, или покончит с ними, а потому с дрожью отшатнулась от этого видения. Она еще никогда не видела настоящего боя; вызовы, брошенные ее па, относились к тому времени, когда она была еще слишком мала, чтобы присутствовать на схватках. Но слухи о них доходили и до нее. Ведь слухами земля полнится.
Непереносимо больно было думать о Джеми, втянутом в смертельную схватку, гибнущем в случае проигрыша и превращающегося в убийцу при выигрыше.
— Мисс Линн… Я о том, что случилось, когда мы пришли навестить вас…
— Я же приказала тебе молчать! — След былого безумия снова возник в словах мисс Линн. В ее глазах блеснул тот же дикий огонь сумасшествия, который до смерти напугал Бекку в той залитой закатным светом комнате. Потом травница сказала уже более спокойно: — Я уже поговорила с Захарией, детка. Он не виноват. Он сознался, что велел Адонайе предупредить вас, но у этого парня голова была забита другими делами. Да и вообще в его черепушке не так уж много свободного места. Его уже наказали, чтоб в другой раз не забывал. Никто не собирается скакать к твоему па и что-то сообщать ему. Все улажено, все забыто. Ну а теперь не пора ли тебе отдохнуть?
Бекка хотела было что-то добавить, но взгляд травницы заставил ее превратить вертевшиеся на языке слова в глубокий вздох. Она поудобнее улеглась на подушке и вытянулась, с радостью отдаваясь еще никогда не испытанному ощущению мягкого и пышного матраса. Простыни пахли сладким клевером — надо думать, одной из добавок мисс Линн к воде для полоскания белья. Под простыней и одеялом на Бекке не было ничего, кроме сорочки. Она закрыла глаза и попыталась вообразить себя лежащей на поле среди колосистой ржи во время короткого перерыва в работе, когда можно так сладко вздремнуть несколько минуток.
Ей привиделось, как раздвигаются стебли, как над ней склоняется лицо Джеми, как в его голосе звучит музыка ее имени, как теплы его руки, как пахнет его тело…
Плач ребенка прогнал сон. Бекка вскочила, крича:
— Господи! На помощь!
— Ш-ш-ш, детка! — Сидя на стуле, придвинутом к кровати, мисс Линн шепотом призвала Бекку к молчанию. — Это всего лишь Иессей, которому захотелось молочка.
Ребенок снова лежал у нее на коленях, заходясь в яростном крике оттого, что его желание не было исполнено без промедления. По его виду и громкости крика было ясно, что на свет появился тиран и повелитель, начисто уже забывший страшные часы бессилия, проведенные на холме.
«Да и вспомнит ли он их когда-нибудь? Вспомнит ли он, когда вырастет, как вплотную приблизился к смерти? Изменит ли это хоть что-то в его отношении к собственным детям, если он поднимется достаточно высоко, чтоб получить право их иметь?»
Голова Бекки шла кругом от этих вопросов, не имевших ответа. Она снова откинулась на подушку и дала отдых и уму, и слипающимся глазам.
А мисс Линн с любовью рассматривала крошечное бурое личико, красноватое сморщенное тельце и крепко сжатые, дрожащие от гнева кулачки. Она распустила тугой детский свивальник, обнажив кривоватые ножки новорожденного и малюсенький знак его пола, затем подняла дитя к своей обнаженной груди. Темная головка, покрытая густой порослью волос, жадно приникла к ней.
— Ну разве он не прелесть? — Мисс Линн просто думала вслух. — Не каждая женщина способна родить такого силача. Да простит Бог мою гордыню, но я никак не могу ее побороть.
«Из-за рождения этого ребенка? Да она, наверное, грезит! — Бекка дала своему Червю свободу, она слишком устала, чтобы бороться с нечистыми мыслями, которые это порождение Сатаны насаждало в ее мозгу. — Разве нормальный человек может поверить, что ребенок, который выглядит так, как этот, родился от такой матери, как мисс Линн, и от такого отца, как Захария? Дитя, что умерло на холме, — ее настоящее дитя… Сходство с матерью было такое сильное, что ошибиться невозможно, несмотря на то, что девочка была новорожденной и к тому же мертвой. Но Миролюбию нужны сыновья, а другие хутора тоже не нуждались в девочках, вот почему эта и превратилась в кости… Женское счастье недолговечно».
А скоро все станут толковать о маленьком Иессее точно так же, как сейчас говорила о нем мисс Линн; будто он родился в Миролюбии, а не был принесен сюда с холма. История его рождения будет повторяться устами старух, которые все еще жаждут внимания или нуждаются в союзниках, способных клятвенно подтвердить их полезность в дни Чистки. Они заявят, что были свидетельницами того, как мисс Линн родила этого малыша из своего чрева, и будут так часто повторять эту историю, что даже знающие правду в конце концов забудут о ней. Без сомнения, между хуторскими старухами и молодыми матерями, чьих детей отнесли на холм, а оттуда принесли других младенцев, возникают весьма прочные связи.
«Мальчика вместо девочки, девочку вместо мальчика, а иногда кто-то остается на холме, и вместо него никого не приносят. Иногда же все происходит иначе — приносят ребенка, чтобы скрыть бесплодие чрева женщины или пустоту колыбели у очага, которые Господин наш Царь опустошил по каким-то своим предначертаниям. И все это для блага хутора! А кто решает, в чем заключается это самое благо?»
Зах избаловал меня, как-то сказала мисс Линн. Но не настолько, чтоб разрешить ей оставить при себе здоровую девочку, которую она родила, поскольку у Миролюбия избыток девчонок. Бекка, казалось, собственными глазами видела хитрое лицо Заха, уносящего на холм новорожденную, видела его всегдашний расчетливый взгляд, сопоставляющий жизнь этого ребенка с тем, как Зах представляет себе будущее. Точно так же торговцы из Коопа соотносят цену на свои товары с ценой зерна, и никакие посторонние обстоятельства в расчет при этом не принимаются.
«А разве твой па чем-то отличается от него? — радостно взвыл Червь, хотя его девичьи груди все еще лоснились от крови. — Скольких младенцев отнес он, идя по той же тропе? Твоя собственная мать носит в себе плод, не зная, есть ли в Праведном Пути место для сынов или дочерей».
«Уходи, — сказала Бекка Червю, засевшему в ее уме. — Оставь меня в покое. Мы делаем то, что должны делать. Тяжело быть женщиной, но еще тяжелее быть мужчиной. А всего тяжелее быть альфом фермы. Он один в ответе за голодные рты, за пустые животы, которые надо наполнить, за будущее вообще. Никто не может помочь па в том, что ему приходится делать».
«Опять повторяешь как попугай, — издевался Червь. — Разве твой па когда-нибудь спрашивал совета? Или просил разделить с ним ношу? Разделить власть? Да он просто не потерпел бы этого! Разве кто-нибудь видел доказательства того, что ты говоришь правду? Кто…» — Но Бекка уже спала.
На этот раз она проснулась от голоса мисс Линн.
— Уходи прочь, Адонайя! Она нуждается в отдыхе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
«Нет, я никогда не была такой дерганой, ожидая окончания своего Полугодия. Даже зная, как пришлось Рэй поступить со своей Маргарет, когда она…»
Внезапно, полностью осознав, как сильно страх, испытываемый Дассой, изувечил эту вполне здоровую юную женщину, Бекка почувствовала, что ее страх исчез почти бесследно.
«О гордыня, гордыня!» — Голос Хэтти, может, и был прав, но гордость не казалась Бекке сейчас такой уж плохой штукой; ни в коем случае, если она позволила Бекке перестать ныть и придала ей решимость добраться до истины. Даже мысль о том, что сделает с ней па, когда она вернется домой, утратила прежнюю силу. И слезы высохли.
— Дасса, если никто ничего не знал тогда, значит, они должны все знать теперь. Такие вещи долго в секрете не хранятся. Женщины после ужина любят потрепать языками. Каким образом у мисс Линн на коленях оказался новый ребенок?
Кожа Дассы даже на ощупь стала ледяной. Говорить она не хотела.
Гнев выжег из Бекки последние остатки страха. Тут пахло похуже, чем воняет застарелая моча, и она должна узнать — чем именно, даже если признание придется вытягивать из Дассы силой.
— Ты не хуже меня знаешь, что мисс Линн сейчас не в состоянии доехать верхом до холма. Так скоро после родов это невозможно.
— Отец об этом даже слышать не захотел бы. — В голосе Дассы звучали тоска и бесконечная усталость.
— И никто из ваших женщин по собственной воле без причины не отправился бы на холм. Даже за ребенком, не имея на то разрешения твоего па, готова спорить на что угодно. Но в поле можно услышать крики, доносящиеся с холма. Именно поэтому это место и было выбрано. Я слыхала разговоры, что вести с него доносятся до четырех крупных хуторов, а иногда еще и до двух меньших, если ветер дует в их сторону. Но этот крик, который я слышала, могли уловить только ваши мужчины. Никаких девушек в полях, мимо которых мы проходили, я не видела.
— Отец не позволяет нам выходить в поле, когда праздник Окончания Жатвы уже так близок. — Слова шли медленно, с трудом, как на исповеди. — Наши родственницы — те, что постарше, — слишком взвинчены мыслями о том, что с ними может случиться на празднике. Отец говорит, что надо избегать соблазнов. В прошлом году ему ведь пришлось разделаться с Джубалом.
— Разделаться?
Слабенький, как у птички, голосок стал совсем неслышным:
— Убил его.
— Ты хочешь сказать, что Джубал отделился? — Бекка мягко напомнила Дассе о том, как следует говорить о подобных вещах, соблюдая правила приличия.
— Я хочу сказать, что он убил его! — крик Дассы вылетел из тьмы с силой оплеухи. Она резко оттолкнула Бекку. — Убил перед всем хутором. Он велел связать Джубалу руки, чтоб тот не мог сопротивляться, а затем стал бороться с ним до смерти, делая вид, что это честный бой. Честный! Отец убил Джубала и заставил нас всех смотреть на это — всех, даже самых маленьких, чтоб лучше запомнили.
— Но… но ведь это такой страшный грех, что… — Бекка спохватилась и умолкла. Существовало лишь одно оправдание убийства ценного работника и сына, превращавшее грех в святую обязанность. Дасса тоже это знала и вполне поняла смысл невысказанного Беккой вопроса.
— Моя младшая сестренка. — Ее голос снова стал тих и спокоен. — Джейл. Отец действовал по справедливости, но зачем ему понадобилось, чтоб мы все были свидетелями… Крошка Джейл. Она еще даже Перемену не прошла.
Это было отвратительно, но Бекка чувствовала, что в этой истории есть еще что-то очень постыдное. Она рискнула:
— А Джубал был еще и ее братом? Не просто родичем?
— Ее и моим. Его это не остановило.
— Мария Блаженная! — Кислый привкус омерзения изо рта переместился в желудок, но Бекка подавила его. Она не должна позволить этим рассказам о гнусной жестокости встать между собой и тем, что она хочет узнать. Бекка сжала зубы и заставила себя успокоиться, прежде чем повернуть разговор на ту тему, которая ее интересовала.
— Кто-то же принес мисс Линн ребенка. Кто?
Молчание.
— Кто это сделал, Дасса? — Бекка шарила в темноте, пока не наткнулась на запястье девушки, и сжала его изо всех сил. Жестко и угрожающе она шепнула: — Младенец сам по себе не мог добраться до этого дома. Иначе твой папаша разослал бы по всему Имению пеших и конных гонцов, чтоб раззвонить о таком чуде. Он же известный мастер выставлять себя напоказ. Истинное же свое лицо он предпочитает прятать за мешком дерьма. — Бекка говорила серьезно, совсем как взрослая, а на самом деле повторяла как попугай подслушанные ею сплетни о поведении Захарии. — Если ты не скажешь мне, то, вернувшись домой, я расскажу моему па все о Джубале и Джейл и других твоих родичах. Вести о таких вещах распространяются мгновенно. Я хорошо знаю характер моего па (что было ложью чистейшей воды) и готова спорить, что, услышав об этом, он запретит своим сыновьям уходить в приймаки в Миролюбие.
— Это нечестно! — зарыдала Дасса. — Я не хотела рассказывать тебе об этом! Я только хотела заставить тебя перестать плакать, чтоб ты не разбудила отца и тех, кто будет провожать тебя домой.
Бекка не обратила на горе Дассы ни малейшего внимания и продолжала гнуть свое:
— Кто это сделал, Дасса? Кто принес ей ребеночка, кто знал, что она сидит с ним, кто не предупредил нас об этом? Иначе я всем расскажу, почему твой отец убил Джубала!
— Это отец! — взвизгнула Дасса. — Отец и Адонайя сделали это вдвоем, они и привезли ребеночка домой.
— Адонайя? Кто такой?..
Из темноты взметнулась рука, нанесшая Бекке сильнейший удар по голове. Умышленно ли нанесла Дасса удар такой силы или нет, значения не имело. Вполне возможно, что девушка из Миролюбия просто искала рукой опору, чтобы вскочить на ноги и, уклоняясь от расспросов Бекки, выбежать из комнаты. Сам удар хоть и был силен, но особых бед не вызвал бы. Хуже было то, что, получив его, Бекка, сидевшая на корточках, потеряла равновесие, ударилась о стену, а затем упала на пол лицом вперед. Она вытянула руки, чтоб смягчить падение, но без толку. Ее подбородок проехался по полу, пока она с силой не ударилась головой о какую-то мебель, почти невидимую в темноте. Бекка врезалась виском в массивный деревянный выступ — вернее всего в резную ножку. В глазах у нее мелькнули серые и красные пятна, которые тут же исчезли в густой мгле. Где-то за спиной она услышала моментально оборвавшийся голос Дассы, звавший ее по имени.
— Ну вот, — говорила мисс Линн, снимая нагревшуюся мокрую тряпочку со лба Бекки и заменяя ее новой, холодной. — Надеюсь, ты теперь довольна. Разговоров о возвращении домой сегодня и быть не может. Я еще никогда не видела Захарию столь обескураженным. Он терпеть не может, чтобы его планы нарушались, да еще по вине глупой девчонки, которая вздумала играть в жмурки с ножкой от бюро!
Бекка зажмурилась, услышав такой любимый ею добродушный смешок мисс Линн. Она же потеряла всякую надежду когда-нибудь снова услышать его! Она попробовала было сесть и что-то сказать, но травница обеими руками придавила ее плечи и голову к чудесно пахнущей, набитой свежим сеном подушке.
— Лежи и молчи. Я проверила твое зрение. Зрачки свидетельствуют, что все в порядке, можешь не беспокоиться. Лежишь ты в моей собственной постели, но я прошу тебя отнестись к этой чести по-простому и не доставлять мне лишних хлопот. — Прежняя шутливая манера речи мисс Линн вернулась. Должно быть, на лице Бекки отразилось невероятное изумление, а потому мисс Линн добавила: — Я искренне сожалею о том, что произошло, детка. Дасса прибежала и объяснила, что никто, кто должен был… Словом, что вы не знали. Этой бедняжке понадобилось собрать все силенки своей души, чтоб заговорить об этом. Бедная девочка, мы все вздохнем спокойнее, когда ее Полугодие завершится. Теперь осталось всего два месяца.
Бекка сняла тряпочку со лба, поморщившись, когда та коснулась самого больного места. Она не смогла противиться желанию выяснить, глубока ли ее рана. Ее тонкие пальцы коснулись ватной подушечки, наложенной чуть выше левой скулы.
— Перестань валять дурака с этим компрессом, девочка! Только мазь, которую я наложила, и удерживает ватку на месте. Ничего, кроме здоровенной шишки да маленькой царапины, там нет. Все это быстро заживет, когда через несколько дней ты снимешь повязку и дашь свежему воздуху завершить дело. А сейчас моя мазь из окопника уже начала оказывать свое лечебное действие. Но, конечно, придется тебе походить с солидным синяком. — Мисс Линн прищелкнула языком. — Так что лучше помолись, чтоб все прошло к празднику Окончания Жатвы.
— А я не стала бы возражать, если б синяки остались подольше, — буркнула Бекка. Перед ней промелькнуло лицо Джеми. — Я еще не готова к обручению. Не хочу я ехать на праздник Окончания Жатвы!
— Вот как? — Мисс Линн бросила на нее озорной взгляд. — И кто же он?
— Кто?
— Разумеется, не родич, это-то ясно, но ведь немало младенцев было принесено в Праведный Путь с холма. Время-то бежит, и кто может отличить родившихся на хуторе от тех, кого туда принесли? — Улыбка предназначалась для Бекки, но девушка знала, о чем сейчас думает травница. — Со мной можно поделиться. Я не умею читать мысли, но твое личико так красноречиво, что не надо обладать этой способностью, чтобы понять: ты мечтаешь о юноше. Говори же. Я храню больше секретов, чем ты услышишь за всю жизнь.
— Джеми. — Ах, как радостно было произнести вслух это имя! Будто в комнату больного впустили свежий воздух.
— Ага, — откликнулась травница. — Он красивый мальчик. И умен к тому же. Достаточно умен, чтоб держаться ниже травы, тише воды, пока не окрепнет настолько, чтоб бросить вызов. Может, через год, а?
— Возможно. — У Бекки вдруг возникло ощущение, что чья-то огромная, холодная и темная рука нависла над ней. Говорить о юноше, который готовится к вызову, значило испытывать судьбу. Ей не хотелось думать о своем Джеми, сражающемся с каким-то безликим альфом за первенство на неизвестном далеком хуторе. Она знала, что эта борьба или превратит в реальность все их общие мечты, или покончит с ними, а потому с дрожью отшатнулась от этого видения. Она еще никогда не видела настоящего боя; вызовы, брошенные ее па, относились к тому времени, когда она была еще слишком мала, чтобы присутствовать на схватках. Но слухи о них доходили и до нее. Ведь слухами земля полнится.
Непереносимо больно было думать о Джеми, втянутом в смертельную схватку, гибнущем в случае проигрыша и превращающегося в убийцу при выигрыше.
— Мисс Линн… Я о том, что случилось, когда мы пришли навестить вас…
— Я же приказала тебе молчать! — След былого безумия снова возник в словах мисс Линн. В ее глазах блеснул тот же дикий огонь сумасшествия, который до смерти напугал Бекку в той залитой закатным светом комнате. Потом травница сказала уже более спокойно: — Я уже поговорила с Захарией, детка. Он не виноват. Он сознался, что велел Адонайе предупредить вас, но у этого парня голова была забита другими делами. Да и вообще в его черепушке не так уж много свободного места. Его уже наказали, чтоб в другой раз не забывал. Никто не собирается скакать к твоему па и что-то сообщать ему. Все улажено, все забыто. Ну а теперь не пора ли тебе отдохнуть?
Бекка хотела было что-то добавить, но взгляд травницы заставил ее превратить вертевшиеся на языке слова в глубокий вздох. Она поудобнее улеглась на подушке и вытянулась, с радостью отдаваясь еще никогда не испытанному ощущению мягкого и пышного матраса. Простыни пахли сладким клевером — надо думать, одной из добавок мисс Линн к воде для полоскания белья. Под простыней и одеялом на Бекке не было ничего, кроме сорочки. Она закрыла глаза и попыталась вообразить себя лежащей на поле среди колосистой ржи во время короткого перерыва в работе, когда можно так сладко вздремнуть несколько минуток.
Ей привиделось, как раздвигаются стебли, как над ней склоняется лицо Джеми, как в его голосе звучит музыка ее имени, как теплы его руки, как пахнет его тело…
Плач ребенка прогнал сон. Бекка вскочила, крича:
— Господи! На помощь!
— Ш-ш-ш, детка! — Сидя на стуле, придвинутом к кровати, мисс Линн шепотом призвала Бекку к молчанию. — Это всего лишь Иессей, которому захотелось молочка.
Ребенок снова лежал у нее на коленях, заходясь в яростном крике оттого, что его желание не было исполнено без промедления. По его виду и громкости крика было ясно, что на свет появился тиран и повелитель, начисто уже забывший страшные часы бессилия, проведенные на холме.
«Да и вспомнит ли он их когда-нибудь? Вспомнит ли он, когда вырастет, как вплотную приблизился к смерти? Изменит ли это хоть что-то в его отношении к собственным детям, если он поднимется достаточно высоко, чтоб получить право их иметь?»
Голова Бекки шла кругом от этих вопросов, не имевших ответа. Она снова откинулась на подушку и дала отдых и уму, и слипающимся глазам.
А мисс Линн с любовью рассматривала крошечное бурое личико, красноватое сморщенное тельце и крепко сжатые, дрожащие от гнева кулачки. Она распустила тугой детский свивальник, обнажив кривоватые ножки новорожденного и малюсенький знак его пола, затем подняла дитя к своей обнаженной груди. Темная головка, покрытая густой порослью волос, жадно приникла к ней.
— Ну разве он не прелесть? — Мисс Линн просто думала вслух. — Не каждая женщина способна родить такого силача. Да простит Бог мою гордыню, но я никак не могу ее побороть.
«Из-за рождения этого ребенка? Да она, наверное, грезит! — Бекка дала своему Червю свободу, она слишком устала, чтобы бороться с нечистыми мыслями, которые это порождение Сатаны насаждало в ее мозгу. — Разве нормальный человек может поверить, что ребенок, который выглядит так, как этот, родился от такой матери, как мисс Линн, и от такого отца, как Захария? Дитя, что умерло на холме, — ее настоящее дитя… Сходство с матерью было такое сильное, что ошибиться невозможно, несмотря на то, что девочка была новорожденной и к тому же мертвой. Но Миролюбию нужны сыновья, а другие хутора тоже не нуждались в девочках, вот почему эта и превратилась в кости… Женское счастье недолговечно».
А скоро все станут толковать о маленьком Иессее точно так же, как сейчас говорила о нем мисс Линн; будто он родился в Миролюбии, а не был принесен сюда с холма. История его рождения будет повторяться устами старух, которые все еще жаждут внимания или нуждаются в союзниках, способных клятвенно подтвердить их полезность в дни Чистки. Они заявят, что были свидетельницами того, как мисс Линн родила этого малыша из своего чрева, и будут так часто повторять эту историю, что даже знающие правду в конце концов забудут о ней. Без сомнения, между хуторскими старухами и молодыми матерями, чьих детей отнесли на холм, а оттуда принесли других младенцев, возникают весьма прочные связи.
«Мальчика вместо девочки, девочку вместо мальчика, а иногда кто-то остается на холме, и вместо него никого не приносят. Иногда же все происходит иначе — приносят ребенка, чтобы скрыть бесплодие чрева женщины или пустоту колыбели у очага, которые Господин наш Царь опустошил по каким-то своим предначертаниям. И все это для блага хутора! А кто решает, в чем заключается это самое благо?»
Зах избаловал меня, как-то сказала мисс Линн. Но не настолько, чтоб разрешить ей оставить при себе здоровую девочку, которую она родила, поскольку у Миролюбия избыток девчонок. Бекка, казалось, собственными глазами видела хитрое лицо Заха, уносящего на холм новорожденную, видела его всегдашний расчетливый взгляд, сопоставляющий жизнь этого ребенка с тем, как Зах представляет себе будущее. Точно так же торговцы из Коопа соотносят цену на свои товары с ценой зерна, и никакие посторонние обстоятельства в расчет при этом не принимаются.
«А разве твой па чем-то отличается от него? — радостно взвыл Червь, хотя его девичьи груди все еще лоснились от крови. — Скольких младенцев отнес он, идя по той же тропе? Твоя собственная мать носит в себе плод, не зная, есть ли в Праведном Пути место для сынов или дочерей».
«Уходи, — сказала Бекка Червю, засевшему в ее уме. — Оставь меня в покое. Мы делаем то, что должны делать. Тяжело быть женщиной, но еще тяжелее быть мужчиной. А всего тяжелее быть альфом фермы. Он один в ответе за голодные рты, за пустые животы, которые надо наполнить, за будущее вообще. Никто не может помочь па в том, что ему приходится делать».
«Опять повторяешь как попугай, — издевался Червь. — Разве твой па когда-нибудь спрашивал совета? Или просил разделить с ним ношу? Разделить власть? Да он просто не потерпел бы этого! Разве кто-нибудь видел доказательства того, что ты говоришь правду? Кто…» — Но Бекка уже спала.
На этот раз она проснулась от голоса мисс Линн.
— Уходи прочь, Адонайя! Она нуждается в отдыхе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51