Сейчас! И вспомнила Адонайю, прижимающего ее к стволу дуба, тут же от всей души пожелав, чтобы они снова оказались там и чтобы она показала ему все, чему научилась со времени праздника Окончания Жатвы.
— Положи свои вещички на пол, Бекка, — сказала бабина девушка. — Будем драться.
Бекка начала было протестовать, говоря, что мама внизу ждет ее возвращения, что она с нетерпением дожидается, когда же Бекка принесет ей белье Бабы Филы для штопки и Хэтти сможет покончить с этим делом. В запасе у Бекки было еще немало весьма весомых причин, по которым она не могла дольше оставаться на чердаке. Как это девушка в поре будет кататься по всему полу с другой девчонкой? Да у всех без исключения жен случится родимчик, если они услышат о такой дикости! Борьба, драка, знание того, как спасти свою шею и сломать чужую, все это чисто мужское дело!
«Мужское дело», — согласился Червь.
Бекка положила на пол узел с бельем.
— А почему бы и нет? — улыбнулась она.
Схватка длилась недолго, зато отличалась свирепостью. Марта начала первой, прыгнув на Бекку как кошка, готовая драться зубами и когтями. (Первый урок, полученный Беккой, заключался в том, что женщины дерутся без соблюдения правил, принятых на турнирах, и не гнушаются ничем для достижения победы.) Прыжок застал Бекку врасплох — дерзкий ложный прием, который эта тощая молчаливая девчонка еще ни разу не применяла. Неожиданность! Любому дураку известно, что зачастую именно этим и выигрывается бой. За то мгновение, которое продолжался прыжок Марты, в голове Бекки успели промелькнуть все случаи, когда она слышала эту фразу. Время растягивалось. Она успела пересчитать все зубы в широко открытом рте девчонки, разглядела каждую полоску грязи под ее ногтями. За считанные мгновения тело Бекки успело перехватить на себя руководство действиями у пораженного неожиданностью мозга.
Неожиданность? Но не для меня!
Теперь время обрело былую скорость. Действуя совершенно автоматически, Бекка сделала шаг в сторону и, ухватив еще в воздухе Марту за талию и ворот рубашки, рывком придала прыжку девушки еще большую высоту и скорость. Рухнувшая на пол Марта проехалась лицом по половицам, а старуха залилась смехом.
Не успел еще старухин смех смолкнуть, как Марта была уже на ногах — готовая к прыжку, глаза узкие, свирепые. Она притворилась, что собирается снова повторить свой прыжок, но тут же изменила намерение, и когда Бекка скользнула вбок, она встретила это движение на полпути. Босая загорелая ступня Марты врезалась в живот Бекки. Сильные руки вцепились в ворот ее платья, и одновременно Марта, свернувшись в тугой комок, опрокинулась на спину, увлекая Бекку за собой. Рот Бекки уже открылся для вопля, но тот же самый инстинкт битвы наглухо заткнул ей глотку.
«Ты только завопи, и тут же весь дом сбежится сюда!»
Теперь в ее голове звучал голос совсем иной Бекки — той вредной жестокой девчонки, которая с таким восторгом приняла предложение подружки подраться. Порядочная девушка уже давным-давно сбежала бы отсюда — туда, вниз, к своему рукоделию. Бекка закусила губу, чтобы ненароком не вскрикнуть, когда с размаху врезалась плечом в пол. Зубы пропороли кожу на губе, и она ощутила соленый вкус крови.
Марта вскочила с пола первой, сразу же став хозяйкой положения. Бекка еще не отдышалась от своего падения, а Марта уже бросилась ей на грудь и попыталась пригвоздить к полу раскинутые, как крылья, руки. Девушка весила немного, но и этого хватало, чтоб не дать Бекке подняться. Слабый ветерок торжествующего смеха Марты всколыхнул прядь волос над ее ухом.
Вот так же злорадствовал и Адонайя!
Бекка сложилась, как перочинный нож. Ее юбки взлетели в воздух, когда она, прижав к животу колени, вдруг с силой бросила их вверх и вперед, как косой смахнув с себя Марту. Удар заставил девчонку Бабы Филы отпустить одну из рук Бекки. Этого оказалось достаточно. Бекка сжала кулак и с силой нанесла Марте удар, прямо между ее маленькими грудями. Воздух со свистом вылетел из легких девушки, и она упала на локти.
Рывок и контррывок, удар и защита от него, отдельные детали безмолвной схватки временами превращались в подобие невиданного девичьего танца со сложным сплетением фигур. Ни одна из девушек не вкладывала в борьбу всю свою силу, зная, что даже одно плохо рассчитанное движение принесет смерть. Но хотя драка и велась не вполне всерьез, она несла в себе грубую, извращенную, кровавую красоту сражения не на жизнь, а на смерть.
Танец захватил танцоров. Странная, чужеродная радость охватила тело Бекки, куда-то оттесняя беспомощную, послушную женщину, которую воспитывала в ней мать. В Бекке бушевал прибой гнева.
«Почему я не была такой с Адонайей? Почему я позволила ему ударить себя? Конечно, тогда я еще не знала этих приемов, но даже тогда мне следовало попытаться, следовало драться беспощадно, следовало…»
Злость на прошлое бессилие взбесила Бекку. Время утонуло в красном тумане и вернулось лишь тогда, когда она оказалась сидящей верхом на Марте, на Марте, почти обезумевшей от унизительного ощущения неминуемого поражения. Бекка чуть не оглохла от тех проклятий, которые обрушила на ее голову прислужница Бабы Филы. Она глядела на эту тощенькую девчонку так, будто чья-то чужая рука, к которой она не имела ни малейшего касательства, заставила их оказаться в этом странном положении.
— Здорово! — Баба Фила с силой хлопнула ладонями по коленям. — Вижу, ты преподала ей урок не хуже, чем те, которые получала от нее. — Старуха вылезла из кресла, двигаясь с неожиданной легкостью. Она стащила Бекку с ее противницы и помогла побежденной встать. — Ну и как мы теперь назовем ее, Марта? Беккой или Юдифью? — Видеть беззубый оскал старухи было странно и страшно.
Бекка поднялась без посторонней помощи. Отерла грязным рукавом пот с лица. Во рту чувствовался солоноватый привкус. Почему-то болели глаза, а из носа текло нечто клейкое.
— Кто бы мог подумать! — давилась от смеха Марта, уже забыв о своем унижении. — А по виду, Бог свидетель, ведь ничего подобного не скажешь! Впрочем, может быть, это и к лучшему. Дай им только понять, что скрывается за этим да-сэр-простите-сэр личиком, так ни один мужчина во всем Имении тебя по доброй воле в постель не впустит!
— Неплохо, — согласилась Баба Фила. А затем практично добавила: — Иди и умойся, прежде чем встретишься со своей матерью, детка. Спорю, ты лучше управляешься с кулаками, чем с объяснениями.
— Да и переоденься заодно, — сказала Марта, поднимая узелок Бекки. — Это я отнесу твоей ма, да и постараюсь объяснить что да как.
— Но ма ждет, что я…
— Ты сначала переоденься, — стояла на своем Марта. — Тебе это необходимо. Матерь Божия, и почему ты допустила, чтоб Господь Бог повелел женщинам входить в пору…
Бекка приподняла юбки и поняла, что имеет в виду Марта. Кровавое пятно говорило, что время течки кончается, за что она искренне возблагодарила Бога. Дело было хоть и Божие, но стыдное. Она покраснела.
— Все мои юбки — в девичьей спальне. А как раз сейчас мужчины будут возвращаться с полей. Я не посмею идти туда.
— Хочешь, провожу тебя? — предложила Марта.
— А уж я сама отнесу белье для чинки, — прокряхтела старуха, беря узелок у своей помощницы. — И уж если я не сумею сплести какую-нибудь байку, чтоб заговорить твоей маме зубы так, чтобы она и не заметила, как их вырвут, то согласна помереть на этом самом месте. А вы обе идите. Да набрось-ка на себя вон ту накидку, что висит за дверью, Бекка. У нее есть капюшон, который скроет твое лицо. Все на хуторе знают, что это моя одежка. Даже если ты встретишься с одиноким мужчиной, он поглядит на накидку и не поверит своим глазам. Давненько, ох как давненько у меня не было течки. Ну а теперь — брысь!
Бекка схватила с вешалки накидку и набросила ее на свою испачканную одежду. Осторожно, стараясь не шуметь, они спустились по лестнице вниз, сопровождаемые кудахтающим смехом Бабы Филы.
14
Если рая в объятьях твоих не найду,
Я войду в него после кончины.
Мне в постели одной — все равно что в аду —
Вздохи в ней не заменят мужчину.
Ты не верь, что я ложную клятву дала —
Я ж клялась на мече и на хлебе.
Я бы с радостью рай на земле обрела,
А придется искать его в небе.
— Мне тут не полагается быть, — говорила Бекка, вытирая лицо полотенцем, принадлежавшим какой-то другой девушке. Она повесила полотенце на другое место, спрятав мокрую ткань поглубже среди остальных и молясь в душе, чтобы настоящая владелица полотенца не заметила подмены.
— А мне еще больше! — Марта улыбнулась потолку спальни, а затем резко села и спустила ноги с постели, на которой развалилась как на собственной. Постель принадлежала Приске, и Бекка знала, что ее родственницу хватил бы удар, если б она увидела девчонку Бабы Филы, вольготно расположившуюся на ее кровати. — Но кто сможет доказать, что мы тут были, а потом ушли? — Ее взгляд лениво обежал комнату с двумя рядами кроватей. В ногах каждой стоял шкафчик для личных вещей, а рядом с постелью — умывальник. — Вот, значит, как вы живете! А я там, на своем чердаке, полном ночных кошмаров, думала, что у вас тут кругом роскошь да богатство… А оказывается — тоже убожество!
Бекка сложила запачканные юбки и засунула их в свой шкафчик для одежды. Самые большие пятна она отмыла. Потом, когда течка кончится, у нее будет время заняться ими более основательно.
— Не надо было так долго возиться с пятнами, — продолжала Бекка. — Надо было просто попросить тебя разыскать мне другую смену одежды.
— Мне нипочем не разыскать твою одежку в таком месте, — равнодушно отозвалась девушка Бабы Филы. — Все кровати на один манер. Можно подумать, что вы — девчонки — тоже все на одно лицо, тасуй вас как хочешь. А насчет времени не волнуйся. Сейчас все твои сестрички заняты приготовлением ужина.
— Все, кроме малышек.
— Ах, эти… — В голосе Марты звучало презрение. — В случае чего я их до полусмерти напугаю, чтоб не смели даже одним глазком…
— Марта! — Бекка с треском захлопнула дверцу своего шкафчика. — Да как ты смеешь угрожать моим маленьким сестренкам!
— Любишь маленьких, а? Даже если придется выбирать между тем, что тебя тут поймают, когда ты в поре — уж не знаю, какое наказание за это положено, — и тем, что какой-нибудь сопливый недоносок повоет маленько, но зато заткнет свою глотку? — Марта скорбно покачала головой.
Бекка взяла таз с грязной водой и вылила ее из окна. Вытерла насухо халатиком таз, затем отлила осторожно понемногу чистой воды из кувшинов своих родственниц, чтоб пополнить свой, совсем опустевший.
— Ну вот, — сказала она, игнорируя провокационный выпад Марты, — вряд ли тут найдется достаточно умная голова, чтоб докопаться до истины. Я кончила, надо поторапливаться. Я отдам тебе накидку Бабы Филы у черного входа, а ты отнесешь ее наверх. Я же отправлюсь сначала помыть руки и лицо, будто готовилась к ужину. Пошли.
— Иду! — Марта вскочила с постели Приски и даже не побеспокоилась подтянуть покрывало, чтоб придать ей хоть видимость прежней аккуратной заправки. И когда Бекка кинулась выравнивать смятые простыни и покрывало, ей показалось, что она слышит презрительный смешок.
Бекка задула единственный тусклый фонарь, который она рискнула зажечь у самого входа в спальню, и тщательно прикрыла за собой дверь. Прежде чем она осмелилась вступить на тропинку, она осторожно поглядела в оба конца дорожки. Уши напряженно ловили шум, который мог означать, что кто-то идет. Воздух был свеж и холоден. Он свободно проникал под колокол капюшона накидки Бабы Филы и ледяной рукой обнимал шею Бекки. Она еще раз кинула взгляд на дорогу.
— Да шевелись же ты, дуреха чертова! — Марта с силой толкнула Бекку в спину, заставив ее выскочить на дорогу. — Я на тебя и без того какой кусок жизни потратила! И будь я проклята, если еще и ужин пропущу! Баба Фила запросто сожрет мою долю в случае чего.
Бекка выпрямилась, стараясь вернуть себе пошатнувшееся достоинство.
— В осторожности нет беды, — сказала она с важностью.
— Если б Дева Мария была столь же осторожна, так Иисус и по сей день сидел бы у нее в чреве, — бросила ей прислуга Бабы Филы. — Давай-ка побежим домой. Наступает вечер, а я терпеть не могу темноты.
Бекка не стала бы говорить этого вслух, но к темноте она тоже симпатии не испытывала. Хотя та и скрывала ее не вполне законные приходы и уходы, но в ней таились вещи и пострашнее. Под скрывавшей Бекку накидкой ее руки сжались в кулаки, когда ей представилось лицо Адонайи, до сих пор преследовавшее ее в воспоминаниях. Вот такие обожают тьму, благословляют ее. Они — отродье этой тьмы. Бекка напрягла зрение, надеясь увидеть слабый свет окон большого дома, и побежала.
Этот свет был так слаб, что Бекка вряд ли увидала бы его, не будь убеждена, что он там должен быть. В глубине души она, конечно, знала, что от дверей девичьей спальни огни дома вообще не видны. Только после ужина девы Праведного Пути получали свои фонари и отправлялись спать, точно светлячки, блуждающие в темноте. А потом цепочка светляков собиралась в тугой узелок света — в том месте, где тропа проходит мимо Поминального холма. Потом ряд желтых пузырьков света снова растягивался цепочкой.
Мимо Поминального холма вообще проходить неприятно. Этот кусок пути было легче преодолеть, если идти в большой компании и при свете, а вот когда вас всего двое, а фонарей и в помине нет, да еще стремительные облака то и дело скрывают луну, ну тогда…
Бекка подумала было, а что сделает или вообразит Марта, если Бекка возьмет ее за руку. Поминальный холм громоздился возле тропы, как чудище из старинных сказок. Бекка никак не могла подыскать название тому чувству, где были смешаны и лед, и жаркий пламень, которое эта темная громада, построенная на костях, вызывала в глубинах ее души. Слишком часто вид холма заставлял ее память возвращаться к тем ночам, когда девы Праведного Пути собирались в своей спальне, чтоб посидеть Допоздна, рассказывая друг другу завораживающе страшные истории.
Тогда еще юная Приска была за главную, и из ее уст потоком, прямо на головы меньших сестренок, жадно впитывающих их, изливались всяческие ужасы… Ведь ужасам так сладко внимать, когда знаешь, что это всего лишь сказка, а не реальность… И так естественно просить еще и еще…
Всем, кроме Бекки. Для нее все злые дела, о которых рассказывалось в этих байках, были вполне реальны. История молодого альфа, который отправился в путь, чтоб отыскать призрак своей любимой, запускала свои страшные когти прямо в самое сердце Бекки.
«И вот он шел, шел и повстречал женщину, понуро сидевшую у дороги. Он приветствовал ее как положено, ибо был вежлив, и спросил, как ее зовут. И тут она повернула к нему свое лицо, и он увидел, что на нем можно различить только глаза да зубы — горящие глаза и огромные окровавленные зубы. И она сказала ему: „Я первая женщина, которая понесла после того, как бесплодие поразило нас всех, а Голодные Годы упали на землю“. И тогда он собрал все свое мужество и произнес: „Ну, матушка, тогда ты — благословение для глаз моих, ибо ты есть начало нового женского плодородия“. А она засмеялась и завопила, клацая своими страшными зубами: „Благословение?“ И от одного звука этого скрипучего, как кости, смеха дивные густые черные волосы альфа сразу поседели. А она села опять на корточки и слегка распахнула накидку, чтобы он увидел ребенка — первого ребенка, рожденного после бесплодия… ребенка, которого она родила… и… СЪЕЛА!»
Обычно в этом месте Приска кидалась на какую-нибудь малышку, заставляя ее визжать от ужаса. Все остальные тоже визжали, исполненные восхитительного щекочущего страха. Все, кроме Бекки, которая только еще сильнее обнимала голову руками, зажмуривалась и умоляла тот жуткий образ, который возникал перед ее внутренним оком, убраться прочь.
Именно так ей иногда и мерещился Поминальный Холм — чудовищной воображаемой колдуньей из той страшной сказки, первой матерью после Голодных Лет. Она скорчилась у дороги, скрылась под накидкой из дерна и травы и гложет начисто вываренные кости своих детей.
— Марта… — Рука Бекки скользнула из-под накидки Бабы Филы.
Пусть это девчонка думает о ней что угодно, но ей просто необходимо дотронуться до живой плоти, чтоб отогнать прочь ночных демонов.
— Ш-ш-ш! — Девушка как вкопанная остановилась на середине дороги. Мгновение она вслушивалась, склонив набок голову, затем ухватила Бекку за плечо, скрытое накидкой, и потащила ее в сторону, подальше от тропы, в тронутую инеем траву, оставленную нескошенной после праздника Окончания Жатвы.
— Ложись! — шепнула она и, бросившись плашмя на землю, потащила Бекку за собой. Бекка послушалась, ощутив холод земли сквозь платье и накидку. Она еще глубже натянула на голову капюшон, хотя ее лицо было и без того хорошо скрыто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Положи свои вещички на пол, Бекка, — сказала бабина девушка. — Будем драться.
Бекка начала было протестовать, говоря, что мама внизу ждет ее возвращения, что она с нетерпением дожидается, когда же Бекка принесет ей белье Бабы Филы для штопки и Хэтти сможет покончить с этим делом. В запасе у Бекки было еще немало весьма весомых причин, по которым она не могла дольше оставаться на чердаке. Как это девушка в поре будет кататься по всему полу с другой девчонкой? Да у всех без исключения жен случится родимчик, если они услышат о такой дикости! Борьба, драка, знание того, как спасти свою шею и сломать чужую, все это чисто мужское дело!
«Мужское дело», — согласился Червь.
Бекка положила на пол узел с бельем.
— А почему бы и нет? — улыбнулась она.
Схватка длилась недолго, зато отличалась свирепостью. Марта начала первой, прыгнув на Бекку как кошка, готовая драться зубами и когтями. (Первый урок, полученный Беккой, заключался в том, что женщины дерутся без соблюдения правил, принятых на турнирах, и не гнушаются ничем для достижения победы.) Прыжок застал Бекку врасплох — дерзкий ложный прием, который эта тощая молчаливая девчонка еще ни разу не применяла. Неожиданность! Любому дураку известно, что зачастую именно этим и выигрывается бой. За то мгновение, которое продолжался прыжок Марты, в голове Бекки успели промелькнуть все случаи, когда она слышала эту фразу. Время растягивалось. Она успела пересчитать все зубы в широко открытом рте девчонки, разглядела каждую полоску грязи под ее ногтями. За считанные мгновения тело Бекки успело перехватить на себя руководство действиями у пораженного неожиданностью мозга.
Неожиданность? Но не для меня!
Теперь время обрело былую скорость. Действуя совершенно автоматически, Бекка сделала шаг в сторону и, ухватив еще в воздухе Марту за талию и ворот рубашки, рывком придала прыжку девушки еще большую высоту и скорость. Рухнувшая на пол Марта проехалась лицом по половицам, а старуха залилась смехом.
Не успел еще старухин смех смолкнуть, как Марта была уже на ногах — готовая к прыжку, глаза узкие, свирепые. Она притворилась, что собирается снова повторить свой прыжок, но тут же изменила намерение, и когда Бекка скользнула вбок, она встретила это движение на полпути. Босая загорелая ступня Марты врезалась в живот Бекки. Сильные руки вцепились в ворот ее платья, и одновременно Марта, свернувшись в тугой комок, опрокинулась на спину, увлекая Бекку за собой. Рот Бекки уже открылся для вопля, но тот же самый инстинкт битвы наглухо заткнул ей глотку.
«Ты только завопи, и тут же весь дом сбежится сюда!»
Теперь в ее голове звучал голос совсем иной Бекки — той вредной жестокой девчонки, которая с таким восторгом приняла предложение подружки подраться. Порядочная девушка уже давным-давно сбежала бы отсюда — туда, вниз, к своему рукоделию. Бекка закусила губу, чтобы ненароком не вскрикнуть, когда с размаху врезалась плечом в пол. Зубы пропороли кожу на губе, и она ощутила соленый вкус крови.
Марта вскочила с пола первой, сразу же став хозяйкой положения. Бекка еще не отдышалась от своего падения, а Марта уже бросилась ей на грудь и попыталась пригвоздить к полу раскинутые, как крылья, руки. Девушка весила немного, но и этого хватало, чтоб не дать Бекке подняться. Слабый ветерок торжествующего смеха Марты всколыхнул прядь волос над ее ухом.
Вот так же злорадствовал и Адонайя!
Бекка сложилась, как перочинный нож. Ее юбки взлетели в воздух, когда она, прижав к животу колени, вдруг с силой бросила их вверх и вперед, как косой смахнув с себя Марту. Удар заставил девчонку Бабы Филы отпустить одну из рук Бекки. Этого оказалось достаточно. Бекка сжала кулак и с силой нанесла Марте удар, прямо между ее маленькими грудями. Воздух со свистом вылетел из легких девушки, и она упала на локти.
Рывок и контррывок, удар и защита от него, отдельные детали безмолвной схватки временами превращались в подобие невиданного девичьего танца со сложным сплетением фигур. Ни одна из девушек не вкладывала в борьбу всю свою силу, зная, что даже одно плохо рассчитанное движение принесет смерть. Но хотя драка и велась не вполне всерьез, она несла в себе грубую, извращенную, кровавую красоту сражения не на жизнь, а на смерть.
Танец захватил танцоров. Странная, чужеродная радость охватила тело Бекки, куда-то оттесняя беспомощную, послушную женщину, которую воспитывала в ней мать. В Бекке бушевал прибой гнева.
«Почему я не была такой с Адонайей? Почему я позволила ему ударить себя? Конечно, тогда я еще не знала этих приемов, но даже тогда мне следовало попытаться, следовало драться беспощадно, следовало…»
Злость на прошлое бессилие взбесила Бекку. Время утонуло в красном тумане и вернулось лишь тогда, когда она оказалась сидящей верхом на Марте, на Марте, почти обезумевшей от унизительного ощущения неминуемого поражения. Бекка чуть не оглохла от тех проклятий, которые обрушила на ее голову прислужница Бабы Филы. Она глядела на эту тощенькую девчонку так, будто чья-то чужая рука, к которой она не имела ни малейшего касательства, заставила их оказаться в этом странном положении.
— Здорово! — Баба Фила с силой хлопнула ладонями по коленям. — Вижу, ты преподала ей урок не хуже, чем те, которые получала от нее. — Старуха вылезла из кресла, двигаясь с неожиданной легкостью. Она стащила Бекку с ее противницы и помогла побежденной встать. — Ну и как мы теперь назовем ее, Марта? Беккой или Юдифью? — Видеть беззубый оскал старухи было странно и страшно.
Бекка поднялась без посторонней помощи. Отерла грязным рукавом пот с лица. Во рту чувствовался солоноватый привкус. Почему-то болели глаза, а из носа текло нечто клейкое.
— Кто бы мог подумать! — давилась от смеха Марта, уже забыв о своем унижении. — А по виду, Бог свидетель, ведь ничего подобного не скажешь! Впрочем, может быть, это и к лучшему. Дай им только понять, что скрывается за этим да-сэр-простите-сэр личиком, так ни один мужчина во всем Имении тебя по доброй воле в постель не впустит!
— Неплохо, — согласилась Баба Фила. А затем практично добавила: — Иди и умойся, прежде чем встретишься со своей матерью, детка. Спорю, ты лучше управляешься с кулаками, чем с объяснениями.
— Да и переоденься заодно, — сказала Марта, поднимая узелок Бекки. — Это я отнесу твоей ма, да и постараюсь объяснить что да как.
— Но ма ждет, что я…
— Ты сначала переоденься, — стояла на своем Марта. — Тебе это необходимо. Матерь Божия, и почему ты допустила, чтоб Господь Бог повелел женщинам входить в пору…
Бекка приподняла юбки и поняла, что имеет в виду Марта. Кровавое пятно говорило, что время течки кончается, за что она искренне возблагодарила Бога. Дело было хоть и Божие, но стыдное. Она покраснела.
— Все мои юбки — в девичьей спальне. А как раз сейчас мужчины будут возвращаться с полей. Я не посмею идти туда.
— Хочешь, провожу тебя? — предложила Марта.
— А уж я сама отнесу белье для чинки, — прокряхтела старуха, беря узелок у своей помощницы. — И уж если я не сумею сплести какую-нибудь байку, чтоб заговорить твоей маме зубы так, чтобы она и не заметила, как их вырвут, то согласна помереть на этом самом месте. А вы обе идите. Да набрось-ка на себя вон ту накидку, что висит за дверью, Бекка. У нее есть капюшон, который скроет твое лицо. Все на хуторе знают, что это моя одежка. Даже если ты встретишься с одиноким мужчиной, он поглядит на накидку и не поверит своим глазам. Давненько, ох как давненько у меня не было течки. Ну а теперь — брысь!
Бекка схватила с вешалки накидку и набросила ее на свою испачканную одежду. Осторожно, стараясь не шуметь, они спустились по лестнице вниз, сопровождаемые кудахтающим смехом Бабы Филы.
14
Если рая в объятьях твоих не найду,
Я войду в него после кончины.
Мне в постели одной — все равно что в аду —
Вздохи в ней не заменят мужчину.
Ты не верь, что я ложную клятву дала —
Я ж клялась на мече и на хлебе.
Я бы с радостью рай на земле обрела,
А придется искать его в небе.
— Мне тут не полагается быть, — говорила Бекка, вытирая лицо полотенцем, принадлежавшим какой-то другой девушке. Она повесила полотенце на другое место, спрятав мокрую ткань поглубже среди остальных и молясь в душе, чтобы настоящая владелица полотенца не заметила подмены.
— А мне еще больше! — Марта улыбнулась потолку спальни, а затем резко села и спустила ноги с постели, на которой развалилась как на собственной. Постель принадлежала Приске, и Бекка знала, что ее родственницу хватил бы удар, если б она увидела девчонку Бабы Филы, вольготно расположившуюся на ее кровати. — Но кто сможет доказать, что мы тут были, а потом ушли? — Ее взгляд лениво обежал комнату с двумя рядами кроватей. В ногах каждой стоял шкафчик для личных вещей, а рядом с постелью — умывальник. — Вот, значит, как вы живете! А я там, на своем чердаке, полном ночных кошмаров, думала, что у вас тут кругом роскошь да богатство… А оказывается — тоже убожество!
Бекка сложила запачканные юбки и засунула их в свой шкафчик для одежды. Самые большие пятна она отмыла. Потом, когда течка кончится, у нее будет время заняться ими более основательно.
— Не надо было так долго возиться с пятнами, — продолжала Бекка. — Надо было просто попросить тебя разыскать мне другую смену одежды.
— Мне нипочем не разыскать твою одежку в таком месте, — равнодушно отозвалась девушка Бабы Филы. — Все кровати на один манер. Можно подумать, что вы — девчонки — тоже все на одно лицо, тасуй вас как хочешь. А насчет времени не волнуйся. Сейчас все твои сестрички заняты приготовлением ужина.
— Все, кроме малышек.
— Ах, эти… — В голосе Марты звучало презрение. — В случае чего я их до полусмерти напугаю, чтоб не смели даже одним глазком…
— Марта! — Бекка с треском захлопнула дверцу своего шкафчика. — Да как ты смеешь угрожать моим маленьким сестренкам!
— Любишь маленьких, а? Даже если придется выбирать между тем, что тебя тут поймают, когда ты в поре — уж не знаю, какое наказание за это положено, — и тем, что какой-нибудь сопливый недоносок повоет маленько, но зато заткнет свою глотку? — Марта скорбно покачала головой.
Бекка взяла таз с грязной водой и вылила ее из окна. Вытерла насухо халатиком таз, затем отлила осторожно понемногу чистой воды из кувшинов своих родственниц, чтоб пополнить свой, совсем опустевший.
— Ну вот, — сказала она, игнорируя провокационный выпад Марты, — вряд ли тут найдется достаточно умная голова, чтоб докопаться до истины. Я кончила, надо поторапливаться. Я отдам тебе накидку Бабы Филы у черного входа, а ты отнесешь ее наверх. Я же отправлюсь сначала помыть руки и лицо, будто готовилась к ужину. Пошли.
— Иду! — Марта вскочила с постели Приски и даже не побеспокоилась подтянуть покрывало, чтоб придать ей хоть видимость прежней аккуратной заправки. И когда Бекка кинулась выравнивать смятые простыни и покрывало, ей показалось, что она слышит презрительный смешок.
Бекка задула единственный тусклый фонарь, который она рискнула зажечь у самого входа в спальню, и тщательно прикрыла за собой дверь. Прежде чем она осмелилась вступить на тропинку, она осторожно поглядела в оба конца дорожки. Уши напряженно ловили шум, который мог означать, что кто-то идет. Воздух был свеж и холоден. Он свободно проникал под колокол капюшона накидки Бабы Филы и ледяной рукой обнимал шею Бекки. Она еще раз кинула взгляд на дорогу.
— Да шевелись же ты, дуреха чертова! — Марта с силой толкнула Бекку в спину, заставив ее выскочить на дорогу. — Я на тебя и без того какой кусок жизни потратила! И будь я проклята, если еще и ужин пропущу! Баба Фила запросто сожрет мою долю в случае чего.
Бекка выпрямилась, стараясь вернуть себе пошатнувшееся достоинство.
— В осторожности нет беды, — сказала она с важностью.
— Если б Дева Мария была столь же осторожна, так Иисус и по сей день сидел бы у нее в чреве, — бросила ей прислуга Бабы Филы. — Давай-ка побежим домой. Наступает вечер, а я терпеть не могу темноты.
Бекка не стала бы говорить этого вслух, но к темноте она тоже симпатии не испытывала. Хотя та и скрывала ее не вполне законные приходы и уходы, но в ней таились вещи и пострашнее. Под скрывавшей Бекку накидкой ее руки сжались в кулаки, когда ей представилось лицо Адонайи, до сих пор преследовавшее ее в воспоминаниях. Вот такие обожают тьму, благословляют ее. Они — отродье этой тьмы. Бекка напрягла зрение, надеясь увидеть слабый свет окон большого дома, и побежала.
Этот свет был так слаб, что Бекка вряд ли увидала бы его, не будь убеждена, что он там должен быть. В глубине души она, конечно, знала, что от дверей девичьей спальни огни дома вообще не видны. Только после ужина девы Праведного Пути получали свои фонари и отправлялись спать, точно светлячки, блуждающие в темноте. А потом цепочка светляков собиралась в тугой узелок света — в том месте, где тропа проходит мимо Поминального холма. Потом ряд желтых пузырьков света снова растягивался цепочкой.
Мимо Поминального холма вообще проходить неприятно. Этот кусок пути было легче преодолеть, если идти в большой компании и при свете, а вот когда вас всего двое, а фонарей и в помине нет, да еще стремительные облака то и дело скрывают луну, ну тогда…
Бекка подумала было, а что сделает или вообразит Марта, если Бекка возьмет ее за руку. Поминальный холм громоздился возле тропы, как чудище из старинных сказок. Бекка никак не могла подыскать название тому чувству, где были смешаны и лед, и жаркий пламень, которое эта темная громада, построенная на костях, вызывала в глубинах ее души. Слишком часто вид холма заставлял ее память возвращаться к тем ночам, когда девы Праведного Пути собирались в своей спальне, чтоб посидеть Допоздна, рассказывая друг другу завораживающе страшные истории.
Тогда еще юная Приска была за главную, и из ее уст потоком, прямо на головы меньших сестренок, жадно впитывающих их, изливались всяческие ужасы… Ведь ужасам так сладко внимать, когда знаешь, что это всего лишь сказка, а не реальность… И так естественно просить еще и еще…
Всем, кроме Бекки. Для нее все злые дела, о которых рассказывалось в этих байках, были вполне реальны. История молодого альфа, который отправился в путь, чтоб отыскать призрак своей любимой, запускала свои страшные когти прямо в самое сердце Бекки.
«И вот он шел, шел и повстречал женщину, понуро сидевшую у дороги. Он приветствовал ее как положено, ибо был вежлив, и спросил, как ее зовут. И тут она повернула к нему свое лицо, и он увидел, что на нем можно различить только глаза да зубы — горящие глаза и огромные окровавленные зубы. И она сказала ему: „Я первая женщина, которая понесла после того, как бесплодие поразило нас всех, а Голодные Годы упали на землю“. И тогда он собрал все свое мужество и произнес: „Ну, матушка, тогда ты — благословение для глаз моих, ибо ты есть начало нового женского плодородия“. А она засмеялась и завопила, клацая своими страшными зубами: „Благословение?“ И от одного звука этого скрипучего, как кости, смеха дивные густые черные волосы альфа сразу поседели. А она села опять на корточки и слегка распахнула накидку, чтобы он увидел ребенка — первого ребенка, рожденного после бесплодия… ребенка, которого она родила… и… СЪЕЛА!»
Обычно в этом месте Приска кидалась на какую-нибудь малышку, заставляя ее визжать от ужаса. Все остальные тоже визжали, исполненные восхитительного щекочущего страха. Все, кроме Бекки, которая только еще сильнее обнимала голову руками, зажмуривалась и умоляла тот жуткий образ, который возникал перед ее внутренним оком, убраться прочь.
Именно так ей иногда и мерещился Поминальный Холм — чудовищной воображаемой колдуньей из той страшной сказки, первой матерью после Голодных Лет. Она скорчилась у дороги, скрылась под накидкой из дерна и травы и гложет начисто вываренные кости своих детей.
— Марта… — Рука Бекки скользнула из-под накидки Бабы Филы.
Пусть это девчонка думает о ней что угодно, но ей просто необходимо дотронуться до живой плоти, чтоб отогнать прочь ночных демонов.
— Ш-ш-ш! — Девушка как вкопанная остановилась на середине дороги. Мгновение она вслушивалась, склонив набок голову, затем ухватила Бекку за плечо, скрытое накидкой, и потащила ее в сторону, подальше от тропы, в тронутую инеем траву, оставленную нескошенной после праздника Окончания Жатвы.
— Ложись! — шепнула она и, бросившись плашмя на землю, потащила Бекку за собой. Бекка послушалась, ощутив холод земли сквозь платье и накидку. Она еще глубже натянула на голову капюшон, хотя ее лицо было и без того хорошо скрыто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51