00 около здания посольства Соединенных Штатов на улице Чайковского остановилась черная «Волга». Все еще светящиеся уличные фонари с трудом рассеивали утреннюю темноту – сквозь сыплющий снег они едва освещали фигуры двух милиционеров у входа в посольство. Официально они находились здесь для охраны здания, на самом же деле должны были не пускать в посольство советских граждан, пытавшихся туда прорваться.
Из задней двери машины вышел человек в плотном темном пальто и меховой шапке. По шапке специалист мог бы определить служебное положение этого человека. Она была сшита из меха выдры, но не целиком, а только оторочена. Когда в мороз уши шапки опускались, то можно было видеть, что основная ее часть изготовлена из замши. Таким образом, шапка как бы свидетельствовала, что ее владелец ценит дорогие вещи и хотел бы их иметь, но пока не может позволить себе такую роскошь. Настанет день, и он будет носить шапку целиком из выдры.
Обладатель выдровой шапки подошел к милиционерам и показал удостоверение. Хотя он и не был в форме, милицейский офицер отдал ему честь. Затем человек прошел в здание посольства, подошел к американским охранникам из корпуса морской пехоты и передал им конверт. Потом четко повернулся и зашагал к поджидавшему автомобилю. Милиционеры снова козырнули ему вслед.
– Ну, что нового? – поинтересовался посол. Он не отрывал глаз от стола, знакомясь с телеграммами из Вашингтона, поступившими ночью.
– Новости очень плохие, – ответил Таглиа. Посол поднял глаза:
– Неужто хуже того, что собираются сделать эти дуроломы из конгресса?
– Может, и хуже.
Таглиа передал послу официальный документ. В верхней части листа бумаги выпуклыми буквами написано по-русски: «Министерство иностранных дел Союза Советских Социалистических Республик».
Посол медленно прочел текст, затем перечитал еще раз.
– Вот так дела! Меня стоит отправить к черту на рога, – сказал он и снова углубился в текст. – Что вам известно сверх того, что здесь написано?
– Ничего, сэр.
– Так-так. Они пишут очень сжато. Отправляйтесь к ним и разузнайте все поподробнее. Возьмите с собой кого-нибудь.
– Может, заместителя Хатча?
– Ни в коем случае. Для этого шпион не годится. Ради чего ему светиться и давать им шанс опознать еще одного человека из ЦРУ? Возьмите Мартина. Он же приятель Хатчинса.
Он опять взглянул на текст и стал читать вслух:
– С сожалением сообщаем Вам… еще бы не сожалеть… сожалеем, что лицо, непредумышленно убитое… непредумышленно убитое – скажут же… опознано как сотрудник Вашего посольства, атташе по вопросам сельского хозяйства господин Чарльз Хатчинс. Просим Вас подтвердить… так, так… личность… так… обстоятельства этого дела расследуются… мы, конечно же, проинформируем Вас… Что это значит, Ролли? Неужто они думают, что мы залезем на эту телегу, полную дерьма? Отправляйтесь туда и, как только вернетесь, сразу же ко мне. Слышите?
Заместитель посла Ролли Таглиа был итальянским техасцем – итальянцем по происхождению, а техасцем по случаю, как он любил говорить, по тому случаю, что его отец, житель Филадельфии, служил во время войны на флоте. Однажды он оказался в увольнении на берегу в Галвестоне и повстречал там техасскую красавицу, которая вовсе не горела желанием поселиться в местах, где выпадает снег. Поэтому Ролли родился и вырос на берегах Мексиканского залива. Своим назначением в Москву он не был обязан земляку-послу. Ему исполнилось сорок пять, а из них двадцать лет он находился на дипломатической службе и получил назначение в Москву задолго до приезда нынешнего посла – хотя оба и любили повторять, что техасец техасцу вреда не сделает.
Ролли прекрасно знал итальянский язык, но не перенял ни слова от своего отца, который и без того намучился, познавая техасский говор, чтобы разговаривать с женой, не знавшей итальянского и не желавшей его знать.
Ролли основательно изучил итальянский самым легким способом – в постели с итальянкой, когда выходил в увольнение на берег в Неаполе, где прослужил на флоте всю вьетнамскую войну. Тепло Средиземноморья так пришлось ему по душе, что, демобилизовавшись, он поступил на службу в госдепартамент, который быстренько дал ему первое назначение в посольство в Москве вместо теплых краев. Он выучил русский язык – хотя, к его сожалению, и не в такой приятной обстановке, в какой познавал итальянский. После учебы на курсах госдепартамента он еще два года проработал в том же посольстве под неустанной опекой чопорной рыжеволосой женщины, гораздо старше его. Она была родом из Толедо, штат Огайо, а в посольстве работала секретаршей у торгового атташе. Она испытывала непреодолимое предубеждение к итальянцам, которое, применительно к их отношениям, было совершенно необоснованным. Вследствие этого он все еще не завязал близкого знакомства с москвичками, что, безусловно, помогло бы ему совершенствоваться в языке. С другой стороны, он достаточно хорошо знал и русский язык, и самих русских, чтобы считать, будто понимает весь тот треп, который, как он думал, слышит от заместителя министра иностранных дел СССР.
– Примите, пожалуйста, соболезнования нашего правительства в связи с трагическим инцидентом, – произнес заместитель министра иностранных дел.
Хотя замминистра не держал перед собой шпаргалки, он выражал соболезнование заученно, как будто читал его с листа.
– Для вас это, должно быть, тяжкий удар, – продолжал он, – Но и для нас тоже. Мы очень сожалеем, что случаются подобные инциденты, хотя, конечно же, они не характерны для нашего общества. Мы сожалеем и о том, что в инцидент вовлечены иностранные граждане. Заверяю вас, что наши государственные органы предпринимают все усилия к тому, чтобы преступники предстали перед правосудием. У нас есть предварительные сообщения из МВД и КГБ, с которыми мы вас ознакомим. Мы, конечно же, хотели бы, чтобы вы произвели опознание тела, хотя у нас и нет причин сомневаться в его личности: милиция подтвердила, что убитый – ваш атташе по сельскохозяйственным вопросам. Кроме того, нужно решить вопрос о перевозке тела, что будет сделано, конечно, самым удобным для вас образом.
– А в каком состоянии тело? – уточнил Таглиа.
– Причиной смерти стала ножевая рана, поразившая сердце. Другими словами, убитый не был изуродован при нападении.
– В таком случае мы можем полагать, что на теле нет других ран или порезов?
– Мне сообщили лишь, что при нападении убитый не получил больше тяжелых ран.
– Тяжелых не получил, кроме смертельной.
– Да, так оно и есть.
Заместитель министра иностранных дел получил указание быть предельно вежливым и проявлять сочувствие, и он не собирался отступать от указаний. К тому же лично ему был до лампочки сарказм в голосе заместителя посла.
– Нам будет весьма интересно ознакомиться с содержанием докладов ваших следователей, – заявил Таглиа. – И, конечно же, мы хотели бы, чтобы нас держали в курсе ведущегося следствия.
– Да-да, конечно.
– Хотелось бы знать, – обратился к замминистра Мартин, – не можем ли мы предложить следствию свою помощь?
Таглиа метнул на Мартина удивленный взгляд: тот не уполномочен был выступать. Мартин и сам удивился – он толком не понял, зачем вылез со своим предложением. В посольстве на инструктаже не учили, что и как говорить в МИДе, но вместе с тем и не предупредили, чтобы помалкивал. Случилось то, от чего его предостерегали в первую очередь, направляя на работу в Москву, – что нельзя сначала что-то ляпнуть, а уже потом думать о последствиях.
Выслушав предложение Мартина, заместитель министра иностранных дел ответил:
– Мне известно, что следствие ведется под строгим контролем со стороны соответствующих советских органов.
– Я тоже уверен в этом, – согласился Мартин. – И все же мы весьма заинтересованы во всем этом деле. И как знать, может быть, мы располагаем информацией, которая окажется весьма полезной.
Заместитель министра проявил к этому предложению живой интерес:
– Да… может, вы и располагаете. – Он немного подумал. – Я сообщу о вашем предложении.
Чантурия стукнулся головой об стол. Затем поднялся, треснулся еще раз о стену, пошатнулся и, сделав пару оборотов, ударился спиной о противоположную стену. Шатаясь, он добрел до стула, плюхнулся на него и дернул себя за волосы.
– Чья, мать твою так-перетак, эта идея? – заорал он. – Сотрудничать с американскими органами! Они что, хотят допустить этих цэрэушников к нашим досье? Ничего себе получилось: прикончили, так-перетак, самого резидента ЦРУ, а мы и не знаем! Нам что? Прикажете ждать, когда они заявятся помогать разматывать это дело?
Орлов воспринял полученный приказ точно так же, как и Чантурия, хотя и не столь открыто проявил свои чувства.
Ну, а что касается полковника Соколова, то он, сделав соответствующий вывод из поведения Чантурия во время их беседы, сухо сказал ему:
– Мне известно, капитан Чантурия, что наверху всесторонне обдумали, что можно приобрести и что потерять при таком сотрудничестве, а если оценка наших начальников отличается от вашей и моей, то, без сомнения, их мнение основано на информации, полученной от еще более высоких начальников. И все же если я обнаружу, что в ходе этого совместного расследования вы хоть на каплю раскроете американцам методы работы нашего Комитета, то я лично прослежу, чтобы вас перевели служить в Таджикистан, где вы и будете торчать до самой пенсии.
– Уверен, что все аспекты этого вопроса всесторонне обсуждены на самом высоком уровне, а там руководствовались информацией, которой мы даже и не располагаем, – сказал Орлов Чантурия, тщательно подбирая слова.
Чантурия резко прервал его. Он вовсе не считал, что этот вопрос вообще рассматривался на самом высоком уровне и что высшее начальство располагало какой-то информацией, а если и располагало, то решило подтереть ею задницу. Орлов же, хоть он и давнишний друг, был все же педантичным службистом, и Чантурия нутром чувствовал, что тот очень и очень нескоро достигнет высоких званий и должностей – к тому времени Чантурия облысеть успеет.
Желтое одноэтажное здание судебно-медицинского морга номер 5 одиноко стояло на снегу среди голых деревьев на улице Саляма Адиля. Смотритель провел их через фронтальный, так называемый прощальный зал, облицованный холодным мрамором. В зале стояли два небольших венка, приготовленных для похоронной церемонии. Они прошли по коридору в большую комнату, окрашенную в зеленый цвет, где стояло десятка два простых деревянных столов. На них лежали голые трупы – семь мужчин и три женщины; еще два трупа были накрыты простынями.
Смотритель потянул простыню с головы одного трупа.
– Это он?
– Да, он.
Мартин внимательно рассматривал желтоватое лицо Хатчинса, его зубы, видневшиеся из-под верхней губы, слегка приподнятой как бы в попытке усмехнуться.
– Выглядит он, как и всегда, подтянуто, – заметил Таглиа. – Таким он остался до самого конца. Он порадовался бы, узнай об этом.
Он подал знак смотрителю спустить покрывало пониже, но тот замешкался. Тогда Мартин сам стянул его до пояса.
Таглиа побледнел:
– И это называется рана в сердце?
Грудь и живот покойника были широко располосованы от горла до самого паха. Разрез все еще не был зашит: внутренности были, похоже, бестолково запиханы обратно в брюшную полость.
– Что с ним произошло? – повернулся Таглиа к смотрителю и строго спросил его: – Что они с ним выделывали?
Смотритель лишь пожал плечами:
– Обыкновенное вскрытие.
– Конечно же, его вскрывали, – подтвердил Мартин. Он продолжал внимательно разглядывать тело, хотя и чувствовал, что его вот-вот начнет выворачивать наизнанку. Он смотрел на лицо, стараясь не глянуть на кишки. У Хатча на лице запечатлелась слабая бесхитростная улыбка, как будто он только что отмочил свою очередную безобидную шутку и заставил Мартина поверить в серьезность этого розыгрыша.
– 11 –
Воскресенье, 22 января 1898 года,
2 часа дня,
Посольство Соединенных Штатов
В «пузыре» на десятом этаже посольства собрались пятеро: посол, Ролли Таглиа, Мартин, военный атташе полковник Сэм Уилрайт и Эллисон Бирман, только этим утром прилетевший рейсом «Пан Америкэн» из Вашингтона. Бирман назвал лишь свою фамилию, по должности не представился, но все собравшиеся знали, что он прибыл вместо Хатчинса.
«Пузырь» – это комната, сделанная из прозрачного пластика и плавающая внутри зала. Парящий над полом, не касаясь стен и потолка, «пузырь» полностью изолирован от внешнего мира и не соединен с ним ни электропроводами, ни электронными и акустическими устройствами. Каждый день его проверяют на отсутствие подслушивающих устройств.
– Этот «пузырь» смахивает на самолет в слепом полете, – пошутил полковник Уилрайт. Он терпеть не мог сидеть взаперти. Даже находясь в поднебесье в штурманской кабине самолета, он чувствовал себя не в своей тарелке и не привык доверяться приборам, которые показывают, что творится вокруг. По его представлению, само посольство походило на самолет, продирающийся сквозь облака в слепом полете: его курс прокладывается по указаниям с земли от наводящего, кто тоже толком ничего не видит и плохо представляет себе, что в действительности происходит вокруг.
– Итак, – сказал он, обращаясь к Бирману, – что там говорит Вашингтон о случившемся?
– Вот Вашингтон и направил меня сюда разбираться в этом деле. Ну что, получим мы результаты вскрытия? Что нам известно?
Посол кивнул Таглиа, и тот начал рассказывать:
– Нам известно следующее. Хатчинс сам записал 17 января, что будет встречаться с местным контактом. Он незаметно проскользнул мимо бдительных охранников из милиции – думаем, что было именно так. Кто его контакт, знает лишь он один. Он намечал вернуться в тот же вечер, но предупредил, что может задержаться и на ночь. Ни ночью, ни на следующий день он не появился, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу.
– Вечером 18 января в газете «Известия» появилась заметка о нападении на кооперативное кафе на проспекте Мира, – продолжал Таглиа. – Нападение совершено именно в ту ночь. В заметке сообщается, что пострадали несколько иностранцев. Нападавшие, как пишут, не опознаны. Администратор кафе предполагает, что нападение связано с враждой между преступными группировками. Спустя два дня, 20 января, в 9 часов 05 минут утра мы получили от советского Министерства иностранных дел официальное уведомление (оно прислано с нарочным), в котором сообщается, что при нападении на кафе был убит человек, опознанный как американский гражданин и сотрудник посольства. В документе содержались просьба, чтобы мы, в свою очередь, опознали и забрали труп, и предложение информировать нас о ходе расследования. Я вместе с Беном Мартином явился в Министерство иностранных дел в 11 часов 30 минут утра и был принят замминистра Дубинским…
– Это обычная протокольная процедура? – прервал его Бирман.
– Нет, не обычная. Хотя я и не могу сказать, что у нас богатый опыт в связи с убийствами сотрудников посольства. Но я ожидал, что нас примет кто-то из второстепенных или даже третьестепенных чиновников МИДа. Дубинский же подчиняется непосредственно Шеварднадзе.
– Я не знаю протокольных порядков Министерства иностранных дел СССР. Вопрос такой: почему там оказался Мартин? Он ведь не допущен к делам ЦРУ.
Мартин хотя и не удивился, но воспринял этот вопрос с раздражением – ведь они с Бирманом старинные знакомые. Но вопрос был задан Таглиа, а не ему.
– Я тоже не допущен, – ответил Таглиа.
– Но вы же заместитель главы миссии.
– Это я послал Мартина, – уточнил посол. – Раз уж он оказался здесь, я решил, что и ему следует пойти на переговоры.
Бирману на это сказать было нечего, но он все же черкнул несколько слов в блокноте. Все, в том числе и посол, в это время сидели молча. Потом Бирман снова взглянул на Таглиа и бросил:
– Давайте дальше.
– Дубинский, по сути дела, повторил то, что было написано в уведомлении. Был чертовски вежлив. Сказал, где находится тело. Объяснил причину смерти.
– Удар ножом в сердце, – механически произнес Бирман, ничем не показав голосом, о чем думал в этот момент.
– Да, и он так сказал.
– У вас возникают сомнения?
Мартин знал Бирмана вот уже почти пятнадцать лет, с тех пор, когда тот пришел в группу изучения русского языка в колледже. Он помнил его изогнутую правую бровь и манеру глядеть исподлобья, чуть наклонив голову и повернув ее влево. Поэтому он и ответил Бирману:
– Оснований сомневаться нет. И тем не менее сомневаться вправе каждый. Вы спросили: «Получим ли мы результаты вскрытия?» Что же, КГБ уже передал нам заключение. Тело вскрывали.
– Вскрывали?
Бровь изогнулась еще круче.
– Да. А после вскрытия невозможно что-либо сказать о причине смерти. Но доктор Снайдер все же произвел еще одно вскрытие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Из задней двери машины вышел человек в плотном темном пальто и меховой шапке. По шапке специалист мог бы определить служебное положение этого человека. Она была сшита из меха выдры, но не целиком, а только оторочена. Когда в мороз уши шапки опускались, то можно было видеть, что основная ее часть изготовлена из замши. Таким образом, шапка как бы свидетельствовала, что ее владелец ценит дорогие вещи и хотел бы их иметь, но пока не может позволить себе такую роскошь. Настанет день, и он будет носить шапку целиком из выдры.
Обладатель выдровой шапки подошел к милиционерам и показал удостоверение. Хотя он и не был в форме, милицейский офицер отдал ему честь. Затем человек прошел в здание посольства, подошел к американским охранникам из корпуса морской пехоты и передал им конверт. Потом четко повернулся и зашагал к поджидавшему автомобилю. Милиционеры снова козырнули ему вслед.
– Ну, что нового? – поинтересовался посол. Он не отрывал глаз от стола, знакомясь с телеграммами из Вашингтона, поступившими ночью.
– Новости очень плохие, – ответил Таглиа. Посол поднял глаза:
– Неужто хуже того, что собираются сделать эти дуроломы из конгресса?
– Может, и хуже.
Таглиа передал послу официальный документ. В верхней части листа бумаги выпуклыми буквами написано по-русски: «Министерство иностранных дел Союза Советских Социалистических Республик».
Посол медленно прочел текст, затем перечитал еще раз.
– Вот так дела! Меня стоит отправить к черту на рога, – сказал он и снова углубился в текст. – Что вам известно сверх того, что здесь написано?
– Ничего, сэр.
– Так-так. Они пишут очень сжато. Отправляйтесь к ним и разузнайте все поподробнее. Возьмите с собой кого-нибудь.
– Может, заместителя Хатча?
– Ни в коем случае. Для этого шпион не годится. Ради чего ему светиться и давать им шанс опознать еще одного человека из ЦРУ? Возьмите Мартина. Он же приятель Хатчинса.
Он опять взглянул на текст и стал читать вслух:
– С сожалением сообщаем Вам… еще бы не сожалеть… сожалеем, что лицо, непредумышленно убитое… непредумышленно убитое – скажут же… опознано как сотрудник Вашего посольства, атташе по вопросам сельского хозяйства господин Чарльз Хатчинс. Просим Вас подтвердить… так, так… личность… так… обстоятельства этого дела расследуются… мы, конечно же, проинформируем Вас… Что это значит, Ролли? Неужто они думают, что мы залезем на эту телегу, полную дерьма? Отправляйтесь туда и, как только вернетесь, сразу же ко мне. Слышите?
Заместитель посла Ролли Таглиа был итальянским техасцем – итальянцем по происхождению, а техасцем по случаю, как он любил говорить, по тому случаю, что его отец, житель Филадельфии, служил во время войны на флоте. Однажды он оказался в увольнении на берегу в Галвестоне и повстречал там техасскую красавицу, которая вовсе не горела желанием поселиться в местах, где выпадает снег. Поэтому Ролли родился и вырос на берегах Мексиканского залива. Своим назначением в Москву он не был обязан земляку-послу. Ему исполнилось сорок пять, а из них двадцать лет он находился на дипломатической службе и получил назначение в Москву задолго до приезда нынешнего посла – хотя оба и любили повторять, что техасец техасцу вреда не сделает.
Ролли прекрасно знал итальянский язык, но не перенял ни слова от своего отца, который и без того намучился, познавая техасский говор, чтобы разговаривать с женой, не знавшей итальянского и не желавшей его знать.
Ролли основательно изучил итальянский самым легким способом – в постели с итальянкой, когда выходил в увольнение на берег в Неаполе, где прослужил на флоте всю вьетнамскую войну. Тепло Средиземноморья так пришлось ему по душе, что, демобилизовавшись, он поступил на службу в госдепартамент, который быстренько дал ему первое назначение в посольство в Москве вместо теплых краев. Он выучил русский язык – хотя, к его сожалению, и не в такой приятной обстановке, в какой познавал итальянский. После учебы на курсах госдепартамента он еще два года проработал в том же посольстве под неустанной опекой чопорной рыжеволосой женщины, гораздо старше его. Она была родом из Толедо, штат Огайо, а в посольстве работала секретаршей у торгового атташе. Она испытывала непреодолимое предубеждение к итальянцам, которое, применительно к их отношениям, было совершенно необоснованным. Вследствие этого он все еще не завязал близкого знакомства с москвичками, что, безусловно, помогло бы ему совершенствоваться в языке. С другой стороны, он достаточно хорошо знал и русский язык, и самих русских, чтобы считать, будто понимает весь тот треп, который, как он думал, слышит от заместителя министра иностранных дел СССР.
– Примите, пожалуйста, соболезнования нашего правительства в связи с трагическим инцидентом, – произнес заместитель министра иностранных дел.
Хотя замминистра не держал перед собой шпаргалки, он выражал соболезнование заученно, как будто читал его с листа.
– Для вас это, должно быть, тяжкий удар, – продолжал он, – Но и для нас тоже. Мы очень сожалеем, что случаются подобные инциденты, хотя, конечно же, они не характерны для нашего общества. Мы сожалеем и о том, что в инцидент вовлечены иностранные граждане. Заверяю вас, что наши государственные органы предпринимают все усилия к тому, чтобы преступники предстали перед правосудием. У нас есть предварительные сообщения из МВД и КГБ, с которыми мы вас ознакомим. Мы, конечно же, хотели бы, чтобы вы произвели опознание тела, хотя у нас и нет причин сомневаться в его личности: милиция подтвердила, что убитый – ваш атташе по сельскохозяйственным вопросам. Кроме того, нужно решить вопрос о перевозке тела, что будет сделано, конечно, самым удобным для вас образом.
– А в каком состоянии тело? – уточнил Таглиа.
– Причиной смерти стала ножевая рана, поразившая сердце. Другими словами, убитый не был изуродован при нападении.
– В таком случае мы можем полагать, что на теле нет других ран или порезов?
– Мне сообщили лишь, что при нападении убитый не получил больше тяжелых ран.
– Тяжелых не получил, кроме смертельной.
– Да, так оно и есть.
Заместитель министра иностранных дел получил указание быть предельно вежливым и проявлять сочувствие, и он не собирался отступать от указаний. К тому же лично ему был до лампочки сарказм в голосе заместителя посла.
– Нам будет весьма интересно ознакомиться с содержанием докладов ваших следователей, – заявил Таглиа. – И, конечно же, мы хотели бы, чтобы нас держали в курсе ведущегося следствия.
– Да-да, конечно.
– Хотелось бы знать, – обратился к замминистра Мартин, – не можем ли мы предложить следствию свою помощь?
Таглиа метнул на Мартина удивленный взгляд: тот не уполномочен был выступать. Мартин и сам удивился – он толком не понял, зачем вылез со своим предложением. В посольстве на инструктаже не учили, что и как говорить в МИДе, но вместе с тем и не предупредили, чтобы помалкивал. Случилось то, от чего его предостерегали в первую очередь, направляя на работу в Москву, – что нельзя сначала что-то ляпнуть, а уже потом думать о последствиях.
Выслушав предложение Мартина, заместитель министра иностранных дел ответил:
– Мне известно, что следствие ведется под строгим контролем со стороны соответствующих советских органов.
– Я тоже уверен в этом, – согласился Мартин. – И все же мы весьма заинтересованы во всем этом деле. И как знать, может быть, мы располагаем информацией, которая окажется весьма полезной.
Заместитель министра проявил к этому предложению живой интерес:
– Да… может, вы и располагаете. – Он немного подумал. – Я сообщу о вашем предложении.
Чантурия стукнулся головой об стол. Затем поднялся, треснулся еще раз о стену, пошатнулся и, сделав пару оборотов, ударился спиной о противоположную стену. Шатаясь, он добрел до стула, плюхнулся на него и дернул себя за волосы.
– Чья, мать твою так-перетак, эта идея? – заорал он. – Сотрудничать с американскими органами! Они что, хотят допустить этих цэрэушников к нашим досье? Ничего себе получилось: прикончили, так-перетак, самого резидента ЦРУ, а мы и не знаем! Нам что? Прикажете ждать, когда они заявятся помогать разматывать это дело?
Орлов воспринял полученный приказ точно так же, как и Чантурия, хотя и не столь открыто проявил свои чувства.
Ну, а что касается полковника Соколова, то он, сделав соответствующий вывод из поведения Чантурия во время их беседы, сухо сказал ему:
– Мне известно, капитан Чантурия, что наверху всесторонне обдумали, что можно приобрести и что потерять при таком сотрудничестве, а если оценка наших начальников отличается от вашей и моей, то, без сомнения, их мнение основано на информации, полученной от еще более высоких начальников. И все же если я обнаружу, что в ходе этого совместного расследования вы хоть на каплю раскроете американцам методы работы нашего Комитета, то я лично прослежу, чтобы вас перевели служить в Таджикистан, где вы и будете торчать до самой пенсии.
– Уверен, что все аспекты этого вопроса всесторонне обсуждены на самом высоком уровне, а там руководствовались информацией, которой мы даже и не располагаем, – сказал Орлов Чантурия, тщательно подбирая слова.
Чантурия резко прервал его. Он вовсе не считал, что этот вопрос вообще рассматривался на самом высоком уровне и что высшее начальство располагало какой-то информацией, а если и располагало, то решило подтереть ею задницу. Орлов же, хоть он и давнишний друг, был все же педантичным службистом, и Чантурия нутром чувствовал, что тот очень и очень нескоро достигнет высоких званий и должностей – к тому времени Чантурия облысеть успеет.
Желтое одноэтажное здание судебно-медицинского морга номер 5 одиноко стояло на снегу среди голых деревьев на улице Саляма Адиля. Смотритель провел их через фронтальный, так называемый прощальный зал, облицованный холодным мрамором. В зале стояли два небольших венка, приготовленных для похоронной церемонии. Они прошли по коридору в большую комнату, окрашенную в зеленый цвет, где стояло десятка два простых деревянных столов. На них лежали голые трупы – семь мужчин и три женщины; еще два трупа были накрыты простынями.
Смотритель потянул простыню с головы одного трупа.
– Это он?
– Да, он.
Мартин внимательно рассматривал желтоватое лицо Хатчинса, его зубы, видневшиеся из-под верхней губы, слегка приподнятой как бы в попытке усмехнуться.
– Выглядит он, как и всегда, подтянуто, – заметил Таглиа. – Таким он остался до самого конца. Он порадовался бы, узнай об этом.
Он подал знак смотрителю спустить покрывало пониже, но тот замешкался. Тогда Мартин сам стянул его до пояса.
Таглиа побледнел:
– И это называется рана в сердце?
Грудь и живот покойника были широко располосованы от горла до самого паха. Разрез все еще не был зашит: внутренности были, похоже, бестолково запиханы обратно в брюшную полость.
– Что с ним произошло? – повернулся Таглиа к смотрителю и строго спросил его: – Что они с ним выделывали?
Смотритель лишь пожал плечами:
– Обыкновенное вскрытие.
– Конечно же, его вскрывали, – подтвердил Мартин. Он продолжал внимательно разглядывать тело, хотя и чувствовал, что его вот-вот начнет выворачивать наизнанку. Он смотрел на лицо, стараясь не глянуть на кишки. У Хатча на лице запечатлелась слабая бесхитростная улыбка, как будто он только что отмочил свою очередную безобидную шутку и заставил Мартина поверить в серьезность этого розыгрыша.
– 11 –
Воскресенье, 22 января 1898 года,
2 часа дня,
Посольство Соединенных Штатов
В «пузыре» на десятом этаже посольства собрались пятеро: посол, Ролли Таглиа, Мартин, военный атташе полковник Сэм Уилрайт и Эллисон Бирман, только этим утром прилетевший рейсом «Пан Америкэн» из Вашингтона. Бирман назвал лишь свою фамилию, по должности не представился, но все собравшиеся знали, что он прибыл вместо Хатчинса.
«Пузырь» – это комната, сделанная из прозрачного пластика и плавающая внутри зала. Парящий над полом, не касаясь стен и потолка, «пузырь» полностью изолирован от внешнего мира и не соединен с ним ни электропроводами, ни электронными и акустическими устройствами. Каждый день его проверяют на отсутствие подслушивающих устройств.
– Этот «пузырь» смахивает на самолет в слепом полете, – пошутил полковник Уилрайт. Он терпеть не мог сидеть взаперти. Даже находясь в поднебесье в штурманской кабине самолета, он чувствовал себя не в своей тарелке и не привык доверяться приборам, которые показывают, что творится вокруг. По его представлению, само посольство походило на самолет, продирающийся сквозь облака в слепом полете: его курс прокладывается по указаниям с земли от наводящего, кто тоже толком ничего не видит и плохо представляет себе, что в действительности происходит вокруг.
– Итак, – сказал он, обращаясь к Бирману, – что там говорит Вашингтон о случившемся?
– Вот Вашингтон и направил меня сюда разбираться в этом деле. Ну что, получим мы результаты вскрытия? Что нам известно?
Посол кивнул Таглиа, и тот начал рассказывать:
– Нам известно следующее. Хатчинс сам записал 17 января, что будет встречаться с местным контактом. Он незаметно проскользнул мимо бдительных охранников из милиции – думаем, что было именно так. Кто его контакт, знает лишь он один. Он намечал вернуться в тот же вечер, но предупредил, что может задержаться и на ночь. Ни ночью, ни на следующий день он не появился, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу.
– Вечером 18 января в газете «Известия» появилась заметка о нападении на кооперативное кафе на проспекте Мира, – продолжал Таглиа. – Нападение совершено именно в ту ночь. В заметке сообщается, что пострадали несколько иностранцев. Нападавшие, как пишут, не опознаны. Администратор кафе предполагает, что нападение связано с враждой между преступными группировками. Спустя два дня, 20 января, в 9 часов 05 минут утра мы получили от советского Министерства иностранных дел официальное уведомление (оно прислано с нарочным), в котором сообщается, что при нападении на кафе был убит человек, опознанный как американский гражданин и сотрудник посольства. В документе содержались просьба, чтобы мы, в свою очередь, опознали и забрали труп, и предложение информировать нас о ходе расследования. Я вместе с Беном Мартином явился в Министерство иностранных дел в 11 часов 30 минут утра и был принят замминистра Дубинским…
– Это обычная протокольная процедура? – прервал его Бирман.
– Нет, не обычная. Хотя я и не могу сказать, что у нас богатый опыт в связи с убийствами сотрудников посольства. Но я ожидал, что нас примет кто-то из второстепенных или даже третьестепенных чиновников МИДа. Дубинский же подчиняется непосредственно Шеварднадзе.
– Я не знаю протокольных порядков Министерства иностранных дел СССР. Вопрос такой: почему там оказался Мартин? Он ведь не допущен к делам ЦРУ.
Мартин хотя и не удивился, но воспринял этот вопрос с раздражением – ведь они с Бирманом старинные знакомые. Но вопрос был задан Таглиа, а не ему.
– Я тоже не допущен, – ответил Таглиа.
– Но вы же заместитель главы миссии.
– Это я послал Мартина, – уточнил посол. – Раз уж он оказался здесь, я решил, что и ему следует пойти на переговоры.
Бирману на это сказать было нечего, но он все же черкнул несколько слов в блокноте. Все, в том числе и посол, в это время сидели молча. Потом Бирман снова взглянул на Таглиа и бросил:
– Давайте дальше.
– Дубинский, по сути дела, повторил то, что было написано в уведомлении. Был чертовски вежлив. Сказал, где находится тело. Объяснил причину смерти.
– Удар ножом в сердце, – механически произнес Бирман, ничем не показав голосом, о чем думал в этот момент.
– Да, и он так сказал.
– У вас возникают сомнения?
Мартин знал Бирмана вот уже почти пятнадцать лет, с тех пор, когда тот пришел в группу изучения русского языка в колледже. Он помнил его изогнутую правую бровь и манеру глядеть исподлобья, чуть наклонив голову и повернув ее влево. Поэтому он и ответил Бирману:
– Оснований сомневаться нет. И тем не менее сомневаться вправе каждый. Вы спросили: «Получим ли мы результаты вскрытия?» Что же, КГБ уже передал нам заключение. Тело вскрывали.
– Вскрывали?
Бровь изогнулась еще круче.
– Да. А после вскрытия невозможно что-либо сказать о причине смерти. Но доктор Снайдер все же произвел еще одно вскрытие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39