Вот это-то и удивительно.
Из столовой появился мистер Квестинг, сияя вечерним костюмом, белоснежным жилетом и дымя послеобеденной сигарой. Насколько знали обитатели «Источников», бизнесмена на концерт не приглашали, но он, видимо, намеревался воспользоваться своим общительным характером.
— А что я все слышу про какое-то новое платье? — с весьма заинтересованным видом спросил Квестинг.
— Ой, я опоздаю! — воскликнула Барбара и торопливо скрылась в доме.
Дикону пришло в голову, что никто на свете, кроме бизнесмена, не набрался бы смелости после всего случившегося возле озера попытаться завязать новую беседу с девушкой в присутствии постороннего. В некотором замешательстве и не придумав никакой другой темы для разговора, Дикон пробормотал несколько сбивчивых фраз относительно анонимной посылки с подарком. Мистер Квестинг молча выслушал его, несколько секунд не делал никаких замечаний и наконец, не сводя глаз с молодого человека, сказал:
— Ну, ну. Ах вот как? И молодая леди не получала даже крошечной записки с объяснением, откуда пришла посылка? Подумать только!
— Я думаю, — ответил уже оправившийся от смущения Дикон, — платье прислано тетей из Индии.
— А симпатичные вещички высылают из Окленда, а?
— Мне кажется, я ничего такого не говорил.
— Вполне справедливо, мистер Белл. Возможно, вы не говорили, — сдался Квестинг. — Между нами, мистер Белл, я ведь обо всем знаю.
— Что? — вскричал пораженный Дикон. — Но как, черт побери...
— Просто маленькая беседа с Дороти Лемур.
— С кем?
— Мое прозвище нашей смуглой девы, — пояснил бизнесмен.
— О! — с большим облегчением вздохнул молодой человек. — Хайа.
— А вы сами как считаете, откуда пришли посылки? — спросил мистер Квестинг и заговорщически подмигнул.
— Вне всяких сомнений, от тети, — спокойно ответил Дикон и в стремительном полете фантазии добавил: — Она привыкла присылать вещи для мисс Клейр, которая регулярно с ней переписывается. Очень убедительное объяснение — мисс Клейр в том или ином письме упомянула про магазин в Окленде.
— О да? — удивился бизнесмен. — Случайно, но с целью. Нечто в этом роде, а?
— Ничего подобного, — рассердился молодой человек. — Самое реальное...
— Хорошо, хорошо, мистер Белл. Пусть так. Вы не должны придавать большого значения моей невинной шутке. Самый простой выход из положения, верно?
Квестинг направился куда-то, тихо посвистывая и элегантно размахивая сигарой. Дикон едва слышно выругался себе под нос. «Он догадался! — подумал молодой человек. — Проклятье, этот тип при первой возможности обо всем разболтает девушке. — Он протер очки носовым платком и рассеянно проследил за удаляющейся фигурой мистера Квестинга. — А может, он и вправду вражеский агент?» — пришла ему в голову сомнительная мысль.
Хотя и построенный в европейском стиле, молитвенный дом в селении все же сильно напоминал жилища маори. В нем был всего один зал под двускатной, частично выступавшей над фронтоном крышей. Рисунки в полинезийском стиле сплошь покрывали доски и опорные столбы. Возле одной из распорок стояло деревянное божество с высунутым языком и глазами из ореховой скорлупы — коренастый, зловещий символ плодородия и войны одновременно. Традиционные стволы папоротника и солому заменяли балки и гальванизированный металл, но тем не менее вид здания являлся отличным образцом древнего искусства аборигенов.
Пол, обычно пустой, сейчас был заставлен разнообразными сиденьями. Шезлонги Клейров, выглядящие удивительно привлекательно в новой обстановке, все вместе образовывали первый ряд. Они стояли перед возвышающейся сценой, украшенной папоротником, искусно сотканными покрывалами, флагом Соединенного Королевства и лентами разноцветной бумаги. На задней стене висели цветные репродукции портретов трех английских королей, две фотографии бывших премьер-министров и увеличенный снимок Руа в должности полномочного министра. На сцене стояли обшарпанное пианино, три стула, стол — непременный атрибут всех британских собраний, графин с не очень привлекательного вида водой и бокал.
Публика маори присутствовала здесь практически весь день. Люди расположились на полу, на краю сцены, на скамейках вдоль стен, на веранде и даже на ступенях. Среди них был Эру Саул. Группы молодежи собирались вокруг него. Парень что-то тихо говорил им. Время от времени раздавались возбужденное хихиканье и взрывы хохота. Через определенные промежутки времени Эру с несколькими сопровождающими куда-то исчезал, а когда возвращался, галдеж становился с каждым разом все громче. В семь часов прибыли Саймон, Колли и Смит с еще тремя стульями из Wai-ata-tapu. Колли и Саймон остановились, задумчиво оглядываясь, а Смита сразу поглотила компания Эру Саула.
— Эй, Эру! — крикнул Смит, у которого в карманах оттопыривалась пара бутылок. — Прикончим на танцах?
— Не дадут.
— Не бойтесь, ничего вы на танцах не прикончите, — послышался женский голос. — В прошлый раз так прикончили, что даже ходить не могли.
— Плохо, — пробормотал Смит.
Обладательница голоса сидела на полу спиной к сцене. Это была миссис Те Папа, пожилая женщина с удивительно аристократической формы головой, повязанной светло-вишневым платком. Поверх своего европейского платья в честь торжественного случая она надела чудесную полотняную юбку. Женщина являлась первой прабабкой рода и, хотя никогда не беспокоилась по поводу этого титула, принцессой племени те раравас. Будучи последней представительницей старшего поколения, она имела татуированный подбородок. Пользуясь своим положением, миссис Те Папа могла в полный голос выкрикивать приветствия и указания своим людям, которые без толку шлялись по залу или заканчивали оборудование сцены, причем говорила только на языке маори. Если кто-то из молоденьких девушек отвечал ей на английском, она тут же подавалась вперед и отвешивала непочтительной особе хорошенький шлепок. Одну из странностей современной жизни маори можно было заметить в том факте, что хотя некоторые люди из отдаленных районов говорили на отрывочном английском языке с местным произношением, свое наречие они знали уже весьма поверхностно.
К половине восьмого начали прибывать жители Хэрпуна и его окрестностей. В зал вошел старик Те Каху в поношенной накидке из перьев поверх своего лучшего костюма и стал изящно расхаживать среди гостей. Миссис Те Папа плавно поднялась и красивой раскачивающейся походкой, сохранившейся со дней молодости, направилась на предназначенное ей место.
Без четверти восемь пятеро белых джентльменов, одетых в не очень элегантно сидящие на них вечерние костюмы, с музыкальными инструментами в руках заняли специальный ряд возле сцены. Это были члены Хэрпунского клуба дикарей, Известные на всю округу способностями более-менее сносно воспроизводить ирландские баллады. Последний из них, маленький взволнованный человечек, несший с собой большую сумку, являлся еще и чревовещателем. Мужчин сопровождали маленькая кудрявая девочка в платье с оборками, ее свирепого вида мамаша и очень симпатичная леди с нотами песни «Однажды, когда мы были молоды». Развлечение, похоже, предстояло на редкость разнообразное.
Посторонний наблюдатель мог заметить, что, пока прибывшие на вечер женщины обменивались кивками и улыбками, время от времени указывая друг на друга с выражениями игривого восхищения на лицах, мужчины просто приветствовали знакомых поднятием бровей, подмигиванием или едва заметными наклонами головы. Данная процедура изменилась, когда в зал вошел какой-то новый гость и стал сердечно
пожимать руки почти всем присутствующим. Без пяти минут восемь прибыл мэр с супругой и пожал руки только своим противникам. Почетную пару усадили в шезлонги. К этому моменту все места, кроме зарезервированных для официальных гостей, были заняты, а большие группы маори стояли в дальнем конце зала или расселись на полу. С приездом городской публики они стали серьезнее и тише. Прекрасные голоса, способные превратить английский язык в гармонию из почти одних гласных звуков, смолкли, и молитвенный дом наполнился гулом, производимым в основном белыми новозеландцами. Воздух сильно нагрелся, и маори невольно подумали, что пахнет pakeha, в то время как pakeha немного менее невольно решили, что это запах маори.
В восемь часов начавшая утихать волна интереса снова усилилась в связи с прибытием полковника Клейра, мистера Квестинга и мистера Фоллса. Они пришли из «Источников» пешком, срезав путь через территорию маори. Миссис Клейр, Барбару, доктора Акрингтона и Гонта вез на машине Дикон. Он должен был приехать по шоссе. Полковник, Квестимг и Фоллс уселись на местах для официальных гостей, но Саймон сразу же выкатил белки своих глаз и попятился к группе молодежи маори, где присоединился к Колли и Смиту, который все еще оставался опухшим, с красными глазами.
В зале послышался очередной приказ миссис Те Папа. Группа девушек в народных одеждах прошла через публику и взобралась на сцену. Каждая из них несла в руках веревочки, к концам которых были привязаны шарики из сухих листьев. Руа занял позицию возле входной двери здания. Он стоял в полутьме, выпрямившись, в накидке из перьев, грозно свисавшей с плеч, и представлял собой очень выразительную фигуру. Так, наверное, стоял еще его прадед, встречая на берегу путешественников с другого конца света. Возле старика расположились ведущие представители мужской части рода, а чуть дальше сидели миссис Те Папа и другие пожилые женщины. Большинство маори повернули сейчас головы в сторону входа в молитвенный дом, а те, кто имел такую возможность, выглядывали в окна.
С шоссе послышалось урчание мотора, сигнал клаксона, и по меньшей мере человек двадцать важно заявили, что сразу узнали Гонта. Гул голосов усилился и тут же стих. В наступившей тишине гортанное приветствие Руа встревожило застывший вечерний воздух:
— Haere mai. E te ururangi! Na wai tau? — Это значило: «Здравствуйте! Добро пожаловать, потомки белых людей. Откуда вы идете?»
Каждое слово произносилось с определенной интонацией и протяжно. Голос старика можно было принять за шум вечернего ветра с моря. Он звучал, как и полагается звучать голосу дикаря, странный, вызывающий у белых слушателей беспокойство. В полумраке миссис Те Папа и ее соседки наклонились вперед, всплеснув руками. Их ладони ритмично захлопали в такт народному танцу приветствия. Руа оказал Гонту великую честь и принимал актера согласно почти забытому местному обычаю. Нововведения двадцатого века, привычки, привезенные на
остров белыми людьми, словно легкая паутина были сейчас сняты с лица культуры аборигенов, и европейцы стали вдруг чужими в молитвенном доме.
Пока они шли от машины, Гонт пробормотал:
— Но мы же должны что-то отвечать. Нам нужно понять, о чем он говорит, и ответить.
— Я, правда, не уверен, — отозвался Дикой, — но когда-то, кажется, слышал об этом. Похоже, старик говорит о наших предках. Он спрашивает, кто мы такие.
— На самом деле все это довольно бессмысленно, — пробормотала миссис Клейр. — Они прекрасно знают, кто мы. Некоторые их обычаи совсем не привлекательны. Боюсь, бедняжки действительно считают, будто доставляют нам огромное удовольствие, соблюдая их.
— И это, конечно, так и есть, — быстро ответил Гонт. — Я бы хотел, чтобы мы смогли ответить.
Под мягкий гул приветствий маори актер двинулся вперед и пожал руку Руа. «Он в своей лучшей форме, — подумал Дикой, — и вызовет выступлением всеобщее восхищение». С миссис Клейр и Гонтом во главе маленькая процессия вошла в зал, и тут Дикон впервые увидел Барбару в новом платье.
Барбара задержалась и вышла из дома, кутаясь в шаль с, очевидно, англо-индийским орнаментом, когда все уже сидели в машине. Смущенно извиняясь, девушка забралась на заднее сиденье, и у Дикона хватило времени только заметить, как слегка поблескивают ее волосы. Гонт побоялся приглашать парикмахера, отказался от своего плана, и Дикон, бросив взгляд на лицо Барбары, остался доволен. Сама девушка не придавала особенного значения прическе. Миссис Клейр устроилась рядом с Диконом, а ее дочь оказалась сзади между Гонтом и доктором Акрингтоном.
Заведя мотор и тронувшись с места, молодой человек невольно подумал о том, как много раз возил он актера на выступления; о фразах, которые всегда говорили сопровождавшие знаменитость женщины; об их возбуждении, вызванном ощущением счастья от присутствия рядом этого человека; о ресторанах и ночных клубах, где сущность каждого посетителя отражалась, словно в зеркале в примерочной комнате портного; об окончаниях подобных вечеров; о раздражительности Гонта, если случались какие-то мелкие неприятности, омрачавшие успех; о деньгах, сыпавшихся, будто из трясущихся рук сумасшедшего. Наконец Дикон подумал, как сильно изменилось его собственное отношение к такой жизни. Из заботливого, предусмотрительного секретаря он превратился в покорного и даже равнодушного. Из этих философских
воспоминаний молодого человека вывела миссис Клейр, которая, развернув свое миниатюрное пухлое тело, обратилась к дочери.
— Дорогая, — сказала женщина, — не очень ли странно выглядят твои волосы? Не могла бы ты начесать их немного вперед, чуть-чуть?
Но Гонт мгновенно отреагировал:
— А я как раз думаю, насколько прелестно выглядит такая прическа. Доктор Акрингтон, не проронивший до сих пор ни слова, откашлялся и заявил, что на концерте их ожидают большие неудобства.
— Духота, деревянные скамейки, запах и постоянный гул. Надеюсь, вы не ожидаете ничего хорошего, Гонт. Коренные обитатели этой страны испорчены собственной ленью и преступной тупостью белого населения. Мы посылали сюда миссионеров, чтобы отучить аборигенов пожирать друг друга, накачать их вонючим виски и отобрать земли. Потом мы разрушили настоящую местную коммунистическую систему, научили аборигенов бездельничать при полной поддержке со стороны правительства, упразднили вождей и заменили их секретарями тред-юнионов. А брачные обычаи, которые им очень хорошо подходили, с ханжеской гримасой были заменены нами разными болезнями и святыми узами замужества.
— Джеймс!
— Развратили такой симпатичный народ. Посмотрите на молодежь! Проводят время в...
— Джеймс!
Гонт с веселыми интонациями в голосе спросил, не смог бы батальон маори доказать, что их боевой дух еще жив.
— Конечно, — с довольной ухмылкой ответил доктор Акрингтон, — потому что в армии они попали бы в систему, при которой привыкли жить.
Остаток пути в машине царило молчание. На улице перед молитвенным домом было уже темно, и Дикону опять не удалось как следует разглядеть Барбару. Однако молодой человек заметил, что шаль ее осталась на заднем сиденье. Когда же девушка прошла перед ним через публику в зале, Дикон увидел, какое чудо совершил его патрон. Долгая связь с театром приучила молодого человека расценивать одежду в тесной связи с искусством, и сейчас он со странным смешанным ощущением раскаяния и восхищения признался себе, что в Барбаре произошла огромная перемена. Девушка стала совсем другой, и Дикон не был уверен, не возникает ли в нем постепенно досада. У молодого человека создалось впечатление, будто Гонт оставил его в дураках.
«Даже хотя мне и ни разу не представлялась возможность увидеть Барбару в таком виде, — подумал он, — еще немного, и я бы влюбился в нее. Это я должен был показать ей, какова она на самом деле». Девушка села между Гонтом и своим дядей. Рядом свободных шезлонгов не оказалось, и Дикон проскользнул на очень неудобное место во втором ряду. «Настоящий ничтожный секретаришка», — сказал он себе. В мрачном расположении духа молодой человек приготовился смотреть концерт, но закончил тем, что стал неотрывно наблюдать за Барбарой.
Девушки на сцене ритмично задвигались в открывающем вечер танце. Хореографическую группу возглавляла тучная дама, которая, поворачиваясь из стороны в сторону, бросала вокруг себя на редкость многозначительные взгляды, чем сильно смутила Дикона. Из всего населения маори в этом отдаленном районе Северного Острова Руа имел наименее поддельный вид. Его соплеменники пели и танцевали, как делали когда-то их предки, а аудитория снисходительно наблюдала за местным вариантом имитации творчества исполнителей баллад или сентиментальных певцов. Слова и жесты, использовавшиеся в представлении, были унаследованы от культуры дикарей и напоминали об их образе жизни, о земледелии, каноэ, свадьбах, войнах. Многие из песен, относившиеся к похоронному ритуалу, казались не очень подходящими для исполнения на концерте, однако одна, прозвучавшая в этот вечер, вспоминалась с содроганием всеми, кто ее слышал.
Руа сделал короткое пояснительное вступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Из столовой появился мистер Квестинг, сияя вечерним костюмом, белоснежным жилетом и дымя послеобеденной сигарой. Насколько знали обитатели «Источников», бизнесмена на концерт не приглашали, но он, видимо, намеревался воспользоваться своим общительным характером.
— А что я все слышу про какое-то новое платье? — с весьма заинтересованным видом спросил Квестинг.
— Ой, я опоздаю! — воскликнула Барбара и торопливо скрылась в доме.
Дикону пришло в голову, что никто на свете, кроме бизнесмена, не набрался бы смелости после всего случившегося возле озера попытаться завязать новую беседу с девушкой в присутствии постороннего. В некотором замешательстве и не придумав никакой другой темы для разговора, Дикон пробормотал несколько сбивчивых фраз относительно анонимной посылки с подарком. Мистер Квестинг молча выслушал его, несколько секунд не делал никаких замечаний и наконец, не сводя глаз с молодого человека, сказал:
— Ну, ну. Ах вот как? И молодая леди не получала даже крошечной записки с объяснением, откуда пришла посылка? Подумать только!
— Я думаю, — ответил уже оправившийся от смущения Дикон, — платье прислано тетей из Индии.
— А симпатичные вещички высылают из Окленда, а?
— Мне кажется, я ничего такого не говорил.
— Вполне справедливо, мистер Белл. Возможно, вы не говорили, — сдался Квестинг. — Между нами, мистер Белл, я ведь обо всем знаю.
— Что? — вскричал пораженный Дикон. — Но как, черт побери...
— Просто маленькая беседа с Дороти Лемур.
— С кем?
— Мое прозвище нашей смуглой девы, — пояснил бизнесмен.
— О! — с большим облегчением вздохнул молодой человек. — Хайа.
— А вы сами как считаете, откуда пришли посылки? — спросил мистер Квестинг и заговорщически подмигнул.
— Вне всяких сомнений, от тети, — спокойно ответил Дикон и в стремительном полете фантазии добавил: — Она привыкла присылать вещи для мисс Клейр, которая регулярно с ней переписывается. Очень убедительное объяснение — мисс Клейр в том или ином письме упомянула про магазин в Окленде.
— О да? — удивился бизнесмен. — Случайно, но с целью. Нечто в этом роде, а?
— Ничего подобного, — рассердился молодой человек. — Самое реальное...
— Хорошо, хорошо, мистер Белл. Пусть так. Вы не должны придавать большого значения моей невинной шутке. Самый простой выход из положения, верно?
Квестинг направился куда-то, тихо посвистывая и элегантно размахивая сигарой. Дикон едва слышно выругался себе под нос. «Он догадался! — подумал молодой человек. — Проклятье, этот тип при первой возможности обо всем разболтает девушке. — Он протер очки носовым платком и рассеянно проследил за удаляющейся фигурой мистера Квестинга. — А может, он и вправду вражеский агент?» — пришла ему в голову сомнительная мысль.
Хотя и построенный в европейском стиле, молитвенный дом в селении все же сильно напоминал жилища маори. В нем был всего один зал под двускатной, частично выступавшей над фронтоном крышей. Рисунки в полинезийском стиле сплошь покрывали доски и опорные столбы. Возле одной из распорок стояло деревянное божество с высунутым языком и глазами из ореховой скорлупы — коренастый, зловещий символ плодородия и войны одновременно. Традиционные стволы папоротника и солому заменяли балки и гальванизированный металл, но тем не менее вид здания являлся отличным образцом древнего искусства аборигенов.
Пол, обычно пустой, сейчас был заставлен разнообразными сиденьями. Шезлонги Клейров, выглядящие удивительно привлекательно в новой обстановке, все вместе образовывали первый ряд. Они стояли перед возвышающейся сценой, украшенной папоротником, искусно сотканными покрывалами, флагом Соединенного Королевства и лентами разноцветной бумаги. На задней стене висели цветные репродукции портретов трех английских королей, две фотографии бывших премьер-министров и увеличенный снимок Руа в должности полномочного министра. На сцене стояли обшарпанное пианино, три стула, стол — непременный атрибут всех британских собраний, графин с не очень привлекательного вида водой и бокал.
Публика маори присутствовала здесь практически весь день. Люди расположились на полу, на краю сцены, на скамейках вдоль стен, на веранде и даже на ступенях. Среди них был Эру Саул. Группы молодежи собирались вокруг него. Парень что-то тихо говорил им. Время от времени раздавались возбужденное хихиканье и взрывы хохота. Через определенные промежутки времени Эру с несколькими сопровождающими куда-то исчезал, а когда возвращался, галдеж становился с каждым разом все громче. В семь часов прибыли Саймон, Колли и Смит с еще тремя стульями из Wai-ata-tapu. Колли и Саймон остановились, задумчиво оглядываясь, а Смита сразу поглотила компания Эру Саула.
— Эй, Эру! — крикнул Смит, у которого в карманах оттопыривалась пара бутылок. — Прикончим на танцах?
— Не дадут.
— Не бойтесь, ничего вы на танцах не прикончите, — послышался женский голос. — В прошлый раз так прикончили, что даже ходить не могли.
— Плохо, — пробормотал Смит.
Обладательница голоса сидела на полу спиной к сцене. Это была миссис Те Папа, пожилая женщина с удивительно аристократической формы головой, повязанной светло-вишневым платком. Поверх своего европейского платья в честь торжественного случая она надела чудесную полотняную юбку. Женщина являлась первой прабабкой рода и, хотя никогда не беспокоилась по поводу этого титула, принцессой племени те раравас. Будучи последней представительницей старшего поколения, она имела татуированный подбородок. Пользуясь своим положением, миссис Те Папа могла в полный голос выкрикивать приветствия и указания своим людям, которые без толку шлялись по залу или заканчивали оборудование сцены, причем говорила только на языке маори. Если кто-то из молоденьких девушек отвечал ей на английском, она тут же подавалась вперед и отвешивала непочтительной особе хорошенький шлепок. Одну из странностей современной жизни маори можно было заметить в том факте, что хотя некоторые люди из отдаленных районов говорили на отрывочном английском языке с местным произношением, свое наречие они знали уже весьма поверхностно.
К половине восьмого начали прибывать жители Хэрпуна и его окрестностей. В зал вошел старик Те Каху в поношенной накидке из перьев поверх своего лучшего костюма и стал изящно расхаживать среди гостей. Миссис Те Папа плавно поднялась и красивой раскачивающейся походкой, сохранившейся со дней молодости, направилась на предназначенное ей место.
Без четверти восемь пятеро белых джентльменов, одетых в не очень элегантно сидящие на них вечерние костюмы, с музыкальными инструментами в руках заняли специальный ряд возле сцены. Это были члены Хэрпунского клуба дикарей, Известные на всю округу способностями более-менее сносно воспроизводить ирландские баллады. Последний из них, маленький взволнованный человечек, несший с собой большую сумку, являлся еще и чревовещателем. Мужчин сопровождали маленькая кудрявая девочка в платье с оборками, ее свирепого вида мамаша и очень симпатичная леди с нотами песни «Однажды, когда мы были молоды». Развлечение, похоже, предстояло на редкость разнообразное.
Посторонний наблюдатель мог заметить, что, пока прибывшие на вечер женщины обменивались кивками и улыбками, время от времени указывая друг на друга с выражениями игривого восхищения на лицах, мужчины просто приветствовали знакомых поднятием бровей, подмигиванием или едва заметными наклонами головы. Данная процедура изменилась, когда в зал вошел какой-то новый гость и стал сердечно
пожимать руки почти всем присутствующим. Без пяти минут восемь прибыл мэр с супругой и пожал руки только своим противникам. Почетную пару усадили в шезлонги. К этому моменту все места, кроме зарезервированных для официальных гостей, были заняты, а большие группы маори стояли в дальнем конце зала или расселись на полу. С приездом городской публики они стали серьезнее и тише. Прекрасные голоса, способные превратить английский язык в гармонию из почти одних гласных звуков, смолкли, и молитвенный дом наполнился гулом, производимым в основном белыми новозеландцами. Воздух сильно нагрелся, и маори невольно подумали, что пахнет pakeha, в то время как pakeha немного менее невольно решили, что это запах маори.
В восемь часов начавшая утихать волна интереса снова усилилась в связи с прибытием полковника Клейра, мистера Квестинга и мистера Фоллса. Они пришли из «Источников» пешком, срезав путь через территорию маори. Миссис Клейр, Барбару, доктора Акрингтона и Гонта вез на машине Дикон. Он должен был приехать по шоссе. Полковник, Квестимг и Фоллс уселись на местах для официальных гостей, но Саймон сразу же выкатил белки своих глаз и попятился к группе молодежи маори, где присоединился к Колли и Смиту, который все еще оставался опухшим, с красными глазами.
В зале послышался очередной приказ миссис Те Папа. Группа девушек в народных одеждах прошла через публику и взобралась на сцену. Каждая из них несла в руках веревочки, к концам которых были привязаны шарики из сухих листьев. Руа занял позицию возле входной двери здания. Он стоял в полутьме, выпрямившись, в накидке из перьев, грозно свисавшей с плеч, и представлял собой очень выразительную фигуру. Так, наверное, стоял еще его прадед, встречая на берегу путешественников с другого конца света. Возле старика расположились ведущие представители мужской части рода, а чуть дальше сидели миссис Те Папа и другие пожилые женщины. Большинство маори повернули сейчас головы в сторону входа в молитвенный дом, а те, кто имел такую возможность, выглядывали в окна.
С шоссе послышалось урчание мотора, сигнал клаксона, и по меньшей мере человек двадцать важно заявили, что сразу узнали Гонта. Гул голосов усилился и тут же стих. В наступившей тишине гортанное приветствие Руа встревожило застывший вечерний воздух:
— Haere mai. E te ururangi! Na wai tau? — Это значило: «Здравствуйте! Добро пожаловать, потомки белых людей. Откуда вы идете?»
Каждое слово произносилось с определенной интонацией и протяжно. Голос старика можно было принять за шум вечернего ветра с моря. Он звучал, как и полагается звучать голосу дикаря, странный, вызывающий у белых слушателей беспокойство. В полумраке миссис Те Папа и ее соседки наклонились вперед, всплеснув руками. Их ладони ритмично захлопали в такт народному танцу приветствия. Руа оказал Гонту великую честь и принимал актера согласно почти забытому местному обычаю. Нововведения двадцатого века, привычки, привезенные на
остров белыми людьми, словно легкая паутина были сейчас сняты с лица культуры аборигенов, и европейцы стали вдруг чужими в молитвенном доме.
Пока они шли от машины, Гонт пробормотал:
— Но мы же должны что-то отвечать. Нам нужно понять, о чем он говорит, и ответить.
— Я, правда, не уверен, — отозвался Дикой, — но когда-то, кажется, слышал об этом. Похоже, старик говорит о наших предках. Он спрашивает, кто мы такие.
— На самом деле все это довольно бессмысленно, — пробормотала миссис Клейр. — Они прекрасно знают, кто мы. Некоторые их обычаи совсем не привлекательны. Боюсь, бедняжки действительно считают, будто доставляют нам огромное удовольствие, соблюдая их.
— И это, конечно, так и есть, — быстро ответил Гонт. — Я бы хотел, чтобы мы смогли ответить.
Под мягкий гул приветствий маори актер двинулся вперед и пожал руку Руа. «Он в своей лучшей форме, — подумал Дикой, — и вызовет выступлением всеобщее восхищение». С миссис Клейр и Гонтом во главе маленькая процессия вошла в зал, и тут Дикон впервые увидел Барбару в новом платье.
Барбара задержалась и вышла из дома, кутаясь в шаль с, очевидно, англо-индийским орнаментом, когда все уже сидели в машине. Смущенно извиняясь, девушка забралась на заднее сиденье, и у Дикона хватило времени только заметить, как слегка поблескивают ее волосы. Гонт побоялся приглашать парикмахера, отказался от своего плана, и Дикон, бросив взгляд на лицо Барбары, остался доволен. Сама девушка не придавала особенного значения прическе. Миссис Клейр устроилась рядом с Диконом, а ее дочь оказалась сзади между Гонтом и доктором Акрингтоном.
Заведя мотор и тронувшись с места, молодой человек невольно подумал о том, как много раз возил он актера на выступления; о фразах, которые всегда говорили сопровождавшие знаменитость женщины; об их возбуждении, вызванном ощущением счастья от присутствия рядом этого человека; о ресторанах и ночных клубах, где сущность каждого посетителя отражалась, словно в зеркале в примерочной комнате портного; об окончаниях подобных вечеров; о раздражительности Гонта, если случались какие-то мелкие неприятности, омрачавшие успех; о деньгах, сыпавшихся, будто из трясущихся рук сумасшедшего. Наконец Дикон подумал, как сильно изменилось его собственное отношение к такой жизни. Из заботливого, предусмотрительного секретаря он превратился в покорного и даже равнодушного. Из этих философских
воспоминаний молодого человека вывела миссис Клейр, которая, развернув свое миниатюрное пухлое тело, обратилась к дочери.
— Дорогая, — сказала женщина, — не очень ли странно выглядят твои волосы? Не могла бы ты начесать их немного вперед, чуть-чуть?
Но Гонт мгновенно отреагировал:
— А я как раз думаю, насколько прелестно выглядит такая прическа. Доктор Акрингтон, не проронивший до сих пор ни слова, откашлялся и заявил, что на концерте их ожидают большие неудобства.
— Духота, деревянные скамейки, запах и постоянный гул. Надеюсь, вы не ожидаете ничего хорошего, Гонт. Коренные обитатели этой страны испорчены собственной ленью и преступной тупостью белого населения. Мы посылали сюда миссионеров, чтобы отучить аборигенов пожирать друг друга, накачать их вонючим виски и отобрать земли. Потом мы разрушили настоящую местную коммунистическую систему, научили аборигенов бездельничать при полной поддержке со стороны правительства, упразднили вождей и заменили их секретарями тред-юнионов. А брачные обычаи, которые им очень хорошо подходили, с ханжеской гримасой были заменены нами разными болезнями и святыми узами замужества.
— Джеймс!
— Развратили такой симпатичный народ. Посмотрите на молодежь! Проводят время в...
— Джеймс!
Гонт с веселыми интонациями в голосе спросил, не смог бы батальон маори доказать, что их боевой дух еще жив.
— Конечно, — с довольной ухмылкой ответил доктор Акрингтон, — потому что в армии они попали бы в систему, при которой привыкли жить.
Остаток пути в машине царило молчание. На улице перед молитвенным домом было уже темно, и Дикону опять не удалось как следует разглядеть Барбару. Однако молодой человек заметил, что шаль ее осталась на заднем сиденье. Когда же девушка прошла перед ним через публику в зале, Дикон увидел, какое чудо совершил его патрон. Долгая связь с театром приучила молодого человека расценивать одежду в тесной связи с искусством, и сейчас он со странным смешанным ощущением раскаяния и восхищения признался себе, что в Барбаре произошла огромная перемена. Девушка стала совсем другой, и Дикон не был уверен, не возникает ли в нем постепенно досада. У молодого человека создалось впечатление, будто Гонт оставил его в дураках.
«Даже хотя мне и ни разу не представлялась возможность увидеть Барбару в таком виде, — подумал он, — еще немного, и я бы влюбился в нее. Это я должен был показать ей, какова она на самом деле». Девушка села между Гонтом и своим дядей. Рядом свободных шезлонгов не оказалось, и Дикон проскользнул на очень неудобное место во втором ряду. «Настоящий ничтожный секретаришка», — сказал он себе. В мрачном расположении духа молодой человек приготовился смотреть концерт, но закончил тем, что стал неотрывно наблюдать за Барбарой.
Девушки на сцене ритмично задвигались в открывающем вечер танце. Хореографическую группу возглавляла тучная дама, которая, поворачиваясь из стороны в сторону, бросала вокруг себя на редкость многозначительные взгляды, чем сильно смутила Дикона. Из всего населения маори в этом отдаленном районе Северного Острова Руа имел наименее поддельный вид. Его соплеменники пели и танцевали, как делали когда-то их предки, а аудитория снисходительно наблюдала за местным вариантом имитации творчества исполнителей баллад или сентиментальных певцов. Слова и жесты, использовавшиеся в представлении, были унаследованы от культуры дикарей и напоминали об их образе жизни, о земледелии, каноэ, свадьбах, войнах. Многие из песен, относившиеся к похоронному ритуалу, казались не очень подходящими для исполнения на концерте, однако одна, прозвучавшая в этот вечер, вспоминалась с содроганием всеми, кто ее слышал.
Руа сделал короткое пояснительное вступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34