Полицейский фотограф сделал снимки всех убитых — сам он называл себя профессиональным вурдалаком — и передал кассету с пленкой старшему агенту ФБР. Тела были уложены в резиновые мешки и отвезены в Киртленд. Оттуда их отправили на базу ВВС в Дувре, где располагался приемный центр, укомплектованный судебно-медицинскими экспертами. Проявленные фотографии офицеров КГБ послали факсом в Вашингтон. Местная полиция и агенты ФБР принялись обсуждать, как будет вестись дело против уцелевшего офицера КГБ. Они пришли к выводу, что он нарушил по крайней мере дюжину законов, в равной степени относящихся как к сфере действия федеральных властей, так и властей штата, и потому этим придется заниматься многим юристам, хотя они знали, что окончательное решение будет принято в Вашингтоне. Тем не менее они ошиблись. Часть этой проблемы будет решаться в другом месте.В четыре часа утра Райан почувствовал чью-то руку у себя на плече. Он повернулся и увидел, что Кандела включает свет на тумбочке рядом с кроватью.— В чем дело? — постарался как можно разборчивее пробормотать Райан.— Бюро сумело успешно провести эту операцию. Они спасли Грегори, и он в полном порядке, — сказал Кандела. Он передал Райану несколько снимков. Джек пару раз мигнул, а затем его глаза расширились от удивления.— Чертовски приятно просыпаться рано утром таким образом, — произнес он, еще не посмотрев на фотоснимок того, что случилось с Татьяной Бизариной. — Всемилостивый Господь! — Он уронил снимки на одеяло и бросился в ванную. Кандела услышал шум текущей воды, вскоре появился Райан и направился к холодильнику. Достав банку содовой, он открыл ее.— Извините меня. Хотите? Там есть еще. — Джек указал на холодильник.— Для меня слишком рано. Вы передали записку Головко?— Да. Заседание возобновится сегодня после обеда. Я хочу встретиться с нашим другом часов в восемь. Собирался встать в половине шестого.— Я решил, что вы захотите увидеть эти снимки без промедления, — заметил Кандела и услышал в ответ негромкое ругательство.— Да, конечно. Такое куда интереснее утренней газеты... Теперь он у нас в руках, — ответил Райан, глядя на ковер. — Если только...— Если только он действительно не хочет умереть, — согласился офицер ЦРУ.— Как относительно его жены и дочери? — спросил Джек. — Если у вас есть предложения, мне хотелось бы выслушать их.— Встреча там, где я предложил?— Да.— Надавите на него как можно жестче. — Кандела собрал снимки с кровати и уложил их в конверт. — И пусть он обязательно посмотрит на фотографии. Они вряд ли обеспокоят его совесть, но, вне всякого сомнения, покажут, насколько серьезно мы настроены. А теперь, — он ухмыльнулся, — мне кажется, вы уже достаточно рассержены. Вернусь, когда вы окончательно проснетесь.Райан кивнул и проводил его глазами, прежде чем направиться в ванную. Вода в душе была горячей, и Джек не спешил расставаться с горячим дождем, отчего крохотная комнатушка наполнилась паром и ему пришлось вытереть зеркало перед бритьем. Завершая свой туалет, он намеренно смотрел на щеки и подбородок, избегая смотреть в глаза. Сейчас не время для сомнений.За окнами его квартиры было темно. Москва не освещается ночью подобно американским городам, поэтому кажется опустевшей. Возможно, это объясняется почти полным отсутствием автомашин на улицах в это время суток. В Вашингтоне всегда холят люди, всегда чувствуется бессознательная уверенность в том, что где-то они бодрствуют и занимаются своими делами — какими бы они ни были. Здесь подобное представление отсутствовало. Точно так же, как слова одного языка никогда не соответствуют полностью словам другого, так и Москва в представлении Райана очень походила на другие крупные города, где ему приходилось бывать, и одновременно казалась разительно чужой в своих отличиях. Здесь люди не занимаются своими делами — главным образом они занимаются делами, порученными им кем-то другим. Ирония судьбы заключалась в том, что он сам скоро будет человеком, отдающим приказы тому, кто уже давно забыл, как их исполнять.Утро наступало в Москве медленно. Шум троллейбусов и низкий рев дизельных грузовиков казались приглушенными из-за слоя снега, покрывавшего улицы, а окно комнаты Райана выходило не на восток, и потому первые лучи утренней зари не освещали его. То, что раньше было серым, начало постепенно обретать цвет, словно ребенок играл с ручками управления цветного телевизора. Джек выпил третью чашку кофе и отложил книгу, которую читал. Половина восьмого. В таких случаях, предупредил его Кандела, точность играет решающую роль. Джек еще раз зашел в туалет и оделся для утренней прогулки,Тротуары были уже очищены от выпавшего ночью снега, хотя у обочин все еще возвышались снежные кучи. Райан кивнул охранникам — австралийцам, американцам и русским, — затем повернул на север, на улицу Чайковского. Холодный северный ветер обжигал лицо, и на глазах выступили слезы. Поправив шарф, Джек направился к площади Восстания. В этом районе Москвы размещалось много иностранных посольств. Прошлым утром он повернул направо на дальней стороне площади и увидел полдюжины посольств, расположившихся неподалеку друг от друга, но этим утром Джек пошел налево по Кудринскому переулку — у русских существует не меньше девяти способов произносить слово «улица», хотя он так и не постиг все эти тонкости, — потом направо и снова налево по Баррикадной.Здесь Джек несколько изменил свой маршрут, стараясь идти как можно ближе к стенам зданий. Приблизившись к назначенному месту, он, как и ожидал, увидел, что рядом открылась дверь, и вошел туда. Снова его обыскали. К его великому облегчению, телохранитель, хотя и нашел у него в кармане запечатанный конверт, не заглянул внутрь.— Пошли. — То же самое, что он сказал в прошлый раз, заметил Джек. Наверно, у него ограниченный запас слов.Герасимов сидел в кресле у прохода. Огромный зал кинотеатра был пуст. Председатель КГБ уверенно смотрел перед собой и даже не обернулся на звук шагов Райана, спускающегося к нему.— Доброе утро, — произнес Джек, глядя ему в затылок.— Как вам нравится наша погода? — спросил Герасимов, жестом отпуская охранника. Он встал и повел Джека к экрану.— Там, где я вырос, не так холодно.— Вам следовало бы носить шапку. Большинство американцев предпочитает ходить без головного убора, но здесь это необходимо.— В штате Нью-Мехико тоже холодно, — заметил Райан.— Да, мне говорили. Неужели вы думали, что я ничего не предприму? — спросил председатель КГБ. Он произнес это без всяких эмоций подобно учителю, разговаривающему с тупым студентом, Райан решил, что даст ему на мгновение насладиться триумфом.— Выходит, мне придется вести с вами переговоры об условиях освобождения майора Грегори? — поинтересовался Джек, стараясь, чтобы его голос звучал как можно бесстрастнее. Впрочем, лишняя чашка кофе, выпитая утром, помешала этому,— Как вам угодно, — ответил Герасимов.— Мне кажется, что вот это может показаться вам интересным, — и Джек передал конверт председателю КГБ.Герасимов вскрыл конверт и достал фотографии. Его лицо не изменилось, пока он смотрел на три снимка, но когда он повернулся к Райану, выражение его глаз было таким, что холодный зимний ветер показался Джеку дыханием весны.— Один захвачен живым, — сообщил Райан. — Он ранен, но легко. У меня нет его фотографии. Кто-то напутал у нас, когда высылали снимки. Грегори остался цел и невредим.— Понятно, — кивнул Герасимов.— Теперь вы также понимаете, что выбор у вас еше более ограничен, чем во время нашего разговора в прошлый раз. Мне нужно знать, что вы решили.— Это очевидно, правда?— Изучая вашу страну, я понял, что у вас ничто не бывает очевидным, — заметил Райан, и по лицу Герасимова пробежало что-то почти похожее на улыбку.— Как будут со мной обращаться?— Очень хороню. — Гораздо лучше, чем вы заслуживаете, подумал Райан.— Как с моей семьей?— Мы им тоже дадим убежище.— Каким образом вы собираетесь вывезти нас троих отсюда?— Насколько я помню, ваша жена родилась в Эстонии и часто навещает эту республику. Пусть они приедут туда в пятницу вечером. — сказал Джек и сообщил некоторые детали.— Конкретно, как...— Вам не обязательно знать это, господин Герасимов.— Райан, вы не можете...— Могу, сэр, — прервал его Джек и тут же удивился, почему произнес «сэр».— А как я? — спросил председатель КГБ, и Райан объяснил ему, что он должен сделать. Герасимов кивнул. — У меня есть вопрос, — сказал он.— Да?— Каким образом вам удалось одурачить Платонова? Это умный и проницательный человек.— Вообще-то Комиссия по биржевым операциям и ценным бумагам действительно подняла шум, который быстро стих, но главное не в этом. — Райан приготовился уходить. — Без вас мы не смогли бы осуществить это. Нам было необходимо устроить настоящий скандал, причем такой, который невозможно сфабриковать. Конгрессмен Трент был в Москве полгода назад и встретил здесь парня по имени Валерий. Они стали очень близки. После возвращения в Америку он узнал, что вы посадили Валерия на пять лет в тюрьму за «антиобщественное поведение». Короче говоря, Трент захотел расквитаться. Мы обратились к нему за помощью, и он с готовностью согласился. Таким образом, можно сказать, что мы использовали ваши предрассудки против вас самих.— Как, по-вашему, мы должны поступать с такими людьми, Райан? — гневно бросил Герасимов.— Я не законодатель, господин Герасимов. — Райан встал и направился к выходу. Как приятно, подумал он, возвращаясь в посольство, что теперь ветер дует в спину,— Доброе утро, товарищ генеральный секретарь.— Ну зачем же так официально, Илья Аркадьевич. В Политбюро есть люди постарше вас, которые не имеют права решающего голоса, а мы были друзьями — вы и я — так долго. Что случилось? — с любопытством спросил Нармонов. Он видел страдание в глазах своего коллеги. Они собирались обсудить проблему озимых, но...— Андрей Ильич, я не знаю, с чего начать, — с трудом выдавил Ванеев, и по его щекам потекли слезы. — Речь идет о моей дочери... — ив течение десяти минут он рассказал о случившемся.— И что дальше? — спросил Нармонов, когда ему показалось, что Ванеев закончил, наконец, рассказ, и в то же время понимая, что это еще не все. И Ванеев продолжил.— Значит, Александров и Герасимов. — Нармонов откинулся на спинку кресла и устремил взгляд на стену. — Чтобы поступить так, как поступили вы, мой друг, требуется незаурядное мужество.— Я не могу допустить, чтобы они... даже если это разрушит мою карьеру, Андрей Ильич. Нельзя, чтобы они помешали вам. Вам нужно сделать так много, изменить все коренным образом. Я должен уйти, это мне ясно. Но вы должны остаться, Андрей Ильич. Вы нужны народу. Без вас не удастся закончить уже начатое.Примечательно, что он сказал «народу», а не «партии», подумал Нармонов. Времена действительно меняются. Нет, еще рано говорить об этом, покачал головой Нармонов. Ему удалось всего лишь добиться создания атмосферы, при которой времена смогут меняться. Ванеев относился к числу людей, понимающих, что главное сейчас не цели, а процесс, ведущий к их достижению. Каждый член Политбюро понимал, что требуются перемены, причем понимал это уже давно. Не удавалось достигнуть согласия относительно пути перестройки. Создалась ситуация, при которой государственный корабль нужно повернуть на другой курс, подумал Нармонов, но ведь при этом может сломаться руль. Продолжать движение прежним курсом — значило рисковать натолкнуться на... на что? Куда направляется Советский Союз? Они не знали даже этого. Но чтобы изменить курс, требовалось пойти на риск, и, если выйдет из строя руль — если партия утратит власть, — наступит хаос. Таков был выбор, на который не мог пойти ни один разумный человек, но неизбежность этого шага ни один разумный человек не мог отрицать.Нам даже неизвестно, что происходит в нашей стране, подумал Нармонов. На протяжении последних восьми лет — по крайней мере восьми — все статистические данные, касающиеся экономики, искажались в ту или иную сторону, причем каждый год новые цифры, основанные на уже искаженных старых, все больше отрывались от реального положения вещей, так что теперь экономические прогнозы, создаваемые Госпланом, стали столь же лживыми, как и перечисление добродетелей Сталина. Государственный корабль, на мостике которого он стоит, погружается все глубже и глубже в туман лжи, распространяемой чиновниками, деятельность которых станет ненужной, когда восторжествует правда. Именно с такой позиции выступал Нармонов на еженедельных заседаниях Политбюро. Сорок лет розовых мечтаний и оптимистических прогнозов привели к тому, что корабль затерялся среди рифов бессмысленной карты. Даже само Политбюро не знало, что происходит внутри Советского Союза, — об этом обстоятельстве на Западе и не подозревали.Альтернатива? Не в этом ли вся загвоздка? В приступах отчаяния Нармонов думал о том, удастся ли ему — или кому-нибудь другому — изменить положение. Целью всей его политической жизни являлось достижение поста, который он теперь занимает, и лишь сейчас Нармонов осознал — полностью осознал, — насколько ограниченной является его власть. Поднимаясь по партийной иерархической лестнице, он смотрел вокруг и замечал все, что нужно изменить, не отдавая себе отчета в том, сколь трудным станет этот процесс. Власть, находящаяся в его руках, не была такой, как у Сталина, об этом позаботились его недавние предшественники. Теперь Советский Союз был не кораблем, нуждающимся в управлении, нет, он превратился в огромную пружину, которая поглощала и рассеивала энергию и колебалась лишь в пределах своей собственной неэффективной частоты. Если не изменить создавшееся положение... Запад мчался сейчас в новый промышленный век, тогда как Советский Союз не мог прокормить себя. Китай воспринимал экономические уроки Японии и мог превратиться через два поколения в третью сильнейшую державу мира: миллиард людей с мощной, стремительно развивающейся экономикой на самой границе Советского Союза, нуждающийся в расширении территории, ненавидящий русских с такой силой, что фашистские полчища Гитлера могли показаться по сравнению с ними просто уличными хулиганами, Вот где таилась стратегическая угроза его стране, по сравнению с которой опасность ядерных арсеналов Америки и НАТО бледнела в воображении Нармонова. И все-таки партийная бюрократия не понимала, что перемены необходимы, если партия не хочет стать собственным могильщиком!Кто-то должен сделать попытку, и этот кто-то — я.Но для того чтобы попытаться, сначала нужно уцелеть, удержаться на этом посту достаточно долго, чтобы распространить свое видение национальных целей сначала в партии, а затем и среди всего народа — а может быть, в обратной последовательности? Нармонов не питал иллюзий — ни первое, ни второе не просто. Партия обладает установившимися традициями, плохо поддается переменам, тогда как народ — люди, населяющие страну, — не обращал теперь никакого внимания на то, что хотят сообщить им партия и ее вождь. Какая ирония судьбы! Запад — враг его народа — ценил его больше, чем собственные соотечественники.Так что это значит? — спросил он себя. Если они враги, означает ли это, что я двигаюсь правильным путем — правильным путем для кого? Неужели и американский президент чувствует себя так же одиноко, подумал Нармонов. Но еще до того, как взяться за осуществление этой невероятно трудной задачи, ему по-прежнему предстояло решать каждодневные тактические проблемы личного выживания. Даже в данное мгновение, от руки доверенного единомышленника. Нармонов вздохнул. Это был чисто русский вздох.— Итак, Илья, что ты собираешься предпринять? — спросил он человека, не способного на предательство, еще более отвратительное, чем поступок его дочери.— Я буду поддерживать тебя, даже если результатом станет мой личный позор. Светлане придется примириться с последствиями ее действий. — Ванеев выпрямился и вытер глаза. Он походил на человека, которого должны повести на расстрел, и он собирал остатки своего мужества, чтобы вести себя достойно до самого конца.— Не исключено, что мне самому придется выступить против тебя, — заметил Нармонов.— Я понимаю это, Андрей, — с достоинством ответил Ванеев.— Но мне не хотелось бы этого. Ты нужен мне, Илья. Мне нужны твои советы. Если мне удастся отстоять тебя, я сделаю это.— Большего я не мог бы у тебя просить.Теперь нужно подбодрить человека. Нармонов встал, обошел вокруг стола и взял руку друга.— Что они не скажут тебе, соглашайся без колебаний. Когда наступит время, ты покажешь им, что ты — настоящий мужчина.— И ты тоже, Андрей.Нармонов проводил его до двери. До прихода следующего посетителя было пять минут. День Нармонова был заполнен экономическими проблемами, решениями, которые приходилось принимать самому, потому что чиновники на министерских постах не решались сделать это и обращались за его благословением, словно к сельскому священнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80