Знаю, что вы бывали на концертах, в театрах, в музее, ходили на фотовыставки и лекции по педагогике, хотели познакомиться с профессией друг друга. Должно быть, странное это было время, потому что папа ведь не умеет ухаживать. Он, наверно, ни разу не сказал тебе, какая ты красивая, а когда вы бывали в кино, не пожимал твоей руки».
– Кристина знала об этом, Маска. Вечерами, если она не спала или просыпалась, когда приходил домой ее папа, она все время чувствовала, что папа хочет ей что-то сказать, но не решается, и ей хотелось помочь ему – но ведь не ей же было начинать этот разговор! По ночам, всякий раз, когда папа подходил к ее кровати и склонялся над нею, она на минутку просыпалась и чувствовала: сейчас, в темноте, папа хочет угадать ее сны, узнать по закрытым глазам, о чем она, собственно, думает. Должно быть, ему было очень трудно ничего не говорить тете Еве, но Кристи знала, почему молчит Эндре Борош, и где-то в самой глубине души чувствовала, что тетя Ева запретила ему затевать этот разговор, – это ведь самое характерное и для Эндре Бороша и для тети Евы: каждый из них помнит о своих обязанностях перед людьми. «Жить нужно так, чтобы не портить жизнь другим людям», – сказала однажды тетя Ева на воспитательском часе. Сейчас Кристина, наконец, поняла это по-настоящему.
– Кристина обо всем знала? – спросила Маска. – Тогда, значит, она догадывалась и о том, что сразу после сбора отряда тетя Ева сказала себе: «Жизнь длинная, времени у меня хватит» я дождусь, чтобы все произошло так, как надо, ибо то, чего я жду, лишь тогда станет мне нужным и лишь тогда можно на этом построить свою жизнь, если произойдет одна вещь и произойдет так, как мне хочется и как я это представляю».
«О, я знаю, чего ты ждала! – думала Цыганочка. – . Я видела по твоим глазам, хотя ты смотрела на меня не чаще и не внимательнее, чем на других, но все-таки я чувствовала, ведь я дочь папы и Жу-жи. Иногда на уроке, когда ты рассказывала что-нибудь или читала, я все смотрела, смотрела на тебя и удивлялась: отчего мысль не имеет такой силы, чтобы ты просто сама поняла, о чем я думаю. Я знаю, чего ждала ты, но знаю и другое – папа тоже ждал чего-то; папа знал, что ему, прежде чем выяснить все с тобой, нужно договориться со мною: ведь долгие годы мы были всем друг для друга. Я уверена, что ты не сердишься, ты поймешь и это, как всегда понимала все у нас в классе.
Так я и жила между вами двумя, понимая, что придет минута, когда мне нужно будет выйти из состояния безответственности, из мира детских фраз и поступков и взять ваши судьбы в свои руки, только не знала, как и в какой форме сделаю это: я ведь все-таки еще только девочка, мне и более легкие вещи даются с трудом. Я была просто счастлива, что подвернулся этот бал, и сразу поняла – нечего мне больше изобретать всякие способы и искать удобного случая. Цыганочка может сказать тебе то, что Кристине Борош выговорить трудно, она может сказать тебе, что Кристина знает все и может принести тебе для поддержки письмо Жужи.
Как это великолепно, что ты чувствовала то же самое – знала, что неизвестная Маска может высказать мне все, чего не может сказать тетя Ева. Дли меня огромная честь, что ты держалась со мной, как со взрослой. Ты не обманешься во мне».
– Они поженятся? – спросила Цыганочка.
Маска молчала.
– Потому что они любят друг друга, это же ясно. Значит, самым умным было бы пожениться. Разве не так?
– Они никогда не говорили о женитьбе.
Ответ прозвучал тихо, чуть слышно.
– Ну, тогда сейчас самое время, – сказала Цыганочка.
– Это не так просто, – ответила Маска. – Что еще скажет Кристина?
– Кристина всего-навсего девочка.
– Кристина вовсе не «всего-навсего девочка». Тетя Ева думала… до сегодняшнего дня думала, что она ни о чем не знает. И все-таки это… все-таки это и ее касается. Тетя Ева думала, что, прежде чем она позволит Эндре Борошу спросить ее о чем-то, ей следовало бы поговорить с Кристиной…
– Так поговори же с ней!
«Осмелюсь ли я? Осмелюсь ли? Может ли человек осмелиться на такое? Происходило ли с кем-нибудь когда-нибудь такое чудо? Да, я посмею, посмею, посмею, потому что ты – это ты, потому что ты ни на кого не похожа, потому что я люблю тебя, и мы все тебя любим, и потому что ты будешь знать: что бы я ни сделала, я все-таки уважаю тебя так, как не уважала еще никогда и никого в жизни. И не за то только, что ты такая чистая и честная, а за то, что ты не разрешаешь папе сказать это тебе, не поговорив со мной, за то, что ты ждала моего решения. Так не сердись же! Не сердись!»
Рука в коралловом браслете, унизанная кольцами, рука Цыганочки потянулась и сняла маску с лица той, что сидела напротив, – и та, другая, вздрогнула, словно от удара, вспыхнула, отшатнулась. Тогда Кристи потянулась к затылку, к косам Жужи и тоже сняла свою маску, и теперь они смотрели друг на друга с открытыми лицами.
Цинеге первой увидела, что произошло. Она как раз одна плясала посреди зала и вдруг всплеснула руками и завизжала во всю мочь: «Гляньте-ка, тетя Ева!» Через мгновение весь зал был уже возле них. Все визжали и неистовствовали от восторга, потому что никогда еще не было в их дружине такого потрясающего события, чтобы вожатая оказалась вот так среди них, словно калиф из «Тысячи и одной ночи», всем распоряжалась, все направляла, улаживала и, скрывшись под маской, наблюдала за ними из уголка. Тетя Ева не обманула класс, пришла, была все время с ними, видела, что они вели себя хорошо, по-настоящему хорошо, никто не мог бы на них пожаловаться, она не постеснялась играть с ними. Какая же она милая, когда сидит вот так, в гимназическом платьице, с высоко зачесанными русалочьими волосами, и машет им, улыбается!
Нужно немедля ринуться к ней, обступить в семь, в восемь рядов, махать ей руками, кричать, прыгать: «Тетя Ева! Тетя Ева! Ах, боже мой, тетя Ева!» И другое еще: «Борош, обманщица!», «Кристи!», «Кристина!» Даже Анико чувствует, что такого замечательного дня не было еще у нее в жизни, директриса смеется так, что того и гляди упадет со стула, и даже тетя Луиза чуть-чуть улыбается:
«Эта Медери, что сидит там, пристроившись на гимнастическом козле, и машет детям, выглядит сейчас совсем девчонкой. Фотограф же, который до сих пор непрестанно вертел головой, ища кого-то, так уставился на нее, словно увидел привидение.
Ах, вот оно что, значит это она Кристину Борош агитировала – Цыганочка оказалась Кристиной.
Какая она сегодня хорошенькая, эта девочка! Мими, конечно, не может не вмешаться – вот она уже кричит, чтобы все снова шли танцевать, дали отдохнуть тете Еве, а Медери улыбается и улыбкой просит продолжать пока веселье без нее».
С превеликим трудом порядок восстанавливается, пары возвращаются к танцам.
– Добрый вечер! – сказала Кристина Борош.
Обе не сводили друг с друга глаз. Тетя Ева никогда не позволяла ученицам, здороваясь, говорить: «Целую руку!» Так в Венгрии дети обычно приветствуют старших.
. Ее удивительно чистые русалочьи волосы рассыпались, распушились, когда резинка от маски перестала их стягивать. Маска исчезла – на ее месте сидела учительница Медери.
– Добрый вечер, – шепнула она в ответ.
– Очень хорошо, что вы все-таки пришли… хоть и так поздно.
– Да.
– Я давно уже хотела поговорить с вами, тетя Ева, но так, чтобы не дома и не в школе…
Нет, сейчас это не школа. Это бальный зал.
– Я хотела попросить вас о чем-то.
Ответа не было. Как будто тетя Ева не слышала ее. Но она слышала!
– У меня никогда не было мамы, и папа вот уже почти шестнадцать лет один. Вы ведь всегда говорили, что такая жизнь неестественна.
Молчание.
– Бабушка выходит замуж… Дядя Бенце приезжает сегодня вечером. Очень хорошо, что все так получилось. Только вот мы с папой остаемся теперь одни.
Длинные ресницы дрогнули.
– Нет, нам не домашняя работница нужна, пожалуйста, не подумайте так. Если уж очень нужно, я за всем могу следить. Я умею немножко готовить, особенно закуски, к тому же пообедать каждый может там, где он работает. Уборка – это пустяки, у нас есть всякие хозяйственные машины. Не о том речь, чтобы кто-то нам штопал… Да разве я про это!…
Тишина.
– Нужно, чтобы в доме была женщина… которая расскажет мне, расскажет мне одной, дома, что хорошо, а что дурно… и которая трудится, как и папа. Мы… мы не тяжелые люди, особенно папа, папа такой… хороший.
Тишина, тишина, тишина.
– Папа ласковый и хороший. Во мне… много еще надо бы изменить, потому что иногда я бываю ужасная… хотя, может быть, я избавлюсь от этого сама по себе, потому что, как вы иногда говорите нам, это особенности возраста. Но нам очень нужен кто-то, чтобы мы могли радоваться. Мама нужна и жена.
Теперь тетя Ева так низко склонила голову, что виден был только пробор в ее волосах.
– Я думаю… я думаю, что если возьму себя в руки, то никому не буду причинять огорчений. А папа очень-очень хороший. Правда.
«И ты очень-очень хорошая, родная моя. Уж не собираюсь ли я сейчас плакать? Если заплачу, всему конец. А может, и не конец. Только начало!»
– Тетя Ева, пожалуйста, выходите за нас замуж!
Учительница Медери схватила девочку за руку,
затем потянулась к подбородку. Она так близко притянула ее к себе, что лбы их почти соприкоснулись. Кристи знала, что это означает «да». И почувствовала, что задыхается от радости. Папа тоже здесь, он сидит в углу и смотрит. Но сейчас ей не хочется к нему. Потом, потом.
Ей бы хотелось побыть сейчас одной.
Кристи выскользнула из рук тети Евы. И не прорвалась – проскользнула среди танцующих, как будто у нее вдруг выросли крылья. Ее окликали, она не остановилась. Послышался голос папы. Нет! Нет! Дальше! Танцоры в масках тянулись к ней, кричали вслед: «Кристи! Кристина!» Она не останавливалась, не отвечала, одним ударом распахнула дверь, выскочила в коридор.
«Сейчас ее никто не остановит, – думала тетя Ева. – Сейчас она будет бегать в холодном коридоре, пока не успокоится, пока не остынет. А Эндре пусть подождет, я не подойду к нему, как бы он ни смотрел».
Но она не могла бы подойти к нему, даже если бы и хотела, потому что перед нею склонилась Цинеге, приглашая на танец. Надо потанцевать с детьми, иначе погаснет эта ключом бьющая радость.
– Классная была идея! – похвалила ее Цинеге.
«Как хорошо танцует эта негодница!»
– Прекрасная идея, – поправила ее учительница Медери и рассмеялась. Страсть, с которой она сражалась за чистоту языка, на минутку возобладала над инстинктивным желанием бежать за Кристи или повернуть голову вправо, чтобы увидеть Эндре Вороша.
XX
«Я выхожу за вас замуж»
В коридоре холодно и темно, но здесь не замерзнешь, особенно если мчишься что есть силы – а ведь как не мчаться? Иначе не освободишься от этого страшного напряжения, от которого чувствуешь себя так, будто у тебя температура. Сперва еще слышна музыка, но потом праздничный гул стихает, на третьем этаже можно уже и не заметить, что внизу бал, на четвертом же и вовсе тишина. Здесь, между аквариумами и клетками с животными, такой приятный запах, как на уроках биологии. Каменный паркет коридора грохочет, словно не одна, а множество ног шагают по нему. Дальше, дальше, дальше, пока, задыхаясь от восторга, не ворвешься в нишу.
«У меня будет мать, – думала Кристина, – взаправдашняя, живая мама. Не она родила меня, но все же у меня будет настоящая мама, теперь-то я не сирота, слышишь, Жужа? И я тоже стану настоящей девочкой, стану разумной и веселой и поступать буду всегда обдуманно. Конец пустым вечерам, безмолвному разглядыванию собственной тарелки за столом – наш дом встряхнется, словно в сказке, и грусть и печаль навсегда спадут с него, как скорлупа! Теперь уже и в самом деле может начинаться бал, мой бал, и когда на будущий год я пойду в гимназию и там станут записывать сведения обо мне, я продиктую оба имени, Жужино и мамино – у меня тоже будет мама, как у других. Я буду танцевать сейчас, и петь, и кричать.
…Может, когда я вырасту, я стану учительницей. Я еще не знаю наверняка, но может быть. Если вот так можно формировать человека… если можно добиться таких результатов… Даже про себя не могу еще сформулировать то, что думаю, но если какой-то преподаватель способен добиться, вот как мама…
Моя мама – молодая женщина!
Ей можно будет рассказывать все – и то, что даже папе не всегда расскажешь, и то, для чего бабушка уже слишком стара. Догадки, страхи, надежды…
Что-то скажут в классе? Что будут говорить в школе?
Что скажут дядя Венце и бабушка?
Спокойной ночи, Жужа!
Но ты не думай, что я прощаюсь с тобой совсем, что с нынешнего дня мы уберем твой портрет с пианино и я тебя забуду или папа забудет. Нет. Просто «спокойной ночи» – значит, что теперь уже ты можешь спать спокойно. Помнишь, ты писала в своем письме: матери даже в могиле беспокоятся о своих детях! Теперь все будет так, как ты хотела, и в этом будет и моя лепта; я выполнила твою волю. Я нашла жену Энди и выступила за то, чтобы не было войны. Выступила вместо тебя и вместо всех тех, кого уже нет в живых.
Не бойся, ты всегда останешься с нами, потому что я – это ты, и потом – ты существуешь в самом городе, потому что он возродился снова, как ты хотела; ты будешь жить и в нашем смехе: ты же хотела, чтобы мы не разучились улыбаться. Ты будешь с нами во всем, что прекрасно. Как странно думать, что однажды я вырасту и буду старше тебя, мне исполнится тридцать, сорок, а ты все еще останешься двадцатилетней, вечно юной и красивой. Спокойной ночи, Жужа, не бойся мамы, моя мама всегда будет хранить память о тебе».
Теперь – назад, мчаться со всех ног. Как хорошо мчаться! Лестница гремит, ах, какие же дурацкие эти шпильки-каблуки, разве можно бежать на них так, как хочется, как можно бегать в туфлях на низком каблуке! Назад, назад, потому что сердце настолько переполнено радостью, что ее необходимо разделить: теперь Кристи нужны для счастья и Рэка, и Цинеге, и Анико, и даже Бажа, отличница Бажа, строгая Бажа. А главное, папа! Папа!
Ее охватило теплом, когда она вновь очутилась в физкультурном зале. И тут же, словно какой-нибудь купол, опрокинулось на нее веселье бала.
– Ах ты, обманщица, ах, лицемерка! – взвизгнула Рэка. – Да как же могла ты так долго скрываться, скажи? Сидит здесь себе таинственная Цыганочка и пожалуйста… оказывается, это твоя соседка по парте, твоя подруга!…
– Пошли танцевать! – прикрикнула на Кристи Бажа, но и Бажа сегодня не такая сумрачная, как обычно, вот нарядилась слоном – Бажа ведь ради справедливости и себя не пожалеет, она не считает, как видно, что похожа на Белоснежку. Огромная серая голова из бумаги уже где-то на спине, только на руках она оставила эти смешные слоновьи лапы.
– Поешь-ка вот, девчушка! – толкнула ее в спину тетя Месарош и протянула бумажную тарелочку. Только теперь Кристи почувствовала, как отчаянно голодна, – она так и проглотила кусок торта, ух, и вкусный же! Папа неотрывно смотрит на нее. «Сейчас иду, папочка, подожди еще чуть-чуть».
Маму передают из рук в руки, она вся раскраснелась. И как она только может так спокойно разговаривать после всего, что было? Конечно, ей и нельзя: иначе если она не среди детей – пропала половина радости; ведь какое для их отряда счастье вертеться, танцевать, шуметь с нею вместе – наконец-то она принадлежит всем и можно играть с нею в свое удовольствие. Очень было хорошо, что она пришла в маске и сидела среди них неузнанная, а теперь так же хорошо, что лицо ее открыто и она танцует… Какой день!
Мама пригласила Анико, Анико хохочет так, что едва может танцевать, потом вдруг перестает смеяться, потому что мама говорит ей что-то, от чего глаза Анико наполняются слезами, потом ее красивая длинная шея склоняется, словно ее придавила какая-то тяжесть. Мама что-то шепчет, и Анико снова поднимает голову и уже смеется сквозь слезы.
Рэка танцует с Пали Тимаром, они смотрят друг на друга. Как странно, что можно почувствовать: то, что возникло между Рэкой и Пали, серьезно. Они сверстники, одновременно закончат учение, потом наверняка разыщут друг друга, когда Рэка станет уже учительницей, а Пали – взрослым молодым человеком, учителем. И они вместе поедут в какую-нибудь деревню. У них будет уйма детей, похожих на Рэку и похожих на Пали, и все они будут веселые и дисциплинированные, как их родители… а по вечерам, уложив детей, Рэка и Пали сядут вместе и станут придумывать, что бы еще можно сделать, чтобы жизнь вокруг них стала лучше, красивее… Рэка Гал, жена Пали Тимара.
А она-то, Кристи, какая сегодня популярная! Просто не может пробиться к папе, да и только! Словно общая симпатия к маме распространилась и на нее – одна за другой ее приглашают девочки, и даже настоящие мальчики подходят, гимназисты, хотя Анико гораздо красивее ее и выше чуть ли не на десять сантиметров. Только тетя Луиза сидит по-прежнему одна. По правде сказать, Кристи совсем не ее поклонница, но этот сегодняшний вечер такой чудесный, такой особенный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– Кристина знала об этом, Маска. Вечерами, если она не спала или просыпалась, когда приходил домой ее папа, она все время чувствовала, что папа хочет ей что-то сказать, но не решается, и ей хотелось помочь ему – но ведь не ей же было начинать этот разговор! По ночам, всякий раз, когда папа подходил к ее кровати и склонялся над нею, она на минутку просыпалась и чувствовала: сейчас, в темноте, папа хочет угадать ее сны, узнать по закрытым глазам, о чем она, собственно, думает. Должно быть, ему было очень трудно ничего не говорить тете Еве, но Кристи знала, почему молчит Эндре Борош, и где-то в самой глубине души чувствовала, что тетя Ева запретила ему затевать этот разговор, – это ведь самое характерное и для Эндре Бороша и для тети Евы: каждый из них помнит о своих обязанностях перед людьми. «Жить нужно так, чтобы не портить жизнь другим людям», – сказала однажды тетя Ева на воспитательском часе. Сейчас Кристина, наконец, поняла это по-настоящему.
– Кристина обо всем знала? – спросила Маска. – Тогда, значит, она догадывалась и о том, что сразу после сбора отряда тетя Ева сказала себе: «Жизнь длинная, времени у меня хватит» я дождусь, чтобы все произошло так, как надо, ибо то, чего я жду, лишь тогда станет мне нужным и лишь тогда можно на этом построить свою жизнь, если произойдет одна вещь и произойдет так, как мне хочется и как я это представляю».
«О, я знаю, чего ты ждала! – думала Цыганочка. – . Я видела по твоим глазам, хотя ты смотрела на меня не чаще и не внимательнее, чем на других, но все-таки я чувствовала, ведь я дочь папы и Жу-жи. Иногда на уроке, когда ты рассказывала что-нибудь или читала, я все смотрела, смотрела на тебя и удивлялась: отчего мысль не имеет такой силы, чтобы ты просто сама поняла, о чем я думаю. Я знаю, чего ждала ты, но знаю и другое – папа тоже ждал чего-то; папа знал, что ему, прежде чем выяснить все с тобой, нужно договориться со мною: ведь долгие годы мы были всем друг для друга. Я уверена, что ты не сердишься, ты поймешь и это, как всегда понимала все у нас в классе.
Так я и жила между вами двумя, понимая, что придет минута, когда мне нужно будет выйти из состояния безответственности, из мира детских фраз и поступков и взять ваши судьбы в свои руки, только не знала, как и в какой форме сделаю это: я ведь все-таки еще только девочка, мне и более легкие вещи даются с трудом. Я была просто счастлива, что подвернулся этот бал, и сразу поняла – нечего мне больше изобретать всякие способы и искать удобного случая. Цыганочка может сказать тебе то, что Кристине Борош выговорить трудно, она может сказать тебе, что Кристина знает все и может принести тебе для поддержки письмо Жужи.
Как это великолепно, что ты чувствовала то же самое – знала, что неизвестная Маска может высказать мне все, чего не может сказать тетя Ева. Дли меня огромная честь, что ты держалась со мной, как со взрослой. Ты не обманешься во мне».
– Они поженятся? – спросила Цыганочка.
Маска молчала.
– Потому что они любят друг друга, это же ясно. Значит, самым умным было бы пожениться. Разве не так?
– Они никогда не говорили о женитьбе.
Ответ прозвучал тихо, чуть слышно.
– Ну, тогда сейчас самое время, – сказала Цыганочка.
– Это не так просто, – ответила Маска. – Что еще скажет Кристина?
– Кристина всего-навсего девочка.
– Кристина вовсе не «всего-навсего девочка». Тетя Ева думала… до сегодняшнего дня думала, что она ни о чем не знает. И все-таки это… все-таки это и ее касается. Тетя Ева думала, что, прежде чем она позволит Эндре Борошу спросить ее о чем-то, ей следовало бы поговорить с Кристиной…
– Так поговори же с ней!
«Осмелюсь ли я? Осмелюсь ли? Может ли человек осмелиться на такое? Происходило ли с кем-нибудь когда-нибудь такое чудо? Да, я посмею, посмею, посмею, потому что ты – это ты, потому что ты ни на кого не похожа, потому что я люблю тебя, и мы все тебя любим, и потому что ты будешь знать: что бы я ни сделала, я все-таки уважаю тебя так, как не уважала еще никогда и никого в жизни. И не за то только, что ты такая чистая и честная, а за то, что ты не разрешаешь папе сказать это тебе, не поговорив со мной, за то, что ты ждала моего решения. Так не сердись же! Не сердись!»
Рука в коралловом браслете, унизанная кольцами, рука Цыганочки потянулась и сняла маску с лица той, что сидела напротив, – и та, другая, вздрогнула, словно от удара, вспыхнула, отшатнулась. Тогда Кристи потянулась к затылку, к косам Жужи и тоже сняла свою маску, и теперь они смотрели друг на друга с открытыми лицами.
Цинеге первой увидела, что произошло. Она как раз одна плясала посреди зала и вдруг всплеснула руками и завизжала во всю мочь: «Гляньте-ка, тетя Ева!» Через мгновение весь зал был уже возле них. Все визжали и неистовствовали от восторга, потому что никогда еще не было в их дружине такого потрясающего события, чтобы вожатая оказалась вот так среди них, словно калиф из «Тысячи и одной ночи», всем распоряжалась, все направляла, улаживала и, скрывшись под маской, наблюдала за ними из уголка. Тетя Ева не обманула класс, пришла, была все время с ними, видела, что они вели себя хорошо, по-настоящему хорошо, никто не мог бы на них пожаловаться, она не постеснялась играть с ними. Какая же она милая, когда сидит вот так, в гимназическом платьице, с высоко зачесанными русалочьими волосами, и машет им, улыбается!
Нужно немедля ринуться к ней, обступить в семь, в восемь рядов, махать ей руками, кричать, прыгать: «Тетя Ева! Тетя Ева! Ах, боже мой, тетя Ева!» И другое еще: «Борош, обманщица!», «Кристи!», «Кристина!» Даже Анико чувствует, что такого замечательного дня не было еще у нее в жизни, директриса смеется так, что того и гляди упадет со стула, и даже тетя Луиза чуть-чуть улыбается:
«Эта Медери, что сидит там, пристроившись на гимнастическом козле, и машет детям, выглядит сейчас совсем девчонкой. Фотограф же, который до сих пор непрестанно вертел головой, ища кого-то, так уставился на нее, словно увидел привидение.
Ах, вот оно что, значит это она Кристину Борош агитировала – Цыганочка оказалась Кристиной.
Какая она сегодня хорошенькая, эта девочка! Мими, конечно, не может не вмешаться – вот она уже кричит, чтобы все снова шли танцевать, дали отдохнуть тете Еве, а Медери улыбается и улыбкой просит продолжать пока веселье без нее».
С превеликим трудом порядок восстанавливается, пары возвращаются к танцам.
– Добрый вечер! – сказала Кристина Борош.
Обе не сводили друг с друга глаз. Тетя Ева никогда не позволяла ученицам, здороваясь, говорить: «Целую руку!» Так в Венгрии дети обычно приветствуют старших.
. Ее удивительно чистые русалочьи волосы рассыпались, распушились, когда резинка от маски перестала их стягивать. Маска исчезла – на ее месте сидела учительница Медери.
– Добрый вечер, – шепнула она в ответ.
– Очень хорошо, что вы все-таки пришли… хоть и так поздно.
– Да.
– Я давно уже хотела поговорить с вами, тетя Ева, но так, чтобы не дома и не в школе…
Нет, сейчас это не школа. Это бальный зал.
– Я хотела попросить вас о чем-то.
Ответа не было. Как будто тетя Ева не слышала ее. Но она слышала!
– У меня никогда не было мамы, и папа вот уже почти шестнадцать лет один. Вы ведь всегда говорили, что такая жизнь неестественна.
Молчание.
– Бабушка выходит замуж… Дядя Бенце приезжает сегодня вечером. Очень хорошо, что все так получилось. Только вот мы с папой остаемся теперь одни.
Длинные ресницы дрогнули.
– Нет, нам не домашняя работница нужна, пожалуйста, не подумайте так. Если уж очень нужно, я за всем могу следить. Я умею немножко готовить, особенно закуски, к тому же пообедать каждый может там, где он работает. Уборка – это пустяки, у нас есть всякие хозяйственные машины. Не о том речь, чтобы кто-то нам штопал… Да разве я про это!…
Тишина.
– Нужно, чтобы в доме была женщина… которая расскажет мне, расскажет мне одной, дома, что хорошо, а что дурно… и которая трудится, как и папа. Мы… мы не тяжелые люди, особенно папа, папа такой… хороший.
Тишина, тишина, тишина.
– Папа ласковый и хороший. Во мне… много еще надо бы изменить, потому что иногда я бываю ужасная… хотя, может быть, я избавлюсь от этого сама по себе, потому что, как вы иногда говорите нам, это особенности возраста. Но нам очень нужен кто-то, чтобы мы могли радоваться. Мама нужна и жена.
Теперь тетя Ева так низко склонила голову, что виден был только пробор в ее волосах.
– Я думаю… я думаю, что если возьму себя в руки, то никому не буду причинять огорчений. А папа очень-очень хороший. Правда.
«И ты очень-очень хорошая, родная моя. Уж не собираюсь ли я сейчас плакать? Если заплачу, всему конец. А может, и не конец. Только начало!»
– Тетя Ева, пожалуйста, выходите за нас замуж!
Учительница Медери схватила девочку за руку,
затем потянулась к подбородку. Она так близко притянула ее к себе, что лбы их почти соприкоснулись. Кристи знала, что это означает «да». И почувствовала, что задыхается от радости. Папа тоже здесь, он сидит в углу и смотрит. Но сейчас ей не хочется к нему. Потом, потом.
Ей бы хотелось побыть сейчас одной.
Кристи выскользнула из рук тети Евы. И не прорвалась – проскользнула среди танцующих, как будто у нее вдруг выросли крылья. Ее окликали, она не остановилась. Послышался голос папы. Нет! Нет! Дальше! Танцоры в масках тянулись к ней, кричали вслед: «Кристи! Кристина!» Она не останавливалась, не отвечала, одним ударом распахнула дверь, выскочила в коридор.
«Сейчас ее никто не остановит, – думала тетя Ева. – Сейчас она будет бегать в холодном коридоре, пока не успокоится, пока не остынет. А Эндре пусть подождет, я не подойду к нему, как бы он ни смотрел».
Но она не могла бы подойти к нему, даже если бы и хотела, потому что перед нею склонилась Цинеге, приглашая на танец. Надо потанцевать с детьми, иначе погаснет эта ключом бьющая радость.
– Классная была идея! – похвалила ее Цинеге.
«Как хорошо танцует эта негодница!»
– Прекрасная идея, – поправила ее учительница Медери и рассмеялась. Страсть, с которой она сражалась за чистоту языка, на минутку возобладала над инстинктивным желанием бежать за Кристи или повернуть голову вправо, чтобы увидеть Эндре Вороша.
XX
«Я выхожу за вас замуж»
В коридоре холодно и темно, но здесь не замерзнешь, особенно если мчишься что есть силы – а ведь как не мчаться? Иначе не освободишься от этого страшного напряжения, от которого чувствуешь себя так, будто у тебя температура. Сперва еще слышна музыка, но потом праздничный гул стихает, на третьем этаже можно уже и не заметить, что внизу бал, на четвертом же и вовсе тишина. Здесь, между аквариумами и клетками с животными, такой приятный запах, как на уроках биологии. Каменный паркет коридора грохочет, словно не одна, а множество ног шагают по нему. Дальше, дальше, дальше, пока, задыхаясь от восторга, не ворвешься в нишу.
«У меня будет мать, – думала Кристина, – взаправдашняя, живая мама. Не она родила меня, но все же у меня будет настоящая мама, теперь-то я не сирота, слышишь, Жужа? И я тоже стану настоящей девочкой, стану разумной и веселой и поступать буду всегда обдуманно. Конец пустым вечерам, безмолвному разглядыванию собственной тарелки за столом – наш дом встряхнется, словно в сказке, и грусть и печаль навсегда спадут с него, как скорлупа! Теперь уже и в самом деле может начинаться бал, мой бал, и когда на будущий год я пойду в гимназию и там станут записывать сведения обо мне, я продиктую оба имени, Жужино и мамино – у меня тоже будет мама, как у других. Я буду танцевать сейчас, и петь, и кричать.
…Может, когда я вырасту, я стану учительницей. Я еще не знаю наверняка, но может быть. Если вот так можно формировать человека… если можно добиться таких результатов… Даже про себя не могу еще сформулировать то, что думаю, но если какой-то преподаватель способен добиться, вот как мама…
Моя мама – молодая женщина!
Ей можно будет рассказывать все – и то, что даже папе не всегда расскажешь, и то, для чего бабушка уже слишком стара. Догадки, страхи, надежды…
Что-то скажут в классе? Что будут говорить в школе?
Что скажут дядя Венце и бабушка?
Спокойной ночи, Жужа!
Но ты не думай, что я прощаюсь с тобой совсем, что с нынешнего дня мы уберем твой портрет с пианино и я тебя забуду или папа забудет. Нет. Просто «спокойной ночи» – значит, что теперь уже ты можешь спать спокойно. Помнишь, ты писала в своем письме: матери даже в могиле беспокоятся о своих детях! Теперь все будет так, как ты хотела, и в этом будет и моя лепта; я выполнила твою волю. Я нашла жену Энди и выступила за то, чтобы не было войны. Выступила вместо тебя и вместо всех тех, кого уже нет в живых.
Не бойся, ты всегда останешься с нами, потому что я – это ты, и потом – ты существуешь в самом городе, потому что он возродился снова, как ты хотела; ты будешь жить и в нашем смехе: ты же хотела, чтобы мы не разучились улыбаться. Ты будешь с нами во всем, что прекрасно. Как странно думать, что однажды я вырасту и буду старше тебя, мне исполнится тридцать, сорок, а ты все еще останешься двадцатилетней, вечно юной и красивой. Спокойной ночи, Жужа, не бойся мамы, моя мама всегда будет хранить память о тебе».
Теперь – назад, мчаться со всех ног. Как хорошо мчаться! Лестница гремит, ах, какие же дурацкие эти шпильки-каблуки, разве можно бежать на них так, как хочется, как можно бегать в туфлях на низком каблуке! Назад, назад, потому что сердце настолько переполнено радостью, что ее необходимо разделить: теперь Кристи нужны для счастья и Рэка, и Цинеге, и Анико, и даже Бажа, отличница Бажа, строгая Бажа. А главное, папа! Папа!
Ее охватило теплом, когда она вновь очутилась в физкультурном зале. И тут же, словно какой-нибудь купол, опрокинулось на нее веселье бала.
– Ах ты, обманщица, ах, лицемерка! – взвизгнула Рэка. – Да как же могла ты так долго скрываться, скажи? Сидит здесь себе таинственная Цыганочка и пожалуйста… оказывается, это твоя соседка по парте, твоя подруга!…
– Пошли танцевать! – прикрикнула на Кристи Бажа, но и Бажа сегодня не такая сумрачная, как обычно, вот нарядилась слоном – Бажа ведь ради справедливости и себя не пожалеет, она не считает, как видно, что похожа на Белоснежку. Огромная серая голова из бумаги уже где-то на спине, только на руках она оставила эти смешные слоновьи лапы.
– Поешь-ка вот, девчушка! – толкнула ее в спину тетя Месарош и протянула бумажную тарелочку. Только теперь Кристи почувствовала, как отчаянно голодна, – она так и проглотила кусок торта, ух, и вкусный же! Папа неотрывно смотрит на нее. «Сейчас иду, папочка, подожди еще чуть-чуть».
Маму передают из рук в руки, она вся раскраснелась. И как она только может так спокойно разговаривать после всего, что было? Конечно, ей и нельзя: иначе если она не среди детей – пропала половина радости; ведь какое для их отряда счастье вертеться, танцевать, шуметь с нею вместе – наконец-то она принадлежит всем и можно играть с нею в свое удовольствие. Очень было хорошо, что она пришла в маске и сидела среди них неузнанная, а теперь так же хорошо, что лицо ее открыто и она танцует… Какой день!
Мама пригласила Анико, Анико хохочет так, что едва может танцевать, потом вдруг перестает смеяться, потому что мама говорит ей что-то, от чего глаза Анико наполняются слезами, потом ее красивая длинная шея склоняется, словно ее придавила какая-то тяжесть. Мама что-то шепчет, и Анико снова поднимает голову и уже смеется сквозь слезы.
Рэка танцует с Пали Тимаром, они смотрят друг на друга. Как странно, что можно почувствовать: то, что возникло между Рэкой и Пали, серьезно. Они сверстники, одновременно закончат учение, потом наверняка разыщут друг друга, когда Рэка станет уже учительницей, а Пали – взрослым молодым человеком, учителем. И они вместе поедут в какую-нибудь деревню. У них будет уйма детей, похожих на Рэку и похожих на Пали, и все они будут веселые и дисциплинированные, как их родители… а по вечерам, уложив детей, Рэка и Пали сядут вместе и станут придумывать, что бы еще можно сделать, чтобы жизнь вокруг них стала лучше, красивее… Рэка Гал, жена Пали Тимара.
А она-то, Кристи, какая сегодня популярная! Просто не может пробиться к папе, да и только! Словно общая симпатия к маме распространилась и на нее – одна за другой ее приглашают девочки, и даже настоящие мальчики подходят, гимназисты, хотя Анико гораздо красивее ее и выше чуть ли не на десять сантиметров. Только тетя Луиза сидит по-прежнему одна. По правде сказать, Кристи совсем не ее поклонница, но этот сегодняшний вечер такой чудесный, такой особенный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23