Не запчасть к автомобилю, а человека! Сын
страдает. И привело-то нас к вам что? Человек этот болеет тяжелой формой
диабета, инсулинозависимый, - чуть-чуть актерствуя, увещевал Михальченко.
- Для этого необходимо поднять кучу документов, - сказал главврач.
Нужно время, - неохотно сдавался он и думал: "Черт тебя принес! А вдруг
вызов действительно был, и бригада что-то нахомутала?"
- Конечно, конечно, - соглашался Михальченко. - Талоны смотреть надо
между тринадцатым и семнадцатым апреля.
- Ну хорошо, соглашаясь, вздохнул главврач. - Оставьте свой телефон,
я позвоню, если что-нибудь найдем.
"Фиг ты позвонишь. Растянешь эту резину на месяц, а еще удобней -
скажешь, что ничего не обнаружили", - подумал Михальченко и сказал,
цепляясь за эту уступку:
- Лучше я завтра сам заеду. Вы можете позвонить, а меня на месте как
раз и нет, куда-нибудь вызовут на происшествие.
- У вас и происшествия бывают?
- Сколько угодно, - соврал Михальченко. - Значит, я завтра заскочу
где-нибуль после обеда. Спасибо большое, доктор. Не буду больше вас
задерживать, - он торопливо сунул главврачу пятерню на прощание, но тут же
ринулся вперед: - А может я сяду вместе с вашим сотрудником и помогу, чтоб
и ему легче, и нам быстрее? Мы с ним эти талоны быстренько обработаем.
Думаю, так лучше всего будет, - словно добивая еще торчавший гвоздь в
доску, сказал Михальченко.
- Ну хорошо, - окончательно сдался главврач. - Когда вы хотите
заняться этим?
- Да хоть сейчас.
- Идемте.
Уже ближе к концу рабочего дня, как снег на голову, на Левина
свалился Александр Тюнен.
- Ну что? - с порога спросил он.
Пришлось отчитываться, как ковырять больной зуб:
- Отец ваш был в Старорецке. Это почти установлено. Но в Энбекталды
не улетел, хотя должен был. Семнадцатого апреля. Отыскался паспорт. Принес
один человек, подобрал в роще под кустом. Проверили мы больницы,
гостиницы, морг. Нигде никаких следов.
- Плохо ищете, - мрачнея, грубовато прокомментировал Тюнен.
- Я бы не сказал, - сдерживаясь, ответил Левин. - Нашли мы и его
давнего знакомого, некого Иегупова, с которым ваш отец состоял в
переписке. Но тот говорит, что отец ваш у него не появлялся, - Левин
почему-то решил не показывать письмо Тюнена-старшего, адресованное
Иегупову.
- Что же он, испарился?
- Не думаю.
- А что вы думаете?
- Продолжаем искать.
- Живого или уже мертвого? - жестко спросил Тюнен.
- Все может быть, - так же жестко ответил Левин, выдвинул ящик стола,
достал папку, извлек из нее фотографии и протянул Тюнену: - Посмотрите.
Тот недолго разглядывал фотографию, бросил на стол:
- Что это за допотопная реликвия, и какое она имеет отношение ко мне?
- Может, тут ваш прадед или дед, или какой-нибудь дальний
родственник?
- Дед мой умер в тридцатых годах, задолго до моего появления на свет,
- Тюнен опять взял фотографию и стал присматриваться. - Где вы ее
раздобыли?
- В процессе поисков, - уклончиво ответил Левин.
- И что это дает для дела? Судя по результатам - ничего.
- Как знать... Сколько вы пробудете в Старорецке?
- До конца, - поднялся Тюнен.
- Устроились с жильем?
- Да.
- Оставьте свои координаты.
- Гостиница "Украина", четыреста тридцать первый номер.
Левин записал на календаре.
- Если что, звоните, - уже стоя у двери, сказал Тюнен.
- Разумеется...
Было без четверти пять, когда в комнату к Левину ввалился веселый
Михальченко и с порога выпалил:
- Шестнадцатого апреля на квартиру гражданина Иегупова по адресу
улица Комсомольская, пять диспетчер станции скорой помощи принял вызов.
- Ты был там, на "скорой"? - Левин встал из-за стола.
- Только что оттуда. Правда, врача из бригады не видел. Выезжала
двадцать четвертая бригада. Фамилия больного Тюнен Георг Францевич, 1917
года рождения. Диабетическая кома. Укололи инсулин. От госпитализации
больной отказался. Посидели, покуда он пришел в себя. Вы как в воду
глядели.
- Никуда я не глядел, Иван. Просто много лет занимаюсь всем этим
дерьмом. Что же товарищ Иегупов так нас морочил? Старый человек, а
неприлично соврал. С чего бы? Ладно, я с ним разберусь... Да, кстати, был
Александр Тюнен. Недоволен нашими результатами.
- Недоволен?
- А чего ты удивляешься? Он заказчик. Его право.
- Да пошел он!
- Никуда он не пойдет, а нас послать может...
Разговор их прервал стук в дверь.
- Войдите! - сказал Левин.
В комнату вошел коренастый плотный человек в берете, в коричневой
сильно потертой кожаной куртке.
- Моя фамилия Касперский, - сказал он. - Просили заехать сюда, был
рядом, вот подскочил.
- Зиновий Данилович? Вот хорошо! Садитесь, - шагнул навстречу
Михальченко. - Зиновий Данилович, нам кое-что надо уточнить.
- Уточняйте, - Касперский сел, снял берет, пригладил седые волосы.
- Дело такое, Зиновий Данилович: 17 апреля вы или кто-то по вашему
паспорту сдал в аэропорту билет до Алма-Аты. Верно я говорю? - спросил
Михальченко.
- Верно. Что это вы вспомнили? Сколько времени прошло!
- Расскажите, пожалуйста, подробней, - попросил Левин.
- Достался он мне от пассажира. Я ехал по Березовскому тракту. Возле
рощи голосует мужик. Сумка его еще мне показалась, больно красивая -
зеленая с черным. Сел, назвал адрес.
- Не помните какой? - спросил Левин.
- Помню, что на Сербской. Но я остановился за углом возле кафе
"Каштан", там удобней парковаться. Подъехали. Он говорит: "Подожди, шеф,
пятнадцать минут, поедем дальше". Я не хотел, горел план, стоять не
выгодно. Конец дня, самый час пик, наше время. Но он уломал. Вышел он с
той же сумкой. "Куда?" - спрашиваю. - "На Солнечную, возле конного
завода".
- Как выглядел пассажир? - спросил Михальченко.
- Молодой, может чуть за тридцать. Крепкий, одет заметно, модно, в
спортивное. Телом на спортсмена и похож. Блондинистый.
- В котором часу вы взяли пассажира? - спросил Левин.
- Я ж говорю, конец рабочего дня, час пик, значит где-то около пяти
или чуть после... Ну, подъехали. Из машины он не вышел, полез в карман,
вынул деньги, а меж ними авиабилет. Повертел он его и говорит: "Слушай,
шеф, возьми билет, дуй в аэропорт, сдай. До регистрации еще часа полтора.
Приятель в Алма-Ату должен был лететь, да заболел. Все, что получишь -
твое. - "А почему сам не сдаешь?" - спрашиваю. - "Некогда мне, срочная
работа, не поспеваю", - отвечает. Нет, думаю, гонит он мне стартер
вхолостую. Я и говорю ему: "Плати-ка наличными, так оно надежней и - будь
здоров". - "Как хочешь", - говорит. Дает деньги, я ему сдачу. Взял, не
отказался, вышел из машины, пошелестел в пальцах этим билетом, вроде как
раздумывал, сунул его в окно: "На, бери. Мне он все равно уже не нужен". И
ушел. Я подумал: а что, если правду говорил про приятеля? Мотнусь в
аэропорт, чего добру пропадать? Обратно пустым не поеду - оттуда всегда
пассажиры есть. Паспорт у меня, я документы всегда вожу с собой: у нас,
таксистов, жизнь с приключениями бывает. Вот и сдал я билет.
- Сколько вы получили? - спросил Левин.
Касперский назвал сумму.
- Почему так мало? - вскинул глаза Михальченко.
- Кассирша предупредила: "Сдаете за два часа до вылета. Удерживаем
двадцать пять процентов"... А что случилось? Может, я чего не так сделал?
- Все так, Зиновий Данилович, все так. Спасибо вам. Извините, что
отняли время, - сказал Михальченко. - У вас телефон дома есть?
- Есть.
- Оставьте нам, вдруг еще понадобитесь.
Назвав номер, таксист вышел, держа берет в руке...
- Ну что, Ефим Захарович, как байка? - спросил Михальченко.
- Думаешь, таксист изложил заготовленное сочинение?
- Нет, Касперский, по-моему, не врал. А вот пассажир гнал ему липу о
приятеле, который не смог улететь, заболел. Старик Тюнен, что ли, его
приятель?
- Едва ли.
- Достать бы нам этого пассажира, - мечтательно сказал Михальченко.
- Мы, Иван, живем в эпоху сплошного дефицита, - хмыкнул Левин. - Но
подумать надо...

23
Журнал "Я - жокей", который Шоор подарил Левину в первое свое
посещение бюро, Левин ни разу не открыл. Сунул его тогда в кожаную папку с
бумагами, а папку, как обычно, в кейс. Так и таскал с собой, забывая
выложить журнал дома. Сделал это только сегодня, когда полез в папку,
чтобы отдать жене талоны на сахар, полученные по дороге на работу в
домоуправлении.
Сейчас журнал разглядывали сын и невестка. Жена на кухне беседовала с
внуком, а Левин сидел у окна в кресле и читал газету. Иногда до него
долетали восклицания сына и невестки:
- Вот это полиграфия! Какие краски! А бумага!
- И парень хорош. Как сложен!
- А костюмчики на нем! А лошадки! Пап, посмотри! - сын повернулся к
Левину, протягивая ему раскрытый журнал.
На левой странице крупно была снята шея и голова лошади, под уздцы ее
держал так же крупно до пояса сфотографированный красивый молодой человек
с сильным, обнаженным торсом. Видно был ветерок. Светлые длинные волосы
отброшены за ухо, голубые глаза смотрели прямо в объектив. Выражение его
лица, - крупных губ и глаз - излучали гордость и довольство. На правой
странице тот же парень сидел верхом на иссине черной лошади. Красиво
контрастировал с нею его яркооранжевый спортивный костюм.
- Реклама, - сказал Левин, возвращая сыну журнал. - Так сказать, наше
сырье, их технология, - он вспомнил слова Шоора: "Мы делаем с вашим конным
заводом бизнес". - На работе у меня есть еще один номер, как-нибудь
принесу... Рая! - крикнул он жене. - Я пойду на полчаса прогуляюсь. Что-то
голова болит. - И не дождавшись ответа, вышел в прихожую...
Левин спускался по лестнице в своем подъезде и думал: "Георг Тюнен
получил наследство, которое ему и не снилось. Теперь оно достанется его
сыну Александру. Уедет он в Германию или нет, но первое, что сделает - там
или здесь, - наверное купит видеомагнитофон, джинсовый костюм и машину...
Завтра с утра надо будет пойти к Иегупову. Почему он соврал? Чего
испугался?.. Надо, чтоб Михальченко вышел с радиоспортсменом на место, где
тот нашел паспорт. Хорошо бы, чтоб Михальченко уговорил Остапчука пойти с
ним туда".

24
Та же убогая квартира на Комсомольской, дом пять, тот же мрачный
неприветливый хозяин, в глазах которого мелькнул испуг, едва он увидел
Левина в дверном проеме.
- А я опять к вам, Антон Сергеевич, - Левин не стал дожидаться
приглашения, а направился в глубину комнаты.
- Что еще? - спросил Иегупов. - Я сказал тогда все, что знал.
- Да нет, Антон Сергеевич. Ведь Тюнен был у вас.
- С чего вы взяли? - тяжелые сильные руки старика начали суетливо
перекладывать на столе предметы.
- На станции скорой помощи документально зафиксирован вызов,
сделанный пятнадцатого апреля по вашему адресу. Сделан он, как записано
там, Иегуповым к больному Тюнену.
- Да, и Георг был у меня, и скорую я вызывал. Худо ему стало,
сознание потерял.
- Почему же вы скрыли от меня?
- Испугался.
- Чего?
- Вы сказали, что он пропал. А в таких делах в свидетели лучше не
попадать. Кроме меня в Старорецке у него нет никого. Вот по-вашему и
выйдет, что кругом я виноват. Да еще если его убили, не дай Бог.
- Я ищу не виновника чего-то, а Георга Тюнена.
- Как же я докажу свою невиновность?
- Давайте попробуем вместе.
- Пробуйте, - пожал плечами Иегупов, как бы не веря в искренность
намерения Левина.
- Когда и в котором часу Тюнен ушел от вас совсем?
- В день отъезда, семнадцатого. Мы вместе из дому вышли.
- Вы хорошо помните число?
- Да. В этот день я ходил в амбулаторию закрывать бюллетень.
- Давайте вспомним этот день подробней. Итак, самолет Тюнена в
девятнадцать пятьдесят. Вещей у него много было?
- Нет, легкий чемоданишко.
- Он поехал в центр к агентству, чтоб оттуда рейсовым отправиться в
аэропорт. Так?
- Нет. Мы вышли вместе, я поднес ему чемодан до рощи, растолковал,
как идти дальше. От меня так ближе в аэропорт. За рощей шоссе, там часто
ходит автобус. Дальше я его провожать не мог, у меня на пять был талон к
врачу.
- В котором часу вы вышли из дому?
- В десять или пятнадцать минут пятого.
- К врачу не опоздали?
- Нет. Мне от рощи до амбулатории двадцать минут хода.
- Тюнен был одет в плащ?
- Натянул только шляпу. Было тепло. Плащ он нес в руке.
- Вы не знаете, денег с собой у него много было?
- Не спрашивал. К чему мне знать про чужие деньги.
- А какая у вас пенсия, Антон Сергеевич?
- Восемьдесят семь рублей.
- Значит у входа в рощу вы попрощались и больше не виделись?
- Больше не виделись.
- Он не оставлял вам для передачи кому-нибудь письма, записки, просто
устной просьбы. Может быть, забыл какую-нибудь вещицу у вас?
- Ничего такого не было... Разве что бутерброд. Приготовил в дорогу,
я еще покупал ему диабетический хлеб. Сказал, что всегда в кармане носит
кусочек такого хлеба. В тот день завернул он его в бумажную салфетку, а
взять с собой забыл. Я, когда вернулся, гляжу, лежит этот бутерброд на
столе.
- Когда "скорая" прибыла, что делал врач?
- Два укола. Потом сидели долго ждали, пока Георг придет в себя.
- Госпитализировать не предлагали?
- Предлагали. Отказался Георг.
- Антон Сергеевич, а вы бы смогли узнать плащ Тюнена?
- Наверное.
- Если мы найдем этот плащ, обратимся к вам. Не возражаете?
- Лучше вы найдите Георга.
- Этим мы и занимаемся.
- Антон Сергеевич, а почему вы так испугались моего прихода, нашего
разговора?
- Пуганный я. Жизнь эту вдоль и поперек знаю.
- С сыном Тюнена, Александром, вы не знакомы?
- Нет.
- Антон Сергеевич, а вы где работаете?
- Садовником на конном заводе... Что у вас еще? Я спешу.
- Пожалуй, все.
- Куда мне зайти, чтоб узнать, как у вас дальше с Георгом пойдет,
отыскали или нет? - спросил Иегупов.
- Я вам сообщу, обещаю. К тому же письмо его к вам, которое вы не
получили, у меня. Хотите прочитать?
- Да что мне теперь? Он мне его пересказал. И поболе того.
- Про наследство?
- Да. Брать он его не хотел, наследство это. А зря.
- Почему?
- "Ни к чему оно мне, - сказал. - И дом этот, и деньги. Помирать
скоро. И не хочу, чтоб Сашку сманило оно". Так и сказал, - Иегупов взял
свою тяжелую палку с отполированной ручкой...
Вышли вместе, у подъезда попрощались и разошлись в разные стороны.

- Некогда мне, Иван, еще и в ваши дела встревать. Ты посмотри, -
Остапчук показал на письменный стол, заваленный бумагами. - Без продыху
сижу. Возьми вон сводку за сутки, прочитай: два угона за минувшую ночь, в
дискотеке подрезали какую-то девку, три квартирные кражи залепили. А ты
мне еще своего немца подвешиваешь.
- Как бы он не стал твоим, - подмигнул Михальченко.
- Не каркай, не цыганка. Да и транспорта у меня нет сейчас, забрали,
погнали куда-то склад опечатывать, там недостача миллионов на двадцать.
- Я на колесах, это у нас час займет, не больше, обещаю. Спортсмен
уже в машине сидит.
- Ну зачем я тебе там? - взмолился Остапчук.
- Как-никак, это уже следственное действие. А при тебе мы вроде
ничего не нарушаем, все в рамках закона, мы как бы не сами по себе, а при
власти, при тебе, значит. Так Левин научил.
- Этот еврей тебя законам обучит.
- А ты как хотел? - засмеялся Михальченко. - Он прокурорский.
- Смотри, какой ты законник стал, как ушел от нас, - Остапчук сгреб
бумаги, запер в сейф. - Пошли, что ли? Зараза ты, Иван, липучая.
- Отслужу, Федорович, ей-богу за мной не пропадет.
- Отслужишь! Как бы ни так! Живым немца отыщешь - бабки огребешь, а
мертвым - мне его спихнешь: заводи дело, Остапчук, труп - это по твоей
части...
Они спускались по лестнице, вышли из подъезда. У бровки тротуара
стоял "уазик", за рулем сидел Стасик, а на заднем сидении -
спортсмен-радист, нашедший паспорт Тюнена...
Подъехали к роще со стороны, которую указал спортсмен, пошли по
просеке. Роща была старая, березы толстые, с посеревшей корой, с
отслоившейся на многих стволах берестой и шелухой тонкой пленки. Спортсмен
вел их уверенно, ни разу не сбился с маршрута, углубившись в березняк, то
и дело подсказывал:
- Налево, прямо, опять налево. Вон ту башню видите? Держите на нее.
Они продирались сквозь заросли. Иногда в просветах меж деревьями
проглядывали кирпичи далекого здания. Это была высокая круглая
водонапорная башня, возведенная еще в конце прошлого века. Она пережила
революцию и войны, отслужила свое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27