Она решила проверить, так ли заметно раздражение, как оно чувствуется, и взглянула в зеркало заднего вида.С заднего сиденья ей ухмылялся человек.Она закричала от страха и импульсивно нажала на тормоза.— Миссис Лэрд. Мы с вами ни разу не встречались лично. Позвольте представиться. — Шикарным жестом мужчина протянул ей визитку, зажатую между средним и указательным пальцем: — Мейер Наполи.Расставшись с Элизой, Дункан некоторое время бесцельно колесил по городу. Он не мог объяснить, чего ищет. Возможно, избавления.Но ни на улицах, ни в баре, ни в спортклубе, ни в кино, куда он хотел заглянуть, спасения не было. В результате остались только «Казармы».В своем отделе он встретил только одного детектива. Когда Дункан вошел, тот пошутил насчет поздних задержек на работе. Дункан ответил удачной шуткой, прошел прямо в свой кабинет и закрыл за собой дверь, давая понять, что к разговорам он не расположен.В глубине души он надеялся, что, если продолжит работу над расследованием — то есть сядет за стол и примется просматривать документы, — ему удастся спокойно проанализировать свое свидание с Элизой.Даже после ее признания в намеренном использовании имени Савича, после того, как он увидел, кто ждал его в доме, он мог справедливо утверждать, что остался там только ради поиска правды, признания, новых доказательств. В таком духе.Если бы ему удалось убедить себя в этом, то у него почти появилось бы оправдание своего поступка. Несколько часов он уговаривал себя на все лады. Потом перестал притворяться. Он остался в доме, потому что хотел быть с ней, и продвижение расследования тут ни при чем. То, чем они занимались на пыльном диване, никак не подходило под определение «работа полиции».От этого признания ему стало немного легче. Но не до конца. Чувство вины никуда не исчезло.Что ж, раз ему суждено подобное самобичевание, лучше заняться им дома, в комфорте. Выйдя из «Казарм», он проехал несколько кварталов до своего дома. Была уже середина ночи, но он сразу же сел за пианино, надеясь в нем найти облегчение.Он играл рок-н-ролл, кантри и классику, но каждая мелодия отдавала похоронным маршем. Музыка не оказывала на его душу привычного спасительного эффекта. Поэтому скоро он оставил попытки успокоиться с ее помощью, лег на диван, закрыл лицо руками и дал волю угрызениям совести, от которых прятался все время с момента расставания с Элизой.Они обрушились на него, как молот на наковальню.С профессиональной точки зрения его поступку не было оправдания. Он вступил в интимную связь с подозреваемой, возможно главной, нарушение правила номер один.Диди и другие коллеги станут презирать его. Начальство устроит выговор, если не уволит. Неважно, какое бы наказание они ни придумали, все это будут пустяки по сравнению с тем, чего он заслуживает. По сравнению с тем, как он сам себя казнит. Он поставил под удар расследование. Такое простить нельзя.А даже если и можно было, существовало еще кое-что — замужество Элизы.В детстве он, как любой сын священника, из кожи вон лез, чтобы доказать, что он такой же, как все ребята. Взрослея, он постоянно устраивал какие-нибудь проказы.В юности он пустился во все тяжкие. Худшим наказанием, которое ему когда-либо пришлось выдержать, были две утренние воскресные службы, которые пришлось отсидеть с начала до конца. При этом после субботней попойки он мучился таким сильным похмельем, что готов был расплакаться. Три раза он выходил на улицу, где его тошнило отвратительной смесью желчи и ароматизированного яблоком шампанского.Папа надеялся, это послужит ему уроком. Он же научился тщательнее выбирать выпивку, чтобы избежать похмелья, и справляться с ним, если его было не избежать.К великой печали его родителей, меняться он не собирался. И этому в немалой степени способствовал их собственный сан, который только разжигал в Дункане жажду приключений. В особенности сексуальных. Он рано начал, и многие из самых ярких его воспоминаний имели прямое отношение к церкви. Пока дьяконы вместе с его отцом обсуждали, не заказать ли в церковь сборники гимнов или новые скамьи, он целовался с их дочками в чулане возле хоровой комнаты, там, где хранились рясы.Он впервые прикоснулся к женской груди в церковном лагере. Это случилось после вечерней службы, когда они лесом возвращались из храма в корпуса. Два лета спустя он потерял девственность при таких же обстоятельствах. На следующее утро, когда возносили благодарственные молитвы, он был, наверное, одним из самых искренних молящихся.Во время учебы в колледже он не терял времени даром, а, спрашивается, кто его терял? Повзрослев, он стал осторожнее и предусмотрительней — вчерашняя ночь была исключением.Из похотливого подростка, готового прижать любую студентку колледжа, лишь бы она согласилась, он превратился в ответственного мужчину, который по-настоящему любит и уважает женщин. Неважно, как долго продолжались отношения, или не продолжались вовсе, он всегда старался вести себя достойно. Это означало не вторгаться в союз других людей. А именно, никогда не вступать в сексуальные отношения с чужой женой.Его родители были женаты уже сорок лет. И это был стабильный, счастливый брак, основанный на любви. Он никогда не сомневался, что они по-прежнему без памяти влюблены друг в друга и сексуально активны. Святость семейного союза была излюбленной темой отцовских проповедей.И Дункан, какую бы распутную жизнь он ни вел, не мог забыть эту мораль. Ему не нужно было удерживать себя от прелюбодеяния. Его просто не существовало для Дункана. Ни разу он не испытывал искушения.И вот теперь он переспал с замужней женщиной и стыдился самого себя.При этом, несмотря ни на что, по-прежнему хотел ее. Это было самое постыдное.Это станет его наказанием — сознание невозможности обладать ею снова.Неважно, чем в конце концов закончится расследование убийства Троттера, с Элизой ему никогда не быть.И расследование до конца не довести.Он не придет на допрос в десять утра. Потому что в десять тридцать войдет в кабинет Жерара, признается, что в отношении миссис Лэрд он не был объективен, как того требовалось. Он был так беспристрастен, как хотелось. Он во всем признается Жерару, возьмет всю ответственность на себя, пусть Элиза останется невиновна.Он попросит Жерара не сообщать Като Лэрду, почему он оставляет расследование. Жерар, скорее всего, удовлетворит эту его просьбу. Не ради него, а ради судьи, Элизы и полицейского управления. Чтобы избежать скандала.Жерар потребует какого-нибудь наказания, возможно, даже отберет у Дункана полицейский значок. Завтра в это же время он, скорее всего, уже не будет полицейским. Он это, без сомнения, заслужил.Есть еще кое-кто, кому он должен открыться. Диди. Другие коллеги наверняка начнут судачить, зачем это ему вдруг отходить от дел, некоторые, может, и догадаются, в чем дело. Но Диди должна узнать правду от него. Он обязан рассказать ей. Как напарнице и другу. Потому что она предупреждала его и как напарница, и как друг, чтобы он не позволял личным чувствам к Элизе вмешиваться в расследование. Вряд ли она скажет «Я тебя предупреждала», но даже если и скажет, у нее есть на это право.Продумав план действий, он встал с дивана и поплелся наверх. До разговора с Диди ему надо было смыть с себя все следы Элизы. Действие не только естественное, но и символичное.В ванной комнате он включил душ и разделся. Потом, не в силах удержаться, прижал рубашку к лицу. Вдохнул ее запах, казалось, вплетенный в волокна ткани. Потом безжалостно затолкал рубашку в корзину для грязного белья — прежде чем успел уговорить себя оставить ее в качестве романтического сувенира.И зашел в душевую кабинку под струи воды.Он рассмотрел свой поступок с практической, профессиональной и моральной точек зрения, изо всех сил сдерживая эмоции. Он боялся, что они помешают ему принять правильное решение.Но теплая вода, льющаяся из душа, разжала эту стальную хватку. Он со стоном прижался к кафелю стены и закрыл ладонями глаза. Боль, терзавшая его изнутри, была чувством вины. Он страдал от угрызений совести. Раскаяние грызло его своими острыми зубами.Но с каждым новым вдохом он не переставал хотеть Элизу.Он не мог избавиться от этого всепоглощающего желания. Неослабное и нетерпеливое, оно не походило на то чувство, которое он раньше испытывал к женщинам. Оно захватило его в ту минуту, когда он увидел ее, а сейчас, после того, как он переспал с ней, разгорелось еще сильнее.Завтра он искупит свой проступок. «Клянусь», — прерывисто прошептал он.Но сегодня…Он крепко зажмурился и позволил воспоминаниям нахлынуть так же свободно, как кровь течет по венам. Он ярко припомнил каждую мелочь. Он вызвал в памяти каждый звук, запах, вкус, каждое прикосновение, каждое ощущение, пережитое им. Первый, сводящий с ума поцелуй. Открытие, что она хочет его. Последний сладкий спазм ее оргазма.Из его горла вырвался хриплый стон. Теплая вода стекала по его телу, словно олицетворенный поток воспоминаний, безжалостно и неудержимо. Он задрожал и позволил себе сказать со всей страстью те слова, какие не позволял сказать раньше:— Элиза, Элиза.Обернув полотенце вокруг бедер, он вышел из ванной, прошел в спальню и сел на кровать. Несмотря на усталость, он точно знал, что не сможет заснуть, пока не облегчит душу, поговорив с Диди. Это нельзя было откладывать на завтра.Он взял мобильный, глубоко вздохнул и быстро набрал ее номер, чтобы не передумать.Она сразу же ответила.— Как тебе удалось так быстро узнать? Уорли и тебе позвонил?— А?— Ты ведь знаешь про Наполи?— Наполи? Нет. Что с ним?— Его нашли на мосту Талмаджа, мертвее не бывает. Через десять минут я заеду. — И она отсоединилась, прежде чем он успел что-либо сказать.Несколько секунд он разглядывал свой телефон, гадая, случился ли этот невероятный разговор на самом деле, или же он бредит. Затем, когда до него дошел смысл ее слов, он вскочил с кровати и поспешно оделся. Рукой пригладил непросохшие волосы и сбежал вниз, в последнюю секунду вспомнив, что надо включить сигнализацию.Когда Диди выехала из-за угла, он нетерпеливо мерил шагами тротуар перед домом. Он побежал ей навстречу. Она остановилась, он запрыгнул в машину, и она тут же сорвалась с места.— Ты ехала дольше десяти минут.— Решила захватить кофе, брюзга. Можешь не благодарить меня за то, что я любезно позаботилась обеспечить тебя необходимым ежедневным минимумом кофеина.На сиденье между ног у нее была зажата большая порция диетической колы, но он так обрадовался кофе, что проглотил язвительное замечание.— Мы все еще злимся друг на друга? — спросила она, бросая на него косой взгляд.Он отпил глоток.— Я на тебя не злился.— Злился.— Мы не сошлись во мнениях. Такое случается. Даже между единомышленниками.— А я на тебя злилась.Он посмотрел на нее. Она пожала плечами.— Во-первых, за то, что не взял меня с собой в Атланту.— Тони Эстебан тебе бы не понравился. Поверь мне.— И еще за то, что ты неровно дышал к Элизе Лэрд. Я даже боялась, что ты успел наломать дров. Когда ты решил допросить ее завтра, мне сразу полегчало. То есть сегодня.— Диди, постой. Прежде чем ты начнешь расхваливать меня, чего я не заслуживаю, мне нужно тебе кое в чем признаться. — Он замолчал, подбирая слова для своего признания. Чтобы Диди не взбесилась сразу же. — Сегодня я…— С той самой минуты, как мы вошли в дом Лэрдов в ночь убийства, я чувствовала, что в этом деле что-то не сходится, — сказала она. — И сейчас чувствую. И вот вам.— Что значит «вот вам»? Что ты имеешь в виду?Она резко свернула на съезд к мосту. Дункан, которому никогда не было особенно уютно на мостах, вцепился в подлокотник и постарался не расплескать кофе на колени.Мост имени Юджина Талмаджа был виден практически из любой точки центра Саванны. Особенно ночью, когда его ярко подсвеченные конструкции четко выделяются на фоне неба. А сейчас к этой подсветке добавились мигалки съехавшихся на самую высокую его точку полицейских машин. Словно фейерверк на Четвертое июля.— Криминалисты уже здесь. Хорошо, — сказала Диди, заметив фургон. Она остановилась и открыла дверцу, собираясь выйти.Дункан удержал ее.— Что ты имела в виду, когда сказала «и вот вам»? Она протянула ему открытую ладонь.— Ставлю мороженое с горячей помадкой против омлета, что наш мертвый Мейер Наполи как-то связан с нашим мертвым Гэри Рэем Троттером.Дункан посмотрел на ее ладонь и неохотно шлепнул по ней.Она пулей вылетела из машины.Придется ему повременить со своими признаниями.Мертвый Наполи выглядел не так импозантно, как живой.Жалкий вид собственного трупа наверняка не понравился бы тщеславному сыщику. Смуглая кожа побледнела и оттенком напоминала тесто. В свете фотографической вспышки она казалась еще бледнее.— Готов поспорить, у него обширное внутреннее кровоизлияние, — заметил Уорли, пожевывая зубочистку. Он отошел в сторону, чтобы Дункану с Диди был лучше виден салон автомобиля, припаркованного на обочине въезда на мост.Наполи сидел на водительском месте. Подбородок уперся в грудь; мертвые глаза смотрели на пулевое отверстие в верхней части живота, как будто он размышлял, как такая маленькая дырочка могла причинить столько вреда.Руки его лежали на коленях, ладонями кверху. В ладони натекла кровь из раны. Возможно, он пытался остановить внутреннее кровотечение, зажимая рану руками, пока не покорился неизбежной смерти.— Должно быть, пуля задела несколько внутренних органов, — пояснил Уорли. — Разорвала их, как надувной бассейн. Он истек кровью.— Это Дотан так сказал?— Он еще не приехал, — ответил Уорли. — Но я достаточно навидался огнестрельных ранений и знаю, что от них бывает.— Вы нашли оружие?— Еще нет.— Искали?Уорли вынул зубочистку и усмехнулся Диди.— Нет, детектив Боуэн. Черт подери меня, салагу. Мне бы и в голову не пришло искать оружие поблизости от огнестрельного ранения.— Наличие оружия еще не доказывает самоубийства, — вставил Дункан, прежде чем они начали очередной раунд словесной потасовки.— Верно. Слишком уж много было в этом слизняке напыщенности, чтобы застрелиться. Хотя его могли застрелить из его собственного пистолета. Он всегда носил при себе заряженный «таурус» двадцать пятого калибра. В кобуре на лодыжке.— Серьезный парень, — заметила Диди.— Он любил этим похвастать. Однажды я лично присутствовал при том, как он засучил штаны и демонстрировал кобуру. — Уорли наклонился и шариковой ручкой приподнял левую штанину Наполи. Кобура держалась на лодыжке при помощи липучки. Револьвера в ней не было.— Гильзы? — спросил Дункан.— Пока ни одной не нашли. Я сам искал, — добавил он специально для Диди. — На пару с криминалистами. Они смотрели под сиденьем. Пусто.— Время смерти? — спросила Диди.— Это Дотану решать. Но кровь еще не свернулась, значит, он умер не так давно. К тому же тогда бы его раньше обнаружили.— Зачем было стрелять в него на мосту? — сказал Дункан. — Здесь света больше, чем на сцене. Любой, кто проезжал мимо, мог заметить убийство.— Меня самого это удивило, — согласился Уорли. — Наверное, это убийство в состоянии аффекта. Незапланированное. Спонтанное. В это время суток машин здесь мало. Так что убийце, кем бы он ни был, повезло. Застрелил его и убрался отсюда, пока его никто не заметил.— Если кто и проезжал мимо, он решил бы, что у того поломка случилась или еще что-нибудь. Он сидит. Крови не видно. Его нашел патрульный. Остановился предупредить его, что здесь остановка запрещена, — по всему мосту, через регулярные промежутки были установлены знаки, запрещающие остановку и парковку.— Ты допросил патрульного? Уорли кивнул.— Он сказал: «Я видел то же, что и вы».— Дверца была закрыта?— Да. Патрульный доложил нам, а потом проверил все вокруг машины. Он ничего не заметил и ни к чему не прикасался, открыл дверцу через носовой платок, чтобы не испортить отпечатки.Дункан осмотрел труп и кое-что заметил.— Вы когда-нибудь видели Наполи растрепанным?— Да, кажется, здесь была потасовка, — сказал Уорли. — Он мазал волосы какой-то липкой дрянью, чтобы те не выбивались.Прическа Наполи, по-прежнему лоснившаяся от жира, выглядела так, словно по ней прошелся ураган. Галстук был сбит набок. Но сидел он прямо, ноги стояли на педалях.Никогда не отличаясь деликатностью, Уорли хмыкнул:— Черта с два ему понравилось бы, что его фотографируют в таком виде.— Есть другие следы борьбы? — спросил Дункан.— Возле ограды следы каблуков. Может, его, может, нет. Узнаем, когда снимем с него ботинки и сравним. Бейкер и его команда все огородили лентой, на всякий случай.Дункан не любил высоту. Ни тошнота, ни головокружение его, правда, не донимали, как несчастных, страдающих акрофобией в резкой форме. Но он всегда старался переезжать мост и надземные развязки по внутренней полосе, никогда не занимался альпинизмоми не рисковал просто подойти к краю глубокого ущелья и посмотреть вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40