– Нет, тут что-то нечисто, – покачал головой Ходкевич. – Я за версту измену чую. Слишком все как-то гладко выходит. Ступай к здешним воякам, вызнай все досконально. Вот тебе кошель, распорядись там на свое усмотрение.
Гусар удалился.
Меж тем Ходкевича пригласили в хозяйские хоромы. Некоторое время кавалер размышлял над своим одеянием. Потом все же поддел под камзол кольчужку
– Нечего нам с родины уходить, – заметил неожиданно Кривин. – Пусть немцы с московитами хоть шею друг дружке свернут, а заодно и с татарвой передерутся. Коли в соседях все битые будут, Ржечь Посполита спокойней спать станет.
Впечатление от пылкой речи командира хоругви испортили десятники, тупо воззрившиеся на своего патрона, словно тот неожиданно проглотил лягушку или вылил себе за шиворот холодный квас.
– Если сам Кривин актер неплохой, – заметил себе Ходкевич, – то головорезы его – никудышные комедианты. Им бы играть где-нибудь в предместьях Кракова простодушных разбойников и глуповатых злодеев…
– Что ваша милость скажет? – поспешил спросить командир хоругви. – Отобьются немцы от русских?
– А ваша милость как считает? – решил ответить вопросом на вопрос Ходкевич.
Кривин пожевал губами.
– Думается мне, что после того, как наши предки потрепали Орден на Грюнневальдеком поле, ему уже никогда не подняться. А Москва большую силу набрала. Кабы не татары у них в подбрюшье, давно навалились бы на всех честных христиан.
Ходкевич нашел это умозаключение весьма уместным и даже мудрым.
– А говорите – не доходят до вас известия верные… Так и есть. Успехи магистра Кестлера – лишь агония. Как только поведут воеводы царя Иоанна полки с востока – побегут немцы.
– Выходит, мы будем спокойно смотреть, как еретики восточные прибирают к рукам земли, на которые у нас самих виды имеются? – спросил один из десятников, обмакнув усы в пиво и отфыркиваясь, словно тростниковая свинья.
– А что, прикажете королю начать войну с Иоанном? – пожал плечами Ходкевич. – Чем и кем воевать? Шляхта на короля сабли точит, держит руку пришлого с юга Батория, или заигрывает со Швецией да Данией. А одними золотыми гусарами да ополчением много не навоюешь.
– Война – хорошо, – выдал доселе молчавший десятник, и по его акценту Ходкевич безошибочно опознал немца-выкреста, сильно ославянившегося потомка тевтонской колонизации. – Это много славы и добычи.
– Но также и много крови и бед для родной земли, – возразил посланник короля. – – Мы к войне не готовы.
Он был несколько раздосадован тем, что никто из наемников не подался на его уловку и не заговорил о Батории. Впрочем, от Ходкевича не укрылось, что остановил их только короткий гневный взгляд Кривина.
– Следует ли нам понимать, – осторожно заметил приведенный в усадьбу Маржанкой командир наемников, – что король не намерен мешать московитам прибирать к рукам приморские земли?
– Мы люди маленькие… – Ходкевич вновь принялся теребить недоеденную дичь. – В большие дела не посвященные.
– И все же…
– Скажем так, милостивые государи, – Ходке-вич срезал кинжалом с кости тонкий ломоть мяса и уставился на него в задумчивости, словно не понимая, что творят его руки. – Ополчение не собирается перед дворцом и не гремит оружием.
Кривин нахмурился.
– Осторожность в речах всегда красит мудрого мужа, – сказал он. – Но не перегибает ли палку ваша милость и не считает ли, что имеет дело со щенками, еще не открывшими глаза и сосущими суку?
– С чего бы я так считал? – Ходкевич наконец решился и принялся жевать мясную полоску.
– Мы знаем, что многие вольные хоругви потянулись на север Польши, аккурат в те земли, где вовсю орудуют казаки. Неужели можно предположить, что к столице о сем не ведают? Тогда откуда столько золота, коней, снаряжения? ..
Ходкевич призадумался.
«Возможно, – размышлял он, – это действительно самые обыкновенные наемники. Тогда следует мне дать им злато и направить вослед остальным. Кривин прав – король старается стянуть к границе побольше войск, до поры не собирая открыто ополчение и не посылая туда гусар и хоругви верной ему шляхты.
Таким образом я смог бы разрубить этот гордиев узел, как говорят рифмоплеты. Убрать с восточного пограничья опасных людишек и усилить готовую к войне рать… »
Плавный ход его мыслей прервала Маржанка.
– Уж не хочет ли сказать ваша милость, – спросила она, глядя на Кривина, – что вы намерены покинуть меня в тот самый миг, как родич мой пропал, а усадьба стоит полностью без охраны?
Ходкевич по тону и выражению лица молодой хозяйки уловил, что она вмешалась в беседу совсем не для того, чтобы не показать невежливой и молчаливой.
«У тебя, краса-девица, – подумал пан, – видно, есть собственный план касательно вольной хоругви. И то, что мне мерещится, весьма неприглядно… А Кривин и его разбойники – самые обычные лихие людишки, готовые махать саблями за звонкую монету. Удивительно, как много наплодила их польская земля в эпоху смут и потрясений… »
– Рискую навлечь на себя гнев милой особы, – обратился он к возмущенной Маржанке, – но напомню: пока что здесь стоят королевские золотые гусары. Смею заверить, не в обиду пану Кривину и его людям, что они вполне способны защитить сию твердыню от любого неприятеля. А очень скоро сюда подойдут еще ратники, и покой здешнего края будет надолго обеспечен королевской рукой.
Кривин мучительно размышлял, алчность читалась в его глазах. Алчность, которая боролась с чем-то еще, не менее сильным. Ходкевич с любопытством следил за сменой выражений на челе командира хоругви.
«Кривин не глуп, – думал он. – Наверняка понимает, что я имею полномочия снарядить его деньгами и направить на север. Что же держит его здесь?
Ведь не любовь же! Хотя… Нежданно-негаданно пропавший Громобой, молодая вдовушка, огромное хозяйство… Пожалуй, в здешнем медвежьем углу подобный мезальянс и сошел бы с рук. И то сказать, едва ли не всякий ляхский мужлан сегодня сможет проследить свою родословную до какого-нибудь захудалого рода с большим и аляповатым гербом. Найдется и ксендз, который скрепит сей союз… »
Ходкевич сделался мрачен и сосредоточен. Короне, которую он представлял в этом краю, была нужна укрепленная усадьба. Он вез для Громобоя грамоты от короля, которые непременно привели бы опального пана в монархический лагерь. В годину, когда Польша собиралась кинуться в омут Ливонской войны, следовало укрепить восточную границу. Непредсказуемые запорожцы и татары вполне могли сорвать планы двора по аннексии Ливонской территории.
Но вместо Громобоя и его маленькой, но храброй дружины королевский посланник застал никому не известную родственницу и вольную хоругвь… Тут было над чем подумать.
Кривин тем временем оправдывался перед Мар-жанкой, говоря, что просто поинтересовался у заезжего гостя политикой и слухами о соседях. Но племянница Жигеллона разошлась не на шутку.
«Все же, – решил Ходкевич, – кое у кого есть планы на свадебку. И похоже, что это совсем даже не Кривин. »
В перепалку вступил десятник. Бравому наемнику дела не было до семейной склоки.
– А есть ли в этом доме какая-нибудь музыка? Солдатская душа требует увеселения!
– Может, сами затянем чего? – осведомился его приятель, громко прочистив горло, что и прекратило ссору.
Маржанка, испугавшись солдатских песнопений, кликнула бандуриста. Тот появился и затянул древнюю балладу о драконе и принцессе. Ходкевич хватанул вина, дабы притупить свой нежный слух, который рвало немилосердно фальшивое исполнение. Так и не придя ни к чему в своих размышлениях, посланник встал, как только смолкли последние звуки баллады.
– Прошу прощения у милой пани и кавалеров, – сказал он, поднимаясь. – Мне следует навестить своих солдат.
– Королевская служба не умчит ли вас наутро далеко-далеко от нашего очага? – поинтересовалась Маржанка, и Ходкевич понял, что она втайне надеется, что так и будет. – Мы были бы очень опечалены.
– Напротив, – мило улыбнулся ей столичный кавалер. – Служба требует от нас дождаться подхода войск.
– И что бы сказал пан Жигеллон? – покачала головой Маржанка. – Не подумайте, пан кавалер, что я не рада присутствию здесь знаменитых кавалеристов нашего короля. Просто сие есть явное попирание шляхетских вольностей…
– Увы, пани, – печально заметил Ходкевич, – время сейчас настолько грозное, что о некоторых обычаях не худо бы и позабыть.
Он усмехнулся в усы, представив себе реакцию настоящей шляхты на такую вот реплику.
– Наверняка взялись бы за сабли, – хохотнул Ходкевич, выходя на крыльцо. – Все же наемники хороши в одном – гонору в них поменьше, чем в иных мелкопоместных песьих детях.
В месте расположения гусар его уже ждал с докладом помощник.
.. – Что вызнал, говори быстрее. Гусар помялся.
– Странная история выходит, мой господин. Весьма и весьма прескверная.
– Дело говори, не тяни петуха за гребень.
– Значит так…

Глава 6
Усадьба

В сумерках пан Ходкевич в сопровождении своих ратников подошел к палатам, охраняемым двумя наемниками.
– Мне нужно увидеть Кривина, – заявил посланник короля.
– Пана Кривина? Он уже почивает, милостивый государь, – с ленцой ответил дюжий арбалетчик, с любопытством разглядывая панцири спешенных кавалеристов. – Утро вечера мудренее, как у нас говорят.
– И тем не менее, нам необходимо с ним встретиться.
– Никак не можно…
– Взять, – тихо произнес Ходкевич.
Арбалетчик так и не успел ничего понять, когда тяжелая рукоять сабли обрушилась на его подшлемник, и белый свет в глазах погас.
Второй наемник, успевший почувствовать неладное, метнулся внутрь помещения, на ходу вытаскивая короткий меч. В спину ему грянула латная перчатка, он слегка промахнулся и ударился лицом в дверной косяк. От тяжелый увечий его спас наносник легкого шлема. Подлетевший гусар резко подсек ему ноги и навалился сверху всей своей массой, сковывая движения.
– Придержи его, – скомандовал Ходкевич, устремляясь вперед.
Следом за ними в палаты вломились еще четверо гусар, бренча доспехами и грохоча сапогами по гладко оструганным доскам пола.
Навстречу королевскому посланнику попался еще один наемник, пытавшийся орудовать алебардой в узком проходе. Гусары приняли удары на щиты, выдавили его в широкую палату и забили саблями, с которых так и не сняли тугих ножен. Грохот вышел изрядный, но Ходкевичу уже было все равно.
Пан Кривин, полуодетый и с аркебузой в руках, бегом спустился с верхнего этажа.
– Что за разбой вы тут учинили, пан Ходкевич? И это служба короля?
Он поигрывал в пальцах тлеющим фитилем.
– Отложите свое оружие, Кривин, нам нужно поговорить. Не будь ваши ратники такими упрямыми ослами, дело обошлось бы миром.
– И не подумаю, пока не услышу о ваших намерениях. – Кривин нацелил аркебузу в грудь посланнику.
– Чем начинена ваша бесовская труба? Картечью? Помилуйте, пан Кривин, она только собьет драгоценную эмаль с моей кирасы и попортит стены палаты.
– При случае выбьет и глаз, – пообещал Кривин, поднося фитиль к пороховой полке. – Уберите усар и спрячьте саблю. Я не могу разговаривать в присутствие этих стальных болванов.
Ходкевич вбросил клинок в ножны.
– Почем мне знать, что у вас наверху нет пары-тройки приятелей с кинжалами? Давайте выйдем на двор.
– А вы бы вышли на моем месте? Ходкевич тряхнул головой и рассмеялся.
– По совести сказать – вряд ли.
– Вот видите. Что же предлагать другому то, на что сами не горазды?
– Есть еще кое-что, пан Кривин. Я никогда не оказался бы на вашем месте. Так как у вас наверху насчет ратников?
– Наверху находится хозяйка здешнего края, пани Маржанка, – с неохотой признал Кривин. – Она сейчас в несколько деликатном положении и не может спуститься вниз и засвидетельствовать свое почтение незваным гостям.
– Все ясно, не станем же мы компрометировать дочь славного рода… Идемте наружу.
Кривин швырнул фитиль себе под ноги, отложил аркебузу и быстро сбежал вниз.
– А что до ратников, – заметил он, – то они, верно, сейчас окружают палаты.
– Не тешьте себя пустыми надеждами, милостивый государь. Вряд ли они настолько отважны, чтобы кидаться грудью на арбалеты.
– Экий вы хват, пан Ходкевич!
На дворе посланник сделал знак гусарам отойти и прошипел:
– Обстоятельства требуют от меня быстрых решений, Кривин. Того же провидение требует и от вас. Отвечайте мне быстро и правдиво: вы знали о том, что творится в погребе под вон тем теремом?
– Понятия не имею, – пожал плечами Кривин. – Хозяйка ключи держит постоянно при себе.
– Богом клянетесь?
– Клянусь, – солидно откликнулся наемник. – А что там особенное? Золотой краковский дракон вместе с умирившим его пастушком из легенды? Свиные окорока? Святой Грааль?
Пропустив мимо ушей колкости, Ходкевич продолжил расспросы:
– Зачем вы солгали мне, что были вызваны сюда пани Маржанкой, а не приехали вместе с ней?
– Она попросила. На ее совести и ложь.
– Допустим. Давно ли вы знаете ее?
– Месяц назад ее служанка нашла меня в одном краковском кабачке и предложила службу и золото.
– Опять-таки – допускаю. Видите, как я доверчив, пан Кривин!
– Чистый святой угодник, – закивал головой недовольный наемник. – Прям, хоть на колени падай.
– Если все, что вы говорите, правда, вам и вашей хоругви повезло.
– Чистая правда, можете опросить моих людей, или послать в Краков нарочного. В харчевню «Тридцать сарацинских голов» что на улице колбасников. Тамошний владелец, пан Ковачик помнит все, что происходило перед его взором чуть ли не с колыбели.
– Имели ли вы виды на это поместье? Смотрите мне в глаза. Кривин. Вы ведь понимаете, о чем я?
Наемник упер сжатые кулаки в бока.
– Не хотел ли я украсить свой щит малюсеньким гербом пограничья? Я не настолько тщеславен, милостивый государь. Мое дело – в поле воевать, а не хозяйство разводить. А виды я имел исключительно на несомненные прелести пани Маржанки.
– Надеюсь, вы успели оценить их, сударь. Значит, вы просто ищете службу для вашей хоругви, не более?
– Именно так все и обстоит, богом клянусь.
– И королевская служба кажется вам не хуже любой другой?
– Если бы вы предложили пойти под пана Сапегу или пана Лисянского – я бы еще подумал. А король есть король, действительно – служба ему ничем не хуже другой.
– И сколько же злата обещала вам Маржанка? Много ли успела заплатить?
Кривин назвал сумму и Ходкевич присвистнул.
– А не завираете ли вы вдвое, сударь мой разлюбезный?
– Не вдвое, а самую малость, – честно признался Кривин.
Ходкевич вытащил из раструба перчатки-краги аккуратно запечатанный свиток.
– Вот вам рекомендательное письмо к ростовщику городка, мимо которого вы без сомнения проезжали по дороге в поместье. По нему он выдаст вам треть искомого злата. Остальное получите лично от меня, когда справитесь со службой.
– Ив чем же она будет заключаться?
– Вы проследуете к северной границе следующим маршрутом.
Пока Ходкевич называл дороги, городки, мосты и развилки, Кривин вглядывался в его лицо, силясь понять, не шутит ли его собеседник.
– На месте вы приступите к патрулированию границы. Хоругвь должна быть готова по первому же приказу вторгнуться в Ливонию и занять следующие замки и переправы…
– Выходит – быть войне с московитами? Славно, давно того требует добрая половина Польши и святые угодники.
– Так вы готовы поднять хоругвь и идти на север?
– Честно сказать, – Кривин привалился к бревенчатой стене терема, – как только я увидел вас, королевского офицера, вместе с гусарами, да услышал про идущее сюда войско, то вмиг смекнул, что придется уходить.
– Вы проницательны, сударь.
– Того требует мое ремесло. Затея пани Маржан-ки прибрать к рукам столь лакомый кусочек с самого начала казалась мне сомнительной. Но не ведал я, что уйду с золотом и на верную службу.
Слово «верную» он особо выделил.
– Не сомневайтесь в моем слове, – сказал Ходкевич. – Я не собираюсь обманом удалять вас из поместья. Рекомендательная грамота не поддельная, служба на северной границе и впрямь нужна королю. Жаль только, что вы столкнулись в «Тридцати сарацинских головах» не с вербовщиком короля, а со служанкой этой авантюристки.
– Отчего же она авантюристка? Ближайшая родственница Громобоя, выросшая вдали от семьи…
– Сказки все это, Кривин.
Ходкевич засуетился, услышав голос разъяренной вторжением Маржанки, препирающейся с гусарами.
– Сделаем так. Сейчас вы велите своим людям выходить по одному и скидывать оружие на воз. Потом выведете их из города. Ручаюсь честью своей, очень скоро из ворот выедет воз со всей вашей справой. После этого можете вернуться назад. Наверняка вам будет любопытно и поучительно взглянуть на происходящее.
– Непременно. Так я и поступлю.
Гусары расступились, и Кривин направился к помещению, где забаррикадировались его люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31