Но и единица для
Джумы была цифрой о чем-то говорящей, а именно о том, что, по словам
участковых, интересовавшие Джуму люди были обыкновенными гражданами, одни
приветливо-словоохотливы с соседями, другие вежливо-сдержанные, никаких
жалоб со стороны соседей, ни пьянок, ни драк, ни частых шумных сборищ.
Может и не ангелы, но никому не досаждают. Джума понимал, что подобная
информация, наверное, разочарует Паскалову, но не станет же он городить
небылицы. Как есть, так и есть, дальше пусть копает сама...

В дверь постучали.
- Войдите, - сказала Кира.
На пороге возникла высокая женщина, крупная, но ее нельзя было
назвать полной, все выглядело пропорционально росту, лишь немного
обозначился второй подбородок; лицо смуглое, черный разлет больших бровей
над красивыми темно-карими глазами, большой рот, четко очерченные губы с
едва заметным темным пушком по краям, открытый чистый лоб, смоляные волосы
туго оттянуты к затылку. Одним словом, женщина броская.
- Я Долматова, - спокойно сказала она. - Вызывали?
- Заходите, садитесь, Людмила Леонидовна, - предложила Кира.
Долматова села. Дорогую кожаную сумку, большую, под стать хозяйке,
поставила у ног.
- Я веду дело по убийству Гилевского, - сказала Кира. - Естественно,
хочу познакомиться с ближайшим его окружением.
Долматова посмотрела на нее так, словно удивилась: такая молодая и
вроде неприметная женщина, а занимается убийством, и спросила:
- Чем я могу быть полезна?
- Пока не знаю, - улыбнулась Паскалова.
- Кто же его убил и за что?
- Этого тоже еще не знаем.
- Но хоть какие-то подозрения у вас есть?
- Выясним, - неопределенно ответила Кира. Ей не понравился напор
Долматовой, словно перехватывавший инициативу. - Поэтому хочу поговорить с
вами, - и не делая паузы, удерживая нить разговора в своих руках,
продолжила: - Как давно вы знали Гилевского?
Долматова бросила взгляд на Кирину зажигалку "Клиппер", лежавшую на
столе, спросила:
- Вы курите? Разрешите мне закурить?
- Курите. - Кира протянула ей сигареты и зажигалку.
Когда Долматова вытаскивала сигарету из пачки, Кира отметила: узкая
ладонь, тоненькие, изящные, ухоженные пальцы как-то не очень
соответствовали крупной фигуре Долматовой. Закурив, Долматова сказала:
- Мы были знакомы с тех пор, как я пришла работать в музей.
Пятнадцать лет.
- А кем вы работаете, Людмила Леонидовна?
- Заведую отделом иудаики.
- Вы хорошо знали Гилевского?
- Естественно. Пятнадцать лет достаточный срок.
- Что бы вы могли сказать о нем?
- Прекрасный человек. Настоящий специалист, таких знатоков своего
дела немного.
- По роду службы вы часто бывали в отделе фондов, которым он
руководил?
- По мере надобности.
- Беспрепятственно с его стороны?
- Какие же могут быть препятствия, если этого требует работа?
- А каковы у него были взаимоотношения с другими сотрудниками?
- Вы полагаете, что я исключение?
- Не полагаю, а предполагаю.
- На каком же основании?
- Ваши отношения с ним ограничивались лишь совместной работой в одном
учреждении? Простите, если вопрос покажется вам бестактным, но все, чем я
занимаюсь, - это только, кто и за что убил Гилевского, ни больше, ни
меньше.
- Можно сказать, ограничивались, хотя досужих вымыслов хватало.
- Вы замужем, Людмила Леонидовна?
- Нет. Но этого хватало для сплетен.
- Возможно, не только этого.
- Что вы имеете в виду? - Долматова осанисто выпрямила спину и шею.
- К этому мы еще вернемся, - сказала Кира. - У него были враги?
- Естественно, как и у всякого человека, который не терпит
бездельников и бездарей.
- Кто же конкретно, и на какой почве он враждовал?
- В каждом случае кто-нибудь конкретно. Все-таки он проработал в
музее свыше сорока лет, а за это время всякие стычки бывали.
- И все-таки, может был кто-то, с кем у Гилевского была постоянная
вражда?
- Нет. Он был незлопамятен.
- Может не он, а кто-то был злопамятен?
- Обычно это не афишируют.
- Ну хорошо, - Кира поняла, что Долматова почему-то хочет обойтись
без фамилий. - Вы бывали у него дома?
- Редко. Что вы имеете в виду?
- Разве характер ваших добрых отношений исключал ваши визиты к нему и
его - к вам?
- Давайте без обиняков, - резко сказала Долматова.
- Если вам угодно. Вы знаете, что есть завещание, по нему все
завещано вам?
- Нет, не знала, - смуглое лицо Долматовой пошло красными пятнами,
лоб завлажнел, она наклонилась, чтоб взять из сумки платок.
"Тут ты по-моему лжешь, - подумала Кира. - Ты не родственница ему,
подобные завещания оставляют не случайно. Старик, наверное, был влюблен. И
ты разогревала его своим пышным телом. Тут платонической любви было
недостаточно".
- Вот я и объявила вам: вы наследница всего его имущества. Даже
приватизированной квартиры. А у вас большая квартира?
- Однокомнатная.
- Людмила Леонидовна, как женщина женщине, скажите вы были близки с
Гилевским? - Кира не хотела упустить момент ее растерянности.
- Да. Вас это удивляет? Разница в возрасте: мне тридцать девять, ему
шестьдесят девять.
- Нет, почему же, такое случается. Обаяние, опыт, интеллект
Гилевского - сильное оружие. Он был обаятельный человек?
- Для меня да.
- Так вы знали о завещании?
- Знала.
- Как он объявил вам об этом?
- Просто. Сказал: "Я завещаю все тебе".
- А вы?
- Сперва растерялась.
- Вы кого-нибудь подозреваете в его убийстве?
- Нет, - она отвела взгляд, и Кира интуитивно почувствовала, что и
это ложь, но не могла понять - зачем она лжет, что-то в этом было
противоестественное, скрытое, тайное. Если убит любимый человек, нормально
было бы назвать того, кого подозреваешь.
- Давайте договоримся так. Делом этим занимаюсь не только я, но и
люди поопытней моего. Докопаемся, уверяю вас. Поэтому вы на досуге
подумайте о том, что вы мне по каким-то причинам не сказали, утаили, чтоб
потом вы не чувствовали себя неловко и, скажем, неблагодарно по отношению
к убитому. Вы поняли меня, Людмила Леонидовна?
- Надеюсь, поняла. Я могу идти?
- Разумеется.
- До свидания.
- Всего доброго...

Всех пятерых Кира вызвала на один день на разное время, чтоб они не
встретились друг с другом в прокуратуре.
Следующим был художник-реставратор Давид Манукян - невысокий плотный
чернявый человек, в джинсах и в хорошей джинсовой рубашке с закатанными
рукавами, из которых высовывались волосатые руки с сильными кистями...
- Давид Ованесович, в связи с убийством Гилевского у меня к вам
несколько вопросов.
- Задавайте, - он пожал плечами.
- Вы знали Гилевского?
- Знал визуально, но знаком не был.
- Вы коллекционер?
- В первую очередь я художник-реставратор.
- Картин, икон?
- Нет, витражей. Я не только реставрирую, но и делаю витражи.
- Неужели на это есть спрос?
- Представьте себе. Ремонтируются старые церкви и костелы, в которых
семьдесят лет были склады. Многие прекрасные витражи искалечены, строятся
новые церкви. Так что нужда во мне есть, - он улыбнулся.
- А что вы коллекционируете?
- Офорты. На библейскую тему.
- В отделе, где работал Гилевский, было что-нибудь, что могло бы
интересовать таких собирателей старины, как вы?
- Естественно. Там богатые фонды, многое в запасниках, никогда не
выставлялось. Но доступа туда не было.
- Почему?
- Гилевский, как я наслышан, был цербер.
- А где вы были?.. - она назвала день и приблизительное время
убийства Гилевского.
- Я вас понял, - снова улыбнулся он, на какое-то мгновение задумался,
затем сказал: - У меня небольшая мастерская, четыре помощника. В этот день
и в это время у меня как раз был священник, отец Даниил из церкви в
Васильковичах. Церковь новая, только построили. Нужны витражи. Он приехал
заказывать, поговорить о цене. Все это вы легко проверите.
- У вас нет каких-нибудь личных соображений о мотивах убийства,
может, они сложились из ваших разговоров с другими собирателями старины?
- Знаете, я от музея очень далек. Услышал, что убили старика,
посожалел, разумеется, и забыл. Есть свои заботы и своя работа. Так и
другие реагировали, кто не был с ним знаком, а лишь понаслышке.
- Собирательство тоже подвержено моде. Что сейчас особенно в моде?
- Мода бывает у дилетантов. Профессионалы не изменяют своим
привязанностям.
- Вы хотите сказать, что искать нам надо среди дилетантов?
- Искать надо всюду, - нахмурился он. - На все есть нынче цена, кроме
человеческой жизни. Вы бывали в Ереване, в Матенодаране?
- Нет, только слышала.
- Там бы вы поняли, почему уходя оттуда, люди думают не о том, как бы
заиметь что-нибудь из увиденного, а о том, что можно принести туда из
дому, что достойно быть сохраненным на века, - он посмотрел на нее почти
черными умными глазами и вдруг сказал: - Нет, я не убивал Гилевского.
- Я вас не подозреваю, - сказала Кира.
- Напрасно. Сегодня надо подозревать всех и всякого, время такое,
дикое. Приходите посмотреть мои витражи и коллекцию офортов, я храню ее
открыто в мастерской.
- Чтобы понять, почему вы не могли убить? - улыбнулась Кира.
- И для этого тоже...
"Каждый будет приводить доводы, почему не смог бы убить. Но кто-то же
убил, - с грустью подумала Кира, когда Манукян ушел. - А не вожусь ли я с
ними зря. Может убийца из другого мира?"
Она понимала, что ей предстоит всем им задавать почти одни и те же
вопросы. Опыт сотен следователей на протяжении десятилетий выработал много
стереотипов, без которых было не обойтись. Кто-то когда-нибудь и после
нее, Киры Паскаловой, будет задавать те же вопросы, но в других
обстоятельствах, однако следуя стереотипам взаимоотношений и поведению
допрашивающего и допрашиваемого...
На предложение "садитесь", Жадан сострил:
- Уже? Но мне еще не ясно, за что, - невысокий, худощавый, юркий, он
хохотнул, отодвинул от стола стул, уселся, откинулся на спинку, скрестил
руки на груди. Из-под натянувшегося рукава проглянула татуировка: сфинкс.
Он поймал взгляд Киры и сказал: - Грехи отрочества, но исполнено неплохо,
- чуть повыше приподнял рукав, демонстрируя татуировку. - Не правда ли?
Кире он не понравился: то ли бравада, то ли хамоватый, не понимает,
куда и зачем пришел.
- Это меня мало занимает, - резко сказала она. - Коснемся другой
темы.
- Убийства Гилевского?
- Вы догадливы, Святослав Юрьевич.
- Получив ваше приглашение, я не долго ломал голову, чтобы это
значило. Итак, "их бин ганц ор", т.е. "я весь внимание".
- Это хорошо, - ухмыльнулась Кира. - Как давно вы знали Гилевского?
- Лет восемнадцать, с момента моего прихода в музей.
- Гилевский и тогда уже был в зените славы?
- Еще как! Я поклонялся его тени. Непререкаемый авторитет! Надо
заметить - справедливо. Поколение таких, как он, уже почти вымерло:
интеллигентны, образованны!
- Что из себя представляет музей?
- Богатейший. И наука там на уровне. А фонды! Когда-то это были
спецфонды. За ними приглядывало КГБ. Входить туда простым смертным -
ни-ни! Потом исчезло КГБ. Фонды вроде открыли. Но в жизни, как известно,
круговорот не только воды в природе. Место КГБ занял Гилевский, не по
должности, по призванию. К середине восьмидесятых музей стал неуправляем,
было принято решение разделить его: на музей этнографии и художественного
промысла и Фонд имени Драгоманова. Он по сути тоже музей, но со своей
картинной галереей, со своими фондами и отделом рукописей, с библиотекой
редкой книги.
- Почему вы перешли из музея в Фонд?
- Когда произошел раздел, одни ушли добровольно в Фонд, других "ушли"
по желанию администрации.
- А вы?
- Я добровольно. Поскольку я еще и преподаю в институте декоративного
и прикладного искусства, специфика моей работы ближе к специфике Фонда.
- Гилевский участвовал в этих кадровых перестановках?
- Надо полагать, с ним, как с мастодонтом, советовались. Самое
смешное, что при всех сменявшихся директорах музея в сущности директором
всегда являлся он, он умел подмять под себя всех.
- А были ли люди недовольные, что их перевели из музея в Фонд?
- Немало. Но к нынешнему времени одни умерли за эти годы, другие ушли
на пенсию, третьи смирились и хорошо обустроились, привыкли в Фонде.
- Какие у вас были взаимоотношения с Гилевским?
- И прежде, и теперь - никакие. "Здравствуйте, Модест Станиславович".
В ответ - кивок. И каждый - в свою сторону.
- А вы бывали у него в отделе рукописных фондов и запасниках?
- За все время может быть три-четыре раза. А потом махнул рукой,
понимая, что это зряшные мечты.
- А хотелось?
- Прежде да, теперь нет. Успокоился, обленился искать.
- Вы, я знаю, коллекционер, хобби так сказать?
- Не совсем хобби. Точнее - профессиональна страсть: обожаю старинную
бронзу. Я и курс читаю "Эстетика бронзового литья, история и техника".
- Вы знакомы с Долматовой?
- Конечно. Работали вместе в музее. Она и сейчас там.
- Что вы можете сказать о ее взаимоотношениях с Гилевским?
- Очень нежные, - он усмехнулся.
- А разница в возрасте?
- Любовь... ее порывы, как заметил поэт, благотворны. В данном случае
безусловно.
- Благотворны для кого?
- Для Людочки Долматовой. Сделала кандидатскую под патронажем
Гилевского. Думаю, в убийцы она не подходит. Ради чего? Рубить сук, на
котором сидишь, хоть этот сук уже и усыхает, гнется.
- А кто по-вашему подходит?
- Любой, кто имел долгое время дело с Гилевским.
- А вы?
Он засмеялся.
- А у меня алиби. В день и час убийства я был на выставке старинной
мебели в историческом музее. Вместе с коллегой Алексеем Ильичом Чаусовым.
- Откуда вы знаете день и час?
- Слух в наших замкнутых кругах расходится быстро.
- Значит, Чаусов может подтвердить, что вы вместе были на выставке в
это время и в этот день? Никого из знакомых там не встречали?
- Надеюсь, подтвердит. А знакомых - не встретили никого.
- Что ж, мы мило побеседовали. На сегодня хватит, - сухо сказала
Кира.
- А что, еще может быть продолжение? - усмехнулся Жадан.
- Все еще может быть...
Когда он ушел, Кира перевела дух, почувствовав, что устала от
разговора с Жаданом. Не понравился он ей наигранной легкостью, желанием,
как ей показалось, произвести впечатление. Только не могла понять, какое.
Она посмотрела на часы, было около часа. Кира решила сходить в кафе рядом
с прокуратурой, перекусить и немного отдохнуть.
Кафе было небольшое, все столики заняты - обеденное время. У окна
увидела столик, за которым сидели три девушки в одинаковых синих
халатиках, видимо, продавщицы из ближайшего магазина. Одно место у них
было свободным. Они о чем-то весело разговаривали.
- Разрешите? - подошла Кира. - У вас не занято?
- Нет, садитесь.
Она взяла себе сосиски с гарниром и чашку кофе. Ела медленно,
погруженная в свои размышления. "Почему, - думала Кира, - Долматова так
упорно избегала назвать кого-то, кого подозревала в убийстве Гилевского?
Ведь не могла не знать о взаимоотношениях Гилевского с разными людьми. Не
мог не существовать человек, на которого Долматова про себя не указывала
бы перстом: "Он". Может быть потому, что таких было много, она не
осмелилась перечислить их, чтобы не дать таким образом понять Кире, что
Гилевский был далеко не ангелом: кто-то его не любил, кто-то даже
ненавидел? И их, этих "кто-то" было множество: и нынешних сотрудников
музея, и тех, кто уволился, и тех, кто перешел не по своей воле в Фонд
имени Драгоманова..."

Между тем Скорик заканчивал допрос бортмеханика Лаптева.
- Вы продолжаете загонять себя в угол, - сказал Скорик, - отрицаете
очевидное, городите ложь на ложь. А что потом будет, в суде? Судья ведь не
дурак, он поймет на этот раз, что вы лжете. Я предоставлю достаточное
количество противоречий между тем, что вы говорите, и тем, что было на
самом деле. Вот еще одно: вы утверждаете, что, расставшись с Олей, поехали
из Рубежного в авиаотряд, где вас видела диспетчер Катунина. Я допросил
ее. Она действительно вас видела. Но не в тот день, а на следующий.
- Она могла ошибиться. Перепутать один день очень легко. Тут ведь
разница не в десять дней, не в неделю, - сказал Лаптев.
- Нет, Катунина не ошиблась: в день, когда вы убили Олю, Катунина не
дежурила. Я проверил по графику дежурств.
Лаптев снова умолк.
- Как я догадываюсь, сидя в камере, вы хорошо подытожили наши с вами
беседы, и точно уже знаете, где я вас припер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16