Я приоткрыл дверь и сразу увидел, что он
лежит.
- Вы пытались что-нибудь сделать, оказать помощь?
- Нет. Только пульс пощупал. Нету пульса. А из-под головы у него
кровь натекла. Я позвонил в "скорую", мол, так и так, в милицию.
- Вы тело Гилевского не трогали, не переносили с места на место?
- Никак нет, нельзя ведь. Читал про это.
- А к каким-нибудь предметам, вещам, бумагам на столе не прикасались?
- Ни в коем разе. Мне они ни к чему. Да и напугался, честно говоря.
Это же надо, чтоб в мое дежурство такое!
- Вы, когда остаетесь здесь на ночь, включаете сигнализацию изнутри?
- Непременно. У нас тут две сигнализации: одна общая - залы, где
экспонаты. А у профессора, где хранилища, отдельная, своя. Он обычно сам
ее включает и сдает на пульт.
- Ключи от своего кабинета Гилевский тоже сдает вам?
- Сдает, когда уходит.
- А там у него очень ценные вещи?
- Про то не знаю. Видно ценные, коль отдельная сигнализация и
табличка на дверях, чтоб никто не входил.
- Милиция скоро прибыла после вашего звонка?
- Минут через двадцать приехали.
- Что ж, Тарас Петрович, спасибо вам, - она поднялась.

- Что скажете, доктор? - спросил Войцеховский.
- Скажет вскрытие. А пока что - черепно-мозговая травма. Нанесена
сзади в затылок, либо при падении ударился о чугунную лапу вешалки. Вы
видели эту вешалку? Допотопная.
- Да. Четыре чугунных лапы, на них она стоит. На одной, что ближе к
голове трупа, пятно от крови и два клочка кожи... Но первичный ли это
удар? - риторически спросил Войцеховский. - Когда наступила смерть?
- По первой прикидке часа два-три назад... Вы меня отвезете?
- Разумеется, Варвара Андреевна.
Войцеховский обратился к замдиректору музея:
- Антон Сергеевич, почему Гилевский так поздно находился в кабинете?
- Это давняя привычка, насколько я знаю.
- За последнее время у вас никаких хищений не произошло?
- Нет.
- И попыток не было?
- Нет.
- Ну хорошо... Подождем результатов вскрытия... Кабинет следователь
опечатает. Подробности, полагаю, начнутся завтра-послезавтра... Варвара
Андреевна, будьте добры, позвоните, пожалуйста, к себе, пусть приедут и
заберут тело...
В это время в кабинет вошла Паскалова.
- Можем ехать, - сказал Войцеховский.
Ехали по городу. Джума спросил Войцеховского:
- Что-нибудь нашел, Адам?
- Ни черта в общем. Все подробно начнем завтра с утра при свете дня.
- Кого арестовывать будем? - спросил Джума.
- Тебя, - сказал Войцеховский.
- Не возражаю на месячишко в одиночку. Даже без санкции прокурора.
Надька моя передачи будет носить. Ты приходи, Адам, в мою одиночку, угощу,
Надька хорошо готовит.
- Знаю. Вкушал.
- Только вот за что меня арестовывать?
- За то, что при двух дамах без галстука.
- Ненавижу галстуки...
Паскалова слушала болтовню, понимала, что этих двоих связывала если
не дружба, то многолетнее общение, совместная работа, совместимость
характеров, и, возможно, взаимное уважение за какие-то деловые качества
или стороны характера.
- Когда будут результаты вскрытия? - спросила она Котельникову, когда
подъехали к невысокому зданию, где размещалось бюро судебно-медицинской
экспертизы и морг.
- До перерыва все будет для вас готово, - ответила Котельникова,
попрощалась и вышла из машины...

Было начало одиннадцатого. Они втроем сидели в кабинете
Войцеховского. Паскалова позвонила Щербе домой.
- Ну что там? - спросил Щерба. - Убийство?
- Неясно, Михаил Михайлович. Смерть от черепно-мозговой травмы.
Примерно за два часа до обнаружения. Я беседовала с охранником. Вроде
ничего необычного.
- Кто-нибудь из руководства музея был?
- Замдиректора.
- Что он говорит?
- С ним, по-моему, Адам Генрихович разговаривал.
- Напрасно вы не поговорили. Сейчас он свежий, а завтра остынет.
Завтра соберемся у меня. Кто из угрозыска был?
- Агрба. Мы тут втроем у Адама Генриховича.
- Передайте ему трубку.
- Ваше мнение, Адам Генрихович? - спросил Щерба, когда Войцеховский
взял трубку.
- Еще трудно сказать. Замдиректора музея я оставил на завтра Кире
Федоровне. Он был в шоке. Из него ничего нельзя было вытряхнуть.
- Не упустим чего-нибудь с ним, остынет ведь?
- Не думаю.
- Тогда до завтра...

3
Друзья называли его "Миня". Все прочие, в том числе начальство и
подчиненные, Михаилом Михайловичем. Он прошел длинные служебные ступени:
от стажера-следователя до прокурора следственного управления. К должности
добавлялось звание - "старший советник юстиции", что на армейском языке
называлось "полковник". Шел Щербе седьмой десяток, он стал грузным,
облысел, осталось немного седоватых волос, которые разглаживал, как бы
распределял по всему черепу. "Солидный человек должен иметь лысину, это
его опознавательный атрибут", - шутил.
Стоя у зеркала, собираясь на работу, он перевязывал галстук, потому
что прежний узел залоснился. Из кухни приятно пахло кофе, - жена готовила
ему завтрак. Была половина восьмого утра. Раздался телефонный звонок.
Щерба снял трубку:
- Слушаю.
- Михаил Михайлович? Это Скорик.
- Когда приехали?
- В шесть утра.
- Ну что там?
- Убийство и поджег с целью сокрытия.
- Когда появитесь?
- Хоть часок-другой посплю. Всю ночь "кололи". Во мне что, нужда
есть?
- Я в вас всегда нуждаюсь, - усмехнулся Щерба.
- Это я знаю. Что на этот раз?
- Труп. Профессор Гилевский из музея этнографии. Пока занимается
Паскалова. Но и вам, возможно, придется подключиться, ежели она
заспотыкается. Приходите к двенадцати.
- Хорошо...

Старший следователь областной прокуратуры Виктор Борисович Скорик мыл
руки, ополаскивал лицо, поглядывал на себя в зеркало, отмечая помятую
физиономию, покрасневшие воспаленные глаза. Сейчас попьет крепкого чаю с
бутербродом, поспит часа два и - на работу. Он уже почти спокойно
относился к тому, что Щерба все чаще подсовывал ему дела по убийствам.
Скорик многому научился у Щербы и у прокурора-криминалиста Адама
Войцеховского, язвительного и ироничного. Однажды чуть не поссорились. "Ты
прекрасно провернул это дело, просто молодец", - как-то сказал
Войцеховский. - "Ты что, подначиваешь? - вспылил Скорик. - Дело-то -
дерьмо, тут бы стажер управился", - но взглянув на Войцеховского, понял,
что это обычная его манера выдавать такие "похвалы". - "Ты что, за
первоклашку меня держишь? Подобных дел я уже штабель уложил", - сказал
Скорик. - "Штабель из поленьев или веточек? - поддел Войцеховский. -
Ладно, не лезь в бутылку. Это я просто погладил тебя. А работать с тобой
люблю..."
На кухне Катя гладила ему свежую сорочку, корпела над воротником,
давя утюгом складочки. Она знала: ее Витя сорочки менял через день, любил
быть хорошо одетым, идеально подстриженным и причесанным и слегка
покропленным каким-нибудь приятным лосьоном. Катя совсем перебралась к
нему, о том, чтобы пожениться, ни он, ни она не заговаривали. Она приняла
его таким, каким он был: немножко занудой, немножко педантом и поклонником
вкусной еды. Они любили друг друга. Он был _е_е _м_у_ж_ч_и_н_о_й_. И этим
все сказано...
- Я тебе все приготовила: сорочку, галстук и серый костюм, носки к
нему на тумбочке, - сказала она. - Надень черные туфли.
- Спасибо, Катюнь... Ту экспертизу, что я просил, когда сделаете?
- Завтра к концу дня будет готова... Все, я пошла, спи, - она закрыла
дверь.
Он слышал, как хлопнула входная дверь, щелкнул замок. Катя побежала в
свою научно-исследовательскую лабораторию судебных экспертиз, услугами
которой пользовалась и прокуратура.
Скорик с наслаждением лег под одеяло.

- Вы оба опоздаете! - кричала жена, глядя, как Войцеховский,
расхаживая по комнате, жует бутерброд, а семнадцатилетний сын, подперев
скулы, уставился на шахматную доску.
Каждое утро они - один перед уходом на работу, другой перед пробежкой
в школу - садятся сыграть партию в шахматы.
- Успеем, - спокойно сказал Войцеховский, остановился и взялся за
ферзя. - Может, отложим до завтра, Алик?
- Хорошо...
Они вышли вместе, полквартала им было по дороге.
- Как у тебя дела со Светочкой? - спросил Войцеховский.
- Нормально, - осторожно ответил сын.
- Учти, мужчина, если на несколько минут закроешь глаза и будешь
думать, что потом, когда откроешь, все, что произошло, исчезнет, -
заблуждение. Так не бывает. Как не бывает немножко беременных.
- Я это знаю, прокурор... Привет! - и сын побежал: до школы бегом
пять минут...
Обычно каждое лето Джума Агрба отправлял жену Надю с детьми к своим
родителям в село под Гудаутой. Но уже второй год в связи с
грузино-абхазскими конфликтами они сидели тут, в городе, и свой отпуск
Джума проводил дома, помогал жене управляться с четырьмя
погодками-сыновьями. Сейчас, развешивая на веревках, натянутых на балконе,
детские штанишки, рубашонки, он думал о родителях, о том, что порушена
прежняя устойчивая жизнь их, писали, что урожай мандарин почти весь погиб
- российские солдаты не пропустили через границу; погибло много винограда
- курортников нет, давить вино "псоу" бессмысленно: куда его столько;
писали, что истосковались по внукам, что, видимо, Бог отвернулся от этого
благодатного края, и чем все кончится - непонятно...
- Ты бы брюки себе погладил, - сказала жена, когда он вошел в
комнату, - вон пузыри на коленях, некрасиво.
- Ладно, и так сойдет, некогда, - махнул он рукой, натянул на желтую
сорочку легкую зеленую куртку. Он любил ее за то, что в ней было много
карманов. - Я пошел, запри...

С детства мать пыталась отучить Киру читать во время еды... "Это
плохо для пищеварения", - наставляла мать. Но привычка сохранилась, и
сейчас, прихлебывая кофе и надкусывая бутерброд с сыром, она листала
"Руководство по расследованию убийств". А расследовать их ей пришлось
всего два. И вот нынче - третье, если, конечно, Гилевский убит, а не стал
жертвой несчастного случая. Но все равно в лежавший рядом блокнот
Паскалова делала записи, планируя то, что сегодня, возможно, предстоит во
время повторного осмотра кабинета Гилевского, опросов людей из окружения
покойного...
Поставив посуду в мойку, она немного подкрасила губы, тронула
подушечкой с пудрой нос, а в четверть девятого вышла из дому.

4
В половине первого собрались у Щербы, он позвонил Войцеховскому в
кабинет криминалистики:
- Адам Генрихович, все у меня. Можете зайти?
- Да, минут через десять, - ответил Войцеховский.
Когда он вошел и сел, все повернулись к нему.
- Ну что? - спросил Щерба.
- Из заключения судебного медика следует: никаких прижизненных
повреждений, внутренние органы в норме, сердце в норме, инсульта не было.
Смерть наступила от черепно-мозговой травмы. Удар тяжелым предметом в
затылочную часть. Предположение, что Гилевский при падении ударился
головой о чугунную лапу вешалки, несостоятельно, все выступающе детали
лапы округлые - я хорошо ее рассмотрел, - а характер раны позволяет
говорить, что удар был нанесен предметом, поверхность которого имела
грани... Возьмите, Кира Федоровна, можете подшить к делу, - протянул он
Паскаловой листок с актом судебного медика. - И, думаю, можно возбуждать
уголовное дело по факту убийства. Да вот еще что: обнаруженные "пальцы" в
кабинете Гилевского принадлежат одному человеку: Гилевскому.
- Как будем работать? - спросил Джума.
- А ты уже знаешь, с кем "работать"? - хмыкнул Войцеховский. - Ты что
больше всего любишь, Джума? - спросил он.
- Случайность и совпадение. С ними так хорошо получается, как с
любимой женщиной.
- Ну-ну, Бог в помощь, - усмехнулся Войцеховский.
- Кира Федоровна, я думаю вам надо еще раз хорошо осмотреть кабинет
Гилевского, - сказал Щерба. - Поговорите с замдиректора музея, с другими
сотрудниками.
- Я кое-что себе наметила, - ответила Паскалова.
- Ищите орудие убийства, оно может быть самым неожиданным и в самом
неожиданном месте, - сказал Войцеховский. - Ты, Джума, ищи родственников,
и вообще пройдись по своим связям, поковыряй старые дела о хищениях из
музеев, картинных галерей. Там может быть наш "клиент" или "клиенты"...

Паскалова пришла в музей после перерыва. Дежурная вахтерша Настасья
Фоминична сидела на своем месте. Кира представилась.
- Молоденькая, а уже следователь, - прореагировала вахтерша.
- Настасья Фоминична, в тот день накануне закрытия музея никто не
пытался назойливо войти перед закрытием музея?
- Нет, без пятнадцати пять я уже билеты не продавала. Да и желающих
не было. Нынче и в хороший день их не густо. Отвык народ от музеев...
Ужас-то какой у нас, а?!
- А вы хорошо знали Гилевского?
- А как же, почитай четверть века я тут. Всех хорошо знаю, кто
остался. Уволилось-то за эти годы много. Кто и на пенсию уже ушел, кто
помер, царство им небесное.
- Гилевский что, действительно одинокий?
- Женат вроде и не был. Имелась троюродная сестра, дак померла годов
пять назад.
- А что он был за человек?
- Одно слово - ученый. Строгий.
- С коллегами ладил?
- У него коллег не было. Он сам по себе. Придет, бывало, не к девяти,
а к половине девятого. Я ради него тоже приходила на полчаса раньше. А
домой уходил поздно, не спешил. Видать, работал много, да и что его дома
ждало?
- Кто же обихаживал его? Старик ведь.
- Сам себя обихаживал. Он на вид старик, а так иному молодому нос
утрет. Видела, как он зимой по гололеду ходит: не шаркаючи, а как юноша,
ровненько, не боясь.
- В промежуток между концом вашего рабочего дня и приходом охранника
никто не выходил из музея, кого бы вы не знали в лицо.
- Нет. Разве что корреспонденты вывалились. Четверо их было. Шумные.
- И вошло столько же?
- Наверное.
- Замдиректора у себя сейчас?
- А где ему быть? Видать, хлопочет, как похоронить с почетом
покойного.
- Ну хорошо, спасибо вам, - Паскалова вышла из-за загородки и
поднялась на последний этаж. Вошла в приемную. Напротив друг друга две
двери - одна в кабинет директора музея, другая - к заму. В приемной никого
не было. Постучалась, и не дожидаясь ответа, вошла.
Антон Сергеевич Ребров был человеком среднего возраста, худощавый, с
пышной, какой-то веселой юношеской шевелюрой почему-то, как показалось
Кире, не соответствовавшей лицу - измученно осунувшемуся, на котором
просительно-тоскливо, мол, "что вам еще от меня нужно?", выглядели глаза.
Он узнал ее, суетливо поднялся, предложил сесть, предупредительно
отодвинув от стола стул.
- Что же теперь делать? - неожиданно спросил он у Паскаловой.
Кира удивилась вопросу.
- В каком смысле? - спросила.
- Во всех. Я ведь тут человек новый, второй год.
- Вы будете заниматься своими заботами, я своими. Поэтому я и пришла.
Я хочу повторно осмотреть кабинет Гилевского. В вашем присутствии и в
качестве замдиректора, и в качестве понятого. Для этого нужен будет еще
один человек.
- Секретарша наша годится?
- Вполне.
- Антон Сергеевич, каким было окружение Гилевского? С кем он был
больше всего близок из сотрудников, с кем враждовал?
- Понимаете, он был человеком очень замкнутым, необщительным. Так что
говорить о близости не приходится. Возможно, поэтому и внешне заметной
вражды не было. Все соблюдали дистанцию и не пытались сблизиться, понимая
бессмысленность этого, но и не шли на конфликт, тоже понимая заведомый
проигрыш. Все это сложилось, видимо, за десятилетия его работы тут. Ведь
он, в сущности, был основателем музея.
- И все же, на какой почве могли возникнуть конфликты?
- У нас каждый занимается своим делом, ведет свой отдел, свою тему.
Но у людей возникает необходимость, хотя в редких случаях, обратиться к
рукописным фондам, к материалам хранилища. Гилевский же всегда находил
убедительный, как ему казалось, мотив для отказа.
- И не пытались ходить с жалобами к вам, к директору? - Попытки
случались, правда с новичками, кто его плохо знал. Но он умел доказать,
что можно обойтись и без копания в фондах. Так мне рассказывали. При мне
же никто не ходил с жалобами, смирились. Его авторитет подавил всех... Вот
и поездка в Америку...
- Он собирался в Америку?
- Да.
- В командировку?
- Там на аукционе фирмы "Глемб энд бразерс" случился скандал. Некий
Кевин Шобб выдвинул Гилевского в качестве арбитра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16