И первые свободные, заработанные частным предпринимательством неправдоподобно огромные деньги, сваленные россыпью в большой спортивной изрядно потертой сумке.
Потом было многое, и о чем-то уже не очень хотелось вспоминать, но и это было. Словом, теперь – было теперь. За окном стоял последний год уходящего века, в новый, похоже, он входил в первой сотне российских предпринимателей, выживший, почти не запятнанный, слегка помятый кризисами, но в целом твердо стоящий на ногах, а главное, уверенно глядящий в будущее, хотя ничего особенно радостного в нем и не наблюдающий. Однако и это не сильно пугало – времена романтического капитализма и сопровождавших его сплошных нечаянных радостей, легких денег, больших буржуазных отрядов розовощеких мальчиков, которые от больших пионерских отрядов отличались разве что отсутствием горнов с барабанами и наличием солидных иномарок с охраной, канули в лету. Светлая им память и вечный, уж точно, покой: такое скоро на Руси не повторится.
Что ж, в целом он был собой доволен или почти доволен, потому что самодовольство тоже следовало оставить там, в прошлом, в коротком, но счастливом и беззаботном времени розовощеких буржуазных мальчиков-миллиардеров. Пришли иные времена, и миллиарды у большинства кончились, потраченные на жвачку и пепси-колу. Не надо грешить на правительственное жлобство, кризисы и прочие жизненные неурядицы. Они, конечно, отщипнули много, но потрачены миллиарды были все же на то, что заставило старушку Европу третий раз за столетие вздрогнуть и на всякий случай перекрестить свой неверующий прагматический лоб: «Сбереги, Господи. Русские идут!» Купленные в Париже, Лондоне, Ницце, Довиле, Марбеле и прочих прославленных уголках планеты замки, виллы и на худой конец квартиры; оптовая закупка одежды с показов «от кутюр», то же – касательно лучших ювелирных домов Европы и мира, а машины! – компания «Мерседес» выжила в дни жесточайшего своего кризиса благодаря поставкам в Россию. Впрочем, что там «мерседесы» и «БМВ», надменные и величественные, как английские лорды, торговцы «роллс-ройсами», «бентли», «ферари», «лабарджини» услышали в своих салонах русскую речь и поспешили нанять русскоговорящих менеджеров, потому что новые клиенты хотели иметь не просто роскошные машины, им необходимы были роскошные машины, исполненные в единственном экземпляре, – вот что называл он теперь «жвачкой и пепси-колой». Голодные «мнс» и «снс» пытались насытить не столько свои желудки, сколько амбиции, долгое время по образному русскому выражению «завернутые в тряпочку». Что ж, насытили, но оказалось, что это дороговато стоит, как раз тех самых легко и радостно заработанных первых миллиардов. Миллиарды кончились, не очень долго просуществовав даже миллионами. Жвачка сжевалась как-то удивительно, нарушая законы природы, вся, не застряв даже малой крупицей между зубами. А может, зубы в лучших швейцарских и израильских клиниках, будучи миллиардерами, они залечили слишком уж хорошо?
Он никогда не любил жвачки, даже в далеком пионерском детстве. Потому что у него эта самая жвачка всегда была. Отец привозил из загранкомандировок. Возможно, поэтому теперь он не потратил все, что удачно поднял в первые годы. Пепси-колы он тоже не любил, потому что и она постоянно была в его холодильнике: мать покупала в валютных «Березках». Словом, он конечно же не остался миллиардером, и тому был целый ряд объективных и субъективных причин, но в этом не было трагедии. Потому что его миллиарды всего лишь стали миллионами, со всеми вытекающими из этого в новой общественно-политической, а возможно и исторической, ситуации последствиями.
Однако проблема была. То есть, разумеется, проблем было великое множество, но одна явно претендовала на лидерство. С нее, собственно, и начался теперешний ход его мыслей, несколько заплутавших в высоких сферах и лабиринтах высоких истин.
Они были партнерами. И продолжали формально ими оставаться, но только формально. И в этом была суть проблемы. Они начинали вместе, и некоторая разница в возрасте (Дмитрий был на десять лет моложе) не только не мешала, но, напротив, создавала весьма удачный тандем, когда каждый брал на себя решение вопросов с людьми, близкими ему по возрасту и складу характера. Они вообще были очень разными людьми, но и это до поры было скорее удобно, нежели создавало какие-либо проблемы. Легче было делить функции, сообразно с психологическими типами и способностями каждого в той или иной сфере. Дмитрий был более прагматичен, жёсток, порой до жестокости, он принимал решения стремительно, мгновенно, словно на встроенном где-то внутри компьютере, подсчитывая возможные потери и приобретения, но никогда не действовал импульсивно. Он терпеть не мог праздного времяпрепровождения и трепа, если речь не шла, разумеется, об отдыхе. Отрываться он умел, по Москве об этом ходили легенды. В то же время работа была для него сопоставима только с жизнью, и, выделяя некоторое время на отдых и развлечения, он и тогда продолжал работать, подтягивая и затягивая в свои сети нужных людей, исподволь формируя группы друзей и приятелей.
Партнер же его, напротив, был человеком мягким, способным поддаться порыву души и, пожалев кого-нибудь, лишиться изрядного куша. Он был склонен к долгим аналитическим рассуждениям, предшествующим принятию окончательного решения. Работать ритмично и с одинаковой от дачей он не мог, посему нередко впадал в депрессии, откровенно манкируя в такие дни назначенными встречами, переговорами да и вообще не появляясь в офисе и не выходя на связь никаким другим образом. В то же время, в минуты творческого подъема, он генерировал порой блестящие идеи, воплощение в жизнь которых приносило гигантские прибыли. Он мог часами и ни о чем за рюмкой коньяка трепаться с кем-нибудь из крупных чиновников или политиков первой десятки, с которыми сам сходился тяжело, но зато имел специально натасканный на организацию этого процесса аппарат. Через пару-тройку месяцев, а то и через полгода эта пустая беседа ни о чем могла вдруг обернуться выгодным контрактом с правительством или государственным заказом, впрочем, с той же долей вероятности могла и не обернуться. Человек, которого он некогда просто пожалел и отпустил, не стребовав причитающегося долга, мог снова попасть во властную обойму, и тогда некогда потерянное возвращалось сторицей.
Словом, они неплохо дополняли друг друга и неплохо ладили, хотя в душе каждый считал ведущим в их тандеме себя, но делу и личным их отношениям это не мешало.
Проблема обозначилась тогда, когда в их совместном бизнесе возникли серьезные трудности. Оказалось, что партнер совершенно не умеет держать удар. Провалы, особенно громкие, широко публично обсуждаемые, надолго выбивали его из седла. Он исчезал, отлеживался дома или в каких-то одному ему известных берлогах, не откликался ни на какие вызовы. Скоро стало ясно, что с депрессией он пытается бороться традиционным русским способом – все откровеннее и больше пил и в силу этого срывал даже то немногое, что в состоянии был еще сделать. Словом, дела были плохи. Размышляя как-то над природой такого стремительного разрушения некогда сильного и цельного человека, Дмитрий неожиданно пришел к выводу, что главным в их истории является возрастной фактор. Партнер принадлежал к другому, старшему поколению, чье сознание более определено было совковым бытием, а психика, соответственно, более разъедена коррозией советской идеологии, основным компонентом которой был страх. Страх и сломал партнера, страх перед возможной гибелью их совместного детища парализовал его, как и всякий раз перед необходимостью принятия радикального решения. Тогда начинались сложные аналитические построения, длинные, выматывающие и раздражающие консультации, депрессивные состояния и все им сопутствующие странности по – ведения. Он по незнанию относил все это к разности их жизненных принципов и потому – подходов к решению вопроса и видел в этом некоторый даже позитив. Теперь было совершенно ясно: уже тогда это был страх. «Он ведь и жены своей, мерзкой бабы, боится и только поэтому не уходит», – неожиданно подумал Дмитрий, но тут же забыл об этом. Проблему надо было решать радикально.
Рисковать всем оставшимся и сохраненным исключительно благодаря его собственным титаническим усилиям он теперь не мог, да и не хотел. Не откладывая в долгий ящик, он приступил к действиям, необходимым для того, чтобы, во-первых, обезопасить то, что находилось в их совместной собственности, от импульсивных, непродуманных действий партнера, во-вторых, эту самую совместную собственность разделить или перевести в свое временное управление, с тем чтобы дальнейшие вопросы решать уже спокойно. В глубине души Дмитрий не был уверен в том, что он вообще должен чем-либо делиться с партнером. Не будь его, Дмитрия Рокотова, с его железной хваткой, умением держать удар и дружбой с очень необходимыми в такие минуты людьми, они давно уже потеряли бы все, как и десятки других, жалко пытающихся теперь выкарабкаться из трясины забвения, медленно, но неумолимо затягивающей их в свои губительные объятия. Но это был вопрос будущего. По крайней мере, до сегодняшнего вечера Дмитрий полагал именно так, относя в своих планах окончательный разговор с партнером минимум на месяц, а то и больше.
Однако событие сегодняшнего вечера заставило его это решение пересмотреть.
Началось все весьма тривиально – с обычного телефонного звонка. Однако телефон, который вдруг зазвонил в самом начале вечера, что-то около семи часов, был не совсем обычным. Дело в том, что бурное развитие мобильной телефонной связи в России было так стремительно и так быстро утолило многолетний телефонный голод, когда люди десятилетиями ожидали в очередях или пускались во все тяжкие, чтобы стать обладателем обычного городского телефона, что, в соответствии с хорошо известным всем законом маятника, породило новую типично русскую традицию, ввергающую иноземцев в шок. Теперь каждый мало-мальски состоятельный человек в России считал себя не вполне полноценной личностью, если в карманах его пиджака, на поясе брюк, в автомобиле, на столе в офисе, в портфеле или просто болтаясь на кисти руки не трезвонили, как минимум, два, а то и три-четыре мобильных телефона. Телефонный бум накрыл страну, как раньше ее просторы накрывали транзисторные и магнитофонные бумы. За очередной новой моделью телефона сотовой связи солидные весьма люди гонялись с той же прытью, с какой в молодости изыскивали для себя и своих подруг новые модели джинсов. Мобильный телефон был не средством связи и даже не роскошью – крохотный пластиковый или металлический аппарат был, как комсомольский значок на лацкане потертого полувоенного френча в далекие тридцатые, символом принадлежности к формации новых людей. Разумеется, эта детская болезнь роста прошла, как корь или ветрянка, и солидные люди, усвоив вполне европейские традиции, либо вовсе отказались от личных сотовых телефонов, либо хранили их, вместе с прочими необходимыми мелочами – авторучками, органайзерами, футлярами для очков и портмоне, незаметно для посторонних глаз, спокойно пользуясь по мере необходимости, а не для того, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к клану. Но привычку иметь несколько телефонов сохранили многие из тех, кто сохранил возможность позволить себе подобное. Это было довольно удобно – разные телефонные номера – для разных людей. Сферы общения, таким образом, были строго классифицированы и при необходимости ограничены простым отключением одного из телефонов.
Этим вечером на столе у Дмитрия зазвонил «женский» телефон, в чем, собственно, не было ничего странного. Надо сказать, что его отношения с женщинами легли в основу не одной легенды, которые кочевали из тусовки в тусовку, обрастая самыми фантастическими подробностями, деталями и расцвечивая образ российского Казановы новыми красками и оттенками самых экзотических цветов. На самом деле все обстояло гораздо проще и прозаичнее. От рождения он был весьма недурен собой, к тому же обладал изрядным количеством личностных достоинств: твердым характером, легким веселым нравом, относительной отзывчивостью к чужим, особенно женским, проблемам, разумной щедростью, смелостью и умением постоять за себя. К сему следует добавить и целый ряд достоинств, вытекающих из происхождения и социального статуса семьи, – Дима был всегда модно и стильно одет, рано сел за руль вполне приличной машины, полученной от отца. Он не страдал от отсутствия карманных денег и всяких номенклатурных возможностей, которые за деньги не покупались. К примеру, свободно пользовался родительскими театральным и киношным абонементами, дающими право на приобретение остродефицитных в ту пору билетов на заветные спектакли и фильмы, посещал закрытые для большинства бассейны, играл в большой теннис задолго до того, как тот стал державным видом спорта. Зимой ездил кататься на горных лыжах, правда, не в Сент-Мориц, а всего лишь – в Бакуриани, но по тем временам и это было редким элитарным развлечением, а летом отдыхал на Золотых песках в братской Болгарии. Он был достаточно интеллигентен и неглуп, настолько, чтобы, не будучи любителем чтения взахлеб толстых журналах, которые в их доме, разумеется, имелись, бегло пробежав несколько страниц модного романа, затем легко, одной-двумя фразами поддержать горячий литературный спор под кофе, легкое сухое вино, свечи и гитарное бардовское бренчание. Кстати, на гитаре он тогда тоже играл неплохо и даже что-то недурственное весьма сочинял. «Чего ж вам боле? Свет решил, что он умен и очень мил». Это было почти про него. И все дальнейшее, кстати, – тоже. Надо ли говорить, что недостатка в женском внимании Дмитрий Рокотов не знал, начиная лет с четырнадцати, а то и раньше. Им увлекались, интересовались, в него влюблялись, из-за него страдали, его преследовали и шантажировали женщины самых разных возрастов и стилей. Однако одно счастливое обстоятельство позволило ему никогда не узнать, что означает сакраментальная фраза о почве, уплывающей из-под ног; и голове, которая, обретя некую противоестественную самостоятельность, вдруг – теряется, горит, идет кругом… et cetera, et cetera. Дело было в том, что от рождения Дима был эмоционально холоден или даже туп, как, не желая никого обидеть, выражаются иногда искушенные в психологии люди. Посему женщины для него были в той же степени важны и приятны, как любой предмет из антуража, формирующего его образ. Последнее же он постоянно стремился довести до совершенства.
Он был дважды женат. Причем первый раз женился довольно рано, в ту пору, когда еще не очень настойчиво, но все же пытался отыскать в душе своей известные порывы. Испытав нечто, что было, очевидно, сильным увлечением, он, в силу полного отсутствия подобного опыта, принял это за проявление романтического чувства. Жена его была художница. Весьма экзальтированная во всем, начиная от собственной внешности и заканчивая творческими экспериментами, посему затруднительно было определить: красива она и умна ли на самом деле. Однако, как и полагалось экзальтированной особе, она была экспансивна, они часто ссорились, всегда по ее инициативе и ею же придуманному накануне сценарию, иногда она пыталась драться, но его рациональной холодной натуре это было совсем не по нраву – он просто относил ее в ванную и, подперев снаружи дверь чем-нибудь не очень тяжелым, чтобы она все же могла выбраться из заточения самостоятельно, уходил из квартиры надолго. Одетая всегда в какие-то невообразимые, сложного кроя и фасона, платья, она путалась в массе драпирующей ее ткани и никогда не успевала его догнать. В конце концов они мирно довольно развелись, и она скоро вышла замуж за подобную себе особь мужского пола – художника, вроде даже талантливого, но тоже экзальтированного и экспансивного. С ним они дрались подолгу, страстно и увлеченно, а потом уехали в Канаду, где организовывали какие-то перформенсы, движения, выставки и галереи, все, однако, без особого успеха, потому что она периодически просила у Дмитрия денег, несмотря на то, что все просьбы ее он оставлял без ответа и внимания. Не потому, что был зол или обижен на нее, а просто так, в силу отсутствия в них какого бы то ни было рацио.
Второй раз он женился, когда понял, что его статус поднялся до той ступени, на которой пренебрегать узами брака позволяют себе только очень большие оригиналы или люди с определенными устойчивыми принципами. К тому же положение неженатого мужчины начало создавать целый ряд неудобств: от протокольных до курьезных, когда скучающие матери и тещи приятелей или, что менее забавно, престарелые матроны из правящих семейств начали пристально изучать его персону в качестве объекта возможных брачных вариантов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Потом было многое, и о чем-то уже не очень хотелось вспоминать, но и это было. Словом, теперь – было теперь. За окном стоял последний год уходящего века, в новый, похоже, он входил в первой сотне российских предпринимателей, выживший, почти не запятнанный, слегка помятый кризисами, но в целом твердо стоящий на ногах, а главное, уверенно глядящий в будущее, хотя ничего особенно радостного в нем и не наблюдающий. Однако и это не сильно пугало – времена романтического капитализма и сопровождавших его сплошных нечаянных радостей, легких денег, больших буржуазных отрядов розовощеких мальчиков, которые от больших пионерских отрядов отличались разве что отсутствием горнов с барабанами и наличием солидных иномарок с охраной, канули в лету. Светлая им память и вечный, уж точно, покой: такое скоро на Руси не повторится.
Что ж, в целом он был собой доволен или почти доволен, потому что самодовольство тоже следовало оставить там, в прошлом, в коротком, но счастливом и беззаботном времени розовощеких буржуазных мальчиков-миллиардеров. Пришли иные времена, и миллиарды у большинства кончились, потраченные на жвачку и пепси-колу. Не надо грешить на правительственное жлобство, кризисы и прочие жизненные неурядицы. Они, конечно, отщипнули много, но потрачены миллиарды были все же на то, что заставило старушку Европу третий раз за столетие вздрогнуть и на всякий случай перекрестить свой неверующий прагматический лоб: «Сбереги, Господи. Русские идут!» Купленные в Париже, Лондоне, Ницце, Довиле, Марбеле и прочих прославленных уголках планеты замки, виллы и на худой конец квартиры; оптовая закупка одежды с показов «от кутюр», то же – касательно лучших ювелирных домов Европы и мира, а машины! – компания «Мерседес» выжила в дни жесточайшего своего кризиса благодаря поставкам в Россию. Впрочем, что там «мерседесы» и «БМВ», надменные и величественные, как английские лорды, торговцы «роллс-ройсами», «бентли», «ферари», «лабарджини» услышали в своих салонах русскую речь и поспешили нанять русскоговорящих менеджеров, потому что новые клиенты хотели иметь не просто роскошные машины, им необходимы были роскошные машины, исполненные в единственном экземпляре, – вот что называл он теперь «жвачкой и пепси-колой». Голодные «мнс» и «снс» пытались насытить не столько свои желудки, сколько амбиции, долгое время по образному русскому выражению «завернутые в тряпочку». Что ж, насытили, но оказалось, что это дороговато стоит, как раз тех самых легко и радостно заработанных первых миллиардов. Миллиарды кончились, не очень долго просуществовав даже миллионами. Жвачка сжевалась как-то удивительно, нарушая законы природы, вся, не застряв даже малой крупицей между зубами. А может, зубы в лучших швейцарских и израильских клиниках, будучи миллиардерами, они залечили слишком уж хорошо?
Он никогда не любил жвачки, даже в далеком пионерском детстве. Потому что у него эта самая жвачка всегда была. Отец привозил из загранкомандировок. Возможно, поэтому теперь он не потратил все, что удачно поднял в первые годы. Пепси-колы он тоже не любил, потому что и она постоянно была в его холодильнике: мать покупала в валютных «Березках». Словом, он конечно же не остался миллиардером, и тому был целый ряд объективных и субъективных причин, но в этом не было трагедии. Потому что его миллиарды всего лишь стали миллионами, со всеми вытекающими из этого в новой общественно-политической, а возможно и исторической, ситуации последствиями.
Однако проблема была. То есть, разумеется, проблем было великое множество, но одна явно претендовала на лидерство. С нее, собственно, и начался теперешний ход его мыслей, несколько заплутавших в высоких сферах и лабиринтах высоких истин.
Они были партнерами. И продолжали формально ими оставаться, но только формально. И в этом была суть проблемы. Они начинали вместе, и некоторая разница в возрасте (Дмитрий был на десять лет моложе) не только не мешала, но, напротив, создавала весьма удачный тандем, когда каждый брал на себя решение вопросов с людьми, близкими ему по возрасту и складу характера. Они вообще были очень разными людьми, но и это до поры было скорее удобно, нежели создавало какие-либо проблемы. Легче было делить функции, сообразно с психологическими типами и способностями каждого в той или иной сфере. Дмитрий был более прагматичен, жёсток, порой до жестокости, он принимал решения стремительно, мгновенно, словно на встроенном где-то внутри компьютере, подсчитывая возможные потери и приобретения, но никогда не действовал импульсивно. Он терпеть не мог праздного времяпрепровождения и трепа, если речь не шла, разумеется, об отдыхе. Отрываться он умел, по Москве об этом ходили легенды. В то же время работа была для него сопоставима только с жизнью, и, выделяя некоторое время на отдых и развлечения, он и тогда продолжал работать, подтягивая и затягивая в свои сети нужных людей, исподволь формируя группы друзей и приятелей.
Партнер же его, напротив, был человеком мягким, способным поддаться порыву души и, пожалев кого-нибудь, лишиться изрядного куша. Он был склонен к долгим аналитическим рассуждениям, предшествующим принятию окончательного решения. Работать ритмично и с одинаковой от дачей он не мог, посему нередко впадал в депрессии, откровенно манкируя в такие дни назначенными встречами, переговорами да и вообще не появляясь в офисе и не выходя на связь никаким другим образом. В то же время, в минуты творческого подъема, он генерировал порой блестящие идеи, воплощение в жизнь которых приносило гигантские прибыли. Он мог часами и ни о чем за рюмкой коньяка трепаться с кем-нибудь из крупных чиновников или политиков первой десятки, с которыми сам сходился тяжело, но зато имел специально натасканный на организацию этого процесса аппарат. Через пару-тройку месяцев, а то и через полгода эта пустая беседа ни о чем могла вдруг обернуться выгодным контрактом с правительством или государственным заказом, впрочем, с той же долей вероятности могла и не обернуться. Человек, которого он некогда просто пожалел и отпустил, не стребовав причитающегося долга, мог снова попасть во властную обойму, и тогда некогда потерянное возвращалось сторицей.
Словом, они неплохо дополняли друг друга и неплохо ладили, хотя в душе каждый считал ведущим в их тандеме себя, но делу и личным их отношениям это не мешало.
Проблема обозначилась тогда, когда в их совместном бизнесе возникли серьезные трудности. Оказалось, что партнер совершенно не умеет держать удар. Провалы, особенно громкие, широко публично обсуждаемые, надолго выбивали его из седла. Он исчезал, отлеживался дома или в каких-то одному ему известных берлогах, не откликался ни на какие вызовы. Скоро стало ясно, что с депрессией он пытается бороться традиционным русским способом – все откровеннее и больше пил и в силу этого срывал даже то немногое, что в состоянии был еще сделать. Словом, дела были плохи. Размышляя как-то над природой такого стремительного разрушения некогда сильного и цельного человека, Дмитрий неожиданно пришел к выводу, что главным в их истории является возрастной фактор. Партнер принадлежал к другому, старшему поколению, чье сознание более определено было совковым бытием, а психика, соответственно, более разъедена коррозией советской идеологии, основным компонентом которой был страх. Страх и сломал партнера, страх перед возможной гибелью их совместного детища парализовал его, как и всякий раз перед необходимостью принятия радикального решения. Тогда начинались сложные аналитические построения, длинные, выматывающие и раздражающие консультации, депрессивные состояния и все им сопутствующие странности по – ведения. Он по незнанию относил все это к разности их жизненных принципов и потому – подходов к решению вопроса и видел в этом некоторый даже позитив. Теперь было совершенно ясно: уже тогда это был страх. «Он ведь и жены своей, мерзкой бабы, боится и только поэтому не уходит», – неожиданно подумал Дмитрий, но тут же забыл об этом. Проблему надо было решать радикально.
Рисковать всем оставшимся и сохраненным исключительно благодаря его собственным титаническим усилиям он теперь не мог, да и не хотел. Не откладывая в долгий ящик, он приступил к действиям, необходимым для того, чтобы, во-первых, обезопасить то, что находилось в их совместной собственности, от импульсивных, непродуманных действий партнера, во-вторых, эту самую совместную собственность разделить или перевести в свое временное управление, с тем чтобы дальнейшие вопросы решать уже спокойно. В глубине души Дмитрий не был уверен в том, что он вообще должен чем-либо делиться с партнером. Не будь его, Дмитрия Рокотова, с его железной хваткой, умением держать удар и дружбой с очень необходимыми в такие минуты людьми, они давно уже потеряли бы все, как и десятки других, жалко пытающихся теперь выкарабкаться из трясины забвения, медленно, но неумолимо затягивающей их в свои губительные объятия. Но это был вопрос будущего. По крайней мере, до сегодняшнего вечера Дмитрий полагал именно так, относя в своих планах окончательный разговор с партнером минимум на месяц, а то и больше.
Однако событие сегодняшнего вечера заставило его это решение пересмотреть.
Началось все весьма тривиально – с обычного телефонного звонка. Однако телефон, который вдруг зазвонил в самом начале вечера, что-то около семи часов, был не совсем обычным. Дело в том, что бурное развитие мобильной телефонной связи в России было так стремительно и так быстро утолило многолетний телефонный голод, когда люди десятилетиями ожидали в очередях или пускались во все тяжкие, чтобы стать обладателем обычного городского телефона, что, в соответствии с хорошо известным всем законом маятника, породило новую типично русскую традицию, ввергающую иноземцев в шок. Теперь каждый мало-мальски состоятельный человек в России считал себя не вполне полноценной личностью, если в карманах его пиджака, на поясе брюк, в автомобиле, на столе в офисе, в портфеле или просто болтаясь на кисти руки не трезвонили, как минимум, два, а то и три-четыре мобильных телефона. Телефонный бум накрыл страну, как раньше ее просторы накрывали транзисторные и магнитофонные бумы. За очередной новой моделью телефона сотовой связи солидные весьма люди гонялись с той же прытью, с какой в молодости изыскивали для себя и своих подруг новые модели джинсов. Мобильный телефон был не средством связи и даже не роскошью – крохотный пластиковый или металлический аппарат был, как комсомольский значок на лацкане потертого полувоенного френча в далекие тридцатые, символом принадлежности к формации новых людей. Разумеется, эта детская болезнь роста прошла, как корь или ветрянка, и солидные люди, усвоив вполне европейские традиции, либо вовсе отказались от личных сотовых телефонов, либо хранили их, вместе с прочими необходимыми мелочами – авторучками, органайзерами, футлярами для очков и портмоне, незаметно для посторонних глаз, спокойно пользуясь по мере необходимости, а не для того, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к клану. Но привычку иметь несколько телефонов сохранили многие из тех, кто сохранил возможность позволить себе подобное. Это было довольно удобно – разные телефонные номера – для разных людей. Сферы общения, таким образом, были строго классифицированы и при необходимости ограничены простым отключением одного из телефонов.
Этим вечером на столе у Дмитрия зазвонил «женский» телефон, в чем, собственно, не было ничего странного. Надо сказать, что его отношения с женщинами легли в основу не одной легенды, которые кочевали из тусовки в тусовку, обрастая самыми фантастическими подробностями, деталями и расцвечивая образ российского Казановы новыми красками и оттенками самых экзотических цветов. На самом деле все обстояло гораздо проще и прозаичнее. От рождения он был весьма недурен собой, к тому же обладал изрядным количеством личностных достоинств: твердым характером, легким веселым нравом, относительной отзывчивостью к чужим, особенно женским, проблемам, разумной щедростью, смелостью и умением постоять за себя. К сему следует добавить и целый ряд достоинств, вытекающих из происхождения и социального статуса семьи, – Дима был всегда модно и стильно одет, рано сел за руль вполне приличной машины, полученной от отца. Он не страдал от отсутствия карманных денег и всяких номенклатурных возможностей, которые за деньги не покупались. К примеру, свободно пользовался родительскими театральным и киношным абонементами, дающими право на приобретение остродефицитных в ту пору билетов на заветные спектакли и фильмы, посещал закрытые для большинства бассейны, играл в большой теннис задолго до того, как тот стал державным видом спорта. Зимой ездил кататься на горных лыжах, правда, не в Сент-Мориц, а всего лишь – в Бакуриани, но по тем временам и это было редким элитарным развлечением, а летом отдыхал на Золотых песках в братской Болгарии. Он был достаточно интеллигентен и неглуп, настолько, чтобы, не будучи любителем чтения взахлеб толстых журналах, которые в их доме, разумеется, имелись, бегло пробежав несколько страниц модного романа, затем легко, одной-двумя фразами поддержать горячий литературный спор под кофе, легкое сухое вино, свечи и гитарное бардовское бренчание. Кстати, на гитаре он тогда тоже играл неплохо и даже что-то недурственное весьма сочинял. «Чего ж вам боле? Свет решил, что он умен и очень мил». Это было почти про него. И все дальнейшее, кстати, – тоже. Надо ли говорить, что недостатка в женском внимании Дмитрий Рокотов не знал, начиная лет с четырнадцати, а то и раньше. Им увлекались, интересовались, в него влюблялись, из-за него страдали, его преследовали и шантажировали женщины самых разных возрастов и стилей. Однако одно счастливое обстоятельство позволило ему никогда не узнать, что означает сакраментальная фраза о почве, уплывающей из-под ног; и голове, которая, обретя некую противоестественную самостоятельность, вдруг – теряется, горит, идет кругом… et cetera, et cetera. Дело было в том, что от рождения Дима был эмоционально холоден или даже туп, как, не желая никого обидеть, выражаются иногда искушенные в психологии люди. Посему женщины для него были в той же степени важны и приятны, как любой предмет из антуража, формирующего его образ. Последнее же он постоянно стремился довести до совершенства.
Он был дважды женат. Причем первый раз женился довольно рано, в ту пору, когда еще не очень настойчиво, но все же пытался отыскать в душе своей известные порывы. Испытав нечто, что было, очевидно, сильным увлечением, он, в силу полного отсутствия подобного опыта, принял это за проявление романтического чувства. Жена его была художница. Весьма экзальтированная во всем, начиная от собственной внешности и заканчивая творческими экспериментами, посему затруднительно было определить: красива она и умна ли на самом деле. Однако, как и полагалось экзальтированной особе, она была экспансивна, они часто ссорились, всегда по ее инициативе и ею же придуманному накануне сценарию, иногда она пыталась драться, но его рациональной холодной натуре это было совсем не по нраву – он просто относил ее в ванную и, подперев снаружи дверь чем-нибудь не очень тяжелым, чтобы она все же могла выбраться из заточения самостоятельно, уходил из квартиры надолго. Одетая всегда в какие-то невообразимые, сложного кроя и фасона, платья, она путалась в массе драпирующей ее ткани и никогда не успевала его догнать. В конце концов они мирно довольно развелись, и она скоро вышла замуж за подобную себе особь мужского пола – художника, вроде даже талантливого, но тоже экзальтированного и экспансивного. С ним они дрались подолгу, страстно и увлеченно, а потом уехали в Канаду, где организовывали какие-то перформенсы, движения, выставки и галереи, все, однако, без особого успеха, потому что она периодически просила у Дмитрия денег, несмотря на то, что все просьбы ее он оставлял без ответа и внимания. Не потому, что был зол или обижен на нее, а просто так, в силу отсутствия в них какого бы то ни было рацио.
Второй раз он женился, когда понял, что его статус поднялся до той ступени, на которой пренебрегать узами брака позволяют себе только очень большие оригиналы или люди с определенными устойчивыми принципами. К тому же положение неженатого мужчины начало создавать целый ряд неудобств: от протокольных до курьезных, когда скучающие матери и тещи приятелей или, что менее забавно, престарелые матроны из правящих семейств начали пристально изучать его персону в качестве объекта возможных брачных вариантов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32