Кабинетом назывался небольшой зал, с единственным овальным столом посередине, за которым умещались от силы шесть человек, камерный, комфортный, обставленный с особой роскошью. Здесь обычно, до начала развлекательной программы на верхнем этаже, а порой и вместо нее, ужинали, обедали, пили пиво с раками или только кофе (в зависимости от времени суток и вкусов гостей) самые высокопоставленные чиновники государства и прочие сановные особы, включая высоких зарубежных гостей. Техника, которую Рокотов сейчас велел отключить, представляла из себя сложную и очень дорогую ауди– и видеозаписывающую аппаратуру, которой во время посиделок с гостями пользовались почти постоянно. Аналогичными системами, разумеется, снабжены были и апартаменты наверху, и они тоже не простаивали без дела.
В этот момент Анну позвали к телефону. Она распорядилась, чтобы звонок переключили на ее кабинет и попросили подождать, передала заказ официантке, предупредила всех относительно присутствия, а вернее отсутствия в заведении обоих владельцев, и только тогда пошла к себе. Ноги у нее при этом были ватными, и совершенно непонятно было, как они сгибаются в коленях и вообще удерживают тело, руки – похолодели и словно отнялись. Казалось, кто-то против ее воли натянул на них плотные и мокрые перчатки до локтей. Внутри у нее было холодно и пусто, так, как будто все замерло, и только сердце быстро и громко билось в помертвевшей груди, словно пытаясь выбраться наружу, потому что внутри была смерть. Такое состояние охватывало ее каждый раз, когда звонил телефон, и длилось до тех пор, пока не звали кого-то другого либо она не слышала в трубке голос, ничем не напоминающий высокий и ломкий голос ужасной, отвратительной, мерзкой женщины. Однако всякому везению рано или поздно приходит конец – на этот раз звонила именно она.
– Здравствуй, Аннушка, – вкрадчиво произнесла она, и от этого Анне даже показалось, что голос незнакомки утратил свои визгливые истерические нотки. – Не забыла меня? Наверняка забыла, гадкая девчонка! Но ничего, я тебя прощаю. Как ты жила все это время? Знаешь, я даже скучала по тебе.
– Что вам нужно? – Даже эти короткие три слова дались Анне с неимоверным трудом – при первых же звуках мерзкого голоса ее начала бить крупная дрожь, более напоминающая короткие сильные судороги.
– Что нужно? То, о чем мы договорились с тобой прошлый раз. Теперь пришла пора исполнить обещанное, как в сказке.
«Действительно как в сказке, все происходит как в плохой страшной сказке, она и разговаривает так, как злые волшебницы и прочие отрицательные героини сказок…» – подумала Анна, но мысль эту не сохранила.
– Я все помню. Так кто вас интересует?
– Вот хорошая девочка! Все помнит и на все готова. Молодец. Не бойся, больно не будет. Меня интересует… Ну, не хочешь догадаться сама? Давай поиграем?
– Нет, я не смогу. Назовите имя.
– Фу, какая ты скучная! Ну ладно, не хочешь играть – не надо. Меня интересует господин Егоров. То есть я знаю, что он у вас и даже знаю с кем. С господином Рокотовым. Верно ведь? Но ты все-таки будь так добра, подтверди лучшей подруге информацию, которой она и так располагает. Ну? Я жду.
– Да.
– Что – да?
– Егоров сейчас здесь.
– И – с Рокотовым?
– Да, с Рокотовым.
– И – с девочками?
– Нет, они ужинают в закрытом кабинете вдвоем.
– А, это в том самом, где всех пишут и снимают? Да?
– Да, – ответила Анна и на мгновенье забыла про свою страшную собеседницу, которая, похоже, действительно знала все. Своей хвастливой репликой та напомнила ей о распоряжении Рокотова: отключить технику в кабинете. Поглощенная собственной проблемой, Анна о нем забыла напрочь, и, значит, все то, о чем беседуют сейчас оба хозяина, бесстрастно фиксирует на пленку умная система.
– Ну, вот и все, лапуля, а ты боялась, «даже юбка не помялась», – неожиданно процитировала незнакомка дворовый фольклор, – на сегодня все, а возможно – и навсегда. По крайней мере, до следующей моей просьбы телефон твоих старичков я выкину из головы. Пусть наслаждаются жизнью под крылышком образцовой доченьки. Прощайте, мадам. Удачной ночки!
– Послушайте меня, – как можно более мягко, стараясь ничем не обнаружить своей тревоги и неприязни, заговорила Лариса. – Я не знаю, где вы получили информацию обо мне, что прочитали или услышали из чьих-то уст. Но то, чего вы хотите от меня, не ведая, какие страшные последствия могут вызвать даже мысли на эту тему, еще на произнесенные вслух, я не в состоянии исполнить, да и никто не в состоянии. Все это бред воспаленного воображения различных фанатиков, людей, страдающих душевными недугами, или откровенных прохиндеев, которые готовы обещать даже прижизненную встречу с Господом Богом, если клиент готов за это платить. Любой порядочный психолог, мастер или как бы он себя ни назвал, словом, человек, работающий с человеческим сознанием, скажет вам это. Более того, запомните навсегда, если впредь соберетесь обращаться к специалистам моего профиля или, скажем, решите работать со мной: профессионал ответственно может работать только с самим человеком, обратившимся к нему за помощью. Только с ним, лично и персонально. Да, существуют психотехники, и, возможно, вы слышали именно о них, которые позволяют использовать сознание одного человека для воздействия на сознание другого. Но эти двое должны быть очень близки, работа эта чрезвычайно долгая и кропотливая, успех не гарантирован, и – самое главное! – она должна делаться во благо. Слышите меня, во благо одного или обоих этих людей.
Теперь о вашей проблеме. Поскольку вы пришли ко мне – это в первую очередь ваша проблема, она вас раздражает, быть может даже мучает, но она – ваша. У вашего возлюбленного, возможно, есть своя схожая проблема, но это его проблема и она может категорически не совпадать с вашей. Я достаточно ясно излагаю свои мысли? Вам все понятно?
Вопрос Лариса задала не случайно. Все время, пока она говорила, пытаясь достучаться до сознания странной посетительницы и используя при этом исподволь некоторые разработанные ею персонально приемы, отвлекающие поверхностный, защитный слой сознания, усыпляя его бдительность и выводя из игры, женщина слушала ее. Но слушала рассеянно, похоже, ни один прием Ларисы не сработал. Ангел вертела головой, пытаясь рассмотреть обстановку в полутемной комнате; вдруг начинала пристально разглядывать собственные ногти, делая это со странным тщанием и совершенно не к месту; потом смотрела на Ларису в упор, но опять же не для того, чтобы вникнуть в смысл ее слов, а просто беззастенчиво разглядывая. Словом, не просто не слушала говорившую, но и всем своим видом демонстрировала это. Это не было ни странно, ни удивительно – напротив, служило косвенным свидетельством серьезных проблем в состоянии психического здоровья посетительницы, но информации для каких-либо выводов и заключений было пока недостаточно. Лариса настроена была продолжать и надеялась, что вопрос сможет повернуть беседу в иное русло.
– Совершенно понятно. Вы несете чушь, которую пишут во всех журналах, и еще очень похоже на церковную проповедь. – Женщина визгливо рассмеялась. – К тому же все вы врете. И кто вам платит? Все возможно – и заставить человека подчиняться тебе на расстоянии, и наслать на него болезнь, в том числе, как это вы говорите, – психический недуг. И смерть тоже. Уж я-то знаю это точно. Просто думала, если вы действительно потомственная, к тому же – из Франции… Как духи, французские – значит, хорошие! – Она снова разразилась смехом. – Глупые люди! Ладно! За сеанс я вам, конечно, заплачу, можете не волноваться. Но если вы не можете ничего серьезного, то хотя бы разыграйте ее, ну напугайте как следует. Про вас же сейчас столько пишут (за деньги, как я теперь понимаю, но это меня не касается), она наверняка читает…
– Кого вы имеете в виду?
– Господи, вы еще и бестолковы. Как последняя деревенская баба, а еще ясновидящая… Как в том анекдоте, не слышали? Это точно про вас. Один мужик спрашивает другого: «Ты в ясновидящих веришь?», а тот ему: «Верил, пока не пришел к одной, позвонил, а она спрашивает из-за двери: «Кто там?» Смешно, правда. Ну, кого? Конечно, его мадам. Она такая… суеверная, в общем, приметы всякие замечает, сны, гороскопы, короче, – из вашей публики.
– И как же вы хотели бы, чтобы я ее разыграла?
– Ну, позвонили, допустим, представились или лучше встретили где-нибудь на улице, я вам подскажу, где и когда она будет, подошли бы – и что-нибудь такое, типа: «У вас впереди страшное несчастье. Берегитесь!» Или ладно, врать вы, конечно, тоже не можете, совесть не велит. Тогда скажите правду: «У вашего мужа – любовница, молодая, красивая; все делает, чтобы его увести, и ни перед чем не остановится. Лучше – отступитесь сами». Ну как? Сможете? Я хорошо заплачу. И вам даже врать не придется – все чистая правда.
– Нет, Ангелина, такими вещами я тоже заниматься не буду. Давайте немного поговорим с вами, возможно, тогда у вас просто отпадет необходимость творить подобные глупости. Проблему вашу можно решить, но совершенно иным путем, чем тот, на котором вы зациклились. Надо только немного времени. Давайте попробуем! Вы же ничего не теряете. Не понравится, поймете, что это – не для вас, – уйдете. Никто вас держать не станет, идите себе – и Бог вам судья. Денег, о которых вы так часто вспоминаете, я с вас брать не стану. Ну как, рискнем? – На секунду Ларисе показалось, что близок перелом их беседы и, возможно, ей удастся помочь потерявшему себя Ангелу. Но она ошиблась.
– А пошла ты… – совершенно спокойно ответила ей Ангел, причем известную фразу договорила до конца. – Вобла сушеная. – Она встала и, не глядя больше на Ларису и вообще по сторонам, ломаной походкой направилась к выходу. Дверью она хлопнула громко и что-то резкое, очевидно оскорбительное, произнесла в холле. Последовал еще один удар – за пациенткой захлопнулась входная дверь, и все стихло.
В кабинете тут же появилась встревоженная и возмущенная одновременно Татьяна.
– Это что за фря такая?
– Это, Танюша, не фря, а парность случаев. Помнишь гипотезу? Существует такая закономерность, вследствие которой один нестандартный случай или ситуация в жизни человека, пускай далее самые незначительные, обязательно дублируются – то есть несколько позже, но, как правило, с небольшим перерывом происходит нечто подобное. Ну, например, выходя из троллейбуса, ты забыла зонтик. Нестандартная ситуация? Конечно, если ты не хроническая растеряша. Так вот, согласно этой гипотезе, вечером этого же дня или утром следующего ты оставишь в магазине перчатки. Ну, помнишь? Нас еще заставляли собирать примеры.
– Помню, помню, конечно. Так эта что, тоже с патологией?
– Еще какой! Боюсь, у этой милой барышни все гораздо хуже, чем у того дядечки. И знаешь, что-то меня в ней тревожит, кроме, разумеется, того, что она завтра легко может совершить убийство и, собственно, за этим ко мне пришла – извести жену своего любовника.
– Что именно?
– Понимаешь, не могу даже мысленно сформулировать, и это еще более странно. Она безусловно психически тяжело больна, но есть еще что-то, не знаю, как сказать… Вот незадача! Она больна, и одновременно она в эту болезнь как бы играет и делает все, чтобы ее недуг заметили. А вообще главная ее задача, по-моему, – бесконечно множить число своих врагов. Она все для этого делает – тон, манеры, лексика, словом, все, чтобы вывести человека из себя.
– Возможно – симуляция? В соответствии с каким-нибудь сложным планом. Может быть – криминальным, а может – что-нибудь личное?
– Нет, это слишком просто: я бы распознала сразу. Нет, это болезнь, бесспорно тяжелая болезнь, но с каким-то двойным дном. Жаль все же, что нет никакого правила на этот случай, ничто не обязывает нас сообщить о ней, я даже не знаю кому, в милицию, что ли?
– Не смеши меня, станут они разбираться с твоими туманными сомнениями, даже если бы было на эту тему сто законов. К тому же мы даже не знаем, как ее на самом деле зовут. Она записалась как Ангелина Разумовская, фу-ты, ну-ты! – ясно же, что липа.
– Вне всякого сомнения.
– Да, кстати, пока вы тут мило беседовали, заходил твой муж.
– И – что?
– Ничего, посидел в холле тихонечко, даже странно, не давал никаких руководящих указаний, а когда эта штучка выскочила из кабинета и обозвала нас всех «козлами», встал и ушел, причем довольно поспешно, даже «до свидания» не сказал. Слушай, а ведь он, похоже, за ней помчался. Я сразу не обратила внимания, мне – первым делом тебя проведать, а ведь, похоже…
– Похоже. Слушай, а он случайно не подслушивал?
– Не знаю, не знаю, но – вполне мог бы. Если дверь в кабинет неплотно закрыта, а в холле тихо, то на диване очень хорошо слышно каждое слово. Когда в холле клиенты, я обычно слежу, чтобы дверь была закрыта плотно. Но ведь никого не было уже, а он вроде как свой… Лора, скажи честно, ты расстроилась?
– Нет, конечно. Я уже давно не расстраиваюсь из-за выходок господина Бунина, и спасибо Господу за эту великую милость. Но он рискует, могу тебе сказать совершенно определенно: рискует. Азарт его мне понятен: услышал «жареное» – муж-миллионер, любовница заказывает убийство жены. Она что-то намекала такое про то, что ее возлюбленный из самых высших сфер и персона широко известная. Чего ж вам боле? Репортерский азарт, как собачий, заставляет обнюхать помойку, даже если дома кормят телячьими отбивными. Ну да помогай ему Бог, может, и пронесет.
Все, чего так долго и мучительно боялась Анна, произошло. Все было позади, и пока ничего ужасного с ней не случилось. И хотя в будущем последствия, разумеется, могли оказаться самыми неприятными и даже трагическими, сейчас она этого не ощущала и почти не боялась. Сейчас – удивительная все-таки штука человеческая психика! – она практически и не думала о том, что совершила. Все мысли Анны были заняты не выключенной по ее вине системе, которая в эти самые минуты, как вышедший из повиновения робот, качественно, как умела, работала против собственных хозяев, бесстрастно фиксируя на пленку то, что они как раз старались скрыть ото всех, и конечно же – навсегда.
«Не говори глупостей и не пытайся таким образом увильнуть от ответственности, – зло одернула Анна сама себя. – Нет никаких взбунтовавшихся роботов, а ты, и только ты, виновата в том, что происходит сейчас и раскроется уже через некоторое время, в ту самую минуту, когда они закончат беседу и, очевидно, сразу же покинут заведение. Тогда старший смены секьюрити, согласно заведенному ритуалу, незаметно отзовет Рокотова в сторону и поинтересуется судьбой пленок – заберет ли их Рокотов с собой сразу или оставит на хранение в специальном сейфе службы безопасности. Тогда и случится самое страшное. Как же глупа ты была, трясясь от страха из-за какой-то сумасшедшей, которая хоть и знает много, но ничего никогда не сможет доказать, когда реальная страшная опасность – вот она, рядом, бесстрастно и неумолимо мотает пленку, и виновата в этом исключительно ты».
Мысли ее работали лихорадочно, перебирая все возможные варианты спасения, но не находили их. Ключи от комнаты, где смонтировано было оборудование, находились у старшего смены секьюрити и предлога для того, чтобы завладеть ими хотя бы на несколько минут, не было никакого. Если же передать ему просьбу Рокотова сейчас, когда с начала их беседы прошел уже почти час, старший группы – парень смекалистый, не из тех, кто не обратит внимания на такую оплошность, следовательно, Рокотову наверняка будет доложено о странной отсрочке исполнения его приказа. Одному Господу известно, какие выводы сделает из этого ее ласковый патрон, особенно если учесть его почти патологическую мнительность.
Оставалось одно – чистосердечное признание. Однако был выбор между теми, кому следовало признаться в допущенной оплошности: самому Рокотову или старшему охраннику. В обоих вариантах были свои плюсы и минусы. Охранник вроде был неплохим парнем, неглупым, не зацикленном на инструкциях и правилах, к тому же она несколько раз оказывала ему мелкие услуги, отпуская со службы или помогая убедить вдруг разбушевавшегося пьяного клиента, что все его здесь уважают и любят как родного. Посему он вполне мог бы скрыть ее оплошность, аппаратуру выключить, а то, что уже записано, стереть. Конечно, велика была вероятность, что он все-таки не преминет доложить обо всем Рокотову, – в надежде на благодарную память шефа: парень явно имел амбиции и уж точно не собирался останавливаться на достигнутом служебном уровне. Тогда все оборачивалось крайне плохо для нее.
Второй вариант – честно признаться в собственной оплошности самому Рокотову. Причем немедленно, вызвав его из кабинета под каким-нибудь предлогом. Дальнейшее предсказать было невозможно – он мог легко отмахнуться, потрепать ее по щеке и велеть немедленно выключить аппаратуру, а пленки принести ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32