Когда смотрительницам по неизвестным науке причинам вдруг надоедало обсуждать между собой «Санта-Барбару» и искусствоведа Галкина, они синхронно и азартно включались в операцию «Антитеррор». Каждая третьяковская бабушка была умна как десять Штирлицев и проницательна как двадцать Мюллеров. Это, а также наличие огромного количества свободного времени вдохновляло их на дедуктивные расследования со страшной силой.
Иногда все это сильно смахивало на эпидемию, на массовое помешательство: все вдруг начинали следить за всеми. Третьяковка недели на две превращалась в филиал врангелевской контрразведки – депеши, телефонограммы и устные донесения агентов сыпались во всех сторон. «Курант» еле поспевал разгребать сигналы о заложенных взрывных устройствах и видных чеченских террористах, любующихся в данный момент «Прощанием Гектора с Андромахой».
К счастью, шпионская лихорадка длилась всякий раз не долго. Потом подонок Мейсон в семьсот сорок восьмой серии откалывал очередной подлый фортель с завещанием старого дедушки СиСи Кэпвела, и внимание бабушек снова всецело переключалось на него. Ух, и костерили же они этого беднягу Мейсона!
А однажды Галкин Альберт Ефимович пришел в Третьяковку в джинсах. Этим он на целый месяц избавил «Курант» от смотрительских откровений вроде: «Вы знаете, нам кажется, этот мужчина террорист. У него трость!». Третьяковские мисс Марплы мигом позабыли о происках Черного Интернационала, и с наслаждением погрузились в многодневные дебаты на тему: «Галкин в джинсах – что бы это могло значить?».
А тем временем, посетители пристают к тебе с невообразимо идиотскими вопросами: «Скажите, это лестница вниз?», «А это второй этаж? А как пройти на третий этаж? Его нет? А почему его нет?», «А долго Васнецов рисовал „Боярыню Морозову“? Разве не Васнецов ее нарисовал? А кто? Суриков?! Странно… Вы уверены? Да, я вижу, что здесь написано. Да, я умею читать. А почему вы такой нервный, почему вы мне грубите?».
Сотруднички, конечно, тоже не отстают. Все одновременно, как по команде они начинают канючить: «Фил, подмени меня! Ну пожа-а-алусто!». Всем сразу надо срочно пописать, покакать, покурить, позвонить бабушке, дедушке, тете, дяде, племяннику, да хоть кому-нибудь! Но срочно!
Уже через полчаса нахождения в залах появляется стойкое ощущение того, что это не Государственная галерея, это – дурдом.
А ведь есть еще вещи, которые действительно кроме тебя никто не сделает: открывание-закрывание кодовых дверей, установку их на сигнализацию, подъемы-спуски инвалидных лифтов… Ругань с диспетчерами, опять же.
Словом, если ты старший сотрудник Службы безопасности Третьяковской галереи (да к тому же еще и один-единственный на весь колхоз), то залы экспозиции – это для тебя совсем не Коктебель в бархатный сезон.
В конце концов, думаю, зачем это я так быстро бегаю? Да пошло оно все… Дай-ка, хоть кофейку пойду дерну.
Прихожу в расположение части, и что же я вижу? А вижу я то, что в дежурке кроме Насадного еще зачем-то присутствует Костян-пожарник (он же Шеф), по совместительству художественный руководитель ВИА «Сорго».
В принципе ничего странного или страшного в этом не было. Все-таки Костян в данный момент есть дежурный офицер по Третьяковке, и он имеет полное право заглянуть к нам с проверкой или инструктажем. «В этой комнате примусов не зажигают?» – это проверка. «Не зажигайте, заклинаю вас силами Тьмы, вратами ада и молотом Крома!» – это инструктаж.
Костян мне вроде как по наследству от Кулагина достался. Когда Кулагин отчислился, пожарник автоматом и естественным путем перешел в мои приятели. По крайней мере, так считали все вокруг, да и сам Костян придерживался того же мнения. Собственно, ничего против я не имел – Костян в целом приятный мужчина без каких-либо явных отклонений и недостатков.
Встречая меня в Галерее, он никогда не пренебрегал случаем поболтать, поделиться своими соображениями по поводу насущных проблем современности, а иной раз и пустить скупую мужскую слезу, горько пожаловаться на жизнь и своего непосредственного начальника брандмайора Огрызкова.
О, этот брандмайор Огрызков был для Костяна культовой фигурой, злым гением и камнем преткновения одновременно! Другого такого офицера не было во всем московском гарнизоне. Огрызков – классический самодур, стопроцентно щедринский типаж, – самым беспощадным образом муштровал личный состав пожарной части. А так как под его командованием служили в основном ладные и мясистые бабцы-прапорщицы, то всю мощь своей демонической натуры он концентрировал на единственном подчиненном мужского пола – на лейтенанте Степанове, то есть на нашем бедном Костяне. Ни о какой мужской солидарности речи в данном случае не шло. Даже наоборот! Прелюдно третируя Костяна, самец Огрызков столь варварским и неблагородным способом устранял в своем пожарном прайде потенциального конкурента.
Ситуация внутри этого маленького коллектива живо напоминала образовательный фильм ВВС про африканскую саванну: лев-секач Огрызков ревниво и свирепо охранял свой гарем, пожарные львицы томно млели под его неусыпным присмотром, а Костян существовал на правах львенка-переростка, то есть, вообще без каких-либо прав. Шарился там где-то по задворкам, голодный и неприкаянный.
И еще этот Огрызков, представьте только себе, заставлял Костяна строить сауну в подвале пожарного домика! Демон преисподней, просто Барлог Маргота какой-то, а не российский майор!
Что же касается меня, то я относился к Костяну со всем возможным почтением и даже, пожалуй, с нежностью. И эти его однообразные бредни про Огрызкова я терпеливо слушал, и всегда Костян видел от меня одно только хорошее. Помню, даже как-то пробовал научить лейтенанта знакомиться с девушками экспресс-методом. И вот мне же добро мое вышло боком.
Ума не приложу, что случилось с Костяном в тот день. То ли абстинентным синдромом он маялся, то ли просто был не в духе, то ли монструозный Огрызков особо жестко и изобретательно его отдрючил… Это все пустяки и не суть. Суть была в той престранной линии поведения, которую выбрал Костян.
Ну пришел ты в гости к приятным людям, так держи себя скромно, с достоинством. Не роняй, мать твою, честь мундира! Нет, куда там… Костян, совершенно не обращая внимание на Насадного, как будто того тут и нет вовсе, принялся колядовать, да скоморошничать. И такие шутки-мишутки отмачивал – это просто «Гитлер капут!», только шапочку держи!
И вот что, ребята, самое глупое: очень уж он фамильярно, запросто со мной обращался.
А ведь я, прошу отметить в протоколе, в данный момент не просто частное лицо и симпатяга Фил. Я старший по званию в «Куранте». Под моей ответственностью сейчас и это беспокойное хозяйство, и Служба, и вообще за все, что происходит в Третьяковке, я отвечаю. Тут в сейфе одних радиостанций на пять косарей грина! Про «Принцессу Грезу», «Незнакомку», «Утро стрелецкой казни» и прочее вообще молчу. Это тоже каких-то денег стоит.
Да все бы хрен с ним! Кабы вот не Насадный, молча сидящий в метре от меня, я бы вовсе не расстраивался. Но Насадный сидит здесь, молчит, и хер его знает, про что он там себе думает.
Я и без того немного взволнован присутствием помпотеха, только и мыслей у меня сейчас: как бы мордой в грязь не ударить при начальстве. Командую, конечно, парадом, но на последнем издыхании, потому что рефлексы руководителя выработались во мне еще не в полной мере. И вот в самый неподходящий момент приператся абстинентный Костян, как будто специально задавшийся целью замочить мою репутацию в сортире!
Чертов брандмейстер отжег самый настоящий обезьяний шабаш… Он как орангутанг развалился на священном кресле Е.Е. и без остановки нес всякую несусветную дичь. Все, надеюсь, видели бенефисы артиста Петросяна? По сравнению с тем, что устроил Костян они бесспорный Монблан юмора и репризы.
А сам-то – гиббон свинорылый, – небрит, китель нараспашку, галстук где-то за ухом, из-под рубашки топорщится какое-то немыслимое казенное исподнее. Тьфу, прости господи! В общем и целом, имеет вид отступающего от Москвы француза. Причем такого… из тыловых частей, каптенармуса задристанного. Так мало ему всего этого. Он еще (псина, ненавижу!) не забывает демонстрировать абсолютное неуважение к нашей нелегкой работе. Звонит из залов Владик Ходунков по SLO с докладом – Костян не может остаться равнодушным, влезает со своими юмористическими комментариями, подпукивает чего-то дико остроумного, будто его за язык семеро тянут!
Насадный по-прежнему не отсвечивает и делает лицо «маркиз, мы с вами не знакомы», но совершенно очевидно, что он ожидает от меня уже внятных реакций и решительных действий.
Небось, думает: «Хорошенькое, суканах, дельце! В штаб-квартиру Службы безопасности вваливается какой-то пожарный замухрыш, и ведет себя здесь как у девок в борделе! А этот… сотрудничек старший сопли жует. Кто его вообще назначил?!».
А я-то что? Я растерялся немного и совершенно не знал, что мне теперь с этой лейтенант-макакой делать. Выгонять? Трудно выполнимо и вообще скандал. Вдруг он упираться начнет, драки тут мне только не хватало… Оставлять? Уже совершенно невозможно, потому что Костян, повторяю, ведет себя исключительно бестактно. И еще вдобавок семечки принялся грызть!
Я с натянутой улыбкой спрашиваю его очень осторожно:
– Слушай, Костя, тебе чего надо?
Костян, сплевывая шелуху в кружку Евгения Евгеньевича, небрежно так бросает:
– Мне-то? Так я может это… Я может Пашу Тюрбанова жду, ага! У нас репетиция может сегодня вечером.
Тем самым этот жалкий мартышк полностью дезавуировал себя. То есть он тут выездное заседание областной филармонии устраивает не по службе, а обляпывая личные делишки. И еще Павла Макаровича замазал… Нарочно он, что ли, в самом деле?!
Я отбираю у него кружку и сообщаю:
– А Паша-то теперь в «зоне А», Толя. И будет вероятно не скоро.
Огнеборец мне в ответ:
– Так я и не спешу никуда, я его тут подожду.
И по новой дает Петросяна. И плюет шелуху уже прямо на стол, на Бортовой журнал и вообще куда попало. Насадный молчит, ждет, чем представление кончится. Н-да…
У меня начинают возникать уже самые странные и дикие мысли. А вдруг Насадный специально приехал именно на меня в деле посмотреть? Вдруг это провокация и поджог Рейхстага? Вдруг эта иуда пожарная в сговоре, и не просто так старается? Да нет, это уже маниакальный бред. Пустое и вздор! Не может быть…
– Товарищ лейтенант! – взываю я, скрипя зубами. – Вы чего тут забыли, а?
«Товарищ лейтенант»! Это же последнему кретину будет ясно, что совсем неспроста я так официально выражаюсь. Но нет, Костяну все еще невдомек…
– Говорят же тебе, я Пашу Тюрбанова жду. Не парься! – смеется он надо мной.
Я начинаю терять сознание:
– Так пойдите, подождите его в другом месте, товарищ старший лейтенант.
Я ему даже в звании прибавил от волнения, а сам рукой этак незаметно помахиваю, мол, «изыди, ирод, не позорь перед начальством!». Но Костян только хохочет как деревенский полоумный, и каждой следующей фразой все сильнее и сильнее подрывает мой авторитет:
– Да не твое дело, Фил! Отвали. Я, может, противопожарную сигнализацию проверяю, ха-ха!
И закидывает свои копыта в голубых подштанниках на стол! Блять, вот же баран! Я чуть его не стукнул. Но нельзя – Насадный… Надо как-то его на голом авторитете заломать, показать свое дипломатическое искусство.
– Ну, проверили, и давайте уже, ступайте отсюда. Здесь посторонним быть не полагается! – делаю я последнее, отчаянное усилие.
И тут Костян не находит ничего лучшего, как ответить мне таким оригинальным образом:
– Да пошел ты, Фил на хуй! Я не посторонний, я офицер! Смотрю, у вас вон кофеварка стоит, а разрешение пожарной охраны на нее есть? Сейчас протокол составлять буду…
Я не дал ему договорить. Эдак, думаю, еще немного и просто не останется другого выхода, как наварить ему в щщи! Это будет единственной возможностью сохранить собственное лицо. Прихватил я лейтенанта за ремешок, и быстро вынес его вон из дежурки.
– Ты охуел, что ли, Костя?! – хрипло шепчу, едва прикрыв дверь. – Какого… ты тут при Насадном выёбываешься, как вошь на гребешке?!
Костян немного побелел и говорит мне ослабевшим голосом:
– Ой, Фил… Я же не знал, что это тот самый Насадный! Я думал к вам какой-то новый паренек на работу пришел устраиваться.
Я отнес его уже достаточно далеко от дежурки.
– Ты не думай, милай! – заорал я, должно быть некрасиво при этом кривя рот и брызгая слюной. – Тебе это вредно, понял?! Ты ослеп? Не видишь, что я тебе, блять, знаки делаю?!
– Какие знаки?.. – лепетал огнеборец.
– Тьфу, идиот! – плюнул я с досады.
И пошел обратно в дежурку, там надрывалось SLO. Разговаривая с Сережей Бабуровым, которому оказывается было видение – он только что заподозрил в одном из посетителей Шамиля Басаева, только без бороды, я вполглаза посматривал на Насадного. Он спокойно сидел и, как будто ничего не случилось, читал газету. Я как мог успокоил впечатлительного Бабурова и даже разрешил ему отлучиться на пять минут в туалет – покурить и тщательно умыться холодной водой.
– Это, что же, твой друг, Фил? – вдруг, оторвавшись от газеты, дружелюбно поинтересовался Насадный.
– Кто? – я сделал вид, что не понял вопроса.
– Ну, вот этот… Военный, – пояснил Насадный.
– А-а-а, этот? – и показываю пальцем на дверь.
Как будто здесь был еще какой-то военный!
– Этот, – подтвердил помпотех.
– Да нет, ну что ты, Алексей! – отвечаю. – Это из пожарной охраны. Лейтенант… Блин, забыл. Степанов, кажется, его фамилия. Да, точно, Степанов.
– А чего он такой странный?
– Да ты понимаешь, неприятность у него случилась. Невеста вышла замуж за другого, – врал я на ходу. – За начальника его, за майора Огрызкова. А Костик теперь переживает очень. Как подменили человека, просто сам не свой. Настойчиво ищет приключений, дерзит, прыгает на всех. В Чечню вот недавно попросился добровольцем.
– А-а-а, понимаю… То-то я заметил, ты с ним так… Тактично, в общем, разговаривал, – протянул Насадный и вернулся к чтению.
Два дня я ждал, что Евгений вызовет меня и скажет: «Спасибо Фил, хорошо поработал, но теперь иди обратно на этажи. И пожарнику своему привет передавай пламенный». Не дождался. Получалось, что мои действия руководство сочло правильными и адекватными.
И руководство ни в коем случае не прогадало! Старшего сотрудника оно в моем лице получило справного, мордатого и красивого как тульский пряник.
……………………………………………………………………..
Так вот, тема прежняя: Леоныч и его место в современном искусстве.
Общим голосованием малый Педсовет смены постановил: самым лучшим выходом для нас для всех будет определить Леоныча в Инженерный корпус. Исходя в основном из того соображения, что нарушать трудовую дисциплину в Инженерном ему будет сложнее. Хотя бы просто потому, что там ее рамки гораздо более размытые и нечеткие. Компромисс? Конечно. Вся наша жизнь состоит из компромиссов. Не слыхали?
Вот и пускай там Леоныч сидит, лежит, на ушах стоит, по потолку бегает. Никто его все равно не увидит. Пришел, кое-как открыл – уже слава Богу! На том и порешили. И в торжественной обстановке вручили новому коменданту Инженерного корпуса символические ключи от последнего.
Конечно, не все сразу получалось легко и гладко. Пока Леоныч не попривык к своему одиночеству, он мог, недолго думая, закрыть Инженерный на замок и прийти к нам в Основной корпус – чайку сгонять, потрепаться, рассказать завиральную байку, коих у него был дедморозовский мешок. Тогда Сергей Львович незаметно делал мне условный знак. Я брал Сашка за рукав и без лишнего шума отводил обратно.
Леоныч еще вполне искренне обижался, говорил:
– Фил, я не ребенок! Мы все не дети! Чего мы тут играемся в безопасность какую-то! С Инженерным ничего не случится, если я отойду на полчаса.
Обычно я приводил один-единственный, но веский аргумент:
– Я вот сейчас выпишу тебе, если ты такой взрослый, десять процентов. И давай-ка не будем препираться, милый друг. Меня в натуре достала уже твоя эквилибристика, Саша, понимаешь?
Иногда и это не помогало. Леоныч принимался дерзить:
– Да выписывай, подумаешь! Напугал!
Тогда я говорил действительно жесткие вещи:
– Обратно на «пятую» зону, значит, захотел? По медведям соскучился?
Не существовало лучшего способа отрезвить Леоныча и вернуть ему потерянное чувство реальности. Он пыхтел, сопел, но замолкал на какое-то время.
Однако живость нрава и деятельность натуры никак не давали ему просто сидеть и наслаждаться покоем в Инженерном. Что поделать, несмотря на всю исключительность и привилегированность своего положения, Леонычу было там скучновато. Да и вообще, «Курант» представлялся Саше слишком тесным и мелким, трагически несоразмерным масштабу его дарования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42