Какие-то, наоборот, открываются. Лестницы и переходы берутся под усиленный контроль. Плановые экскурсии запускаются по другим, непересекающимся маршрутам, и т. д. и т. п. Необходимо также наладить взаимодействие с ФСО и личной охраной ВИПа, определить зону ответственности каждой из служб (фэсэошников мы презрительно называли «ребятки из „девятки“», они нас вообще в упор не видели, и относились к нам как к мебели).
Во время ВИП-визита руководство ожидает от личного состава прежде всего слаженности и предсказуемости движений. Это как живая пирамида из физкультурников, как массовая кадриль на деревенском гулянии – если одна пара сбивается с ритма или отмачивает коленце невпопад, то и общая картина танца тут же оказывается испорченной. Нам такого ни в коем случае не надо. Нам надо наоборот. Все физкультурно-кадрильные аксели, тодесы и тройные тулупы должны быть исполнены безукоризненно, легко и с улыбочкой. Помимо безопасности жалкого президентишки на кону стоит еще наш престиж, репутация «Куранта» как боеспособного подразделения – а это уже не шутки. Крайне важно и даже необходимо, чтобы все прошло ровно. Третьяковской администрации только дай повод придраться – денег потом три месяца не увидишь.
Итак, все стоят на своих местах, ждут. Сотрудники в волнении вытягивают шеи и переминаются с ноги на ногу. Так, завидев на льду Чудского озера тевтонскую «свинью», волновалась и переминалась бородатая новгородская дружина: «Мужики, чё там, а? Едуть, что ль? Бля, ну чё там, Михалыч?!». Переживательно все это.
Вот наконец из-за поворота показалась кучка смуглых толстопузиков на бриолине, костюмах Armani и лакированных штиблетах. С ними несколько скучающих дипломатов, замдиректора Галереи и элегантная Ираида Николаевна Гомская – единственный искусствовед, владеющий испанским. Отдельно хочется упомянуть про волосатую гориллу в полосатом клифте и пестром галстуке – личного бодигарда Мендосы. Это какой-то воистину феноменальный мучача! Говорят, его зовут Хорхе, у него дома под кроватью целый чемодан скальпов, и он способен влегкую откусить человеку голову.
Вокруг этой хебры редкой цепью рассыпаны «ребятки из „девятки“». Парочка наших «курантовских» голубчиков тактично маячит на заднем плане, имея оперативную задачу прикрывать тылы делегации от возможных провокаций. Кто будет провоцировать – хер его знает. В радиусе пятидесяти метров от гватепанамского команданте вообще никого не наблюдается, кроме группы школьников младших классов.
Экскурсию школьников отменить не было никакой возможности – у них обратные билеты на рейс Аэрофлота. Самолет не трамвай, он ждать не будет, а из Нижневартовска в другой раз далековато добираться, чтобы дослушать лекцию «У Лукоморья дуб зеленый. (Мир русских народных сказок в живописи художников XIX–XX вв.)».
Есть в этих детях что-то такое неуловимо особенное. Мальчики угрюмы и солидны, девочки все поголовно в огромных, сложносочиненных норковых шляпах. Именно, в шляпах. На толстой училке точно такая же, только в четыре раза больше.
Мендоса приедет и уедет, а нижневартовские нефтяники – народ суровый. За срыв культурной программы они очень даже запросто могут забить кому-нибудь в гудок первый попавшийся под руку предмет. Хотя бы вот, норковую шляпу. Для нефтяников это буквально пара пустяков.
Так что ничего дурного не случится, если детишки поглядят картинки параллельно с команданте.
К удивлению многих, Мендоса демонстрирует живейший интерес к экскурсии. Делает, подлец, настолько одухотворенное рыло, будто он всю жизнь мечтал полюбопытствовать на «Чаепитие в Мытищах» и «Сватовство майора». (А самому, небось, только и надо, что наших АК-74 и установок залпового огня «Град». «Градами», так сказать, «грозить отселе» своим местным шведам, а «калаши» придутся очень кстати, когда в годы неурожая коки «Батальоны смерти» бросят на подавление крестьянских восстаний. В джунглях лучше «калаша» только напалм и тактический ядерный взрыв).
Ираида Николаевна: «Орлов, фаворит Екатерины заманил княжну Тараканову на флагман русской эскадры, якобы посмотреть его коллекцию марок и выпить лимонаду. Едва только Тараканова оказалась на борту, корабль немедленно вышел в открытое море».
Мендоса: «Ole! Hijo de puta! (Блять, вот сукин сын! )».
Ираида Николаевна: «В Петербурге княжну заточили в Петропавловскую крепость, где она претерпела множество лишений, и в конце концов понесла от неустановленного конвоира. Родившегося мальчика назвали Рудольфом, после чего во избежание неприятностей сразу утопили в бочке».
Мендоса: «Caramba! (Йоптвоюмать! )».
Рассказ про Тараканову, конечно, задушевный, спору нет. Но все-таки не настолько, чтоб так убиваться. Команданте как-то уж слишком близко к сердцу принимает все услышанное. При этом он не сводит влажных глаз с испаноязычной Ираиды Николаевны. Прямо-таки вожделеет искусствоведа, собака! Решил, стало быть, совместить приятное с полезным. Есть мнение, шалун-команданте уже фантазирует поднять Ираиду Николаевну на бушприт в полумраке своего двухкоешного люкса. Она вполне себе во вкусе кровавых диктаторов. Такая, понимаешь ли, пышечка. Я бы тоже э-э-эх! Но это уже совсем другая история.
Все, закончили с «Таракановой», пошли дальше. Мендоса принимает Ираиду под ручку и, щекоча своими тараканьими усищами нежное искусствоведческое тело, что-то жарко шепчет ей на ушко. Искусствовед краснеет, и лукаво постреливает глазками из-под очечков. Да-а-а… Я бы ее определенно «э-э-эх!». Но, к сожалению, сейчас не обо мне речь. Как ни горько признавать, но против кровавого диктатора мы несколько жидковаты в коленках.
Увидев, что команданте откопал свой тамагавк и вышел на тропу войны, преданный Хорхе делает дипломатам и свите знак чуть приотстать. Комрады послушно держат дистанцию, «ребятки из „девятки“» из врожденной деликатности начинают смотреть по сторонам.
Команданте, пронырливая скотина, усиливает натиск. Его пухлая ручонка вовсю погуливает по крепкой, туго обтянутой юбкой искусствоведческой корме.
Дура Гомская вероятно уже воображает себя будущей президентшей и заботливой матерью своего доброго народа, этакой гватепанамской Евой Перон.
День независимости. Прожектора режут ночное южное небо, военные оркестры играют Вагнера и Вебера. Она стоит на балконе президентского дворца. Мерцание бриллиантов, шляпа с вуалью, платьишко от Шанель. В одной руке запотевший стакан пино колады, в другой здоровенная кубинская сигара из личных запасов Фиделя. Внизу на площади во вспышках электрического света колышется черноголовое море. Добрый народ, славные гватепанамцы. Подданные с обожанием глядят на новую сеньору Мендосу и орут: «Вива ла Иритта!». А она, дирижируя сигарой, поет им через мегафон: «Донт край фор ми, Гватепанама…».
Что сейчас воображает себе Мендоса, даже представлять не будем. Наверняка это омерзительно.
Идиллия нарушается внезапно и вдребезги.
Вдруг в авангарде процессии появляется как бы неуправляемый реактивный снаряд. Энергичный профиль, орлиный взор, костюм с искоркой, белые носочки. Это матерый профессионал, стремительный Олег Баранкин спешит организовать на должном уровне безопасность команданте. Сейчас все будет в порядке. Сейчас заносчивые фэсэошники облизнутся.
Стремительный Баранкин на полном скаку отдает еле уловимый глазу приказ-пальцовку: «Один у входа, один у выхода, остальные наблюдают периметр в смежных залах». Старослужащие (которые безо всяких баранкиных прекрасно знают что им делать и куда наблюдать) самостоятельно занимают позиции согласно инструкции и штатному расписанию. А вот новобранцы стоят как бараны и взволнованно орут на всю Галерею: «Ась? Чевось?». Потом они начинают суетливо метаться по залу, производя шум и столпотворение.
Хорхе сует волосатую лапу под пиджак. «Ребятки» занимают круговую оборону. Элегантная Гомская тихо, но отчетливо говорит: «Бля!».
Напуганный этим ералашем, команданте бледнеет. Его усы безвольно виснут вдоль щек, словно крылья подстреленной утки. Неужели бойцы «Фронта национального освобождения» достали его здесь, в холодной Москве?! Caramba! Вот тебе и сходил в Третьяковочку…
Пока то, да сё, пока ситуация не прояснится, все участники представления успевают по нескольку раз обосраться.
В такие моменты перед ФСО бывало неудобно.
Но особенно в данном конретном случае было неудобно перед Ираидой Николаевной Гомской, лишившейся перспективы усыновить добрых гватепанамцев.
Е.Е. в конце концов запретил Олегу семафорить в Третьяковке, и рекомендовал впредь пользоваться рацией. Энтузиаста до невозможности расстроила косность руководства и его прискорбная невосприимчивость к прогрессивным веяниям.
«Повнимательнее!» являлось уже стопроцентным ноу-хау Баранкина и его личным вкладом в мировую охранную науку. Тут никто не в силах был ему помешать. В это на первый взгляд самое обыкновенное слово Олег вкладывал прямо-таки бездны служебного смысла. «Бдительность», «наблюдательность», «гляди в оба», «держи ухо востро, ушки на макушке, а хвост пистолетом» – вот в таком примерно значении надлежало понимать «повнимательнее!» .
Впрочем, это если говорить только о понимании в бытовом смысле, о понимании, связанном с рациональным мышлением подопытного. У «повнимательнее!» имелась еще и тайная эзотерическая составляющая, которая воздействовала непосредственно на подсознание сотрудников. В разрезе парапсихологии и оккультных практик «повнимательнее!» являлось чем-то вроде частно-охранной мантры. Или даже не знаю… Тотемным словом. Двадцать пятым кадром. Гипнозом, заговором вуду, установкой психотерапэвтакашпировского про будильник.
Олег, похоже, искренне верил в то, что без конца покрикивая «повнимательнее!» , он как бы зомбирует личный состав на добросовестное выполнение служебных обязанностей.
Михаил Борисович всего этого глубинного подтекста, конечно же, знать не мог. Однако как человек неглупый и отслуживший в армии, он интуитивно догадался что от него требуется. И, прижимая ручки к сердцу, Михаил Борисович горячо пообещал быть предельно внимательным. И даже более того.
Но это обычному тупоголовому курантовцу достаточно просто сказать «повнимательнее!» , а деятелю науки нужно что-то более конкретное. Проще говоря, деятелю науки необходимо гораздо больше исходных данных. Что «повнимательнее», куда «повнимательнее», пространственно-временная шкала этого «повнимательнее», и вообще… Системный подход, ребятки, это вам не хер собачий, ему в ПТУ не учат.
Деловитым голосом человека, ощущающего свою сопричастность к великому, Михаил Борисович осведомился:
– А они, туристы эти… Они англоязычные?
Крыкс скорчил мне выразительную рожу. Я пожал плечами, мол, сам выкручивайся. Крыкс выкрутился так:
– Лазаревский! Ты, мать твою, умник!
Михаил Борисович опять смутился. Надо сказать, что у Крыкса словосочетание «ах ты, мать твою, ублюдок!» было любимейшим. Практически оно заменяло ему русский язык в полном объеме. В зависимости от контекста и конкретных обстоятельств Крыкс мог им здороваться и прощаться, выражать восхищение или напротив огорчение, одобрение или порицание, задумчивость и радость бытия. В общем, все что угодно, все смысловые и эмоциональные оттенки речи находили соответствующее воплощение в «ах ты, мать твою, ублюдок!». Но это так, отступление.
Смутившийся Михаил Борисович поспешил с объяснениями:
– Видите ли, я немного владею английским языком…
Крыкс возмущенно заголосил:
– Ты что там с ними потрепаться собрался? Ты, мать твою, ты на работе или где? Десять процентов не хочешь, мать твою, в зубы, а?!
Угроза лишения десяти процентов месячного жалования заставила Михаила Борисовича продолжить борьбу:
– Просто я мог бы понять, о чем они разговаривают между собой! И впоследствии доложить.
«Ух, ты, – думаю, – Рихард Зорге какой!».
– Естественно, только в том случае, если они англоязычные… – поспешно добавил Михаил Борисович.
Крыкс довольно грубо оборвал его:
– Лазаревский, расслабь котовского! Они японцы, мать твою!
Михаил Борисович огорченно вздохнул. Он так хотел быть полезным Делу.
На этом сеанс связи был окончен. Получивший прекрасный заряд бодрости Михаил Борисович напряженным шагом мерил пространство «пятой» зоны и приницательно вглядывался в лица посетителей. Мы с Крыксом посмеялись немного и пошли на обед.
Вернувшись минут через сорок, мы обнаружили, что Михаилу Борисовичу наскучило быть внимательным и бдительным.
Небрежно облокотившись о перила и, помахивая в воздухе ладошкой, он оживленно беседовал со смотрительницей. Женщина натурально сияла от такой неожиданной удачи, ведь в большинстве своем сотрудники Службы безопасности не баловали ее коллег в горчичного цвета жакетах (форменная одежда третьяковских смотрителей) вниманием. Смотрители же, напротив, относились к нашему брату с почтительным уважением и называли всех нас совокупно «Курант». Бывало, так и говорили, звоня в дежурку: «Пришлите Куранта в шестнадцатый зал!». Не Васю, не Петю, а именно Куранта.
Некоторые бабушки были чрезвычайно словоохотливы. Ввязавшись единожды в беседу с такой любительницей поболтать, ты рисковал надолго заделаться ее постоянным собеседником. При новой встрече она уже спешит к тебе, как к старому знакомому и немедленно заводит масштабную беседу-диспут на самые неожиданные темы. Что характерно, у каждой был свой конек.
Например, одна яростно и многословно проклинала банду Ельцина. Другая при каждой возможности доверительно сообщала, что ее зять – бездельник и пьяница («Не то что вы, такой интересный, так много знающий молодой человек в пиджаке!»). Третья обожала пространные экскурсы в историю русской живописи, причем все ее знания были почерпнуты из лекций памятного нам Галкина Альберта Ефимовича. Четвертая и вовсе била наповал. Эта «номер четвертый» была, доложу я вам, тот еще фрукт. С перчиком такая бабуся, экстренная. Бивис и Батхед Трехгорной мануфактуры.
10. Бивис и Батхед Трехгорной мануфактуры. (Глава внутри главы)
Я знаю, что повесть моя частенько скачет и прыгает как захочет. Туда-сюда, прыг-скок. Что далеко не всегда соблюдается хронология и последовательность событий, происходивших со мной и моими верными товарищами в Третьяковской галерее. И я прекрасно отдаю себе отчет в том, что возможно это раздражает. И что кто-то вероятно уже не раз досадливо восклицал: «Аффтар, ты мудаг! Хуль ты мечешься, как укушенный за яйца сайгак!». Увы, но ничего тут поделать уже нельзя. Так вышло, извините. Просто иногда вспоминается вдруг что-то настолько особенное и исключительное, что волей-неволей, а откладываешь ради него все остальное в сторону. Михаил Борисович, Крыкс, SLO и даже я сам преспокойненько потерпим пока.
Итак, встречайте! БиБТМ!
Стою я как-то на «первой» зоне в конце дня. Скучаю. Народу уже почти не осталось, бродит лишь пара приезжих теток в мохнатых шапках и шумно восхищается парадными портретами XXVIII века.
Был такой жанр в те наивные и блестящие времена – парадный портрет. Обязательно чтоб в полный рост, обязательно чтоб в сапогах и шпорах, обязательно при всех орденах и лентах, обязательно на фоне собственной капитальной недвижимости с колоннами. Дамам разрешалось сапог не надевать, и взять на руки собачку – какого-нибудь жуткого генетического уродца, отдаленно напоминающего шпица.
В наши дни идею парадного портрета с сомнительным успехом развивают заведения, как правило, смежные с металлоремонтами и обувными мастерскими. Орудующие в подобных местах фотохудожники заставляют принимать клиентов самые неестественные и томные позы, а маленьких детей там наряжают в испанские шляпы с перьями и вышитые сарафаны в псевдорусском стиле. Как будто это забавно. И задний фон еще на тех портретах всегда такой подозрительный, белесо-голубой.
Передвигаясь короткими перебежками от одного полотна к другому, приезжие тетки живо обсуждали увиденное. А увиденное, впечатляло их неимоверно мощно. То и дело всплескивая руками, они пронзительно вскрикивали на малороссийском диалекте-суржике что-то вроде: «Ах, боже ш ты мой, ну шо за красотишша!» . Или даже так: «Мать моя женшина!» , вероятно выражая этим наивысшую степень восторга.
Особенно женшинам понравился огромный портрет графа Куракина в полный рост. Вернее будет сказать, даже не граф как таковой – пузатенький, добродушного вида старичок, а белые графские панталоны в обтяжку. Про эти панталоны они даже поспорили немного.
Дама помоложе утверждала, что в них «для тянучести» добавлена лайкра. Ее более старшая и мудрая подруга резонно возражала, мол, в царской России ввиду промышленной отсталости по определению не могло быть лайкры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Во время ВИП-визита руководство ожидает от личного состава прежде всего слаженности и предсказуемости движений. Это как живая пирамида из физкультурников, как массовая кадриль на деревенском гулянии – если одна пара сбивается с ритма или отмачивает коленце невпопад, то и общая картина танца тут же оказывается испорченной. Нам такого ни в коем случае не надо. Нам надо наоборот. Все физкультурно-кадрильные аксели, тодесы и тройные тулупы должны быть исполнены безукоризненно, легко и с улыбочкой. Помимо безопасности жалкого президентишки на кону стоит еще наш престиж, репутация «Куранта» как боеспособного подразделения – а это уже не шутки. Крайне важно и даже необходимо, чтобы все прошло ровно. Третьяковской администрации только дай повод придраться – денег потом три месяца не увидишь.
Итак, все стоят на своих местах, ждут. Сотрудники в волнении вытягивают шеи и переминаются с ноги на ногу. Так, завидев на льду Чудского озера тевтонскую «свинью», волновалась и переминалась бородатая новгородская дружина: «Мужики, чё там, а? Едуть, что ль? Бля, ну чё там, Михалыч?!». Переживательно все это.
Вот наконец из-за поворота показалась кучка смуглых толстопузиков на бриолине, костюмах Armani и лакированных штиблетах. С ними несколько скучающих дипломатов, замдиректора Галереи и элегантная Ираида Николаевна Гомская – единственный искусствовед, владеющий испанским. Отдельно хочется упомянуть про волосатую гориллу в полосатом клифте и пестром галстуке – личного бодигарда Мендосы. Это какой-то воистину феноменальный мучача! Говорят, его зовут Хорхе, у него дома под кроватью целый чемодан скальпов, и он способен влегкую откусить человеку голову.
Вокруг этой хебры редкой цепью рассыпаны «ребятки из „девятки“». Парочка наших «курантовских» голубчиков тактично маячит на заднем плане, имея оперативную задачу прикрывать тылы делегации от возможных провокаций. Кто будет провоцировать – хер его знает. В радиусе пятидесяти метров от гватепанамского команданте вообще никого не наблюдается, кроме группы школьников младших классов.
Экскурсию школьников отменить не было никакой возможности – у них обратные билеты на рейс Аэрофлота. Самолет не трамвай, он ждать не будет, а из Нижневартовска в другой раз далековато добираться, чтобы дослушать лекцию «У Лукоморья дуб зеленый. (Мир русских народных сказок в живописи художников XIX–XX вв.)».
Есть в этих детях что-то такое неуловимо особенное. Мальчики угрюмы и солидны, девочки все поголовно в огромных, сложносочиненных норковых шляпах. Именно, в шляпах. На толстой училке точно такая же, только в четыре раза больше.
Мендоса приедет и уедет, а нижневартовские нефтяники – народ суровый. За срыв культурной программы они очень даже запросто могут забить кому-нибудь в гудок первый попавшийся под руку предмет. Хотя бы вот, норковую шляпу. Для нефтяников это буквально пара пустяков.
Так что ничего дурного не случится, если детишки поглядят картинки параллельно с команданте.
К удивлению многих, Мендоса демонстрирует живейший интерес к экскурсии. Делает, подлец, настолько одухотворенное рыло, будто он всю жизнь мечтал полюбопытствовать на «Чаепитие в Мытищах» и «Сватовство майора». (А самому, небось, только и надо, что наших АК-74 и установок залпового огня «Град». «Градами», так сказать, «грозить отселе» своим местным шведам, а «калаши» придутся очень кстати, когда в годы неурожая коки «Батальоны смерти» бросят на подавление крестьянских восстаний. В джунглях лучше «калаша» только напалм и тактический ядерный взрыв).
Ираида Николаевна: «Орлов, фаворит Екатерины заманил княжну Тараканову на флагман русской эскадры, якобы посмотреть его коллекцию марок и выпить лимонаду. Едва только Тараканова оказалась на борту, корабль немедленно вышел в открытое море».
Мендоса: «Ole! Hijo de puta! (Блять, вот сукин сын! )».
Ираида Николаевна: «В Петербурге княжну заточили в Петропавловскую крепость, где она претерпела множество лишений, и в конце концов понесла от неустановленного конвоира. Родившегося мальчика назвали Рудольфом, после чего во избежание неприятностей сразу утопили в бочке».
Мендоса: «Caramba! (Йоптвоюмать! )».
Рассказ про Тараканову, конечно, задушевный, спору нет. Но все-таки не настолько, чтоб так убиваться. Команданте как-то уж слишком близко к сердцу принимает все услышанное. При этом он не сводит влажных глаз с испаноязычной Ираиды Николаевны. Прямо-таки вожделеет искусствоведа, собака! Решил, стало быть, совместить приятное с полезным. Есть мнение, шалун-команданте уже фантазирует поднять Ираиду Николаевну на бушприт в полумраке своего двухкоешного люкса. Она вполне себе во вкусе кровавых диктаторов. Такая, понимаешь ли, пышечка. Я бы тоже э-э-эх! Но это уже совсем другая история.
Все, закончили с «Таракановой», пошли дальше. Мендоса принимает Ираиду под ручку и, щекоча своими тараканьими усищами нежное искусствоведческое тело, что-то жарко шепчет ей на ушко. Искусствовед краснеет, и лукаво постреливает глазками из-под очечков. Да-а-а… Я бы ее определенно «э-э-эх!». Но, к сожалению, сейчас не обо мне речь. Как ни горько признавать, но против кровавого диктатора мы несколько жидковаты в коленках.
Увидев, что команданте откопал свой тамагавк и вышел на тропу войны, преданный Хорхе делает дипломатам и свите знак чуть приотстать. Комрады послушно держат дистанцию, «ребятки из „девятки“» из врожденной деликатности начинают смотреть по сторонам.
Команданте, пронырливая скотина, усиливает натиск. Его пухлая ручонка вовсю погуливает по крепкой, туго обтянутой юбкой искусствоведческой корме.
Дура Гомская вероятно уже воображает себя будущей президентшей и заботливой матерью своего доброго народа, этакой гватепанамской Евой Перон.
День независимости. Прожектора режут ночное южное небо, военные оркестры играют Вагнера и Вебера. Она стоит на балконе президентского дворца. Мерцание бриллиантов, шляпа с вуалью, платьишко от Шанель. В одной руке запотевший стакан пино колады, в другой здоровенная кубинская сигара из личных запасов Фиделя. Внизу на площади во вспышках электрического света колышется черноголовое море. Добрый народ, славные гватепанамцы. Подданные с обожанием глядят на новую сеньору Мендосу и орут: «Вива ла Иритта!». А она, дирижируя сигарой, поет им через мегафон: «Донт край фор ми, Гватепанама…».
Что сейчас воображает себе Мендоса, даже представлять не будем. Наверняка это омерзительно.
Идиллия нарушается внезапно и вдребезги.
Вдруг в авангарде процессии появляется как бы неуправляемый реактивный снаряд. Энергичный профиль, орлиный взор, костюм с искоркой, белые носочки. Это матерый профессионал, стремительный Олег Баранкин спешит организовать на должном уровне безопасность команданте. Сейчас все будет в порядке. Сейчас заносчивые фэсэошники облизнутся.
Стремительный Баранкин на полном скаку отдает еле уловимый глазу приказ-пальцовку: «Один у входа, один у выхода, остальные наблюдают периметр в смежных залах». Старослужащие (которые безо всяких баранкиных прекрасно знают что им делать и куда наблюдать) самостоятельно занимают позиции согласно инструкции и штатному расписанию. А вот новобранцы стоят как бараны и взволнованно орут на всю Галерею: «Ась? Чевось?». Потом они начинают суетливо метаться по залу, производя шум и столпотворение.
Хорхе сует волосатую лапу под пиджак. «Ребятки» занимают круговую оборону. Элегантная Гомская тихо, но отчетливо говорит: «Бля!».
Напуганный этим ералашем, команданте бледнеет. Его усы безвольно виснут вдоль щек, словно крылья подстреленной утки. Неужели бойцы «Фронта национального освобождения» достали его здесь, в холодной Москве?! Caramba! Вот тебе и сходил в Третьяковочку…
Пока то, да сё, пока ситуация не прояснится, все участники представления успевают по нескольку раз обосраться.
В такие моменты перед ФСО бывало неудобно.
Но особенно в данном конретном случае было неудобно перед Ираидой Николаевной Гомской, лишившейся перспективы усыновить добрых гватепанамцев.
Е.Е. в конце концов запретил Олегу семафорить в Третьяковке, и рекомендовал впредь пользоваться рацией. Энтузиаста до невозможности расстроила косность руководства и его прискорбная невосприимчивость к прогрессивным веяниям.
«Повнимательнее!» являлось уже стопроцентным ноу-хау Баранкина и его личным вкладом в мировую охранную науку. Тут никто не в силах был ему помешать. В это на первый взгляд самое обыкновенное слово Олег вкладывал прямо-таки бездны служебного смысла. «Бдительность», «наблюдательность», «гляди в оба», «держи ухо востро, ушки на макушке, а хвост пистолетом» – вот в таком примерно значении надлежало понимать «повнимательнее!» .
Впрочем, это если говорить только о понимании в бытовом смысле, о понимании, связанном с рациональным мышлением подопытного. У «повнимательнее!» имелась еще и тайная эзотерическая составляющая, которая воздействовала непосредственно на подсознание сотрудников. В разрезе парапсихологии и оккультных практик «повнимательнее!» являлось чем-то вроде частно-охранной мантры. Или даже не знаю… Тотемным словом. Двадцать пятым кадром. Гипнозом, заговором вуду, установкой психотерапэвтакашпировского про будильник.
Олег, похоже, искренне верил в то, что без конца покрикивая «повнимательнее!» , он как бы зомбирует личный состав на добросовестное выполнение служебных обязанностей.
Михаил Борисович всего этого глубинного подтекста, конечно же, знать не мог. Однако как человек неглупый и отслуживший в армии, он интуитивно догадался что от него требуется. И, прижимая ручки к сердцу, Михаил Борисович горячо пообещал быть предельно внимательным. И даже более того.
Но это обычному тупоголовому курантовцу достаточно просто сказать «повнимательнее!» , а деятелю науки нужно что-то более конкретное. Проще говоря, деятелю науки необходимо гораздо больше исходных данных. Что «повнимательнее», куда «повнимательнее», пространственно-временная шкала этого «повнимательнее», и вообще… Системный подход, ребятки, это вам не хер собачий, ему в ПТУ не учат.
Деловитым голосом человека, ощущающего свою сопричастность к великому, Михаил Борисович осведомился:
– А они, туристы эти… Они англоязычные?
Крыкс скорчил мне выразительную рожу. Я пожал плечами, мол, сам выкручивайся. Крыкс выкрутился так:
– Лазаревский! Ты, мать твою, умник!
Михаил Борисович опять смутился. Надо сказать, что у Крыкса словосочетание «ах ты, мать твою, ублюдок!» было любимейшим. Практически оно заменяло ему русский язык в полном объеме. В зависимости от контекста и конкретных обстоятельств Крыкс мог им здороваться и прощаться, выражать восхищение или напротив огорчение, одобрение или порицание, задумчивость и радость бытия. В общем, все что угодно, все смысловые и эмоциональные оттенки речи находили соответствующее воплощение в «ах ты, мать твою, ублюдок!». Но это так, отступление.
Смутившийся Михаил Борисович поспешил с объяснениями:
– Видите ли, я немного владею английским языком…
Крыкс возмущенно заголосил:
– Ты что там с ними потрепаться собрался? Ты, мать твою, ты на работе или где? Десять процентов не хочешь, мать твою, в зубы, а?!
Угроза лишения десяти процентов месячного жалования заставила Михаила Борисовича продолжить борьбу:
– Просто я мог бы понять, о чем они разговаривают между собой! И впоследствии доложить.
«Ух, ты, – думаю, – Рихард Зорге какой!».
– Естественно, только в том случае, если они англоязычные… – поспешно добавил Михаил Борисович.
Крыкс довольно грубо оборвал его:
– Лазаревский, расслабь котовского! Они японцы, мать твою!
Михаил Борисович огорченно вздохнул. Он так хотел быть полезным Делу.
На этом сеанс связи был окончен. Получивший прекрасный заряд бодрости Михаил Борисович напряженным шагом мерил пространство «пятой» зоны и приницательно вглядывался в лица посетителей. Мы с Крыксом посмеялись немного и пошли на обед.
Вернувшись минут через сорок, мы обнаружили, что Михаилу Борисовичу наскучило быть внимательным и бдительным.
Небрежно облокотившись о перила и, помахивая в воздухе ладошкой, он оживленно беседовал со смотрительницей. Женщина натурально сияла от такой неожиданной удачи, ведь в большинстве своем сотрудники Службы безопасности не баловали ее коллег в горчичного цвета жакетах (форменная одежда третьяковских смотрителей) вниманием. Смотрители же, напротив, относились к нашему брату с почтительным уважением и называли всех нас совокупно «Курант». Бывало, так и говорили, звоня в дежурку: «Пришлите Куранта в шестнадцатый зал!». Не Васю, не Петю, а именно Куранта.
Некоторые бабушки были чрезвычайно словоохотливы. Ввязавшись единожды в беседу с такой любительницей поболтать, ты рисковал надолго заделаться ее постоянным собеседником. При новой встрече она уже спешит к тебе, как к старому знакомому и немедленно заводит масштабную беседу-диспут на самые неожиданные темы. Что характерно, у каждой был свой конек.
Например, одна яростно и многословно проклинала банду Ельцина. Другая при каждой возможности доверительно сообщала, что ее зять – бездельник и пьяница («Не то что вы, такой интересный, так много знающий молодой человек в пиджаке!»). Третья обожала пространные экскурсы в историю русской живописи, причем все ее знания были почерпнуты из лекций памятного нам Галкина Альберта Ефимовича. Четвертая и вовсе била наповал. Эта «номер четвертый» была, доложу я вам, тот еще фрукт. С перчиком такая бабуся, экстренная. Бивис и Батхед Трехгорной мануфактуры.
10. Бивис и Батхед Трехгорной мануфактуры. (Глава внутри главы)
Я знаю, что повесть моя частенько скачет и прыгает как захочет. Туда-сюда, прыг-скок. Что далеко не всегда соблюдается хронология и последовательность событий, происходивших со мной и моими верными товарищами в Третьяковской галерее. И я прекрасно отдаю себе отчет в том, что возможно это раздражает. И что кто-то вероятно уже не раз досадливо восклицал: «Аффтар, ты мудаг! Хуль ты мечешься, как укушенный за яйца сайгак!». Увы, но ничего тут поделать уже нельзя. Так вышло, извините. Просто иногда вспоминается вдруг что-то настолько особенное и исключительное, что волей-неволей, а откладываешь ради него все остальное в сторону. Михаил Борисович, Крыкс, SLO и даже я сам преспокойненько потерпим пока.
Итак, встречайте! БиБТМ!
Стою я как-то на «первой» зоне в конце дня. Скучаю. Народу уже почти не осталось, бродит лишь пара приезжих теток в мохнатых шапках и шумно восхищается парадными портретами XXVIII века.
Был такой жанр в те наивные и блестящие времена – парадный портрет. Обязательно чтоб в полный рост, обязательно чтоб в сапогах и шпорах, обязательно при всех орденах и лентах, обязательно на фоне собственной капитальной недвижимости с колоннами. Дамам разрешалось сапог не надевать, и взять на руки собачку – какого-нибудь жуткого генетического уродца, отдаленно напоминающего шпица.
В наши дни идею парадного портрета с сомнительным успехом развивают заведения, как правило, смежные с металлоремонтами и обувными мастерскими. Орудующие в подобных местах фотохудожники заставляют принимать клиентов самые неестественные и томные позы, а маленьких детей там наряжают в испанские шляпы с перьями и вышитые сарафаны в псевдорусском стиле. Как будто это забавно. И задний фон еще на тех портретах всегда такой подозрительный, белесо-голубой.
Передвигаясь короткими перебежками от одного полотна к другому, приезжие тетки живо обсуждали увиденное. А увиденное, впечатляло их неимоверно мощно. То и дело всплескивая руками, они пронзительно вскрикивали на малороссийском диалекте-суржике что-то вроде: «Ах, боже ш ты мой, ну шо за красотишша!» . Или даже так: «Мать моя женшина!» , вероятно выражая этим наивысшую степень восторга.
Особенно женшинам понравился огромный портрет графа Куракина в полный рост. Вернее будет сказать, даже не граф как таковой – пузатенький, добродушного вида старичок, а белые графские панталоны в обтяжку. Про эти панталоны они даже поспорили немного.
Дама помоложе утверждала, что в них «для тянучести» добавлена лайкра. Ее более старшая и мудрая подруга резонно возражала, мол, в царской России ввиду промышленной отсталости по определению не могло быть лайкры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42