– Рад, что вы нашли время прийти, Бладуил, – пробормотал он явно неискренне. – Поговаривают, что вы получили в собственность дом в Сингапуре? – Выражение его лица говорило при этом, что более неприятной новости он еще никогда не слышал.
– Именно так, – ответил Этан. – Я надеюсь, что это' несколько упростит мою жизнь.
– Что вы имеете в виду?
В бледно-голубых глазах капитана вспыхнули веселые искорки.
– Видите ли, теперь, когда я вынужден пробыть еще какое-то время здесь из-за... как бы это сказать... некоторой задержки в наших с вами делах...
– Ну, вы!.. – взорвался Дэймон, но Этан уже отвернулся от него.
И тут он внезапно увидел Чину. Стоя напротив него в дверях холла, она улыбалась Клаусу Ван Райду. Зачесанные назад пышные локоны лежали аккуратно под золотой сеткой, очи у нее сверкали ярко-зеленым светом и были столь же таинственны и страстны, как глаза принадлежавших султану кошек, которые лежали, развалившись на шелковых кушетках во дворце правителя Баринди.
Отвергнув на этот раз принятые в обществе корсет и кринолин, она отдала предпочтение изготовленному из темно-зеленого шелка индийскому сари, конец которого, перекинутый через обнаженное плечо, ниспадал широкой волнистой лентой до самого колена. На ногах ее красовались вышитые золотом туфельки, на шее сверкали кроваво-красные рубины, висевшие на тонкой золотой цепочке.
Чина выглядела маленькой и хрупкой – и сказочно очаровательной, как редкая орхидея. При виде ее Этана Бладуила захлестнула холодная, неуемная злость на Мальвину Уоррик, которая, устроив этот вечер, позволила своей дочери – этому экзотическому цветку – войти в соприкосновение с похотливыми мужчинами вроде Клауса Ван Райда.
Почувствовав на себе взгляд Этана, Чина повернула голову, и по лицу ее прокатилась горячая волна краски. Темно-зеленое сари было подарком отца, но что-то во мрачном взоре капитана заставило ее почувствовать себя так, словно одета она была во что-то постыдное и недозволенное. То удовольствие, которое она испытала только что от соприкосновения с шелестящей материей, внезапно исчезло, и ее охватили волнение и робость более глубокие, чем когда-либо испытанные ею ранее. Даже более глубокие, чем тогда, когда он увидел ее без одежды.
С большим усилием подавив в себе желание прикрыть рукой оставшееся открытым плечо и постаравшись придать себе как можно больше достоинства, она снова повернулась к Ван Райду. Наблюдая это, Этан только сжал зубы, ибо девичья скромность, ставшая причиной ее минутного замешательства, не ускользнула от его внимания. И тут до него вдруг дошло, что его злость вызвана вовсе не отвращением к интригам Мальвины Уоррик, а исключительно диким желанием обладать ее прелестной дочерью.
Он слышал шелест шелковой материи и вдыхал тончайший аромат ее духов, когда она проходила мимо него под руку с Ван Райдом. И, глядя ей вслед, лишь теперь понял то, что все прочие представители мужского пола, находившиеся в комнате, уже давно и прекрасно понимали: что Чина Уоррик уже не ребенок, а страстная очаровательная женщина, и что любой мужчина, если он таковым себя считает, не может не испытывать к ней влечения.
Оглянувшись назад, Этан встретил внимательный взгляд Мальвины Уоррик. Капитан не успел переменить выражение своего лица, и ее губы, как он заметил, тронула легкая торжествующая усмешка. Ему стало ясно, что он совершил непростительный промах, недооценив ее. Ради него-то и затеян весь этот маскарад с облачением Чины в наряд небесной гурии! Мальвина задумала одурманить его красотой своей дочери и, как следствие этого, освободить Уорриков от их долга. И он, как слепой, попался-таки в расставленные ему сети.
Капитан с удовольствием наблюдал, как в выражении ее лица промелькнуло недоумение, когда он взглянул на нее с ответной улыбкой. Но стоило ему от нее отвернуться и глаза его превратились в два кусочка льда, приведшие в настоящее замешательство Клауса Ван Райда, который чуть позже увиделся с Этаном во дворе. И хотя господин Райд глубоко сожалел о том, что этот странный диковатый незнакомец вознамерился прервать теплую его беседу с очаровательной Чиной Уоррик, он тем не менее предпочел предусмотрительно ретироваться.
Этан и молодая женщина в сверкающем сари смотрели безмолвно друг на друга, не слыша ни громких разговоров, которые вели прогуливавшиеся вокруг гости, ни журчания фонтана. Но это длилось недолго. Снова почувствовав на своих щеках стыдливый румянец, Чина сказала в каком-то отчаянии, чтобы покончить с тяжелым для нее молчанием:
– А я и не знала, капитан, что вы также приглашены на сегодняшний вечер.
– Что, черт возьми, такое на вас? – спросил он так, словно не слышал ее.
Она, облизнув нижнюю губу, ответила с напускным спокойствием:
– Я надела сегодня это сари в память о своем отце, который намеревался преподнести мне его после моего возвращения из Англии.
Гнев Этана, усмотревшего вызов в выражении ее лица, разгорелся с новой силой. Однако он заставил себя отказаться от чтения ей морали, зная, что это наверняка довело бы ее до слез. К тому же, как стало ему совершенно ясно, ей и в голову не пришло, что в своем одеянии она буквально сводит с ума всех мужчин. Не имелось также и оснований осуждать Рэйса Уоррика за то, что он приготовил ей такой подарок, ибо как мог он предвидеть, что его дочь вырастет в бесподобную красавицу, похитительницу сердец и вообще роковое создание?
– Неужели вы не соображаете, что играете в этом наряде весьма странную роль? – промолвил он все же, не в силах сдержаться.
– Почему вы говорите так? Потому что я не стала надевать нижних юбок, кринолинов и корсетов, как все прочие женщины? – Глаза девушки сверкали. – Вы сами должны понимать, что не вам осуждать тех из нас, кто презирает условности. Насколько я помню, для этого случая есть даже пословица – что-то там о гончарном горшке, который твердил все, что чайник – черный.
Когда Чина подняла глаза, то испытала нечто вроде легкого шока при виде растерянного выражения лица капитана, не ожидавшего столь резких слов. И только бросив быстрый взгляд через плечо, она почувствовала облегчение, поскольку заметила несколько поодаль молодых людей, и в том числе своего брата Дэймона Уоррика, которые вели оживленную беседу. Одного взгляда на них оказалось достаточно, чтобы к ней снова вернулась утраченная было отвага. Она напомнила себе, что Этан Бладуил не имеет никакого права обращаться с ней как с какой-то школьницей, которую следует призвать к порядку. Она у себя дома, и ей посвящен этот вечер, и кто он такой, как не достойный осуждения нечестивец, чье присутствие на празднике вовсе не является таким уж желанным. Но тут неожиданно Чина вспомнила нечто такое, что заставило ее забыть о своем презрении к этому человеку.
– А как Джем? – спросила она взволнованно.
– Пиаже определил, что у нее какое-то не столь уж страшное заболевание, – ответил с готовностью Этан, – и сказал, что оно пройдет само собой без всяких вредных последствий. А еще он заметил, что вы поступили мудро, привезя ее из деревни, где она вряд ли смогла бы получить такой уход, как здесь, со стороны Нэппи.
Девушка вздохнула с облегчением, и этот вздох вызвал в нем досаду.
– Не стоит напоминать, что она будет возвращена вам сразу же, как только выздоровеет, – произнес он холодно. – Это случится, надо полагать, завтра или послезавтра;* и вам следовало бы уже сейчас решить, что вы станете делать с ней дальше.
Чина знала, что ее мать не потерпит присутствия в доме незаконнорожденного ребенка, и все-таки не собиралась возвращать девочку в равнодушные руки престарелых китайских тетушек и дядюшек. Она должна была бы еще раньше догадаться, что капитан Бладуил, будучи сам сиротой, не способен по этой причине оценить значение и силу семейных связей и посему не поддержит ее решение помочь ребенку. И все-таки, принимая во внимание его собственное несчастливое детство, имелась слабая надежда, что сострадание к другим людям, находившимся в столь же бедственном положении, в каком пребывал некогда и он сам, подвигнет его хоть как-то к участию в судьбе ребенка и он предложит все-таки ей помощь.
«Впрочем, – подумала Чина, сжав губы, – факт остается фактом: капитан выразился по этому поводу весьма определенно – исключительно в отрицательном плане».
– Прошу меня простить, – проговорила девушка ледяным голосом, – но я должна вернуться к своим гостям.
И ее тон, и холодный блеск глаз дали ему понять со всей очевидностью, что он не числится в данной категории. Кивнув слегка головой, Чина оставила его одного.
Этан наблюдал, сколь грациозно прокладывала она себе путь среди толпившихся кругом гостей. И хотя капитан не питал особого пристрастия к шампанскому, он остановил все же проходившего мимо лакея и опорожнил несколько бокалов этого напитка большими злыми глотками. Пустая болтовня, коей развлекалась вся эта публика, только раздражала его, и он вернулся на балкон, куда ночной ветерок доносил запах моря и где не ощущалось этого тошнотворного, затхлого запаха помады и немытых человеческих тел. Глубоко вздохнув, он постарался охладить бушевавший в нем гнев и, перегнувшись через перила, начал думать о том, что Кварлз, возможно, был прав, когда убеждал его расстаться с надеждой взыскать с Уорриков злополучные две сотни фунтов. Но значительно хуже потери всех этих денег была перспектива получить Чину Уоррик в качестве компенсации за непогашенный семейный долг, что превратило бы ее всего лишь в наложницу вроде тех, которые пребывали во дворцах восточных властелинов.
Внезапно его внимание привлек к себе слабый хруст, донесшийся со стороны апельсиновых деревьев, выстроившихся в ряд возле самой веранды, и он решил выяснить, в чем там дело.
– Кто это? – спросил капитан, спускаясь вниз по ступенькам, ведущим в сад.
В ответ зашелестели листья одного из невысоких деревьев, и Этан заметил согнутую фигуру, прятавшуюся за ним.
– Какого черта?.. – только и успел проговорить он, как мрачное выражение его лица сменилось на крайнее удивление, когда ему удалось рассмотреть схваченную им за штаны добычу, болтавшуюся беспомощно в воздухе.
Брэндон Уоррик, оказавшись в крепких руках капитана Бладуила, не стал звать на помощь, хотя и подумал об этом в первый момент.
– Вы же понимаете, я не шпионил за вами, – произнес он как можно почтительнее. – Будьте добры, отпустите меня, пожалуйста!
Взгляд Этана повеселел, а на губах заиграла улыбка, когда он осторожно опустил мальчика на землю. Его улыбка еще более расширилась, когда он увидел, с какой тщательностью этот подросток попытался отчистить свои брюки, прежде чем поднять голову и посмотреть на него со слишком знакомым ему выражением лица.
– А что же ты делал здесь, если не шпионил? Брэндон вздохнул с облегчением, догадавшись, что наказывать его не будут.
– Филиппа захотела спуститься вниз, чтобы посмотреть на праздник. Мама говорит, что мы не должны этого делать но Чина сказала, что никто не заметит, если мы заглянем в гостиную в окно.
– Ну, это меня ничуть не удивляет, – произнес Этан.
– Вот я и подумал, что это стоящая мысль. Правда, вы застукали меня. Убежать же от вас я не мог, потому что боялся поломать деревья: Дэймон просто трясется над ними. – Подойдя вплотную к веранде, мальчик позвал театральным шепотом: – Фил, давай сюда! Это всего-навсего капитан Бладуил, и он нас не выдаст. Ну что, ты выходишь?
– Думаю, что на меня и впрямь можно положиться: чужих секретов я не выдаю, – заверил его капитан.
– О, это же здорово!.. Филиппа, я же сказал, что ты можешь выйти!
– Не могу, – раздался приглушенный шепот откуда-то из гущи кустов.
Брэндон раздраженно вздохнул.
– Почему это? Только не говори мне, что ты все еще боишься!
Последовала долгая пауза, а потом снова послышался шепот, который смахивал больше на всхлипывания.
– У меня платье за что-то зацепилось!
– Уж эти мне девчонки! – изрек Брэндон со всей мудростью своих двенадцати лет и возвел очи горе.
Этан, от души рассмеявшись, отправился туда, откуда слышался шепот. Там он нашел Филиппу, застрявшую в колючих кустах.
– Я намерен отправить вас обоих в постель, – оповестил детей Этан, после того как, поднявшись вместе с девочкой на веранду, опустил ее бережно на пол. Выражение лица его при этом было строгим. – Чтобы вам неповадно было выходить из дома, когда стемнеет.
– А мы не боимся темноты, – заявила Филиппа безапелляционным тоном, однако ее маленькая ручка скользнула при этих словах за поддержкой к Брэндону.
– Мы много раз выскальзывали незаметно из дома, еще когда Филиппа была совсем маленькой, – признался Брэндон. – А Чина любила брать меня с собой, когда отправлялась ночью купаться, особенно если было так жарко, что невозможно уснуть. И она говорила нам, что мы можем купаться хоть каждую ночь, только бы мама не узнала об этом.
– Понимаю, – сказал Этан, хотя на самом деле ничего не понимал. Чина Уоррик в его представлении никогда не была легкомысленным ребенком, который не боится ослушаться своих родителей и уж тем более купаться при свете луне. Она всегда казалась ему даже слишком послушной, уважительно относящейся к родителям дочерью, хотя и удивляла его время от времени своенравными выходками, не имевшими, по его мнению, ничего общего с ее сущностью.
И тут ему в голову впервые закралась ужасная мысль, что гнетущая атмосфера английской школы могла оказать самое отрицательное воздействие на юную девушку, рожденную на острове столь диком и прекрасном, как этот. Насколько Этану было известно, семинария, если только убрать с нее внешний лоск, практически ничем не отличалась от приюта для сирот и подкидышей, и чем больше он об этом думал, тем яснее ему представлялись работавшие там старые девы, такие же озлобленные и уродливые, как Мэгги О'Шоннесси.
Вспомнив о том, что его мятежная натура стала причиной неприязни, которую неизменно испытывала к нему эта полногрудая дама с пронзительным голосом, Этан почувствовал новый прилив злости в отношении Мальвины Уоррик, подвергшей намеренно свою беспомощную дочь тяжелым испытаниям. У него, как у сироты, не было иного выхода, кроме как оставаться на попечении Мэгги О'Шонесси до тех пор, пока он не вырос и не понял, что к чему, однако Чина, невинная Чина...
Проклятие, но Нэппи был прав, пора забыть, что он слышал когда-либо о Чине Уоррик или о двух сотнях фунтов стерлингов, которые невозможно, судя по всему, получить без того, чтобы не запутаться окончательно в чужих делах, связанных с судьбой этой девицы. Он и так узнал слишком много и о ее несчастном детстве, и о жестокости ее алчных кузенов, и о вероломстве ее погрязшей в интригах мамаши. Настало время наконец вспомнить, что еще давным-давно он взял за правило избегать всеми силами подобных затруднений, а в Бродхерсте поклялся к тому же в душе, что перестанет волноваться за Чину Уоррик, как только доставит ее к месту назначения.
Конечно, никто не мог предвидеть всех трудностей, с которыми пришлось столкнуться ему сразу же после того, как его корабль вошел в сингапурский порт. Да и как мог он знать, что окажется таким идиотом, – нет, просто безумцем каким-то! – и угодит в своего рода ловушку, влюбившись в эту рыжую гордячку – главную причину и источник всех его невзгод?
Господи помилуй, Индонезия становится как будто все более неподходящим местом для такого человека, как Этан Бладуил! Он просто заболеет, если начнет испытывать сострадание по поводу всех злоключений, что выпали на долю Чины Уоррик. А между тем в ее распоряжении имеется фактически все, что может только пожелать юная девушка. И если бы его не ослепила алчность, он наверняка заметил бы это задолго до того, как стало уже слишком поздно.
Впрочем – гром и молния! – с чего он взял вдруг, что уже поздно изменить что-либо? Не все же потеряно! Он может получить десятки выгодных предложений из любого конца света. И если ничто не подведет его, то успеет еще выйти в море с юго-западными муссонами. Кто помешает ему хоть завтра отплыть, например, в Вампоа, чтобы оттуда с грузом чая на борту взять курс на родину – в Англию? Если же его команде покажется скучным плавание в вышеназванный порт, то почему бы не обратить свои взоры на Берег Слоновой Кости, где можно закупить в Абиджане кофе, чтобы перепродать его затем на весьма оживленных рынках...
– Этан!
Обернувшись, он тотчас забыл о детях, поскольку увидел, что Чина, выскочив из дома через открытую дверь на веранду, неслась стремительно в его сторону. Шагов ее не было слышно, сари развевалось от бега, и когда она оказалась в полосе лунного света, он с ужасом заметил страх в ее глазах и поспешил навстречу. Когда капитан приблизился к ней, она резко остановилась, и он, заключив ее мягко в объятия, ощутил внезапно, будто все вокруг исчезло и более не существует ничего, кроме теплоты ее тела, которое он прижимал к себе, и ее рук, коими она обхватила его шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54