Может, расскажешь что-нибудь об Англии?
Но Чина не успела что-либо сказать, ибо в этот момент послышался стук деревяшек по каменному полу, и в комнату, передвигаясь на костылях, вошла маленькая шестилетняя девочка с выражением крайнего волнения на лице. Поверх платья на ней красовался накрахмаленный белый передник, золотые локоны ниспадали на плечи, а маленький вздернутый носик был усеян веснушками.
– О, Брэндон, я была права! – закричал ребенок, обращаясь к мальчику. – Она похожа на настоящую сказочную принцессу!
– Привет, Филиппа! – произнесла Чина радостно и, вскочив с кушетки, заключила девочку в объятия.
Не привыкшая к подобному выражению чувств, Филиппа застыла на месте, но через мгновение снова улыбнулась, ибо объятия Чины были нежными и сердечными. От платья Чины струился тонкий аромат роз, и Филиппа, робко прижимаясь теснее к сестре, старалась как можно глубже дышать.
– Ведь ты не собираешься больше никуда уезжать?
– Нет, не собираюсь, – молвила Чина твердо, и у нее защемило сердце, когда она услышала удовлетворенный вздох Филиппы.
– Скажи-ка, неужели и вправду в Англии все так ужасно? – обратился к Чине Дэймон, откидываясь на подушки.
– Вовсе нет, – ответила она, с удовольствием вспоминая ухоженные розы и изящные гостиные Бродхерста.
Брэндон и Филиппа с круглыми глазами слушали рассказ Чины о дядюшке – родном брате ее деда, о величественной родовой усадьбе, о Лидии Бройлз, Вестоне и дорогом, любимом Чонси. Фрэдди и Кэсси удостоились в ее повествовании самого мимолетного упоминания, ибо девушка решила, что поведает обо всем одному лишь Дэймону. Когда она останется с ним один на один, он узнает от нее, почему ей пришлось бежать из Англии, отчего так получилось, что у нее не было иного выхода, кроме как отправиться в плавание на корабле Этана Бладуила. Для всего этого впереди еще будет много времени. Уйма времени. В данный же момент ей хотелось только сполна насладиться возвращением домой и радостью общения с семьей... И забыть о том, что ее подлые кузены вообще существуют.
Все настолько заслушались Чину, что появление слуги, объявившего, что завтрак готов, вызвало у всех собравшихся некое подобие удивления. В семье Уорриков издавна существовала традиция начинать день с легких индийских закусок, подаваемых на веранде. Дарвин, несмотря на загруженность делами, решил все же принять участие в утренней трапезе и лишь после того проведать рабочих, которых, считал он, нельзя долго оставлять без надзора.
– Мы съездим на плантацию завтра поутру, пока не начнется жара, – сказал он Чине. Потом подошел к Филиппе, помог ей подняться на ноги и повел всех, как пастух свое стадо, на веранду, где в прохладной, наполненной цветочными благоуханиями тени уже был накрыт изысканный стол.
Сквозь нежно-зеленую листву хлебных деревьев видна была искрящаяся поверхность моря, свежий ветерок разогнал тяжелые дождевые облака, которые начали было собираться на севере, и Чина невольно помедлила минуту на ступеньках лестницы, вбирая в себя красоту окружающей природы. Радовали глаз и сад с громадными священными смоковницами, и цветущие орхидеи, и заботливо ухоженные дорожки, посыпанные ракушками.
– Ты не хотела бы прокатиться вместе со мной до деревни после завтрака? – спросила она Филиппу, совершенно забыв от счастья, что этому предприятию может помешать ее рана.
Нежное личико Филиппы погрустнело.
– Я не могу, – сказала она.
– Почему? Уж не из-за этих ли палок?
– У нее просто нет собственного пони, – объяснил вместо нее Брэндон. – У нас в конюшне остался только Сераб, а он слишком большой и дикий.
Чина встревожено взглянула на своего сводного брата, сидевшего во главе стола.
– Что случилось с отцовскими лошадьми?
– Я их продал.
– Продал? Но почему? Дэймон пожал плечами.
– Потому что не видел необходимости держать их и дальше. Только ты да Рэйс любили кататься верхом. На их же содержание уходила бездна денег.
– Неужто нельзя было оставить пони? – выразила недоумение Чина. – Как же быть теперь с Брэндоном и Филиппой? Ведь для них чрезвычайно важно научиться ездить верхом. Не скажешь, сколько может стоить сейчас пара лошадей?
Дэймон нахмурился, и на его лице появилось выражение такого же упрямства, какое отличало и его мать.
– Боюсь, что немало. Ты не должна забывать, что здесь тебе не Англия, а Индонезия. Ты не можешь послать слугу в ближайший город, чтобы он закупил там все, что тебе только заблагорассудится. Пони нужно выписывать из Калькутты, а то и еще откуда подальше – из Омана или Адена. Перевозка же оттуда лошадей обойдется в кругленькую сумму.
Когда был жив отец, такие вещи, как цена, не принимали во внимание, и Чину неприятно поразил тот факт, что теперь, когда умер Рэйс, плантация столкнулась с финансовыми трудностями. Может быть, именно это имел в виду американский капитан, когда говорил о неблагополучном положении на Бадаяне?
Чина положила в рот кусочек засахаренного фрукта, но едва почувствовала его вкус. Если все это действительно правда, то что скажет Дэймон, когда узнает, что она задолжала капитану Этану Бладуилу две сотни фунтов?
– Нет причин так хмуриться, милая, – улыбнулся Дэймон, взглянув на ее лицо. – Если пони для тебя значат так много, я поговорю об этом с мамой.
– Это будет очень мило с твоей стороны, – сказала Чина не очень-то весело, прекрасно понимая, что все деньги, Koi.ibie могли бы быть выделены на пони, пойдут скорее всего на погашение долга Этану Бладуилу. О, как все это мучительно! И зачем только она пообещала этому гнусному капитану столь много за проезд?
Вернувшись на следующее утро из Джакарты, Мальвина Уоррик была весьма удивлена, узнав, что старшая дочь ее уже здесь, и разочарована, одновременно удостоверившись, что та ни на йоту не изменилась и продолжает выкидывать свои излюбленные штучки: с удовольствием водит дружбу со слугами.
Торопливо поднявшись наверх, Мальвина застала свою дочь весело беседующей с тремя темноволосыми малайзийскими девушками, которые гладили и упаковывали в шкафы теплые зимние платья Чины, привезенные ею из Англии.
Обладая врожденной способностью занимательно рассказывать всякие истории и используя для этого богатый словарный запас, имевшийся у нее еще с детства, Чина живо описывала своей хихикающей аудитории западный обычай до боли стягивать тело корсетом, сделанным из китового уса, и сама от души веселилась, разбирая шуршащее море кринолинов и нижних юбок, брошенных небрежно на кровать. Вдоль стен просторной спальни выстроились в ряд высокие окна, одни из которых выходили в прохладный внутренней двор, в то время как другие открывали замечательный вид на море.
Мальвина, вступив внутрь через задрапированный тканью арочный вход, была просто потрясена видом четырех молодых женщин – трех коричневых и одной белой, – которые все вместе беззаботно смеялись и звенели серебряными браслетами.
– Я должна была это предвидеть! – воскликнула она патетично, резко обрывая шумное веселье. – Я должна была это предвидеть! Кто, кроме тебя, Чина, может столь самозабвенно принимать участие в подобном унизительном фарсе?
Прищелкнув пальцами, Мальвина немедленно отослала вон притихших служанок и остановилась посреди комнаты, оглядывая дочь со смешанным чувством радости и осуждения. Несмотря на беспросветную мрачность ее темно-зеленого тафтяного платья, всем с первого же взгляда становилось ясно, что она очаровательная женщина. Ее густые темно-каштановые волосы были убраны в высокий шиньон, шея была стройной и длинной. Сама высокая и несколько манерная в обращении, Мальвина Уоррик обладала сердцевидной формы лицом ошеломляющей красоты, хотя время уже успело проложить свои борозды от гордо подрагивающих ноздрей к упрямому рту.
– Ты, как вижу, ничуть не изменилась, – проговорила она сердито. – Дэймон уже кое-что мне рассказал, но я все же была склонна поверить, что годы в Англии излечили тебя от такого несообразного поведения. Неужели Ливви Крэншау не учила тебя, что со слугами ни в коем случае нельзя быть на короткой ноге? Этим лишь вызовешь к себе всеобщее презрение. Следует признать, что вина за это лежит на твоем отце. Это он набивал тебе голову всяким вздором, позволял иметь друзей среди местных жителей и научил тебя плавать и стрелять, что уж совсем не к лицу истинной леди. – При этих словах она подошла к Чине и, взяв ее за подбородок, заметила удовлетворенно: – Но что бы там ни было, ты стала настоящей красавицей. Разве что волосы не слишком... то есть, наоборот, слишком рыжие. Хотя наверняка это все из-за того, что ты просто не удосуживалась надевать шляпу во время морского путешествия. Тропическое солнце... – Она резко оборвала себя, и на ее губах появилась легкая улыбка. – Послушай, кажется, те же самые слова я говорила тебе, когда ты уезжала, не так ли?
– Да, мама. Ты говорила, что мне следует обязательно носить шляпу, иначе, когда я приеду в Англию, все найдут меня безобразно коричневой. Ты очень боялась, что дедушка Эсмунд примет меня за туземку.
Мальвина коротко рассмеялась, и лицо ее стало внезапно нежным и молодым.
– Именно так я тебе и сказала? Какой ужас! Впрочем, следует признать, что с тех пор мало что изменилось. Добро пожаловать домой, дорогая!
Она обняла дочь и тут же отпустила ее, но Чина, давно привыкшая к своеобразной манерности своей матери, была благодарна ей и за это. Она понимала, что Мальвина по-своему рада ее приезду.
– Ты не должна заводить дружбу со слугами, – снова напомнила ей Мальвина и взглянула на не разобранные еще до конца чемоданы, стоявшие на ковре. – Ты уже не ребенок, а посему не пристало тебе вести себя так.
– Я поняла, – произнесла Чина, думая с сожалением о том, что ее мать за время их разлуки значительно постарела: ее когда-то гладкая кожа покрылась вокруг глаз мелкими морщинками, а прежде гордо поднятые плечи теперь несколько поникли. «Неужели, – размышляла она, – и отец, будь он жив, выглядел бы примерно так же?»
Да чего же неприятно открывать, что твои родители – символ стабильности твоей жизни – смертны, как и все! Чину внезапно охватила волна нежности к этой женщине, которая в один день так много потеряла и сохранила в душе только чувство оскорбленного достоинства.
– Я постараюсь впредь не вызывать служанок на дружескую беседу со мной, – пообещала она. – Можешь быть спокойна, такого больше не повторится.
– Разумеется, должно пройти время, прежде чем ты снова привыкнешь к принятым на Востоке порядкам, – проговорила снисходительно Мальвина, перед тем как сменить тему разговора. – Ты, насколько мне известно, показала себя с лучшей стороны во время обучения в Англии. Миссис Крэншау в своих отзывах высказала в твой адрес немало лестных слов.
Это оттого, что отец платил за нее ежемесячно кругленькую сумму, подумала Чина неприязненно, а вовсе не потому, что Оливия Крэншау действительно была в восторге от ее успехов в учебе. О, как она ненавидела этот вечный упор на правила хорошего тона, на бальные танцы или рукоделие, которым отводилось ведущее место в ежедневном расписании уроков! Чине, бегло говорившей на малайском, китайском и греческом языках и неплохо разбиравшейся в классической литературе, с которой она познакомилась еще до своего поступления в респектабельную семинарию, довольно быстро опостылели занятия в этом заведении. Скука, одиночество и понимание того, что у нее нет ничего общего с другими девочками, которые мечтали только о балах и кавалерах, сделали ее прискорбно нерадивой ученицей.
– Ну а теперь, когда ты здесь, я собираюсь воспользоваться тем, что ты получила неплохое образование, – добавила Мальвина, весьма воодушевленная практическими аспектами того обстоятельства, что в доме появилась хорошо воспитанная дочь. – Ты можешь начать с того, что будешь играть роль хозяйки, когда твоему брату понадобится развлечь клиентов. Без всякого сомнения, у тебя это получится гораздо лучше, чем у меня.
– Благодарю вас, мама, – ответила Чинах нескрываемым удивлением. – Я в восторге от такого предложения. Только я не знала, что нам приходится теперь развлекать покупателей нашей продукции.
– Это правило, которое Дэймон ввел после смерти отца, – объяснила Мальвина, – и мне приятно тебе сообщить, что он добился таким путем немалых успехов. Рэйс никогда не обращал на своих клиентов особого внимания, но мы придаем этому большое значение.
– Я буду счастлива вам помочь, – снова согласилась Чина, однако выражение ее лица говорило совеем об обратном, и Этан Бладуил наверняка сразу бы все понял при одном взгляде на нее. Хотя девушка и не возражала против того, чтобы пить чай и занимать вежливой беседой гостей Дэймона, все же она не собиралась тратить на них все свое время. Она хотела помогать Дарвину производить шелк, своими руками трогать сверкающую ткань и вообще работать с шелком так, как учил ее отец. И посему, присев на край кровати и наблюдая, как Мальвина перебирает привезенные ею из Англии платья, она сказала матери: – Но я желала бы также заниматься и выпуском ткани.
– Боюсь, что для этого ты будешь слишком занята, – возразила Мальвина. – У нас теперь каждый день поток посетителей... О, Чина, эти платья очаровательны! Ты в них заставишь всех позеленеть от зависти!
Но Чина продолжала говорить о своем:
– Я могла бы помогать Дэймону....
– Почему бы тебе не обсудить этот вопрос с ним самим? – перебила ее Мальвина. – Хотя, должна предупредить, обязанности хозяйки отнимут у тебя довольно много времени... О, Чина, этот старинный муар просто волшебный! Я никогда не видела такого тонкого кружева! Почему бы тебе не надеть это платье на следующий неделе, когда к нам придут Сандрингамы? – Повернувшись, Мальвина бросила на дочь оценивающий взгляд. – Черный траур тебе не к лицу, детка, да и в жару в таком платье просто невыносимо. Теперь, когда ты дома, тебе следует убрать все эти черные платья подальше. – Она встряхнула широкой юбкой роскошного бального платья и, любуясь им на расстоянии, вздохнула: – Никогда ничего подобного не видела! Ты наденешь это, когда приедут Сандрингамы, хорошо?
– Да, мама, – ответила Чина машинально, думая на самом деле о том, что не откажется от своего желания работать с шелком только на том основании, что ее мать не выказывает к этой идее никакого интереса.
– Могу лишь приветствовать твое стремление помочь мне, – заверил Чину Дэймон, когда они встретились за кофе в то же утро. – Только помнишь ли ты, сколь нелегка эта работа?
А Мальвина заявила:
– Я не уверена, что одобряю твое желание проводить столько времени на фабрике, детка. Меня бы больше устраивало, если бы ты оставалась дома.
Девушка, возможно, не стала бы перечить матери, если бы не вспомнила, как те же самые слова Мальвина произнесла и много лет назад, когда она, Чина, начала проявлять интерес к шелку, а отец, засмеявшись, сказал с гордостью, что его дочь – «совершенная Уоррик» и ни капельки не боится ни жары, ни пыли, ни скорпионов, ни пауков. И поэтому решение ее осталось неизменным. Мальвина же, распознав слишком хорошо знакомое ей выражение лица дочери, только всплеснула руками в знак своего поражения.
– Прекрасно, детка, делай, как хочешь! Я вижу, что ты так же упряма, как и твой отец!
Чина улыбнулась.
– Спасибо, мама. Я вам обещаю, что буду чередовать свою работу на фабрике с развлечением гостей Дэймона.
– В чем дело? – спросил удивленно Дэймон и, резко повернувшись в кресле, уставился на мать.
– Ничего особенного, просто Чина согласилась играть роль хозяйки вместо меня, – объяснила Мальвина, испытывая гордость за дочь. – Разумеется, некоторых особых клиентов я оставляю за собой. Надеюсь, ты понимаешь, о ком я говорю, дорогой.
– Превосходная идея, – согласился Дэймон и, глядя с задумчивым видом на свою сводную сестру, как бы подвел итог: – А что касается работы на фабрике, Чина, то для тебя, считаю я, было бы полезно заглянуть туда, прежде чем принять окончательное решение. Может быть, там все не так, как помнится тебе. – Он посмотрел на свои карманные часы. – Дарвин скоро подойдет сюда, и я уверен, что он будет счастлив сопроводить тебя на предприятие. Боюсь, что сам не смогу присоединиться к вам, потому что и так слишком долго пренебрегал своими обязанностями.
Чина расцвела.
– Можно я возьму по этому случаю Сераба?
– Конечно. Подожди минуточку, я прикажу, чтобы его подготовили.
Она поблагодарила его с теплой улыбкой и поспешила наверх сменить платье. Двери громко хлопали вслед за ней. Прислушиваясь к этому несообразному с поведением леди грохоту, Дэймон встретился глазами с матерью и засмеялся.
– Пусть каждый думает, что ему угодно, а я чертовски рад, что могу на нее опереться!
– Так оно и должно быть, мой милый, – сказала Мальвина и принялась напевать сквозь зубы, наливая себе из кофейника кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54