И потому молчаливы и сосредоточенны все вообще.
4 июля Вечер. Деревня Сирокаска Политотдел армии
Лес у деревни Сирокаски. Шлагбаум при выезде на большую дорогу. Бронемашины и бойцы с них. Столик, срезы березок. День сегодня был жарким.
Сложилось стихотворение, оно начинается строками:
Где немало роковых пожарищ
Па нашем, кровью залитом пути.
И заканчивается так:
… Отстроим вновь мы гордый Севастополь,
В Одессе наши будут корабли.
Десять тысяч снарядов легло на участок, занимаемый одной ротой, в Севастополе. Десять тысяч снарядов! Это невозможно даже представить себе! А рота не побежала!
… Севастополь! Остались одни развалины, - об этом сообщает Информбюро. Я знаю этот город, люблю его. Я понимаю все значение его потери. И… больше не могу говорить об этом…
А у нас?.. Из окруженной 2-й Ударной армии все выходят - прорвавшись с боями или проскользнув сквозь линию фронта - мелкие подразделения и маленькие группы.
С горечью рассказывал мне об их потерях и бедах заместитель начальника политотдела батальонный комиссар Ватолин…
Я решил ехать опять в Ленинград - не могу жить без родного города, в котором и родных-то у меня уже не осталось. Но сам город ощущается мною как живое, бесконечно близкое мне существо…
Выправил в политотделе необходимые документы…
ГЛABA ОДИННАДЦАТАЯ
ЛЕНИНГРАД В ИЮЛЕ
НА ТРАЛЬЩИКЕ ЧЕРЕЗ ЛАДОГУ
ОПЯТЬ В ЛЕНИНГРАДЕ
НА ПЕРЕДОВЫХ ПОД ЛИГОВОМ
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
У НИКОЛАЯ ТИХОНОВА.
ВСТРЕЧИ
ДОМ ИМЕНИ МАЯКОВСКОГО
ПОСТРОЕНИЯ.
ЕЩЕ СТРАНИЦЫ О «ПЯТАЧКЕ»
НА ЛЕНИНГРАДСКИХ УЛИЦАХ
К ОТРАЖЕНИЮ ШТУРМА.
РУКОВОДЯЩИЕ УКАЗАНИЯ.
ПЛЫВЕМ В КОБОНУ.
(Ладога, Ленинград, 42-я армия. 7-19 июля 1942 года)
На тральщике через Ладогу
6 июля. Перед полночью. Порт Кобона
Пятый пирс. Я - на борту тральщика, полного красноармейцев, направляемых в Ленинград. Это - пополнение: архангельцы, перевозимые туда партия за партией. Стоим у пристани, ждем отправления с девяти часов вечера. Задерживаемся из-за продуктов, получаемых командой парохода.
Я сразу в мире ладожских новостей: разговоры о многих тысячах тонн продовольствия и грузов, перевозимых в Ленинград; о четырнадцати бомбардировщиках, недавно совершавших группой налеты на берег озера и уничтоженных в разных местах до единого нашими самолетами и зенитками; о морских минах, сбрасываемых в озеро фашистскими летчиками.
Немцы почти каждый день совершают налеты на пароходы и порты Весь берег - в воронках от авиабомб. На судах постоянно жертвы, главным образом от пулеметных обстрелов штурмовиками. Они чаще всего выскакивают из облаков. Сейчас небо в облаках с юга надвигается сплошная туча. Справа - небо чисто, но и здесь ходят тучи. Белая ночь. Светло.
Гигантские склады продовольствия на берегу. Уголь. Мины. Везде - красноармейцы. Везде - женщины-работницы, регулировщицы, грузчицы. На пирсе - диспетчеры. Смешение гражданских и военных людей, сухопутных и морских военнослужащих.
План эвакуации Ленинграда - десять тысяч человек в день - выполняется. При мне к пирсу уже подошло два парохода с эвакуированными ленинградцами. Лица не очень истощенные, люди бодры физически, но есть хотят. Груды вещей.
На пристани - мотовоз с платформами. Подвозит пассажиров и вещи на берег и с берега. Пограничник, младший лейтенант, проверяет документы у едущих на ленинградский берег. Не слишком внимательно. Пассажиры едут по купленным в кассе билетам, стоимость билета - четыре рубля.
В бухте сгрудились десятки металлических моторных тендеров-плашкоутов. Один за другим они подчаливают к пирсу, на каждый из них быстро грузятся по полсотни красноармейцев какой-то воинской части, отправляемой на Ленинградский фронт. На одном из плашкоутов, помеченном цифрой «45», поместился и я.
Но на озере - волна. У берега ветер три балла, на озере - больше. Иных из бойцов тут же у пирса укачало, хоть люди здоровые. Плашкоуты ждут отправления, однако волна и ветер усиливаются, потому- приказ: плашкоуты в рейс не выпускать всех пересадить на пароход.
Мы быстро перегружаемся… Это - небольшой тральщик, каких на Ладоге теперь много. На нашем тральщике - генерал, начальник Управления перевозок. Тральщик вооружен зенитной пушкой и двумя зенитными пулеметами Переход через озеро на тaком тральщике длится часа полтора-два, на плаш коуге - три, иногда четыре.
7 июля 0 часов 40 минут ночи
«Все на борт!» Сейчас отправимся! Зенитчики сняли чехлы с пулеметов. Краснофлотец вертит зениткой, примеряется. Слышу:
- Вон фриц!
Но это - звезда! Небо очистилось, бродят только отдельные облака. Довольно темно, справа - тусклая заря. Волны Ладоги свинцовы. На пристани стало безлюдно.
Зенитчик надел каску.
Красноармейцы сидят тихо, многие спят вповалку. Несколько человек читают «Ленинградскую правду».
1 час 02 минуты
Вышли… И вот наш «тралец», изрядно покачиваясь, рассекает пенящуюся озерную волну.
Сижу на крышке люка машинного отделения. Рядом со мной на люке фотокорреспондент Г. Чертов сотрудник газеты Управления перевозок писатель А. Дорохов и работница почты, красивая женщина. Она ездит сквозной бригадой из Ленинграда в Кобону и обратно. Множество раз пересекла озеро зимой на машинах, теперь - на пароходах. Спокойная, привычная ко всему. «Обстрелов в Ленинграде совершенно не боюсь, бомбежек стала бояться с двадцать восьмого!» Двадцать восьмого июня был сильный налет на пристань ленинградского берега, женщина была под этой бомбежкой. Лицо у нее - худое, но не болезненное. Со вчерашнего дня до трех часов пополудни сегодняшнего - ничего не ела, питание для работников почты здесь не организовано. Сейчас, конечно, опять голодна.
Видны вспышки нашей зенитной батареи, слева по носу, на берегу, севернее Шлиссельбурга. Доносится гул: то ли рвутся бомбы, то ли артиллерийская стрельба, в ветре разобрать трудно. Зенитчик подкрутил и подготовил зенитку. ТЩ - тральщик наш - бойко режет волну. Справа позади виден маяк Кабоджи. Только что миновали стоящее па якоре патрульное судно.
… Яркие вспышки залпов. Видны дымки, немного правее Осиновца, и через две-три секунды - ряд гулов.
3 часа ночи
Подходим к берегу, ясно виден маяк Осиновец.
Вторую половину пути я простоял на спардеке, около зенитки и трубы, в разговорах с моряком - политруком, который рассказывал мне, как осенью с группой в двадцать три человека он ходил в немецкий тыл, от Погостья до Ушаков, нападал на штабы. Хороший, крепкий парень.
Подошли к берегу, стопорим машину.
- Правым бортом будешь швартовать!..
Баржи, буксиры, пирсы. Лес. Чайки,. Светло. Шли мы час пятьдесят минут.
6 часов утра
Поезд (он ходит раз в сутки) отошел от станции Ладожское озеро с опозданием: В пять часов утра, вместо четырех часов двадцати минут. А от пристани до этой станции путь пешком был мучительным, полтора километра я пес на спине четыре пуда груза и совершенно изнемог. Этот груз главным образом - продовольственные посылки ленинградцам от их родных и знакомых, работников политотдела армии, редакции газеты и других командиров, узнавших, что я направляюсь в Ленинград.
А сейчас, сквозь усталость, такой интерес к окружающему, такое вглядывание в него, что не могу в поезде даже вздремнуть: надо все увидеть, узнать, почувствовать, понять!
7 часов утра
Виден Ленинград. Сначала - Смольный собор, показавшийся сразу после Ржевки, совершенно дико разбомбленной, разрушенной, искореженной. Странное чувство обуревает меня при приближении к
Ленинграду. Вот от Ржевки тащится красный трамвай, вагон полон: женщины и мужчины - горожане, дачники с портфелями, узелками, цветами, сеточкамиавоськами. Лица - исхудалые, но такие, будто эта худоба естественная, а не от истощения. Все обычно: смех, сон сидящих, - будто в мирное время, в дачном поезде.
Хочу спать, спать. Воздух чист, свеж, бодрящ. Днем, наверное, будет жарко… А мысли: «Вот дома, вот приехал, никуда бы, никогда бы не уезжать отсюда!.. В городе - обстрелы, рядом - немец, а черт с ним, с этим немцем, с этими обстрелами, эта «дьявольская война» надоела! Хочется жить по-настоящему, по-обычному, дома!..»
Огороды, траншеи, даже надолбы, колючая проволока, дачи, гребные лодки, цветы. Девушка с цветами в вагоне. Армейцы и краснофлотцы с сосредоточенными лицами в вагоне.
Сейчас бы душ принять, освежиться, выкупаться в озере, вот в том, где я видел гребные лодки, и провести месяц в мире, и тишине, и довольстве. Отвлечься от мыслей о войне, о фронте! А фронт - вот тут же рядом, да и я сам - не тот!..
7 часов 30 минут утра Ленинград!

Опять в Ленинграде
7 июля. 8 часов утра. Дом имени Маяковского
Я - на улице Воинова, в Союзе писателей. От Финляндского вокзала половину моей поклажи нес паровозный мастер, он работает сверхурочно, за хлеб, носильщиком. Солнечный день. Корабли на Неве, но теперь - с маскировкой.
За последнее время город необычайно изменился в лучшую сторону. Основное в этой перемене сделано самим летом: теплом, светом, яркой зеленью. Но очень многое, конечно, сделано и людьми, поистине ипаппчеоким их трудом.
Ясно ощущаю тот необычайный подъем, то волнение, какое может быть только у человека, сознающего, что он вступает на священную родную почву. Шел по асфальту чистому, гладкому, непривычному после мха лесов и болот, - шел радостный, плененный красотою Невы, давно знакомыми очертаниями города, Петропавловской крепости, набережных, улиц, где знаком каждый дом. Сколько раз там, в передовых частях, приходило мне в голову, что я уже не увижу родного города, - и вот я вновь оказался в нем, будто несбыточное сбылось. Все в нем «на месте». Никакие бомбардировки и обстрелы не изменили общего его облика, он цел, таков же (и сразу даже не замечаешь, не хочется замечать его ран).
Я покинул частично разрушенный Финляндский вокзал, прошел мимо безобразной вышки, которой укрыт от осколков и замаскирован памятник Ленину; мельком оглядел десяток зияющих пробоин в обступающих вокзал домах; кое-где поврежденный, но тот же Литейный мост; те же два корпуса недостроенных громадин - кораблей, что стоят с осени у набережной Военно-медицинской академии. Если и есть в них разрушения, то издали они не видны. Неизменны текучие воды Невы - державной, могучей. Разве есть сила, способная иссушить их?
Дом имени Маяковского. На улице перед дверьми сидит на стуле женщина - служащая дома, греется на солнышке, читает книгу. Андрей Семенович Семенов тащит мой огромный памирский рюкзак к себе, в Литфонд, оставляет меня в своей комнате, уходит во двор за водой для чая, и я пользуюсь минутами одиночества, чтобы записать эти первые мои впечатления…
8 июля Ленинград
Полдня вчера я провел у А. С. Семенова. Обменивались новостями, пили чай, потом я спал. На трамвае отправился в ТАСС, сдал корреспонденции, оформил документы. За июнь в «Вестнике ТАСС» помещено тринадцать моих корреспонденции. Из ТАССа, зайдя по пути в Комендантское управление зарегистрироваться, пошел в свою квартиру, на канал Грибоедова; оттуда - в «Асторию», тщетно пытался получить номер.
Поздним вечером на автомобиле «пикап» я с А. Фадеевым и Л. Пантелеевым выехал в Ржевку. Фадеев со своим спутником улетел в Москву, а я вернулся в Ленинград, на канал Грибоедова.
А сегодня с утра навестил нескольких соседей по дому, потом развозил посылки по городу, снова был в ТАССе, в Союзе писателей. Отвез часть продуктов Марусе - домработнице моего отца, по-прежнему живущей в его квартире, на проспекте Щорса; писал письма в Ярославль и, наконец, отправился к Николаю Тихонову, на Зверинскую, остаюсь у него и Марии Константиновны ночевать.
Тихонов сказал, что завтра на правом фланге нашего фронта, за Средней Рогаткой, в одном из полков 21-й дивизии, занимающих оборону под Лиговом, ждут писателей, поедет Елена Рывина, и, мол, не соглашусь ли поехать и я? Я, конечно, согласен. Тихонову утром будут звонить, пришлют машину.

На передовых под Лиговом
9 июля. 6 часов вечера
В 10. 30 утра за мной приехал на машине старший политрук Черкасов. С ним я поехал в Союз советских писателей, оттуда - в ДКА, где живет Елена Рывина. Мы помчались на передовые позиции - в 8-й полк 21-й стрелковой дивизии НКВД. Быстро пересекли центр города, выехали в южную его половину. Здесь, в Московско-Нарвском районе, за Обводным каналом, громады домов стали крепостями: амбразуры в каждом, заложенном кирпичом окне, что ни окно, то бойница.
В южной стороне улицы перегорожены баррикадами, возникающими уже начиная с Социалистической. Они пока еще разомкнуты, в них оставлены узкие проходы, где - для автомобилей, где - только для пешеходов. Чем дальше к югу, тем баррикады встречаются чаще, становятся все солиднее.
Огибая свежие воронки, машина бежит по улице Стачек. Здесь, за Обводным каналом, трамваи уже не ходят, здесь город уже плотно перемешался с фронтом. Еще бродят дети и женщины, живущие коегде в своих домах, но баррикады и блиндажи, бетонные надолбы и проволочные заграждения переплелись с домами; естественные укрытия смешались с искусственными. В огромных корпусах общежитий Кировского завода - «вторые эшелоны», и странно, что, сколько ни обстреливают этот район, большинство домов стоит на месте неприступными крепостями-громадами, хоть и простреленными, хоть и поврежденными артиллерийским огнем.
За Кировским заводом улица Стачек по всему ее протяжению укрыта с правой, немецкой, стороны стеной маскировочной сети, уплотненной множеством навязанных на нее тряпичных лоскутов.
Едем вперед, патрули проверяют документы. Одетая в шелковое ярко-красное платье, черноглазая, худощавая, похожая на цыганку Рывина - весела, возбуждена, говорлива, с нею не соскучишься, но и мыслям своим не предашься!
Большие корпуса - реже. Начинаются сплошь разбитые артиллерией деревянные дома, или пепелища, с торчащими кирпичными трубами. Они оборваны перед Лиговом превращенной в хаотический пустырь, изрезанной ходами сообщения полосой. В километре дальше, правее, где прогорелый остов завода «Пишмаш» и вышка, - уже враги. Они превратили руины завода в свой узел укреплений, густо насыщенный огневыми точками. Вышка - немецкий наблюдательный пункт, постоянно бомбимый и расстреливаемый нами.
А здесь - порубанный, искрошенный рваным металлом парк. В нем блиндажи, укрепления. За ним - тоже открытое поле, до самых немецких позиций, курчавящихся редкой цепочкой деревьев.
Блиндаж командира и комиссара полка - давний, аккуратный, доски чистенько покрашены зеленой краской. Позиции эти неизменны с осени. Бойцы и командиры - большинство пограничников, - человек триста, собрались на открытом воздухе, в парке, под деревьями, разбитыми минами и снарядами. Я читал рассказы. Елена Рывина - стихи. Бойцы и командиры были весьма довольны.
За обедом (суп да каша в блиндаже командир полка рассказал о недавней смелой вылазке восьмидесяти бойцов, пробежавших днем полтораста метров от своих траншей к траншеям врага. Бойцы пересекли это пространство в две минуты и столь внезапно навалились на гитлеровцев, что те не успели опомниться и почти не отстреливались. Перебито много немцев, взят «язык». Этот факт - уже значительное событие на фоне полного затишья на Ленинградском фронте. О нем говорят и пишут. Ибо ничего более крупного не происходит. Артиллерийские и минометные перестрелки, поиски разведчиков, действия авиации да боевая круглосуточная работа снайперовистребителей - это все, что происходит в позиционной войне вокруг Ленинграда.
Обратно от блиндажа командира полка (расположенного в километре от немцев) до угла Невского и Фонтанки мы ехали на мотоцикле с коляской ровно восемнадцать минут. Быстрый мотоциклетный ход, знакомые, чистые и почти пустынные улицы, ярко залитый солнцем родной город, ощущение передовой линии, развалины, размеренная обычная походка мирных ленинградцев, резвящиеся дети, гладкий асфальт, милиционеры на углах в белых перчатках, прогуливающиеся парочки, погорелые дома, решето расстрелянных стен и оград, буйная зелень аллей, обрамляющих Фонтанку, дома с бойницами - все, все это перепуталось, перемешалось, вызвало во мне какое-то возбужденно-бесшабашное настроение, то, при котором даже хочется опасности и ничего в мире нет страшного…
И потом, прямо с передовых позиций подкатить на мотоцикле к дверям своего дома, где жил всегда мирной жизнью, - чувство необычайно странное, словами не определимое.

Первые впечатления
9 июля. 7 часов вечера
И вот я пусть в разбитой снарядом, разрушенной моей квартире, но - дома.
Впечатления мои за три дня пребывания в Ленинграде - остры и глубоко врезаются в сознание.
Внешний вид города: издали, при первом взгляде - обычный летний. Чистые улицы, цветущие сады и парки, на улицах - трамваи, автомобили, прохожие. Но стоит вглядеться пристальней, - в каждом квартале разрушенный, разъятый сверху донизу бомбою дом, и другой, скалящий голые стены, сплошь прогоревший, и третий, подбитый снарядом, и другие - просто изрытые язвами, осыпанные осколками снарядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72