Кнут намотался на каменный клык подобно змеиному языку и с легкостью перебросил сильное, гибкое тело Зорро к ногам сеньора Росендо. Молодой человек мгновенно протянул своему спасителю руку, резким рывком втащил его на относительно безопасный участок тропы, а пока преследователи приходили в себя от столь неожиданного поворота событий, вся четверка была уже перед самым входом в сумрачное пространство пещеры. Кто-то еще успел пустить им вдогонку несколько пуль, но стрельба велась настолько беспорядочно, что путники без всякого для себя вреда один за другим проникли в спасительную сокровищницу.
Здесь их взорам открылось поистине восхитительное, потрясающее зрелище. Солнечные лучи, рассеянные слоистым нефритовым шлейфом водопада, ровным мерцающим светом озаряли золотых идолов, стоящих вдоль неровных стен, покрытых известковыми потеками. Драгоценные камни, украшавшие фигуры истуканов, излучали неяркое разноцветное сияние, придавая внутренней поверхности пещеры удивительное сходство с ночным небесным сводом, со всех сторон обступившим каменного горбоносого идола Уицилопочтли, перевитого рубчатыми змеиными туловищами. Казалось, каменное чудовище с выпученными рубиновыми глазами размером с орлиное яйцо стоит в центре огромного, безграничного мира, где все, начиная от крошечной букашки и кончая звездой или планетой, находится в его полной, беспредельной власти. И тут всем — за исключением, быть может, старого Тилькуате — стало просто очевидно, что тот, кто овладеет этими сокровищами, может стать повелителем если не всей Вселенной, то, во всяком случае, той ее крошечной доли, что называется планетой Земля.
Овальную площадку у подножия идола озарял бледный свет крупных, грубо ограненных алмазов, почти замкнутым кругом расположенных чуть выше неглубокой каменной чаши, и в этом свете глаза дона Росендо различили какую-то темную беспорядочную массу, похожую на вымерший муравейник. Тут его на миг ослепила яркая вспышка воспоминания: золотые идолы, грозный Уицилопочтли и страшная, раздирающая боль в груди, сотнями кинжалов пронзающая сердце. «Сердца, — вдруг с отчетливой ясностью понял дон Росендо, — человеческие сердца! Мир, вселенная Уицилопочтли держится на строжайшей бухгалтерии: жизнь на жизнь, сердце на сердце! Все подсчитано, и для того, чтобы мое сердце билось так, как оно бьется сейчас, чуть сильнее обычного, сердце Роке должно было лечь к ногам жестокого божества! Но почему обязательно жестокого? Он был милостив по отношению ко мне, я живу, и это, быть может, есть лишь проявление некоей высшей воли, чьим немым слугой является это каменное страшилище?.. И он, Уицилопочтли, будучи неподвижен, исполнил этот приказ руками старого Тилькуате, как Верховный Суд руками ничтожного ссыльного стряпчего привел нас с Касильдой в эти дикие земли и поставил лицом к лицу с одним из величайших творений человеческого гения!»
И вдруг дон Росендо поймал себя на мысли, что сам вид сокровищницы не вызывает в нем никаких алчных чувств. Все низкие, полуживотные устремления, инстинкты, которые можно было бы с лихвой удовлетворить посредством обращения хотя бы одного из золотых идолов в звонкую монету, ассигнации или банковский счет со многими нулями, отступили, да и само тело словно растворилось в мерцающем свете подземелья, обнажив душу молодого человека и окружив ее фантастическими образами этой маленькой вселенной во главе с бесстрастным горбоносым Уицилопочтли. «Душа, истина, вселенная едины, — продолжал размышлять дон Росендо, — и тогда нет заблуждений, есть лишь беспредельное торжество ликующего духа, не ведающего ни добра, ни зла и лишь снисходительно предоставляющего нам судить о степени совершенства его творений!..»
Какой-то шум за спиной отвлек дона Росендо от возвышенных мыслей; молодой человек быстро оглянулся и едва успел перехватить занесенную над ним руку с широким кинжальным клинком. Ему, можно сказать, повезло: один из индейцев дона Манеко, ползком, как змея, проникший в пещеру, не осмелился осквернить святилище звуком выстрела и запахом порохового дыма. По-видимому, пока дон Росендо и его спутники, не исключая и самого Зорро, находились под гипнотическим действием открывшейся перед ними картины, свободные от этих влияний преследователи достигли входа в пещеру и бросились в последнюю атаку. Едва дон Росендо оглушил своего противника набалдашником кинжальной рукоятки, как под высокими сводами беззвучно заклубились сизые пороховые дымки, а искры, высекаемые из золотых истуканов, лишь наглядно подтвердили то, что среди спутников дона Манеко оказалось не слишком много богобоязненных аборигенов.
Расстояние между противниками было почти ничтожным, порой бандиты стреляли практически в упор, но странный слоистый свет подземелья словно удваивал силуэты дона Росендо и его спутников, отчего револьверные пули раз за разом лишь пробивали бесплотный воздух и, впиваясь в сверкающие фигуры идолов, озаряли сумрачные внутренности пещеры колючими золотыми брызгами. Но даже при таком положении дел стычка не могла оставаться бескровной до бесконечности; рано или поздно частый свинцовый град настиг бы кого-нибудь из участников экспедиции.
Дон Росендо отстреливался почти не целясь, навскидку, чувствуя ладонью резкие толчки револьверной рукоятки и мельком отмечая падение возникающих в просвете входа силуэтов. Он отстреливался и отступал, всей кожей, всем своим существом чувствуя близкое присутствие Касильды, Зорро и Тилькуате. Звуки выстрелов уже не различались как отдельные, но слились в сплошной треск, какой стоит над площадкой для молотьбы маиса. «Здесь или всем выжить, или всем пропасть! — бешено колотилась мысль в голове дона Росендо. — Но теперь спасти нас может только чудо! Или Зорро?! Ведь он появляется лишь тогда, когда все остальные средства оказываются исчерпаны!..»
И тут, словно в ответ на эти мысли дона Росендо, из глубины пещеры ударил яркий сноп света. Ослепленные преследователи замерли в самых неожиданных, причудливых позах, и этих нескольких мгновений хватило на то, чтобы дон Росендо и его спутники отступили и оказались под прикрытием каменного Уицилопочтли. Сам Зорро с двумя револьверами знаками дал понять дону Росендо и Касильде, чтобы они двигались в глубь пещеры следом за Тилькуате, который уже поджидал брата и сестру при входе в узкую, уходящую вверх галерею. Времени на возражения не было, оставалось лишь повиноваться.
Дон Росендо отходил последним, прикрывая Касильду от возможных рикошетов и стреляя в бандитов, ладонями прикрывающих глаза от ослепительного луча огромного алмаза, вправленного в лоб между огромными надбровными дугами Уицилопочтли. Попасть в Зорро молодой человек не боялся: таинственный незнакомец был надежно прикрыт со спины каменным истуканом, а в случае отступления мог обойти идола с другой, недосягаемой для пуль дона Росендо стороны. Что будет в конце спасительной галереи, дон Росендо не знал, но старый Тилькуате так уверенно вел Касильду по плоским широким ступеням, что у ступавшего за ней брата уже не оставалось никаких сомнений в том, что этот путь приведет их к спасению.
Но как же Зорро?.. Неужели этот таинственный благородный сеньор найдет свою смерть в святилище от пули какого-нибудь презренного безродного подонка вроде мсье Жерома?.. Дона Росендо разрывали противоречивые импульсы; он то оглядывался назад, пытаясь в сумраке галереи различить человеческий силуэт, то устремлялся следом за Касильдой, не решаясь оставить ее на попечение старого индейца. А тот, словно повинуясь некоей высшей воле, все шел и шел по плавно скользящей вверх лестнице.
Но вдруг остановился, оглянулся и, дав брату и сестре знак замереть на месте, прислушался к каким-то далеким, известным одному ему звукам. Дон Росендо тоже напряг слух, но не услыхал ничего, кроме шлепающего стука капель по влажным ступеням и глухого, едва различимого сквозь каменную толщу гула мощного водяного потока. Но чуткие уши Тилькуате, по-видимому, уловили в этом потоке и нечто иное, то, что вдруг заставило старого индейца припасть щекой к влажной стене, а затем положить руку на ноздреватый каменный бугор, выступающий из скалы почти на ширину запястья. Приглядевшись к этому странному выступу, дон Росендо с удивлением заметил, что пальцы Тилькуате наполовину погрузились в его углубления, в точности повторяющие форму человеческой руки. Затем он увидел, как эти смуглые пальцы напряглись, вздулись и побелели их жилистые суставы, а выступ качнулся и стал медленно погружаться в каменную толщу стены. Будто в ответ на это, казалось бы, совершенно незначительное перемещение, откуда-то издалека вдруг донесся грохот, сходный с раскатом грома.
Тилькуате настороженно прислушался к этому грому, затем прикрыл морщинистыми веками темные глаза и, беззвучно пошевелив сухими тонкими губами, свободной ладонью начертил в воздухе некий знак. Все это происходило как в трансе, но вот оцепенение прошло, Тилькуате глянул перед собой твердым, вполне осмысленным взглядом и коротким властным жестом приказал дону Росендо и Касильде следовать за ним. Впрочем, приказ этот был уже излишен; гул и плеск приближались с каждой долей секунды, а в дальнем конце галереи, со стороны сокровищницы, уже показалась быстро поднимающаяся по ступеням вода. Дон Росендо попытался разглядеть в ее темном зеркале очертания знакомой черной шляпы, но водная гладь была чиста, и лишь крысы беспорядочно бороздили ее своими мерзкими усатыми мордами.
Глава 4
Отсюда, с самого края глубокого каменистого обрыва, было хорошо видно, как толстая мощная струя воды пытается пробить серебристый шлейф водопада, как он вздувается от сильных толчков и как в том месте, где подземный поток пробивается к свету, мелькают какие-то темные силуэты, тут же исчезающие в ослепительно-пенистых струях. Порой там вспыхивали золотистые искры, но и они тут же устремлялись вниз и исчезали в клокочущей жемчужной бездне, готовой поглотить не только широко разлившуюся от недавних дождей реку, но и ее высокие скалистые берега, на одном из которых четко вырисовывались три маленькие человеческие фигурки.
Но вот по самому краю обрыва к ним приблизилась еще одна, и дон Росендо — а он был, если смотреть со стороны озера, крайним справа — услыхал негромкое покашливание и знакомый чуть надтреснутый баритон:
— Необыкновенно красивое зрелище, не правда ли?..
— Я и не подозревал, что вы так чувствительны к красотам природы, дон Диего! — прозвучало в ответ.
Молодой человек повернул голову и взглянул на своего приятеля. Лицо дона Диего несколько осунулось, лоб чуть выше бровей отмечала узкая алая ссадина, а глаза были окаймлены широкими бледными пятнами, доходившими до крыльев носа и покрывавшими щеки и скулы.
— О да! — воскликнул дон Диего. — Творения человеческих рук вряд ли смогут когда-либо достигнуть такого размаха, а если людям и удастся сотворить нечто подобное по мощи и масштабу, в этих монстрах, я думаю, никогда не будет той спокойной величественной гармонии, которая дышит во всех чудесах природы, начиная от крошечной травинки и кончая вулканическим взрывом!
— В таком случае вам не повезло, сеньор Диего, — насмешливо возразил дон Росендо, — ибо не далее как час назад мы все трое были свидетелями колоссального, восхитительного творения предков этого замечательного старика! — С этими словами дон Росендо указал на Тилькуате, и старый индеец церемонно, словно его представляли самому губернатору штата, склонил свою голову, разделенную ровным, как бритва, пробором.
— Я верю только собственным чувствам, сеньор, — заявил дон Диего. — И для того чтобы убедиться в правоте ваших слов, мне надо увидеть это потрясающее произведение самому!
— Увы, это невозможно! — вздохнул дон Росендо. — Ибо сейчас, с этой высоты, мы созерцаем его погружение в бездонную пучину озера!
— Вода пробила речное дно, сеньор Диего, — смиренно добавил Тилькуате, — ворвалась в святилище Уицилопочтли и сейчас уносит в озеро золотые статуи наших богов.
— А также тела тех негодяев, что преследовали нас до самого входа в пещеру, — тихо сказала Касильда.
— Не только негодяев, сестра, — вздохнул дон Росендо, переводя скорбный взгляд на клокочущий далеко внизу водопад, — благородный Зорро также стал жертвой взбунтовавшейся стихии!..
— Природа, к сожалению, слепа, — пожал плечами дон Диего. — Для нее не существует разницы между добродетелью и пороком.
— Хорошо, что мы, люди, превосходим ее хотя бы в этом! — воскликнул дон Росендо.
— Здесь я с вами совершенно согласен, сеньор! — рассмеялся дон Диего.
— Что ж, если природа равнодушна к гибели своих лучших творений, так давайте же мы почтим память благородного Зорро! — предложила Касильда, глядя в бирюзовое зеркало озера.
Все четверо обнажили головы и замерли в молчании. При этом дон Росендо все же краем глаза продолжал наблюдать за своим приятелем и заметил, что в тот миг, когда шляпа в его руке слегка дрогнула, из-за ее полей выпал скомканный черный лоскут. Дон Диего, по-видимому, тоже заметил свою оплошность, но, не желая признавать ее, едва заметным движением ноги столкнул лоскут в пропасть.
ЭПИЛОГ
Дон Диего и Касильда обвенчались через месяц после описываемых событий. Благословлял молодых падре Иларио. Шаферами выступали дон Росендо и донья Лусия, помолвка которых была отложена до того времени, когда девушка сможет снять траур по погибшему дяде, чей труп с золотой маской ягуара на груди был найден в низовьях реки и предан земле со всеми подобающими этому достойному сеньору почестями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Здесь их взорам открылось поистине восхитительное, потрясающее зрелище. Солнечные лучи, рассеянные слоистым нефритовым шлейфом водопада, ровным мерцающим светом озаряли золотых идолов, стоящих вдоль неровных стен, покрытых известковыми потеками. Драгоценные камни, украшавшие фигуры истуканов, излучали неяркое разноцветное сияние, придавая внутренней поверхности пещеры удивительное сходство с ночным небесным сводом, со всех сторон обступившим каменного горбоносого идола Уицилопочтли, перевитого рубчатыми змеиными туловищами. Казалось, каменное чудовище с выпученными рубиновыми глазами размером с орлиное яйцо стоит в центре огромного, безграничного мира, где все, начиная от крошечной букашки и кончая звездой или планетой, находится в его полной, беспредельной власти. И тут всем — за исключением, быть может, старого Тилькуате — стало просто очевидно, что тот, кто овладеет этими сокровищами, может стать повелителем если не всей Вселенной, то, во всяком случае, той ее крошечной доли, что называется планетой Земля.
Овальную площадку у подножия идола озарял бледный свет крупных, грубо ограненных алмазов, почти замкнутым кругом расположенных чуть выше неглубокой каменной чаши, и в этом свете глаза дона Росендо различили какую-то темную беспорядочную массу, похожую на вымерший муравейник. Тут его на миг ослепила яркая вспышка воспоминания: золотые идолы, грозный Уицилопочтли и страшная, раздирающая боль в груди, сотнями кинжалов пронзающая сердце. «Сердца, — вдруг с отчетливой ясностью понял дон Росендо, — человеческие сердца! Мир, вселенная Уицилопочтли держится на строжайшей бухгалтерии: жизнь на жизнь, сердце на сердце! Все подсчитано, и для того, чтобы мое сердце билось так, как оно бьется сейчас, чуть сильнее обычного, сердце Роке должно было лечь к ногам жестокого божества! Но почему обязательно жестокого? Он был милостив по отношению ко мне, я живу, и это, быть может, есть лишь проявление некоей высшей воли, чьим немым слугой является это каменное страшилище?.. И он, Уицилопочтли, будучи неподвижен, исполнил этот приказ руками старого Тилькуате, как Верховный Суд руками ничтожного ссыльного стряпчего привел нас с Касильдой в эти дикие земли и поставил лицом к лицу с одним из величайших творений человеческого гения!»
И вдруг дон Росендо поймал себя на мысли, что сам вид сокровищницы не вызывает в нем никаких алчных чувств. Все низкие, полуживотные устремления, инстинкты, которые можно было бы с лихвой удовлетворить посредством обращения хотя бы одного из золотых идолов в звонкую монету, ассигнации или банковский счет со многими нулями, отступили, да и само тело словно растворилось в мерцающем свете подземелья, обнажив душу молодого человека и окружив ее фантастическими образами этой маленькой вселенной во главе с бесстрастным горбоносым Уицилопочтли. «Душа, истина, вселенная едины, — продолжал размышлять дон Росендо, — и тогда нет заблуждений, есть лишь беспредельное торжество ликующего духа, не ведающего ни добра, ни зла и лишь снисходительно предоставляющего нам судить о степени совершенства его творений!..»
Какой-то шум за спиной отвлек дона Росендо от возвышенных мыслей; молодой человек быстро оглянулся и едва успел перехватить занесенную над ним руку с широким кинжальным клинком. Ему, можно сказать, повезло: один из индейцев дона Манеко, ползком, как змея, проникший в пещеру, не осмелился осквернить святилище звуком выстрела и запахом порохового дыма. По-видимому, пока дон Росендо и его спутники, не исключая и самого Зорро, находились под гипнотическим действием открывшейся перед ними картины, свободные от этих влияний преследователи достигли входа в пещеру и бросились в последнюю атаку. Едва дон Росендо оглушил своего противника набалдашником кинжальной рукоятки, как под высокими сводами беззвучно заклубились сизые пороховые дымки, а искры, высекаемые из золотых истуканов, лишь наглядно подтвердили то, что среди спутников дона Манеко оказалось не слишком много богобоязненных аборигенов.
Расстояние между противниками было почти ничтожным, порой бандиты стреляли практически в упор, но странный слоистый свет подземелья словно удваивал силуэты дона Росендо и его спутников, отчего револьверные пули раз за разом лишь пробивали бесплотный воздух и, впиваясь в сверкающие фигуры идолов, озаряли сумрачные внутренности пещеры колючими золотыми брызгами. Но даже при таком положении дел стычка не могла оставаться бескровной до бесконечности; рано или поздно частый свинцовый град настиг бы кого-нибудь из участников экспедиции.
Дон Росендо отстреливался почти не целясь, навскидку, чувствуя ладонью резкие толчки револьверной рукоятки и мельком отмечая падение возникающих в просвете входа силуэтов. Он отстреливался и отступал, всей кожей, всем своим существом чувствуя близкое присутствие Касильды, Зорро и Тилькуате. Звуки выстрелов уже не различались как отдельные, но слились в сплошной треск, какой стоит над площадкой для молотьбы маиса. «Здесь или всем выжить, или всем пропасть! — бешено колотилась мысль в голове дона Росендо. — Но теперь спасти нас может только чудо! Или Зорро?! Ведь он появляется лишь тогда, когда все остальные средства оказываются исчерпаны!..»
И тут, словно в ответ на эти мысли дона Росендо, из глубины пещеры ударил яркий сноп света. Ослепленные преследователи замерли в самых неожиданных, причудливых позах, и этих нескольких мгновений хватило на то, чтобы дон Росендо и его спутники отступили и оказались под прикрытием каменного Уицилопочтли. Сам Зорро с двумя револьверами знаками дал понять дону Росендо и Касильде, чтобы они двигались в глубь пещеры следом за Тилькуате, который уже поджидал брата и сестру при входе в узкую, уходящую вверх галерею. Времени на возражения не было, оставалось лишь повиноваться.
Дон Росендо отходил последним, прикрывая Касильду от возможных рикошетов и стреляя в бандитов, ладонями прикрывающих глаза от ослепительного луча огромного алмаза, вправленного в лоб между огромными надбровными дугами Уицилопочтли. Попасть в Зорро молодой человек не боялся: таинственный незнакомец был надежно прикрыт со спины каменным истуканом, а в случае отступления мог обойти идола с другой, недосягаемой для пуль дона Росендо стороны. Что будет в конце спасительной галереи, дон Росендо не знал, но старый Тилькуате так уверенно вел Касильду по плоским широким ступеням, что у ступавшего за ней брата уже не оставалось никаких сомнений в том, что этот путь приведет их к спасению.
Но как же Зорро?.. Неужели этот таинственный благородный сеньор найдет свою смерть в святилище от пули какого-нибудь презренного безродного подонка вроде мсье Жерома?.. Дона Росендо разрывали противоречивые импульсы; он то оглядывался назад, пытаясь в сумраке галереи различить человеческий силуэт, то устремлялся следом за Касильдой, не решаясь оставить ее на попечение старого индейца. А тот, словно повинуясь некоей высшей воле, все шел и шел по плавно скользящей вверх лестнице.
Но вдруг остановился, оглянулся и, дав брату и сестре знак замереть на месте, прислушался к каким-то далеким, известным одному ему звукам. Дон Росендо тоже напряг слух, но не услыхал ничего, кроме шлепающего стука капель по влажным ступеням и глухого, едва различимого сквозь каменную толщу гула мощного водяного потока. Но чуткие уши Тилькуате, по-видимому, уловили в этом потоке и нечто иное, то, что вдруг заставило старого индейца припасть щекой к влажной стене, а затем положить руку на ноздреватый каменный бугор, выступающий из скалы почти на ширину запястья. Приглядевшись к этому странному выступу, дон Росендо с удивлением заметил, что пальцы Тилькуате наполовину погрузились в его углубления, в точности повторяющие форму человеческой руки. Затем он увидел, как эти смуглые пальцы напряглись, вздулись и побелели их жилистые суставы, а выступ качнулся и стал медленно погружаться в каменную толщу стены. Будто в ответ на это, казалось бы, совершенно незначительное перемещение, откуда-то издалека вдруг донесся грохот, сходный с раскатом грома.
Тилькуате настороженно прислушался к этому грому, затем прикрыл морщинистыми веками темные глаза и, беззвучно пошевелив сухими тонкими губами, свободной ладонью начертил в воздухе некий знак. Все это происходило как в трансе, но вот оцепенение прошло, Тилькуате глянул перед собой твердым, вполне осмысленным взглядом и коротким властным жестом приказал дону Росендо и Касильде следовать за ним. Впрочем, приказ этот был уже излишен; гул и плеск приближались с каждой долей секунды, а в дальнем конце галереи, со стороны сокровищницы, уже показалась быстро поднимающаяся по ступеням вода. Дон Росендо попытался разглядеть в ее темном зеркале очертания знакомой черной шляпы, но водная гладь была чиста, и лишь крысы беспорядочно бороздили ее своими мерзкими усатыми мордами.
Глава 4
Отсюда, с самого края глубокого каменистого обрыва, было хорошо видно, как толстая мощная струя воды пытается пробить серебристый шлейф водопада, как он вздувается от сильных толчков и как в том месте, где подземный поток пробивается к свету, мелькают какие-то темные силуэты, тут же исчезающие в ослепительно-пенистых струях. Порой там вспыхивали золотистые искры, но и они тут же устремлялись вниз и исчезали в клокочущей жемчужной бездне, готовой поглотить не только широко разлившуюся от недавних дождей реку, но и ее высокие скалистые берега, на одном из которых четко вырисовывались три маленькие человеческие фигурки.
Но вот по самому краю обрыва к ним приблизилась еще одна, и дон Росендо — а он был, если смотреть со стороны озера, крайним справа — услыхал негромкое покашливание и знакомый чуть надтреснутый баритон:
— Необыкновенно красивое зрелище, не правда ли?..
— Я и не подозревал, что вы так чувствительны к красотам природы, дон Диего! — прозвучало в ответ.
Молодой человек повернул голову и взглянул на своего приятеля. Лицо дона Диего несколько осунулось, лоб чуть выше бровей отмечала узкая алая ссадина, а глаза были окаймлены широкими бледными пятнами, доходившими до крыльев носа и покрывавшими щеки и скулы.
— О да! — воскликнул дон Диего. — Творения человеческих рук вряд ли смогут когда-либо достигнуть такого размаха, а если людям и удастся сотворить нечто подобное по мощи и масштабу, в этих монстрах, я думаю, никогда не будет той спокойной величественной гармонии, которая дышит во всех чудесах природы, начиная от крошечной травинки и кончая вулканическим взрывом!
— В таком случае вам не повезло, сеньор Диего, — насмешливо возразил дон Росендо, — ибо не далее как час назад мы все трое были свидетелями колоссального, восхитительного творения предков этого замечательного старика! — С этими словами дон Росендо указал на Тилькуате, и старый индеец церемонно, словно его представляли самому губернатору штата, склонил свою голову, разделенную ровным, как бритва, пробором.
— Я верю только собственным чувствам, сеньор, — заявил дон Диего. — И для того чтобы убедиться в правоте ваших слов, мне надо увидеть это потрясающее произведение самому!
— Увы, это невозможно! — вздохнул дон Росендо. — Ибо сейчас, с этой высоты, мы созерцаем его погружение в бездонную пучину озера!
— Вода пробила речное дно, сеньор Диего, — смиренно добавил Тилькуате, — ворвалась в святилище Уицилопочтли и сейчас уносит в озеро золотые статуи наших богов.
— А также тела тех негодяев, что преследовали нас до самого входа в пещеру, — тихо сказала Касильда.
— Не только негодяев, сестра, — вздохнул дон Росендо, переводя скорбный взгляд на клокочущий далеко внизу водопад, — благородный Зорро также стал жертвой взбунтовавшейся стихии!..
— Природа, к сожалению, слепа, — пожал плечами дон Диего. — Для нее не существует разницы между добродетелью и пороком.
— Хорошо, что мы, люди, превосходим ее хотя бы в этом! — воскликнул дон Росендо.
— Здесь я с вами совершенно согласен, сеньор! — рассмеялся дон Диего.
— Что ж, если природа равнодушна к гибели своих лучших творений, так давайте же мы почтим память благородного Зорро! — предложила Касильда, глядя в бирюзовое зеркало озера.
Все четверо обнажили головы и замерли в молчании. При этом дон Росендо все же краем глаза продолжал наблюдать за своим приятелем и заметил, что в тот миг, когда шляпа в его руке слегка дрогнула, из-за ее полей выпал скомканный черный лоскут. Дон Диего, по-видимому, тоже заметил свою оплошность, но, не желая признавать ее, едва заметным движением ноги столкнул лоскут в пропасть.
ЭПИЛОГ
Дон Диего и Касильда обвенчались через месяц после описываемых событий. Благословлял молодых падре Иларио. Шаферами выступали дон Росендо и донья Лусия, помолвка которых была отложена до того времени, когда девушка сможет снять траур по погибшему дяде, чей труп с золотой маской ягуара на груди был найден в низовьях реки и предан земле со всеми подобающими этому достойному сеньору почестями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36