— Но ведь они хотели ее! — воскликнул дон Росендо, с такой силой стукнув по столу кулаком, что зазвенели бутылки и недопитые бокалы. — Они целой толпой собрались перед воротами, едва по округе прошел слух, что я беру на себя обязательства покойного дядюшки и соглашаюсь за умеренную плату передать им земли предков в полную собственность! Разве я обманул их? Разве я не начал это делать еще до того, как мы с сестрой по всей форме вступили в права наследства?.. Или я сделал что-нибудь не так?.. Отвечайте, падре, если вы такой мудрец, каким представляетесь!
— Чтобы ответить на ваш вопрос, сын мой, не надо быть большим мудрецом, — чуть слышно пробормотал падре, перебирая свои четки с ловкостью приказчика, считающего прибыль на костяных счетах. — Вспомните, что случилось с первенцем вашей свободы?
— С Чоем Мескалито? — нахмурился дон Росендо. — По крайней мере, он умер как свободный человек! С оружием в руках он застрелил врага, который хотел отнять у него эту свободу!
— Не думаю, что эта мысль сильно утешила беднягу Чоя в тот момент, когда пули остальных врагов язвили его высохшее от солнца и старости тело, — вздохнул падре.
— Сейчас каждый из нас волен приписывать покойнику какие угодно мысли, — усмехнулся дон Росендо, — но при жизни я не замечал за ним особой склонности к глубокомысленным размышлениям!
— Вы правы, сын мой, — согласно кивнул падре Иларио, — эти люди по большей части живут чувствами и повинуются инстинктам. Темными путями приходят они в этот мир, возделывают землю, бросают свои семена, снимают урожаи и уходят в свой срок столь же загадочными, как те каменные идолы, что были вырублены их предками задолго до того, как наши с вами прадеды ступили на эти берега!
— Вы не пишете стихов? — спросила Касильда, когда падре умолк.
— Я говорю проповеди, дочь моя, — тонко улыбнулся священник, — где вполне обхожусь без такой изящной игрушки, как рифма… А стихи… Что стихи? Светская забава, не более!..
— Мы с сестрой с удовольствием послушаем вас, как только выберем время, — сказал дон Росендо, — и могу заранее заверить вас, падре, что во время проповеди я буду весьма сожалеть о том, что как в школьные, так и в университетские годы мало уделял внимания изучению Закона Божьего.
— Придите, нищие духом, и я успокою вас! — воскликнул падре, так высоко воздев к потолку ладони, что рукава его сутаны опустились почти до плеч, открыв худые бледные руки.
— Мы постараемся привести с собой наших запуганных арендаторов, — добавил дон Росендо, — быть может, услышав из ваших уст слово Божье, они перестанут бояться свободы?
— Вы переоцениваете мои возможности, сын мой, — скромно потупился падре. — Но если на то будет Божья воля…
— То вы, по крайней мере, постараетесь довести ее до ушей вашей паствы, не так ли? — улыбнулся дон Росендо, поднимаясь со своего кресла.
Падре Иларио понял это движение как намек на то, что его визит затянулся, и, отодвинув от себя прибор, стал стягивать с шеи ослепительно белую салфетку.
Дон Росендо, весьма заинтригованный способом, каким священник добрался до ранчо, проводил его через двор и, выйдя из ворот, увидел лопоухого ослика, привязанного к торчащей из ограды скобе. Худую спину ослика украшало обитое медными гвоздиками седло, по обе стороны которого свешивались две дорожные торбы. Дон Росендо и падре Иларио застали ослика как раз в тот момент, когда он запускал свою вытянутую замшевую морду в одну из этих торб, намереваясь подкрепиться маисом, золотистой горкой возвышавшимся над ее потрепанными краями.
— И давно вы покинули монастырь, святой отец? — осторожно поинтересовался дон Росендо, пока падре отгонял ослика от своих дорожных припасов.
— В день корриды, — ответил священник, протягивая недовольному ослу горсть твердых, как жемчужины, зерен.
— И вы оставили изможденного осла томиться за воротами, вместо того чтобы отвести его в мою конюшню! — воскликнул дон Росендо. — Неужели вы думаете, что у моего конюха не нашлось бы лишней горсти маиса и ковша воды для вашего четвероногого приятеля?
— Боюсь, что я и так доставил вам слишком большое беспокойство, — произнес падре, отвязывая повод, — кроме того, мы с Микеле привыкли обходиться самой малостью: спим, где нас застанет ночь, питаем себя тем, что посылает нам Господь…
— Как птицы небесные, — улыбнулся дон Росендо, вспомнив слова Писания, — не сеют, не собирают в житницы…
— О нет! — перебил падре, воздев указательный палец к сумрачному небу. — Мы с Микеле сеем слово Божье, и оно уже начинает давать первые всходы!
— Что вы имеете в виду, святой отец? — поинтересовался дон Росендо.
— Они уже начинают приходить ко мне, — пробормотал священник, поднимая полы сутаны и с привычной легкостью забираясь в истертое до блеска седло. — Они уже отворачивают лица от каменных идолов, этого языческого капища, все еще оскверняющего своим существованием окрестные леса!..
— Какие идолы? Какое капище? Первый раз слышу! — воскликнул дон Росендо, стараясь заглянуть под капюшон, откуда доносилось возмущенное бормотанье.
— Так вы, сударь, оказывается, лжец! — прошипел падре Иларио, обжигая дона Росендо гневным сверкающим взглядом.
— Не будь на вас сана, вы бы ответили мне за это оскорбление! — процедил дон Росендо, отступая от священника.
— Оскорбление?! Вы усмотрели в моих словах оскорбление?.. — произнес падре, придержав осла и даже откинув на спину капюшон.
— Идолы? Капище? Что за бред! — повторил дон Росендо. — Но даже если это не бред, то какое отношение все это имеет ко мне?
— Но разве вся эта дьявольская мерзость находится не в ваших владениях? — нахмурился священник, указывая на далекое темно-зеленое пятно, широкой подковой охватывающее один из выступов плоскогорья.
— Да-да, это мои владения, — растерянно пробормотал дон Росендо, припомнив очертания карты, оставленной ему доном Манеко, — но я еще не успел добраться до этого леса, чтобы насладиться его душистой прохладой!
— Вы, сеньор, по-видимому, не имеете ни малейшего представления о здешних лесах, если полагаете, что их сень может доставить усталому путнику какое-либо подобие наслаждения, — проворчал священник, решительно разворачивая морду осла по направлению к дороге. — Но я настоятельно советую вам ознакомиться с этой частью ваших владений…
— Вы говорите так, словно я встречу в этом лесу самого дьявола! — усмехнулся дон Росендо.
— Я не знаю, как выглядит настоящий дьявол, — сказал падре, слегка касаясь ослиного брюха острыми звездочками шпор, — но прошу принять мои извинения за то, что я назвал вас лжецом. Вы не говорили бы со мной так, если бы хоть раз видели это мерзкое капище!
С этими словами священник вновь накинул на голову свой капюшон и, слегка потрепав осла по шее, пустил его вдоль обочины тряской неторопливой рысцой.
— Постойте, падре, теперь я не могу отпустить вас просто так! — воскликнул дон Росендо, обогнав священника и загородив ему путь.
— Но у меня ничего нет, кроме Микеле и жалкого дорожного скарба, — развел руками священник. — Впрочем, если этого хватит, чтобы рассчитаться за ваше гостеприимство, берите, мне не привыкать к такому обращению!
— Дорогой падре, неужели вы решили, что я собираюсь вас ограбить? — весело рассмеялся дон Росендо, протягивая ослику сухарь, случайно обнаружившийся в кармане сюртука.
— Я всегда ожидаю от людей самого худшего, — лукаво улыбнулся падре, — с тем чтобы впоследствии радоваться тому, что я обманулся в своих ожиданиях!.. Итак, чем я еще могу служить вам, сеньор Росендо?
— Тем, что проводите меня на это капище, — твердо сказал дон Росендо. — Я бы мог, наверное, и сам отыскать его, но для этого потребуется время, которого у меня не так много…
— Что ж, я помогу вам его сэкономить, — произнес священник после некоторого размышления. — Когда вы хотите отправиться?
— Я готов выехать прямо сейчас, — воскликнул дон Росендо, — но боюсь слишком утомить вас после трех суток скитаний под открытым небом.
— Для того, кто верует, открытое небо — свод храма, — возразил падре, откидывая капюшон и поднимая глаза к рыхлым, низко нависающим тучам.
— Разумеется, своды моего убогого жилища ничто рядом с такой благодатью, — сказал дон Росендо, проследив его взгляд, — но на случай дождя я бы не советовал вам пренебрегать ими…
После минутного колебания падре Иларио принял приглашение дона Росендо и, решительно развернув осла, въехал в предусмотрительно распахнутые слугами ворота. Вскоре все устроилось как нельзя лучше: Микеле был тут же освобожден от своего седла и отведен на конюшню, а странствующий священник передан на попечительство Хачиты, первым делом приготовившей для него горячую ванну с душистым настоем пихтовой хвои, придававшим воде изумрудный оттенок. Падре попробовал было воспротивиться такой роскоши, сославшись на строжайшую аскезу, но тонкие уговоры дона Росендо в сочетании с дорожной усталостью взяли свое, и к тому времени, когда дождевые потоки хлынули на померкшие витражи купола, священник уже по самый подбородок лежал в воде, испытывая блаженное чувство странника, нашедшего пусть недолгую, но все же надежную защиту от коварного непостоянства стихий.
Если что и беспокоило падре Иларио в эти благостные минуты, так это судьба его сутаны и груботканого нижнего белья, непостижимым образом исчезнувшего со спинки стула как раз в тот момент, когда падре осторожно погружал свое тело в дымящиеся воды хвойной купели. Тем более что эти воды весьма чувствительно остывали, заставляя падре жалеть о том, что он так легкомысленно поддался на уговоры гостеприимного хозяина. Священник уже хотел встать во весь рост, дабы постучать костяшками пальцев в потолок, над которым, судя по шуму, вовсю шли приготовления к вечерней трапезе, но в этот миг дверь ванной комнаты тихонько скрипнула и в образовавшуюся щель просунулся крепкий бамбуковый шест, на конце которого покачивалась вешалка со всей одеждой странствующего монаха. На глазах изумленного падре конец шеста достиг крюка, вбитого в потолочную балку, и, оставив на нем выстиранное и тщательно выглаженное облачение, исчез с проворством сурка, скрывающегося в своей норке при свисте орлиных крыльев.
Падре затаил дыхание, а когда невидимая рука плотно прикрыла дверь, сорвал со спинки стула свои четки и, воздев их над пузырчатым облаком радужной пены, стал быстро шептать слова молитвы, призванной в зародыше удушить плотские позывы, внезапно овладевшие его расслабленным, но в то же время отдохнувшим телом. Молитва помогла, и к тому времени, когда падре оказался в гостиной и вновь занял свое место за столом, греховные видения почти померкли перед его внутренним взором, заслоненные, впрочем, не столько зрелищем адских мучений, сколько игрой золотистых лучиков на хрустальных гранях винных бокалов. Но от вина священник отказался наотрез, ограничившись слабым прохладным пульке с солеными орешками и маринованным плавником кальмара, густо посыпанным молотым кайеннским перцем. Затем к нему придвинули блюдо с жареной молодой акулой, украшенной узорчатой свежей зеленью по всему спинному плавнику, после акулы падре ел запеченную в глине индейку, обложенную ломтиками ананаса, выдержанного в диком меду, а когда середина стола вдруг провалилась и из его благоухающих недр вознесся на скатерть лоснящийся от печного жара поросенок, покрытый золотистой корочкой, падре Иларио дрожащими руками отодвинул от себя прибор, ибо вслед за поросенком ему в глаза вдруг ударили языки адского пламени.
Кошмарное видение длилось, быть может, всего одно мгновенье, но и этого было довольно, чтобы падре сорвал с груди закапанную маринадами салфетку и, нашарив овальные бусины четок в рукаве сутаны, решительно встал из-за стола.
— Что с вами, падре? Вам нехорошо? — забеспокоилась сидевшая напротив Касильда.
— Нет-нет, ничего, все в порядке, — слабым голосом произнес священник, пряча лицо под складчатым капюшоном сутаны. Но и в этот миг, глядя на блюдо из-под полотняного покрова, падре вдруг ясно увидел, как поросенок оскалил желтый клык и насмешливо подмигнул ему остекленевшим глазом.
— Пожалуй, я пойду немного вздремну, устал с дороги, — пробормотал святой отец, слабой рукой отмахнувшись от неотвязного видения.
— Да-да, конечно, извините, что мы так долго продержали вас за этим столом! — воскликнул дон Росендо, вскакивая с места и подхватывая пошатнувшегося гостя под локоть.
— Нет-нет, что вы, ужин был великолепен, — сказал падре, опираясь на его руку, — мы, служители Господа, в сущности, такие же люди, как и все, и нам отнюдь не чужды преходящие земные радости…
— И все же прошу вас, не стесняйтесь, и если какое-то блюдо показалось вам не вполне согласным с вашей натурой… — продолжал настаивать дон Росендо,
— О нет, я в полном восторге! — горячо перебил священник.
За этим разговором они дошли до двери спальни, расположенной на втором этаже через две комнаты от гостиной, где дон Росендо вновь сдал гостя на попечение Хачиты, уже успевшей не только застелить его постель, но и взбить перину своими полными смуглыми руками. К тому моменту, когда падре Иларио толкнул дверь и переступил порог спальни, она как раз покончила с периной и обдергивала кисейный полог, следя, чтобы ни один москит не пробился под его широкие дымчатые складки. При этом движения и позы пожилой служанки были исполнены такой природной грации, что падре Иларио едва удержал свои руки от прикосновения к ее роскошным бедрам, плавно двигающимся под пышными юбками. Впрочем, в какой-то миг его руки, по-видимому, вышли из повиновения, но Хачита решительно укротила их, укоризненно напомнив падре, как он сам не далее чем полгода назад совершил над ней и ее мужем Тилькуате торжественный обряд нерушимого соединения не только их тел, но и душ под сенью истинной веры.
— Знал бы, не торопился, — рассеянно пробормотал падре, когда дверь за Хачитой закрылась и он остался в полумраке спальни, освещенной дрожащим язычком масляной коптилки.
Оконные ставни были плотно прикрыты, но даже сквозь них до слуха священника доносился плеск дождевых струй, сбегающих с крыши и упруго бьющих по узорчатым листьям винограда, оплетающего галерею. При мысли о том, что ненастье могло застать его и Микеле среди голых песчаных холмов, едва защищающих ветхий шатер от порывов ветра, колкими горстями швыряющего в щели мокрый песок, падре Иларио зябко поежился и, сотворив короткую благодарственную молитву приютившим его хозяевам, стал стягивать с себя выглаженную до хруста сутану.
И вдруг сквозь крахмальный шорох груботканого полотна чуткое ухо падре Иларио различило слабый скрип половиц, доносящийся из-за кирпичной стены по соседству с пологом кровати. Священник быстрым движением сорвал с головы сутану и, на цыпочках обогнув занавешенную пологом постель, приложил ухо к стене. Теперь он вполне ясно услышал шаги, осторожно приближающиеся к окну спальни, забранному крепкими тяжелыми ставнями.
«Если он начнет ломиться в мое окно, — подумал падре, — я успею поднять шум и либо спугну незваного гостя, либо потревожу слуг, а они уж, будем надеяться, не дадут ему уйти…»
Невидимый вор словно услышал мысли священника; его шаги замерли как раз напротив окна, и вслед за этим священник увидел, как в щель между ставнями просунулось узкое серебристое лезвие, покрытое тонкой изящной гравировкой. Здесь следует ненадолго прерваться и отдать должное падре Иларио: он мог быть ханжой, лицемером, тайным сладострастником и еще бог знает каким грешником, невзирая на свой сан и монашеское облаченье, но кем он не был никогда, так это трусом. И потому при виде лезвия он не задрожал и не склеился, как потревоженный лист мимозы; напротив, вместо того чтобы со всех ног кинуться к двери и заорать недорезанным петухом, падре распластался вдоль стены и, захватив ладонью кованую подставку с чадящей масляной плошкой, стал ожидать, когда грабитель распахнет ставни и просунет голову в оконный проем.
«Сама судьба предоставляет мне прекрасный случай достойно рассчитаться с хозяевами за оказанное гостеприимство, — с усмешкой подумал падре, не сводя глаз с лезвия, выталкивающего крюк из кованой петли. — Давай, мерзавец, срывай крюк, подставляй свою подлую башку, я буквально сгораю от желания проломить ее…»
Падре Иларио смочил слюной пальцы свободной руки и в тот момент, когда крюк выскочил из петли, с шипением погасил фитиль плошки. Спальню поглотила кромешная тьма, но падре точно рассчитал направление удара. Едва распахнутые ставни со стуком ударились о стенки галереи, священник взмахнул тяжелым светильником и опустил его как раз в то место, где должна была находиться голова грабителя. Рассчет, по-видимому, оказался верен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36