— в тот же миг крикнул дон Росендо.
В воздухе блеснула серебряная монета, мулатка мягким кошачьим движением темной ладони погасила ее блеск и, упрятав монету в широких складках изрядно затасканной юбки, вновь прильнула к золотистой от солнечной пыли щелке. Тем временем дон Диего осторожно опустил донышко бутылки на стойку, освободил ее горлышко от петли и, намотав свой хлыстик на рукоятку, заткнул его за голенище высокого, украшенного звездчатой шпорой сапога.
— Я вижу, вы не привыкли пользоваться чьими бы то ни было услугами, сеньор, — сказал дон Росендо, подвигая к себе бутылку, — но все же позвольте мне откупорить этот дружеский штоф и наполнить бокалы в честь нашего знакомства!
— Я не имею обыкновения причинять беспокойство заботой о своей персоне, — учтиво ответил дон Диего, — но препятствовать выражениям прекрасных чувств также не в моих правилах!
«Вот уж кому в цирке выступать, так это тебе, приятель», — подумал дон Росендо, рукояткой ножа скалывая сургуч с бутылочного горлышка. Когда из-под лаковой бурой шапочки показалась пробка, дон Росендо вышиб ее ударом кулака о донышко бутылки и до половины наполнил стаканы прозрачной жидкостью темно-медового цвета.
— Я вас не задерживаю? — учтиво поинтересовался дон Диего, после того как они молча опорожнили свои стаканы в память дона Лусеро.
— Не то чтобы да, но… — уклончиво заговорил дон Росендо, прислушиваясь к площадному шуму.
— Я понял! — с готовностью подхватил дон Диего. — Вы хотели бы взглянуть на это увлекательное зрелище, единственное развлечение в этих, в общем-то, скучных местах?..
— Да-да, конечно, я так мало знаю здешние обычаи, жизнь простых людей, — согласно кивнул дон Росендо, — их печали, радости!
— Я не думаю, что их чувства существенно отличаются от наших с вами, — усмехнулся дон Диего, указывая на стаканы, вновь наполненные его учтивым собеседником. — И для того, чтобы в этом убедиться, достаточно подняться на крышу… Не пройдет и нескольких мгновений, как вы совершенно уподобитесь этой почтенной кофейной сеньоре!
И дон Диего с лукавой усмешкой кивнул в сторону Розины, замершей перед щелью, как курица, околдованная меловой чертой, прочерченной перед ее носом.
— С превеликим удовольствием! — воскликнул дон Росендо, с нетерпением ожидавший подходящего повода, чтобы покинуть унылые стены кабака.
— В таком случае, прошу!
Лицо дона Диего вновь озарила ослепительная улыбка, он легко соскочил с табурета и, не выпуская из руки стакана, широким жестом указал в сторону щита, отделяющего сумеречный покой зала от знойного буйства площади. Дон Росендо также спрыгнул на пол и с недоумением посмотрел на исполосованный пыльными солнечными щелями щит.
— Чего вы ждете, сеньор Росендо? — громко, перекрыв очередной взрыв трибун, воскликнул дон Диего. — Я же сказал: прошу!
— Но отчего бы нам не воспользоваться обыкновенным путем? — осторожно поинтересовался дон Росендо, указывая на дверь за стойкой бара.
— Как вам будет угодно! — передернул плечами дон Диего. — Что же касается меня, то я даже на миг не хотел бы оказаться по ту сторону стойки, дабы не уподобляться содержателю этого почтенного заведения! И не потому, что я имею что-то против него, отнюдь, просто я считаю, что в этой жизни каждый должен занимать свое место и не покушаться на чужое!
— Я полностью разделяю ваше мнение, сеньор, но… — нерешительно заговорил дон Росендо.
— Что «но»? — перебил дон Диего, насмешливо глядя на него.
— Каким образом вы собираетесь попасть на эти так называемые трибуны? — спросил дон Росендо, указывая пальцем в потолок, дрожащий от бешеного топота бесчисленных сапог.
— Нет ничего проще, сеньор! — воскликнул дон Диего. — Я предпочитаю самый короткий путь!
Сказав это, он повернулся к дону Росендо спиной, решительными шагами подошел к щиту и слегка похлопал ладонью по широкой спине Розины.
— Сеньоры желают еще виски? — живо отозвалась мулатка, обернувшись к нему.
— Нет-нет, Розина, не беспокойся! — остановил ее порыв дон Диего.
— Может быть, сеньоры желают… — вновь попробовала угадать его мысль услужливая Розина.
— Посмотреть, что же там такое творится, — подсказал дон Диего, указывая на щит, — отчего стоит такой гвалт, словно в Комале случилось землетрясение?
— Я думаю, что если сеньор сам попробует сесть на необъезженную трехлетку, землетрясение покажется ему воскресной прогулкой на шотландском пони! — захохотала мулатка, обнажив крупные жемчужные зубы.
— Блестящая идея! Вы не находите? — воскликнул дон Диего, оборачиваясь к дону Росендо.
— Нахожу, — насмешливо процедил тот, предвкушая очередной трюк своего эксцентричного приятеля.
— Тогда не будем медлить, вперед!
С этими словами дон Диего подскочил к щиту и ударом ноги опрокинул его в густые клубы площадной пыли. Дверной проем открылся, и глазам дона Росендо предстала следующая картина: окружающие крыши были плотно, как маисовые початки, забиты кружками всевозможных сомбреро, прыгавших и метавшихся подобно пузырям на поверхности котла с кипящей смолой. Причиной всего этого безумия был вороной жеребец, скачущий посреди площади, как дельфин, брошенный на огромную раскаленную сковородку. Его копыта уже успели взбить в воздух столь густую пелену пыли, что она совершенно закрыла ноги скакуна, оставив взору дона Росендо лишь бешено изгибающуюся спину и седока, который то проваливался в яму между холкой и крупом, то взлетал над седлом тряпичной куклой. Порой жеребец вставал на дыбы и едва не опрокидывался на спину, грозя раздавить цепкого наездника, но тот каждый раз успевал так сильно дернуть за узду, что конь вновь обрушивался в пыль, разбрасывая по сторонам рваные хлопья пены.
Жеребец, всадник и зрители были настолько увлечены происходящим, что когда тяжелый щит с грохотом рухнул в пыль, никто даже не обратил на это внимания. К тому же падение щита совпало с падением наездника; жеребец вновь вскинулся на дыбы, узда оборвалась, и всадник, потерявший последнюю ниточку, связывающую его с неукротимым скакуном, вылетел из седла и исчез в пыли под конскими копытами. По трибунам пронесся согласный вздох, в жеребца полетели шляпы, перчатки, недоеденные бананы, кто-то даже кинул большой ломоть хлеба с солью, но все эти мелочи нисколько не отвлекали рассвирепевшее животное от его недавнего мучителя. Жеребец застыл посреди площади, как статуя, выгнул шею дугой и свирепо скосил кровавый глаз на своего поверженного в пыль наездника. Тот лежал неподвижно, уткнувшись лицом в землю, но стоило ему чуть шевельнуться, как жеребец вскидывал ногу и острым копытом расчетливо ударял лежащего по ребрам. Всадник со стоном вновь распластывался в пыли, по рядам зрителей проносился вздох, и зоркий глаз дона Росендо уже заметил среди курток и шляпных полей тусклые проблески револьверных стволов. Стрелки были наготове, и в тот момент, когда конь встал на дыбы, намереваясь всей своей тяжестью обрушиться на бездыханное человеческое тело, на трибунах засверкали белые колючие вспышки и раздались сухие хлопки выстрелов. Дон Росендо замер, с невольным трепетом ожидая того момента, когда благородное животное рухнет в пыль рядом с поверженным наездником, но стрелявшие знали свое дело: пули только опалили свирепо раздутые ноздри жеребца, но ни одна из них не повредила даже волоска на конской шкуре. Впрочем, этого было довольно, чтобы жеребец метнулся в сторону и на какое-то время оставил свою жертву. Теперь его свирепо выкаченные глаза обратились к трибунам, откуда тут же грянули залпы всякого хлама, включая тухлые яйца, пара-тройка которых влепилась в белую звездочку между ушами жеребца и вонючими языками потекла по точеной конской морде.
Тем временем наездник, лежавший посреди площади, очнулся, приподнял голову и, заметив распахнутую настежь дверь таверны, потихоньку пополз в ее сторону. Но жеребец, несмотря на возникшую суматоху, по-видимому, не оставил намерения окончательно добить своего мучителя и, когда незадачливый наездник уже достиг щита, прикрывавшего ступени, стряхнул с глаз яичную слизь и, взбрыкнув всеми четырьмя копытами, кинулся ему вслед.
Дело оборачивалось совсем плохо, так как стрелять теперь было рискованно — конь и человек находились на одной линии, — а другого способа остановить разъяренного жеребца у трибун уже не оставалось. И тут дон Росендо явственно ощутил, как все его движения обретают автоматическую четкость: мускулистая конская грудь толчками надвигалась на вход в таверну, и по мере ее приближения револьвер как бы сам собой выскакивал из кобуры и нацеливал в потный комок мышц тупой короткий ствол с крохотным пеньком мушки на конце. Палец дона Росендо уже захватил теплую скобку курка, но в тот миг, когда он потянул ее на себя, сильный толчок под запястье вскинул ствол в потолок, и грянувший вслед за тем выстрел не причинил скакуну ни малейшего вреда.
«Все, парню конец!» — мелькнуло в голове дона Росендо при виде вскинутых копыт с двумя блистающими подковами. Настигнутый наездник перевернулся на спину, в ужасе выставил перед собой растопыренные ладони, но прежде чем конские подковы обрушились на его нелепо раскоряченное тело, дон Диего одним прыжком очутился рядом с жеребцом и, взлетев в воздух, схватился за обрывок узды у самой лошадиной морды. От неожиданности вставший на дыбы жеребец осел на задние ноги, а его новый укротитель мертвой хваткой вцепился в холку и рывком перебросил свое тело в пустующее седло. Притихшие трибуны взорвались восторженным и облегченным воем, а совершенно осатаневший жеребец бешеным аллюром понесся по кругу, обдавая первые ряды едким запахом пота и хлопьями кровавой пены. Впрочем, несмотря на ярость, конь уже смирился со своей участью и потому мчался вдоль щитов ровной напористой иноходью, позволявшей наезднику не только держаться одной рукой за его холку, но и приветствовать зрителей плавными взмахами широкополого сомбреро. Публика ревела от восторга, навстречу всаднику широкими веерами летели цветы, среди которых вдруг пестрой бабочкой мелькнул женский кружевной платочек.
Узор платка показался дону Росендо знакомым, и он навскидку стрельнул глазами по трибунам, пытаясь отыскать прелестную поклонницу смельчака. Но различить чье-либо лицо за пестротой мелькающих рук оказалось совершенно невозможно, да и сам платочек мгновенно исчез из его глаз, ловко подхваченный ладонью всадника.
Жеребец тем временем понемногу сбавлял ход и, лишь проезжая мимо своего незадачливого укротителя, кое-как поднявшегося на ноги, взбрыкивал передними копытами и тянулся к нему вспененной оскаленной мордой. Но сильная рука дона Диего без труда усмиряла эти запоздалые порывы, постепенно сводя порывистую иноходь скакуна к плавному размашистому шагу, почти не взметавшему пыли из-под сухо постукивающих по земле подков.
Пока дон Диего окончательно усмирял свирепого жеребца, спасенный от верной гибели наездник шатким шагом ввалился в таверну и рухнул на стул, подставленный ему участливой Розиной. Его молодое, покрытое ссадинами лицо выражало столь глубокое безразличие ко всему происходящему, что даже когда дон Росендо угнездил в его ладони стаканчик виски, человек машинально влил в себя живительную влагу и вновь тупо уставился в дверной проем. Пока наездник пил, дон Росендо успел обратить внимание на его одежду: сквозь густой слой пыли искрами поблескивало золотое шитье, торчащие из-под куртки ножны были густо осыпаны мелкими игольчатыми самоцветами, а когда ладонь юноши невзначай мазнула по потной щеке, на среднем пальце глубокими гранями заиграл невиданных размеров рубин, окруженный золотой раковинкой перстня.
— Вырастили дьявола на мою голову, — сквозь зубы процедил он, когда виски вновь заплескалось о стенки стаканчика.
— Если я правильно понял, это ваша лошадь? — осторожно поинтересовался дон Росендо.
— Да, этот чертов жеребец из моего табуна, — пробормотал молодой человек, не поворачивая головы, — но теперь я готов уступить его этому молодчику…
— Местный обычай? — живо перебил дон Росендо, продолжая наблюдать за тем, как дон Диего укрощает строптивого жеребца. Правда, конь уже не брыкался, не вскидывал крупом, но все еще храпел, косил на всадника кровавые белки и выгибал шею, норовя схватить его зубами за колено. Впрочем, это делалось уже как бы для виду: и публика, и наездник, да и сам жеребец понимали, что человек выиграл этот поединок.
— Как вы сказали, сеньор: местный обычай? — переспросил молодой человек. — Вы что, не здешний?
— Я недавно прибыл в эти места, — сказал дон Росендо. — Меня зовут Росендо Вудсворт, я племянник покойного дона Лусеро…
— А, так это вы и есть? — оживился молодой человек, сразу утратив интерес к происходящему на площади. — В таком случае позвольте представиться: Рафаэль Уриарте!
— Вы, случайно, не родственник дона Манеко Уриарте? — тут же поинтересовался дон Росендо, пожимая протянутую ему руку.
— Так вы уже успели познакомиться с моим дядюшкой? — почему-то нахмурился дон Рафаэль. — И как же это случилось?
Дон Росендо начал рассказывать, намереваясь, впрочем, обойти молчанием сцену поединка, но едва его рассказ достиг этого места, как по щиту перед дверью таверны застучали конские подковы и над плечом дона Рафаэля возникла вспененная морда жеребца с широко раздутыми ноздрями.
— Все, Рафаэль, получай своего дьявола! — воскликнул дон Диего, соскакивая на скрипучие доски и протягивая молодому человеку обрывок уздечки. — А если ты еще не подобрал ему подходящего имени, то я бы посоветовал тебе назвать его Торнадо!
— Ты его объездил, ты дал ему имя, — произнес дон Рафаэль, поднимаясь с места и отводя от себя обрывок узды, — считай, что он твой!
— О, это слишком великодушно с твоей стороны! — запротестовал дон Диего. — Поставь нам с доном Росендо бутылочку хорошего виски, и довольно!
— Я не могу сесть на коня, который видел меня под своими копытами! — твердо сказал дон Рафаэль. — Он этого никогда не забудет и потому в душе будет всегда считать себя моим хозяином, а не наоборот…
— Ты преувеличиваешь… — попытался успокоить его дон Диего.
— Не перебивай! — строго оборвал дон Рафаэль. — Представь себе на месте этого коня какую-нибудь строптивую прелестницу: я добиваюсь ее благосклонности, пою серенады, осыпаю ее подарками, цветами, а ты ночью пробираешься к ней в спальню, а потом выводишь ее на балкон и говоришь: возьми ее, Рафаэль, она твоя!.. — И молодой человек звонко расхохотался, хлопнув дона Диего по плечу.
Не прошло и четверти часа, как все трое сидели за столиком вокруг бутылочки виски, а Торнадо — кличка эта как-то сразу приклеилась к жеребцу — стоял на заднем дворе таверны в восторженном, но отдаленном окружении зевак и лошадиных барышников. Время от времени кто-то из этих почтенных сеньоров неслышно возникал за спиной дона Диего и, склонившись к его уху, чуть слышно произносил одно-единственное слово: сколько? Но тот даже не оборачивался на этот шепот, а когда один из барышников стал проявлять нетерпение, переходящее в назойливость, дон Диего мгновенным движением схватил его за лацканы куртки и, притянув к себе, внятно произнес в самое ухо наглеца:
— Запомни сам и передай своим компаньонам: эта лошадь не про них! А если же кто-то из зависти или подлости попытается ее испортить, то пусть заранее сходит к падре Иларио на исповедь и получит отпущение грехов, дабы не предстать пред Господом во всей своей мерзости! Понял?..
— П-понял! — придушенно пробормотал незадачливый лошадник, безуспешно пытаясь высвободиться из стальных пальцев. В конце концов дон Диего разжал ладонь, барышник с трудом встал на ноги, перекрестился и, потирая помятую шею, затерялся среди публики, собравшейся в таверне на время подготовки площади к главной части представления: корриде. Отовсюду до ушей дона Росендо долетали обрывки разговоров, из которых он понял, что все как будто уже забыли о родео и его победителе и теперь говорили исключительно о быках, свирепо бьющих рогами и копытами в стенки примыкающих к площади загонов.
К этому времени дона Росендо начало изрядно беспокоить отсутствие сестры. Прежде чем присоединиться к дону Диего и Рафаэлю, молодой человек пробрался на заставленный телегами и тарантасами пустырь за таверной, где буквально нос к носу столкнулся с Остином, тоже высматривавшим легкую двухколесную коляску Касильды, запряженную парой жилистых неутомимых мулов мышиной масти.
— Где тебя носило? — рассеянно спросил дон Росендо, вглядываясь в дорогу, по которой должна была приехать сестра.
— Там же, где и всех, — отозвался чуть подвыпивший стряпчий, небрежно ткнув пальцем в сторону площади.
— Выходит, ты человек толпы, — усмехнулся дон Росендо, — частичка всей этой черни, плебса…
— О да, я плебей рядом с вами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
В воздухе блеснула серебряная монета, мулатка мягким кошачьим движением темной ладони погасила ее блеск и, упрятав монету в широких складках изрядно затасканной юбки, вновь прильнула к золотистой от солнечной пыли щелке. Тем временем дон Диего осторожно опустил донышко бутылки на стойку, освободил ее горлышко от петли и, намотав свой хлыстик на рукоятку, заткнул его за голенище высокого, украшенного звездчатой шпорой сапога.
— Я вижу, вы не привыкли пользоваться чьими бы то ни было услугами, сеньор, — сказал дон Росендо, подвигая к себе бутылку, — но все же позвольте мне откупорить этот дружеский штоф и наполнить бокалы в честь нашего знакомства!
— Я не имею обыкновения причинять беспокойство заботой о своей персоне, — учтиво ответил дон Диего, — но препятствовать выражениям прекрасных чувств также не в моих правилах!
«Вот уж кому в цирке выступать, так это тебе, приятель», — подумал дон Росендо, рукояткой ножа скалывая сургуч с бутылочного горлышка. Когда из-под лаковой бурой шапочки показалась пробка, дон Росендо вышиб ее ударом кулака о донышко бутылки и до половины наполнил стаканы прозрачной жидкостью темно-медового цвета.
— Я вас не задерживаю? — учтиво поинтересовался дон Диего, после того как они молча опорожнили свои стаканы в память дона Лусеро.
— Не то чтобы да, но… — уклончиво заговорил дон Росендо, прислушиваясь к площадному шуму.
— Я понял! — с готовностью подхватил дон Диего. — Вы хотели бы взглянуть на это увлекательное зрелище, единственное развлечение в этих, в общем-то, скучных местах?..
— Да-да, конечно, я так мало знаю здешние обычаи, жизнь простых людей, — согласно кивнул дон Росендо, — их печали, радости!
— Я не думаю, что их чувства существенно отличаются от наших с вами, — усмехнулся дон Диего, указывая на стаканы, вновь наполненные его учтивым собеседником. — И для того, чтобы в этом убедиться, достаточно подняться на крышу… Не пройдет и нескольких мгновений, как вы совершенно уподобитесь этой почтенной кофейной сеньоре!
И дон Диего с лукавой усмешкой кивнул в сторону Розины, замершей перед щелью, как курица, околдованная меловой чертой, прочерченной перед ее носом.
— С превеликим удовольствием! — воскликнул дон Росендо, с нетерпением ожидавший подходящего повода, чтобы покинуть унылые стены кабака.
— В таком случае, прошу!
Лицо дона Диего вновь озарила ослепительная улыбка, он легко соскочил с табурета и, не выпуская из руки стакана, широким жестом указал в сторону щита, отделяющего сумеречный покой зала от знойного буйства площади. Дон Росендо также спрыгнул на пол и с недоумением посмотрел на исполосованный пыльными солнечными щелями щит.
— Чего вы ждете, сеньор Росендо? — громко, перекрыв очередной взрыв трибун, воскликнул дон Диего. — Я же сказал: прошу!
— Но отчего бы нам не воспользоваться обыкновенным путем? — осторожно поинтересовался дон Росендо, указывая на дверь за стойкой бара.
— Как вам будет угодно! — передернул плечами дон Диего. — Что же касается меня, то я даже на миг не хотел бы оказаться по ту сторону стойки, дабы не уподобляться содержателю этого почтенного заведения! И не потому, что я имею что-то против него, отнюдь, просто я считаю, что в этой жизни каждый должен занимать свое место и не покушаться на чужое!
— Я полностью разделяю ваше мнение, сеньор, но… — нерешительно заговорил дон Росендо.
— Что «но»? — перебил дон Диего, насмешливо глядя на него.
— Каким образом вы собираетесь попасть на эти так называемые трибуны? — спросил дон Росендо, указывая пальцем в потолок, дрожащий от бешеного топота бесчисленных сапог.
— Нет ничего проще, сеньор! — воскликнул дон Диего. — Я предпочитаю самый короткий путь!
Сказав это, он повернулся к дону Росендо спиной, решительными шагами подошел к щиту и слегка похлопал ладонью по широкой спине Розины.
— Сеньоры желают еще виски? — живо отозвалась мулатка, обернувшись к нему.
— Нет-нет, Розина, не беспокойся! — остановил ее порыв дон Диего.
— Может быть, сеньоры желают… — вновь попробовала угадать его мысль услужливая Розина.
— Посмотреть, что же там такое творится, — подсказал дон Диего, указывая на щит, — отчего стоит такой гвалт, словно в Комале случилось землетрясение?
— Я думаю, что если сеньор сам попробует сесть на необъезженную трехлетку, землетрясение покажется ему воскресной прогулкой на шотландском пони! — захохотала мулатка, обнажив крупные жемчужные зубы.
— Блестящая идея! Вы не находите? — воскликнул дон Диего, оборачиваясь к дону Росендо.
— Нахожу, — насмешливо процедил тот, предвкушая очередной трюк своего эксцентричного приятеля.
— Тогда не будем медлить, вперед!
С этими словами дон Диего подскочил к щиту и ударом ноги опрокинул его в густые клубы площадной пыли. Дверной проем открылся, и глазам дона Росендо предстала следующая картина: окружающие крыши были плотно, как маисовые початки, забиты кружками всевозможных сомбреро, прыгавших и метавшихся подобно пузырям на поверхности котла с кипящей смолой. Причиной всего этого безумия был вороной жеребец, скачущий посреди площади, как дельфин, брошенный на огромную раскаленную сковородку. Его копыта уже успели взбить в воздух столь густую пелену пыли, что она совершенно закрыла ноги скакуна, оставив взору дона Росендо лишь бешено изгибающуюся спину и седока, который то проваливался в яму между холкой и крупом, то взлетал над седлом тряпичной куклой. Порой жеребец вставал на дыбы и едва не опрокидывался на спину, грозя раздавить цепкого наездника, но тот каждый раз успевал так сильно дернуть за узду, что конь вновь обрушивался в пыль, разбрасывая по сторонам рваные хлопья пены.
Жеребец, всадник и зрители были настолько увлечены происходящим, что когда тяжелый щит с грохотом рухнул в пыль, никто даже не обратил на это внимания. К тому же падение щита совпало с падением наездника; жеребец вновь вскинулся на дыбы, узда оборвалась, и всадник, потерявший последнюю ниточку, связывающую его с неукротимым скакуном, вылетел из седла и исчез в пыли под конскими копытами. По трибунам пронесся согласный вздох, в жеребца полетели шляпы, перчатки, недоеденные бананы, кто-то даже кинул большой ломоть хлеба с солью, но все эти мелочи нисколько не отвлекали рассвирепевшее животное от его недавнего мучителя. Жеребец застыл посреди площади, как статуя, выгнул шею дугой и свирепо скосил кровавый глаз на своего поверженного в пыль наездника. Тот лежал неподвижно, уткнувшись лицом в землю, но стоило ему чуть шевельнуться, как жеребец вскидывал ногу и острым копытом расчетливо ударял лежащего по ребрам. Всадник со стоном вновь распластывался в пыли, по рядам зрителей проносился вздох, и зоркий глаз дона Росендо уже заметил среди курток и шляпных полей тусклые проблески револьверных стволов. Стрелки были наготове, и в тот момент, когда конь встал на дыбы, намереваясь всей своей тяжестью обрушиться на бездыханное человеческое тело, на трибунах засверкали белые колючие вспышки и раздались сухие хлопки выстрелов. Дон Росендо замер, с невольным трепетом ожидая того момента, когда благородное животное рухнет в пыль рядом с поверженным наездником, но стрелявшие знали свое дело: пули только опалили свирепо раздутые ноздри жеребца, но ни одна из них не повредила даже волоска на конской шкуре. Впрочем, этого было довольно, чтобы жеребец метнулся в сторону и на какое-то время оставил свою жертву. Теперь его свирепо выкаченные глаза обратились к трибунам, откуда тут же грянули залпы всякого хлама, включая тухлые яйца, пара-тройка которых влепилась в белую звездочку между ушами жеребца и вонючими языками потекла по точеной конской морде.
Тем временем наездник, лежавший посреди площади, очнулся, приподнял голову и, заметив распахнутую настежь дверь таверны, потихоньку пополз в ее сторону. Но жеребец, несмотря на возникшую суматоху, по-видимому, не оставил намерения окончательно добить своего мучителя и, когда незадачливый наездник уже достиг щита, прикрывавшего ступени, стряхнул с глаз яичную слизь и, взбрыкнув всеми четырьмя копытами, кинулся ему вслед.
Дело оборачивалось совсем плохо, так как стрелять теперь было рискованно — конь и человек находились на одной линии, — а другого способа остановить разъяренного жеребца у трибун уже не оставалось. И тут дон Росендо явственно ощутил, как все его движения обретают автоматическую четкость: мускулистая конская грудь толчками надвигалась на вход в таверну, и по мере ее приближения револьвер как бы сам собой выскакивал из кобуры и нацеливал в потный комок мышц тупой короткий ствол с крохотным пеньком мушки на конце. Палец дона Росендо уже захватил теплую скобку курка, но в тот миг, когда он потянул ее на себя, сильный толчок под запястье вскинул ствол в потолок, и грянувший вслед за тем выстрел не причинил скакуну ни малейшего вреда.
«Все, парню конец!» — мелькнуло в голове дона Росендо при виде вскинутых копыт с двумя блистающими подковами. Настигнутый наездник перевернулся на спину, в ужасе выставил перед собой растопыренные ладони, но прежде чем конские подковы обрушились на его нелепо раскоряченное тело, дон Диего одним прыжком очутился рядом с жеребцом и, взлетев в воздух, схватился за обрывок узды у самой лошадиной морды. От неожиданности вставший на дыбы жеребец осел на задние ноги, а его новый укротитель мертвой хваткой вцепился в холку и рывком перебросил свое тело в пустующее седло. Притихшие трибуны взорвались восторженным и облегченным воем, а совершенно осатаневший жеребец бешеным аллюром понесся по кругу, обдавая первые ряды едким запахом пота и хлопьями кровавой пены. Впрочем, несмотря на ярость, конь уже смирился со своей участью и потому мчался вдоль щитов ровной напористой иноходью, позволявшей наезднику не только держаться одной рукой за его холку, но и приветствовать зрителей плавными взмахами широкополого сомбреро. Публика ревела от восторга, навстречу всаднику широкими веерами летели цветы, среди которых вдруг пестрой бабочкой мелькнул женский кружевной платочек.
Узор платка показался дону Росендо знакомым, и он навскидку стрельнул глазами по трибунам, пытаясь отыскать прелестную поклонницу смельчака. Но различить чье-либо лицо за пестротой мелькающих рук оказалось совершенно невозможно, да и сам платочек мгновенно исчез из его глаз, ловко подхваченный ладонью всадника.
Жеребец тем временем понемногу сбавлял ход и, лишь проезжая мимо своего незадачливого укротителя, кое-как поднявшегося на ноги, взбрыкивал передними копытами и тянулся к нему вспененной оскаленной мордой. Но сильная рука дона Диего без труда усмиряла эти запоздалые порывы, постепенно сводя порывистую иноходь скакуна к плавному размашистому шагу, почти не взметавшему пыли из-под сухо постукивающих по земле подков.
Пока дон Диего окончательно усмирял свирепого жеребца, спасенный от верной гибели наездник шатким шагом ввалился в таверну и рухнул на стул, подставленный ему участливой Розиной. Его молодое, покрытое ссадинами лицо выражало столь глубокое безразличие ко всему происходящему, что даже когда дон Росендо угнездил в его ладони стаканчик виски, человек машинально влил в себя живительную влагу и вновь тупо уставился в дверной проем. Пока наездник пил, дон Росендо успел обратить внимание на его одежду: сквозь густой слой пыли искрами поблескивало золотое шитье, торчащие из-под куртки ножны были густо осыпаны мелкими игольчатыми самоцветами, а когда ладонь юноши невзначай мазнула по потной щеке, на среднем пальце глубокими гранями заиграл невиданных размеров рубин, окруженный золотой раковинкой перстня.
— Вырастили дьявола на мою голову, — сквозь зубы процедил он, когда виски вновь заплескалось о стенки стаканчика.
— Если я правильно понял, это ваша лошадь? — осторожно поинтересовался дон Росендо.
— Да, этот чертов жеребец из моего табуна, — пробормотал молодой человек, не поворачивая головы, — но теперь я готов уступить его этому молодчику…
— Местный обычай? — живо перебил дон Росендо, продолжая наблюдать за тем, как дон Диего укрощает строптивого жеребца. Правда, конь уже не брыкался, не вскидывал крупом, но все еще храпел, косил на всадника кровавые белки и выгибал шею, норовя схватить его зубами за колено. Впрочем, это делалось уже как бы для виду: и публика, и наездник, да и сам жеребец понимали, что человек выиграл этот поединок.
— Как вы сказали, сеньор: местный обычай? — переспросил молодой человек. — Вы что, не здешний?
— Я недавно прибыл в эти места, — сказал дон Росендо. — Меня зовут Росендо Вудсворт, я племянник покойного дона Лусеро…
— А, так это вы и есть? — оживился молодой человек, сразу утратив интерес к происходящему на площади. — В таком случае позвольте представиться: Рафаэль Уриарте!
— Вы, случайно, не родственник дона Манеко Уриарте? — тут же поинтересовался дон Росендо, пожимая протянутую ему руку.
— Так вы уже успели познакомиться с моим дядюшкой? — почему-то нахмурился дон Рафаэль. — И как же это случилось?
Дон Росендо начал рассказывать, намереваясь, впрочем, обойти молчанием сцену поединка, но едва его рассказ достиг этого места, как по щиту перед дверью таверны застучали конские подковы и над плечом дона Рафаэля возникла вспененная морда жеребца с широко раздутыми ноздрями.
— Все, Рафаэль, получай своего дьявола! — воскликнул дон Диего, соскакивая на скрипучие доски и протягивая молодому человеку обрывок уздечки. — А если ты еще не подобрал ему подходящего имени, то я бы посоветовал тебе назвать его Торнадо!
— Ты его объездил, ты дал ему имя, — произнес дон Рафаэль, поднимаясь с места и отводя от себя обрывок узды, — считай, что он твой!
— О, это слишком великодушно с твоей стороны! — запротестовал дон Диего. — Поставь нам с доном Росендо бутылочку хорошего виски, и довольно!
— Я не могу сесть на коня, который видел меня под своими копытами! — твердо сказал дон Рафаэль. — Он этого никогда не забудет и потому в душе будет всегда считать себя моим хозяином, а не наоборот…
— Ты преувеличиваешь… — попытался успокоить его дон Диего.
— Не перебивай! — строго оборвал дон Рафаэль. — Представь себе на месте этого коня какую-нибудь строптивую прелестницу: я добиваюсь ее благосклонности, пою серенады, осыпаю ее подарками, цветами, а ты ночью пробираешься к ней в спальню, а потом выводишь ее на балкон и говоришь: возьми ее, Рафаэль, она твоя!.. — И молодой человек звонко расхохотался, хлопнув дона Диего по плечу.
Не прошло и четверти часа, как все трое сидели за столиком вокруг бутылочки виски, а Торнадо — кличка эта как-то сразу приклеилась к жеребцу — стоял на заднем дворе таверны в восторженном, но отдаленном окружении зевак и лошадиных барышников. Время от времени кто-то из этих почтенных сеньоров неслышно возникал за спиной дона Диего и, склонившись к его уху, чуть слышно произносил одно-единственное слово: сколько? Но тот даже не оборачивался на этот шепот, а когда один из барышников стал проявлять нетерпение, переходящее в назойливость, дон Диего мгновенным движением схватил его за лацканы куртки и, притянув к себе, внятно произнес в самое ухо наглеца:
— Запомни сам и передай своим компаньонам: эта лошадь не про них! А если же кто-то из зависти или подлости попытается ее испортить, то пусть заранее сходит к падре Иларио на исповедь и получит отпущение грехов, дабы не предстать пред Господом во всей своей мерзости! Понял?..
— П-понял! — придушенно пробормотал незадачливый лошадник, безуспешно пытаясь высвободиться из стальных пальцев. В конце концов дон Диего разжал ладонь, барышник с трудом встал на ноги, перекрестился и, потирая помятую шею, затерялся среди публики, собравшейся в таверне на время подготовки площади к главной части представления: корриде. Отовсюду до ушей дона Росендо долетали обрывки разговоров, из которых он понял, что все как будто уже забыли о родео и его победителе и теперь говорили исключительно о быках, свирепо бьющих рогами и копытами в стенки примыкающих к площади загонов.
К этому времени дона Росендо начало изрядно беспокоить отсутствие сестры. Прежде чем присоединиться к дону Диего и Рафаэлю, молодой человек пробрался на заставленный телегами и тарантасами пустырь за таверной, где буквально нос к носу столкнулся с Остином, тоже высматривавшим легкую двухколесную коляску Касильды, запряженную парой жилистых неутомимых мулов мышиной масти.
— Где тебя носило? — рассеянно спросил дон Росендо, вглядываясь в дорогу, по которой должна была приехать сестра.
— Там же, где и всех, — отозвался чуть подвыпивший стряпчий, небрежно ткнув пальцем в сторону площади.
— Выходит, ты человек толпы, — усмехнулся дон Росендо, — частичка всей этой черни, плебса…
— О да, я плебей рядом с вами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36