!
Ц Давно я там не был. Одно скажу: давно уж все растащили. То одна придет: «Д
ядя Николай, дай иконку», то другая придет: «Дядя Николай, дай иконку». А я т
ак подумал: все равно им пропадать Ц берите. Берите, милые, молитесь. Здес
ь им все равно пропадать. Ну вот, сначала приходили спрашивали, а потом без
спросу стали в церковь ходить, а потом я ослеп и ослаб. Теперь, я думаю, там
вовсе ничего не осталось. Сходите, поглядите. Там не закрыто. Кто хочет зах
одит, чего хочет берет. А я давно там не был, давно.
Войдя в кладбищенские ворота, мы оказались на широкой прямой тропе, заро
сшей травкой. Справа и слева от тропы стояла стеной бурная зелень запуще
нного кладбища. Впереди, в перспективе, тропа, или, скажем, аллея, заканчив
алась небольшой деревянной церковкой. Кладбище не было заброшено в полн
ом смысле этого слова. На нем продолжали хоронить. Но оно было невероятно
запущено. Липы восемнадцатого века разрослись и сплелись ветвями, образ
овали сыроватый полумрак. Десятилетиями падали на землю прутья с неисчи
слимых грачиных гнезд. Эти прутья перегнивали. Десятилетиями падал на зе
млю грачиный помет, он перемешивался с землей и прутьями. Перемешивалась
в течение многих десятилетий и сама земля. Валялись кости, обломки истле
вающих деревянных крестов. Мы едва своротили с тропы в заросли кладбища
Ц и скорее назад, на дорожку, где все-таки солнечно, и воздух свеж, и деревя
нная церковка впереди.
Церковь мы обошли вокруг и увидели, что главные двери заперты на замок, че
м и сохранялась видимость, будто здание закрыто, а не пущено на распыл. Бок
овая дверь приперта изнутри чем-то не очень тяжелым, впоследствии оказа
лось Ц шкафом. При нажатии она подалась. Но и главная дверь, несмотря на з
амок, не представляла препятствия для желающих проникнуть внутрь церкв
и. Все четыре филенки двери были выбиты, осталась только крестовина с вис
ящим на ней тяжелым, похожим на бочонок церковным замком.
Нам предстояло выбрать вход по желанию. Мы решили войти с главного входа.
Тотчас нас и соблазнила узенькая лестница, ведущая на церковный чердак.

Было в старой России несколько способов уничтожения обветшалых икон. Во
-первых, оказывается, выносили иконы на перекресток дорог и там с молебно
м сжигали. Этот способ редок, но мне о нем рассказывали трижды в разных мес
тах страны. Вообще-то жечь иконы считалось большим грехом. Но еще больший
грех Ц просто выбросить.
Самый распространенный метод избавления от непригодных икон прост и ор
игинален: иконы пускают по воде.
Ц Бабушка, нет ли у вас старой-престарой иконы?
Ц Сами молимся, лишних нет.
Ц Я не о тех, на которые молитесь. Но бывают совсем черные, ничего не видат
ь. Может быть, вынесли на чердак?
Ц Были такие иконы. Надо бы вам прийти пораньше, пустила я их по воде.
Ц Как это по воде?
Ц Бывало, все по воде пускали. Жечь Ц грех, выбросить тоже грех. На чердак
е в пыли Ц тоже ей там не сладко. Икона любит, чтобы ее маслицем протирали,
чтобы перед ней огонечек теплился. А на чердаке и пыль, и пауки, и мыши, посл
еднее дело. Ну вот, покладешь их в фартук и пойдешь к реке. Ходили, когда бол
ьшая вода, половодье. Перекрестишь ее, сердешную, и положишь на воду. И зак
ачается она, и поплывет кверху божьим ликом. А вокруг березки стоят, не шел
охнутся, солнышко светит, пчелки божьи летают, оно и гоже.
Мы теперь вообще были бы лишены радости наслаждения древнерусской живо
писью, если бы иконы только жгли на перекрестках и клали на воду. На наше с
частье, был третий способ: поверх старой живописи писали новую и таким об
разом консервировали древнюю красоту.
Какая бы впоследствии судьба ни ждала почерневшую икону: перекресток ли
, большая ли вода, Ц все равно она проходила стадию чердака, будь то черда
к церковный, будь то чердак простой крестьянской избы. Вот почему, увидев
узенькую лестницу на чердак, мы полезли по ней. Ступеньки были через одну,
и те едва держались. Все тут медленно истлевало, слабело, превращалось в т
руху. На чердаке мы обнаружили огромную кучу голубиного помета. Невероят
но, чтобы насквозь, сплошь был один помет. Мы предположили, что он покрывае
т коростой какую-нибудь рухлядь, и не ошиблись. Под десятисантиметровой
коркой помета оказались сваленными в кучу небольшие, домовые, деревянны
е иконы. Их было штук сто или больше, и происхождение их не представляло за
гадки.
Церковь стоит на кладбище. Когда отпевают покойника, родные его оставляю
т в церкви какую-нибудь икону. Полагается оставлять и чтобы она сорок дне
й стояла в церкви в определенном месте. Через сорок дней икону берут из це
ркви домой. Но чаще всего не берут. И вот они постепенно накапливаются. Всё
новые и новые покойники проходят через церковное отпевание. Всё новые и
новые иконы появляются в церкви. Старые нужно убирать и где-нибудь склад
ывать. Где же складывать, если не на чердаке?
Однажды я узнал, что в церкви в тридцати километрах от нашего села лежит в
шкафу множество медных иконок, тех, что в музеях называют «старинное худ
ожественное литье», а еще более по-научному Ц мелкая пластика. Икон этих
будто бы килограммов пятьдесят. Несколько дней шли дожди, и я не мог съезд
ить за иконами. Я и не торопился. Церковь закрыта в тридцатых годах. Двадца
ть пять лет в ней размещается колхозный склад. Если медь пролежала все эт
и годы, полежит и еще. Но просрочка оказалась роковой. Когда я приехал, мне
сказали, что на днях приходили школьники, собирающие металлолом, всю мед
ь унесли и сдали в утильсырье.
То, что мы откопали из-под голубиного помета, ни в какой утиль не годилось.
Это были гнилые доски. Сто шестьдесят гнилых досок, каждая из которых еще
недавно могла бы называться иконой и сияла бы красотой, если бы ее спасти
и отдать реставратору. Иконы погубило то, что церковная крыша прохудилас
ь как раз над ними. Дождевая вода размочила краски, и они обсыпались. Тепер
ь мы только по оборотным сторонам досок могли судить, которая иконка отн
осилась к XVI веку, которая к XVII (много), которые к XVIII (большинство), а которые к по
зднейшему времени.
Понятно, почему основная часть досок оказалась XVII и XVIII веков. Первых покойн
иков в этой церкви начали отпевать, как мы знаем, в XVIII столетии. Иконы в церк
овь несут по возможности старые, те, которые не нужны самим. Три доски мы с
осторожностью отнесли к XVI веку. Но какой теперь был от этого толк. Сырость
и голубиный помет сравняли все века. Конечно, и с точки зрения живописи ик
оны эти были в свое время неравноценны. На иных лежала печать посредстве
нности и ремесленничества, иные дышали вдохновением и были исполнены кр
асоты. Но, по-моему, даже посредственная ремесленная вещь четырехсотлет
ней давности все равно представляет интерес.
Погоревав над грудой бывших икон, мы решили спуститься вниз, обследовать
саму церковь. Да и нужно было торопиться: быстро смеркалось, особенно зде
сь, на кладбище, в окружении лип, обступивших маленькую церковь и со всех с
торон нависающих над ней.
Как только мы открыли собственно церковную дверь и шагнули внутрь церкв
и, так и были оглушены паническим хлопаньем крыльев. Напуганные нами, выс
око в церковном куполе бились голуби. Мы и сами вздрогнули от неожиданны
х и столь громких звуков в тишине сумеречной кладбищенской церкви. Голуб
и постепенно успокоились, нашли окно, через которое летают, а мы начали ос
матриваться вокруг.
То, что мы увидели, не поддается никакому описанию. Обычно из закрытой цер
кви вывозят утварь, и церковное здание становится складом, клубом, разби
рается на кирпич. Эта церковь отличалась тем, что закрыть-то ее закрыли, н
о сразу же и забыли о ее существовании. Вся церковная утварь: медные подсв
ечники, шкафы, лампады, книги, цепочки, разные церковные тряпицы Ц все это
осталось на месте и разорялось постепенно в течение двадцати пяти лет. П
одсвечники ронялись на пол, цепочки обрывались, шкафы опрокидывались, кн
иги рассыпались на отдельные листы, стекла оконные, стекла, загораживавш
ие иконы, а также стекла лампадных цветных стаканчиков бились, и теперь н
ельзя было ступить шагу, чтобы стекло не хрустело под ногами. Бронзовые о
клады, отодранные от икон, валялись, скрюченные самым замысловатым образ
ом, дубовый престол в алтаре перевернут вверх ногами, место под престоло
м разворочено ломом, В иконостасе зияют пустые гнезда для икон. Голубины
й помет, накопившийся на резных, позолоченных перекладинах (тяблах) икон
остаса, завершал картину общего запустения.
Можно было бы долго ходить по церкви и рассматривать то, что валялось под
ногами. Так мы впоследствии и делали Ц и находили то книгу, напечатанную
в XVII веке, то медную посеребренную тарелочку с резными изображениями на н
ей, то овальный медальон, отвалившийся от свадебного венца, то лампадный
стаканчик из стекла, которое по глубине цвета спорило с настоящим рубино
м.
Все это мы делали впоследствии, на досуге, потому что в церковь можно было
ходить хоть каждый день. Мы побывали в ней потом еще четыре раза и всякий р
аз находили какую-нибудь красивую и древнюю церковную безделушку.
Теперь нам нужно было быстро и решительно осмотреться. Нас пока что не ин
тересовали медные тарелочки и цепочки от лампад. Мы искали иконы, которы
е из Горяминской церкви могли перейти в Черкутинскую основную церковь, а
из Черкутинской основной в эту вот, второстепенную, кладбищенскую.
Но здесь нас ожидало почти полное разочарование. Церковный иконостас бы
л пуст. На дрова ли, молиться ли растащили черкутинские жители все иконы, н
о для нас не осталось ничего. Уцелел только самый верхний рядок иконоста
са Ц деисусный чин. Потому и уцелел, что добраться до него было невозможн
о. Кто-нибудь и долез бы, докарабкался бы по резным золоченым перекладина
м, но ведь мало добраться, нужно там, наверху, работать, отдирать планки, вы
нимать иконы из гнезд, и все это пришлось бы делать одной рукой, в неудобно
м положении, рискуя сорваться и полететь вниз. Кроме простого желания ут
ащить что-нибудь из церкви хотя бы и на растопку, тут нужен был энтузиазм,
фанатизм собирателя, азарт охотника, для которого не существует преград.

Не помню, как мне удалось вскарабкаться под купол церкви. Пересохший гол
убиный помет сыпался на меня, застревал в волосах, попадал в глаза. Резные
позолоченные завитушки отрывались, когда я пытался ухватиться за них ру
ками или опереться на них ногой. Зато планки, которые нужно было оторвать,
чтобы освободить иконы, не хотели поддаваться. С невероятным трудом, в по
лувисячем положении, с онемевшей левой рукой, которой я держался, чтобы н
е упасть, мне удалось освободить из гнезда одну икону. Спуститься с ней вн
из у меня не хватило бы ни сил, ни сноровки. Приходилось бросать икону, хот
я всякий собиратель скажет, что это варварство и преступление, потому чт
о икона при падении может расколоться. Утешало то, что она в массивном мед
ном окладе, который охватывает ее не только спереди, но и с боков, и что это
т оклад предохранит доску от удара.
Я бросил, внизу охнуло, звякнуло, отдалось эхом в мертвой сумеречной церк
ви, затихло. Когда я услышал под собой прочный пол, руки и ноги у меня дрожа
ли от перенесенного напряжения.
Икону мы понесли к выходу на свет. На траве под открытым небом дышалось ле
гко и радостно. Скорее мы начали снимать грубый, аляповатый медный оклад.
По форме икона была узкая, вытянутая в длину, а верх у нее был закругленный
, полукруглый. Наступил волнующий решительный момент. Выдернув все гвозд
ики, мы сразу сняли оклад, как сдергивают с нового памятника белое полотн
о или как отдергивают занавес в театре Ц и все ахают, пораженные красото
й монумента или декорации. Мы ахнули тоже, ибо то, что мы увидели, было необ
ыкновенно. Как бы это подоходчивее рассказать.
В начале записок я говорил, что у всякой древней иконы должен быть ковчег.
На иконной доске во всю ее плоскость существует небольшое углубление, вы
пуклыми остаются только поля иконы. Ковчег Ц первый признак древности и
, ну, что ли, хорошей породы. Поднимая оклад, мы, естественно, жаждали увидет
ь ковчег. И вот мы его увидели и даже провели пальцем по доске, чтобы убеди
ться: да, углубление существует, оно не только зримо, но и осязаемо. Палец н
атыкается на порожек высотой в несколько миллиметров.
Но как же так? Ковчег у иконы прямоугольный, а сама она в верхней части зак
руглена. Притом закруглена грубо, задеты и стесаны верхние уголки ковчег
а. Вот где таилась вся наша радость, все наше охотничье ликованье!
Икона когда-то была прямоугольной. Но потом, вынув из старого прямоуголь
ного гнезда, ее перенесли в другую церковь, где гнезда у иконостаса задум
аны и сделаны с полукруглым верхом. Чтобы старая икона подошла к новому г
незду, у нее топором закруглили верхнюю часть, что мы и видим теперь, сидя
на прохладной в этот предвечерний час траве черкутинского кладбища.
Приехав домой и положив икону на «операционный стол», чтобы поставить пр
обу, мы рассуждали более спокойно.
Кладбищенскую церковь построили в 1798 году. В это время нашей иконе закруг
лили углы и в это же время подновили ее живопись. То, что мы видим на иконе т
еперь, написано в год строительства церкви.
До этого наша икона стояла в основной Черкутинской церкви, и стояла дово
льно долго, ведь на старом месте ее не оставили за отсутствием благолепи
я, перенесли на второстепенное место, на тихое кладбище, в маленькую дере
вянную церковь. Она и по размерам своим уже не могла подойти для новой бол
ьшой кирпичной церкви. Она с самого начала задумана мастером и написана
для церкви деревянной.
Теперь вопрос в следующем. Когда черкутяне перетянули к себе в село церк
овь из Горямина, они часть икон оставили старых, горяминских, а часть напи
сали заново. Это бесспорно. Не могло быть новой церкви без новых икон. Бесс
порно также, что горяминские иконы они подновили, чтобы привести их к еди
ному стилю со вновь написанными иконами. Спрашивается: которая перед нам
и из двух возможных икон: горяминская подновленная или черкутинская, нап
исанная вновь? Ответ может дать только химия. Если окажется три слоя живо
писи, значит, перед нами подлинная горяминская икона. Итак, скорее фланел
ьку, пинцет, стекло, гирьку, пять минут подождать, ватный тампон, скальпель
, затаенное дыхание, ни с чем не сравнимые ощущения открытия, проникновен
ия в тайну времени, прикосновения к древности, к старине.
Первая зеленовато-коричневая живопись, живопись 1798 года, сошла легко, и ту
т мы ничему не удивились. Мы предполагали, мы точно знали, что она уйдет, иб
о она даже на первый взгляд не соответствовала ни доске, ни закруглению в
ерхней части доски при помощи грубого топора.
Мы ставили пробу, то есть клали фланелевый прямоугольник так, чтобы одно
й половиной он лежал на нимбе святого (архангела Гавриила), а другой полов
иной Ц на пустом фоне иконы. Когда ушла верхняя живопись (коричневый фон
и серебряный нимб), открылись в окошечке синий фон и чистая зеленая краск
а нимба. Нужно было пробираться дальше, из начала восемнадцатого века к с
ередине семнадцатого. Синева и зелень вскоре поддались нашей химии и ост
ались частью на ватке, частью на острие скальпеля. Под синим фоном оказал
ся зеленый фон, а под зеленым нимбом чистая охра.
Спокойно, спокойно. Мы уже в древнем Горямине, до того еще времени, как у ни
х отобрали церковь. Спокойно. Каждый слой живописи Ц сто лет. Сейчас мы из
середины восемнадцатого Ц в семнадцатый. Вероятно, мы снимем сейчас по
следнюю запись и под ней откроется авторский слой, святая святых.
Каждый век писал по-своему. Коричневый фон и серебряный нимб, синий фон и
зеленый нимб, зеленый фон и охряной нимб. А как написал сам автор? Лучше вс
ех своих последователей или хуже? Какое сочетание цветов избрал он?
Осторожно начинаем убирать зелень фона. Тоже ведь жалко. Тоже ведь серед
ина семнадцатого столетия. Уберешь, а под ним ничего не окажется. Правда, ф
ланелька наша не велика, это ведь только проба. Если ничего больше не окаж
ется, то придется успокоиться на семнадцатом веке и при реставрации убра
ть со всей иконы лишь два слоя живописи. Осторожно убираем семнадцатый в
ек. Уходит нежная зелень фона, открывая нам звучную, плотную, чистую охру ш
естнадцатого века. Что может быть благороднее древней охры, в особенност
и если она служит фоном и лежит на полях иконы!
Но зато охру семнадцатого века мы будем сейчас безжалостно убирать с ним
ба. Что она прикрывает собой? Чем написал нимб иконописец в шестнадцатом
веке, чтобы он удачно сочетался по колориту с широким и звучным фоном и зв
учал бы сильнее фона, господствовал бы над ним?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21