.. Интеллигенция всегда была
увлечена какими-либо идеями". "После подавления восстания декабристов русская
интеллигенция окончательно сформировалась в раскольничий тип. Она всегда будет
говорить про себя "мы", про государство, про власть — "они". По мнению Г.
Федотова "в истории русской интеллигенции основное русло — от Белинского, через
народников к революционерам наших дней".
Члены Ордена Р. И. всегда страдали манией известной у немецких психиатров
под названием "вельт-фербессер", то есть страстью изменять мир. Признаки этой
мании: недовольство всем существующим, осуждением всех, кроме себя и
раздражительная многоречивость не считающаяся с реакцией слушателей.
Характеризуя идейную настроенность перед революцией, С. Франк пишет в "Падении
кумиров": "Преобладающее большинство русских людей из состава, так называемой,
"интеллигенции" жило одной верой, имело один "смысл жизни": эту веру лучше всего
можно определить, как веру в революцию".
"Весь XIX век, — пишет Н. Бердяев, — интеллигенция борется с Империей, —
исповедует безгосударственный, безвластный идеал, создает крайние формы
анархической идеологии. Даже революционно-социалистическое направление, которое
не было анархическим, не представляло себе, после торжества революции, взятия
власти в свои руки и организации нового государства".
Как видим и Н. Бердяев, и Г. Фетодов, и Дан, и С. Франк — разными словами
все подтверждают определение Г. Федотова, что интеллигенция считала себя штабом
революции и действительно таким штабом была. Члены Ордена независимо от своих
политических и социальных взглядов все сходились в убеждении, что жизнь в России
может быть улучшена не путем эволюционного, постепенного развития, а только
путем революционной перестройки. Масштабы и размеры этой революционной
перестройки каждая интеллигентская секта определяла уже по-своему.
"В. А. Маклаков, — писал как-то в "НРС" член Ордена Юрьевский, —
представитель высокой интеллигентности, член интеллигентской профессии, всю
жизнь вращавшийся главным образом среди интеллигенции, не принадлежал к "русской
интеллигенции". С первого взгляда это кажется абсурдом или просто надуманным
парадоксом. Русский интеллигент вне "русской интеллигенции". Однако, это
факт..." Разъясняя свою точку зрения, Юрьевский пишет: "...Слой образованных
людей и русская интеллигенция — понятия не совпадающие. Образованный человек,
ученый, профессор, мог быть в рядах русской интеллигенции. Мог и не быть. Л.
Толстого, с его отрицанием государства, цивилизации, вероятно, нужно к ней
причислить, но в нее уж никак нельзя вставить Ключевского или Чичерина.
Определить физиономию, характер ордена "русской интеллигенции" — проблема далеко
не простая, хотя о ней, и в связи с нею, написано множество страниц и среди них
материалы Охраны и жандармских допросов. Она сама о себе постоянно вопрошала —
кто она, зачем она, и правильно замечено, что иной раз под видом русской
литературы, русской общественной мысли, русской философии (отчасти это относится
к недавно опубликованной солиднейшей "История русской философии" В. В.
Зеньковского) писались история русской интеллигенции.
Природа русской интеллигенции крайне сложна и разнородна. На одном полюсе
ее подвижники, мечтавшие о царстве любви и принуждаемые ненавидеть, на другом —
все повально ненавидевшие без малейшего стремления что-либо. На одной стороне —
Герцен, Лавров, Михайловский, Перовская, Александр Ульянов (брат Ленина),
Каляев, Сазонов, на другом — Чернышевский, Бакунин (за его спиной Нечаев!),
Ткачев, Ленин. В ордене различные психологические типы".
Что же сближает различных людей, членов Ордена интеллигенции? На этот
вопрос Е. Юрьевский дает следующий верный ответ:
"...Авторы, судившие русскую интеллигенцию, призывавшие ее к
самопознанию, самокритике, не делали никакого различия между группами и
направлениями, входившими в орден. Для них это единый блок. Различия в нем
стерты общим, что по их мнению, объединяло всею интеллигенцию. Но в этом общем
они с минимумом внимания остановились на том, что действительно является общим
знаменателем у самых разнородных групп "ордена". Имею ввиду их отношение к
сложному понятию, сложному явлению, особому течению жизни, определяемому словом
эволюция. Умственное и чувственное ее приятие было абсолютно чуждо всей русской
интеллигенции. Это самая характерная основная черта ее физиономии, в тот или
иной момент, в акте или рассуждении, у всех видов интеллигенции проявлявшаяся.
Нельзя, например, в народоправцах, народных социалистах, близких к ним
интеллигентах-трудовиках — видеть максималистов. Все же они — бесспорно члены
ордена, и как все оттенки с максималистическими программами, психологически,
нутром, не принимали путь эволюции. В ней все всегда видели нечто,
"применительно к подлости", скверно ползучее. Представление об эволюции,
"медленным шагом, робким зигзагом" (слова из стихотворения, кажется, Мартова)
вызывало чувство омерзения, тошноты.
Никакая "дарвинистическая" теория эволюции, входившая у большинства
интеллигенции необходимой частью в "цельное мировоззрение", не могла побороть
эту тошноту. Самое слово эволюция было изгнано из политического словаря
интеллигенции, а когда о ней говорилось, она появлялась с неизбежной
эсхатологической начинкой, с революционным "скачком" чрез исторический барьер, с
той диалектической "алгеброй революции, которая, по убеждению Герцена,
"необыкновенно освобождала человека и не оставляла камня на камне от мира
христианского". Эволюция требует известных компромиссов, соглашений, уступок.
"Принцип" интеллигенции их отвергал.
Хотели не ремонта здания, даже не капитального ремонта, а сноса всего
общественного здания и постройки на его месте совершенно нового, без единого
кирпичика от прежнего.
Приходится сказать, что именно это крайнее антиэволюционное
умонаправление и умонастроение и нашло себе выражение и осуществление в
действительности: ни на что непохожий тоталитарный строй в России, построенный
"с преобразованием природы" коммунистами..."

IX

Если употреблять термин "интеллигент" в точном значении с его истинным
смыслом, то есть тем смыслом, который в него вкладывала сама интеллигенция, то
слово "интеллигент" означает образованного человека из среды интеллигенции.
Интеллигенты и полуинтеллигенты считались внутри Ордена интеллигенции людьми
политически равноценными, разница была только в степени образования, их
уравнивало принципиально одинаковое отношение к революции, к самодержавию, к
русской истории, к отрицанию возможности улучшения русской жизни эволюционным
путем, весь тот сложный комплекс идеалов, который китайской стеной ограничивал
русского образованного и русского необразованного человека от русского
интеллигента и полуинтеллигента.
Полуинтеллигент увеличив запас своих знаний мог превратиться в
интеллигента, то есть в образованного человека особого духовного типа. Но
человек обычного, нормального духовного типа, получив образование не становился
интеллигентом, и интеллигенты его своим не считали. И, в силу того, что
критерием для определения интеллигента или не интеллигента является не степень
его образованности, а тип его миросозерцания, один и тот же человек мог быть
одно время интеллигентом, а мог и перестать быть им. Самые яркие примеры тому —
духовный путь знаменитого Льва Тихомирова, из члена "Народной Воли" ставшего
автором "Монархической Государственности", или духовная эволюция Ф.
Достоевского, из интеллигента, увлеченного взглядами Фурье и Сен-Симона,
ставшего гениальным противником идеи революционного изменения русской жизни
(излюбленной идеи русской интеллигенции, которая резко расчленяла верхи русского
общества на два непримиримые лагеря — образованное общество и русскую
интеллигенцию).
Существует и такая точка зрения, что интеллигенция — левая, революционно
настроенная часть духовной элиты страны. Поэтому когда хотят подчеркнуть
разрушительную, революционную роль русской интеллигенции, то говорят о левом,
революционном крыле интеллигенции. Тут происходит путаница — с терминологией —
проистекающая из неясности мышления.
Да, русская интеллигенция имела свое левое крыло, но она имела и свое
правое крыло. Но деление на правую и левую интеллигенцию происходит внутри
Ордена интеллигенции (или духовно социального образования, как указывает Н.
Бердяев). Левая интеллигенция является левой частью интеллигенции, а не левой
частью русского образованного класса.
Правильнее будет вкладывать в термин "интеллигенция" такое же содержание,
какое в него вкладывают общепризнанные идеологи русской интеллигенции. Если
понимать интеллигенцию так, как понимают ее крупнейшие идеологи интеллигенции,
то не нужно будет проделывать ту совершенно ненужную работу, которую зовет
проделывать Б. Ширяев, когда он пишет:
"Мы должны установить также и ступенчатость, иерархию интеллигенции в
самой себе".
И "ступенчатость" и "иерархия" интеллигенции самой в себе давным давно
уже установлена самими интеллигентскими кругами. Е. Юрьевский, который считает
себя членом Ордена интеллигенции совершенно прав, когда пишет в своей рецензии о
мемуарах В. Маклакова:
"Природа русской интеллигенции крайне сложна и разнообразна. На одном
полюсе ее подвижники, мечтавшие о царстве любви и принуждаемые ненавидеть, на
другом — все повально ненавидевшие без малейшего стремления что-либо любить".
Да Орден объединял в своих рядах различные психологические типы, но
превалировали в нем — "все повально ненавидевшие без малейшего стремления
что-либо любить". Целый ряд идеологов Ордена детально расшифровывал
ступенчатость строения Ордена. Основным критерием для зачисления в Орден они
брали не степень образования и интеллектуальный уровень, а отношение лица к идее
эволюционного изменения русской жизни и тоталитарность его мировоззрения.
Поэтому деление интеллигенции на "правую" и "левую", "либеральную",
"радикальную" и "революционную" должно производиться не в пределах русского
образованного слоя, в который механически включается интеллигенция, как
органическая составная часть его, а только в пределах Ордена.
"В свои пределы группа эта, — пишет видный меньшевик Дан в "Истории
большевизма", — вмещает .довольно широкую гамму миросозерцаний, философий,
взглядов и партий. Но общим для зачисляемых в нее образованных (и
необразованных. — Б. Б.) людей является их политический и социальный
радикализм".
Русских образованных людей от интеллигентов отличает не только разница
политических идеалов, но главным образом — разница мировоззрений и вер. Уже в
1850 году Герцен писал про Орден Р. И.: "У них учреждена своя радикальная
инквизиция, свой ценз идей. Идеи и мысли, удовлетворяющие их требования, имеют
права гражданства и гласности, другие объявляются еретическими и лишены голоса.
У них образовалось свое обязывающее предание, идущее с 1789 года (т. е.
Французской революции, организованной мировым масонством. — Б. Б.), своя
религия, религия исключительная и притеснительная" ("С другого берега"). В своем
ответе эсеру Вишняку Н. Ульянов писал: "Взять, хотя бы, известную "Историю
русской общественной мысли" Иванова-Разумника, написанную типичным
"интеллигентом". Там, на протяжении обоих томов, упорно проводится мысль об
интеллигенции, как особой группе, отнюдь не совпадающей с всей массой
образованных людей, тем более людей науки, литературы, музыки, техники.
Напротив, старательно подчеркивается, что ни талант, ни знание, не делают еще
человека двигателем прогресса. Интеллигенция, по его словам, "есть этически —
антимещанская, социологически — внесословная, внеклассовая, преемственная
группа, характеризуемая творчеством новых форм и идеалов и активным проведением
их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному
освобождению личности".
Можно соглашаться или не соглашаться с таким определением, но нельзя не
вывести из него заключения об особом назначении и особой направленности
"интеллигенции" каковые не имеют ничего общего с природой науки и искусства.
"Активное проведение в жизнь" идеалов может соблазнить, но может и не соблазнить
художника и ученого (чаще всего оно их не соблазняет, а отталкивает, особенно,
если "идеал" рождается не из их собственного творчества, а навязывается им
извне). В зависимости от этого ученый, художник могут либо быть, либо не быть
"интеллигентами".
Категория эта, во всяком случае, лежит за пределами их творчества, о чем
сам Иванов-Разумник твердит неустанно. Чтоб не оставить в этом сомнений, он с
особой силой подчеркивает: "Для интеллигенции характерен не акт творчества
самого по себе, но главным образом направление этого творчества и активность в
достижении; сами же по себе ни наука, ни искусство не составляют прогрессивного
процесса". Трудно выразиться яснее, пишет Н. Ульянов.
Анненков был прав, отмечая, что Орден Р. И. стоит — "поперек всего
течения современной ему жизни, мешая ей вполне разгуляться". Орден своей
фанатичной антинациональной деятельностью замораживал нормальное политическое и
социальное развитие России беспрерывно провоцируя Царскую власть на всевозможные
ограничения.
В 1924 году проф. Степун писал: "В России революционная идеология была не
только отсталою, но тою революционною силою, которая десятилетиями расстреливала
из приземистых крепостей толстых журналов и газетных траншей все самые
талантливые явления русской духовной жизни: русскую религиозную философию,
русский символизм, все передовое анти-передвижнеческое искусство, Розанова и
даже... Достоевского".

X

Миросозерцанию и творчеству представителей русского образованного слоя не
характерны ни тоталитарность. мировоззрения, ни фанатизм и утопичность
политических взглядов, ни тенденциозность и предвзятость творчества: русский
образованный человек и русский интеллигент — это антиподы во всем: в психологии,
миросозерцании, мироощущении и т.д. Да это и вполне понятно, если вспомнить,
какие цели преследует русский образованный слой и члены Ордена Р. И.: цель
первых — творить русскую самобытную культуру, цель вторых — любой ценой добиться
уничтожения русского национального государства, на почве которого только и может
развиваться и цвести русская культура.
Все наиболее ценное во всех областях русской культуры создано отнюдь не
интеллигентами, а теми образованными русскими людьми, которых ни Бердяев, ни
Федотов, ни другие идеологи русской интеллигенции никогда не причисляли к Ордену
Р. И. Творчество членов Ордена — Белинского, Чернышевского, Писарева, Герцена,
Михайловского, Салтыкова-Щедрина, Успенского, Горького — в литературе, Перова и
ему подобных тенденциозных "белинских от живописи" — это, как ни преувеличивай,
все же задворки русской культуры. То, что внесла русская интеллигенция со
времени своего возникновения в русскую культуру, все отмечено печатью
второсортности: она не столько является творцом, сколько фактором, задерживавшим
и затруднявшим развитие русской культуры, и в конечном итоге своего развития — в
большевизме — явилась беспощадным разрушителем русской культуры.
С момента своего возникновения Орден Р. И. находился в беспрерывной
гражданской войне с верховной русской властью и со всем русским образованным
классом, со всеми творцами русской культуры, со всеми русскими образованными
людьми, отказывавшимися от сомнительной чести принадлежать к Ордену политических
фанатиков и изуверов.
Плоский уровень мышления, унаследованный членами Ордена от Белинского,
отталкивал от себя всех подлинных носителей русского духа и подлинных создателей
русской культуры. Видный деятель Ордена в царствование Николая II П. Струве
признается, что "чем подлинее был талант, тем ненавистнее ему были шоры
интеллигентской общественной утилитарной морали, так что силу художественного
гения у нас почти безошибочно можно было измерить степенью его ненависти к
интеллигенции: достаточно назвать гениальнейших — Достоевского, Тютчева и Фета".
По мнению Бердяева, которое разделяют и многие другие идеологи
интеллигенции, тоталитарность миросозерцания является главным признаком, по
которому "можно даже определить принадлежность к интеллигенции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28