БОРИС БАШИЛОВ
МАСОНСТВО И РУССКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
"Другие (бесы, более возвышенные в мыслях),
Сидели поодаль на уединенной горе.
Громко между собой беседуя
О Промысле, о предвидении, о воле, о судьбе.
Они определяли, что есть судьба, свобода воли, предвидение,
И не могли наговориться, путаясь в сетях своих умственных
построений.
Много они тогда наговорились о добре и зле,
О счастии, и конечном бедствии, о страсти
И об апатии, о славе, о позоре.
Все это было суемудрие и любомудрие ложное"!
Мильтон. "Потерянный рай". (Перевод прозой).
ОГЛАВЛЕНИЕ
РОССИЯ МОЖЕТ СВЕТИТЬ СОБСТВЕННЫМ СВЕТОМ
РОЛЬ ГОГОЛЯ В РАЗВИТИИ РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ
БОРЬБА СЛАВЯНОФИЛОВ ЗА ВОССТАНОВЛЕНИЕ РУССКИХ САМОБЫТНЫХ ТРАДИЦИЙ
ПОТОМКИ БРАТЬЕВ МИСТИЧЕСКОЙ ПЕТЛИ
ОРДЕН РЫЦАРЕЙ ЗЛОГО ДОБРА
I. РОССИЯ МОЖЕТ СВЕТИТЬ СОБСТВЕННЫМ СВЕТОМ
I
"Многие думают, — пишет бывший французский масон Копен-Альбанселли, — что
страну можно покорить только силою оружия, это глубокая ошибка. Есть раны
гораздо более чувствительнее, чем те, которые проливают народную кровь: это —
раны, наносимые душе народной. Душа народа заключается в его традициях, в его
вековых преданиях; эти традиции являются истинными источниками народной жизни".
"Как ищут деревья своими корнями плодородную почву, сплоченную из пластов давно
упавших листьев, так и народ живет теми духовными устоями, которые создались от
доблести, геройства, стремлений, страданий и надежд предшествовавших поколений.
В этом заключается живительная сила, которую исчезнувшие поколения выработали
для поколений грядущих..." "Поэтому, когда хотят убить душу народа, а,
следовательно, убить и самый народ, стоит только разомкнуть живущее поколение с
прошлым, т. е. изгладить из памяти народа его предания и заветы, внушить ему
презрение и ненависть к его старине, подобно тому, как достаточно подрубить у
дерева корни, дающие ему для питания растительный сок, чтобы умертвить его".
Тютчев писал однажды "о страшной загадке, в силу которой, столько
способностей и энергии, вложенных в нас, обречены судьбой никогда не выйти
наружу и не быть употребленными в интересах нашего собственного и чужого
счастья". Тайна этой страшной загадки состоит в том, что органическое развитие
русской Церкви, государственности и русской культуры было насильственно прервано
революцией Петра I, которому подсказали этот путь масоны (см. гл. "Петр I и
масоны" в кн. "Робеспьер на троне").
Ибо Петр I, как злорадствует в "Социальных контрастах" Жан-Жак Руссо
"затеял сотворить из своих подданных немцев, англичан, когда надо было начать с
того, чтобы сделать русских; он навсегда воспрепятствовал своим подданным стать
тем, чем они могли быть, вбив им в головы то, чем они не были. Так иной
французский наставник ведет своего воспитанника к тому, чтобы блистая в детстве,
оставался потом навсегда ничем".
Известный английский богослов Пальмер в письме к Хомякову предрекал
России трагическую судьбу в недалеком будущем: "...Наказания за общественные
преступления и грехи бывают общественные и личные. Общественное наказание падает
на нацию, общество или класс, или чин, или на само учреждение, иногда скоро,
иногда после долгого промежутка, поражая и будущие поколения. Это общественное
наказание часто падает, по-видимому, на правителя и потомков, которые лично
невинны, возможно ДАЖЕ НЕ СОЗНАЮТ ВИНУ СВОИХ ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ, как бы показывая
различие между личными и общественными актами и между личным и общественными
вознаграждениями и наказанием. Так в Англии вина тех Тюдоров, которые в XVI
столетии восставали против Бога и Его Церкви и вовлекли целую нацию своим
тираническим насилием в схизму и ересь, была наказана, позже в королях другой
фамилии, против которых восстал народ, как раньше короли восстали против Бога:
они были свергнуты и изгнаны, и один из них даже обезглавлен через последующее
развитие той же ереси, которую они сначала навязали народу... Также во Франции
честолюбие и гордость, с которой Людовик XIV вел войну и наносил обиды Церкви, и
безнравственность регента и Людовика XV были наказаны в ближайшем поколении
ужасами атеистической и смертоносной революции, в которой были обезглавлены или
умерщвлены с еще большими мучениями невинный и добродетельный Людовик XVI, его
королева, его сестра и его сын".
"...Правительства, — пишет Пальмер, — которые однажды пошли на апостасию,
не легко идут обратно; они идут к разрушению". Пойдет ли Россия к немецкому
материализму и в конце концов к утрате самого имени христианства ... или
произойдет православная реакция? — спрашивает Пальмер. И возможна ли реакция?
Хвост не может вести голову, а ГОЛОВА И ХРЕБЕТ У РОССИИ — НЕМЕЦКИЙ. Православная
Церковь привязана к немецкому принципу светского верховенства, как хвост к
хребту собаки. Хвост должен следовать за головой. Индивиды, хотя бы они сами,
или их отцы, согрешили, могут покаяться, но история не знает примера нации, раз
отступившей от более, высокого религиозного положения к низшему, чтобы она
восстановила сама себя "СВОИМ ВНУТРЕННИМ УСИЛИЕМ ПОКАЯНИЯ" (Цитируется по
тексту, приведенному в "Патриарх Никон", М. Зызыкина, II, 327).
Путь религиозного возрождения народа, отступившего в лице своих
правителей от религиозно-национальных традиций, как правильно указывает Пальмер,
очень труден. Религиозно-национальное возрождение возможно только в случае —
если представители церковной иерархии, или представители духовной элиты страны,
сумеют понять и правильно формулировать основную задачу, без решения которой
невозможно национальное возрождение, а правители страны положат их идеи в основу
управления государством.
II
Переломная эпоха, в которую правил Николай I, наложила на него неизмеримо
тяжелое бремя. Он правил, когда мировое масонство и руководящее им мировое
еврейство, окончательно утвердили свое господство в Америке и Европе. Это была
эпоха, в которую, по меткому выражению Гоголя, "диавол выступил уже без маски в
мир". "Когда "мир был в дороге, а не у пристани, даже и не на ночлеге, не на
временной станции, или отдыхе".
В это время "на развалинах старого мира", села тревожная юность. В России
это тревожное, родившееся во время наполеоновских войн, поколение избрало своими
руководителями не Николая I, Пушкина, Гоголя, славянофилов, а духовных отпрысков
русского вольтерьянства и масонства, декабристов, и своим путем — путь
дальнейшего подражания Европе.
Николай I избрал более трудный путь: он решил восстановить Самодержавие в
России и отказаться от традиций Петровской революции. "Вопрос еще, — сказал он
однажды, — хорошо ли сделал Петр I, что отменил некоторые русские благочестивые
обычаи. Не придется ли их восстановить?" Прежде всего необходимо было
восстановить монархию. "За время от Петра I до Николая I у нас не было монархии.
Если мы под монархией будем понимать, прежде всего, арбитраж во всяких
внутринациональных трениях, — то мы согласимся с тем, что императрицы,
попадавшие на трон на гвардейских штыках, никакими арбитрами быть не могли и
основных функций монархии выполнять были не в состоянии. С русской точки зрения
Екатерина II была чужеземной авантюристкой, пролезшей на трон путем муже и
цареубийства. Ей оставалось идти по течению этих штыков, дабы они не обратились
против нее самой. Русские цари и в особенности царицы, от Петра I до Николая I
включительно, были пленниками вооруженного шляхетства, и они не могли не делать
того, что им это шляхетство приказывало" (И. Солоневич. Сборник статей. Шанхай
1942 год, стр. 48).
Ключевский называет этот период "дворяновластием". Известный
монархический теоретик Л. Тихомиров пишет про этот период в своем труде
"Монархическая государственность": "Нельзя обвинять монархию за то, что было
сделано во время ее небытия".
Николай I обладал ясным, трезвым умом, выдающейся энергией. Он был
глубоко религиозный, высоко благородный человек, выше всего на свете ставивший
благоденствие России. Французский дипломат, живший в Петербурге писал, что
"нельзя отрицать, что Николай обладал выдающимися чертами характера и питает
лучшие намерения. В нем чувствуется справедливое сердце, благородная и
возвышенная душа. Его пристрастие к справедливости и верность данному слову
общеизвестны". Когда маркиз де Кюстин сказал Николаю Первому:
— Государь, Вы останавливаете Россию на пути подражательства и Вы ее
возвращаете ей самой.
Николай I ответил ему:
— Я люблю мою страну и я думаю, что я ее понял; я вас уверяю, что когда
мне опостылевает вся суета наших дней, я стараюсь забыть о всей остальной
Европе, чтобы погрузиться во внутренний мир России".
— Чтобы вдохновиться из Вашего источника?
— Вот именно. Никто не более русский в сердце своем, чем я.
Николай I, действительно, вместе с Пушкиным и Гоголем, был по духу, одним
из наиболее русских людей своей эпохи.
Идеалом русского правителя для Николая I был не Петр I, не Екатерина II,
не оба эти "великие правители", а самый христианский правитель Средневековой
Руси, Владимир Мономах. Христианскую настроенность Николая I ярко показывает
резолюция, которую он наложил на отчете министерства иностранных дел,
составленном к 25-летию его царствования, перед тем, как передать отчет
Наследнику: "Дай Бог, чтобы мне удалось тебе сдать Россию такою, какою я
стремился ее оставить, сильной, самостоятельной и добродеющей: нам — добро,
НИКОМУ — ЗЛО".
Николай I не был ни тупым доктринером, ни реакционером, как изображают
его обыкновенно представители интеллигенции и исполнявшие их политические заказы
историки. Он искренне стремился к проведению широких преобразований, которые
Пушкин определял, как "организацию контрреволюции революции Петра" (см. Б.
Башилов. Враг масонов № I, стр. 100-101).
"Меня очень мало знают, — сказал Николай I маркизу де Кюстин, — когда
упрекают в моем честолюбии; не имея малейшего желания расширять нашу территорию,
я хотел бы еще больше сплотить вокруг себя народы всей России. И лишь
исключительно над нищетою и варварством я хотел бы одержать победы: улучшать
жизненные условия русских гораздо достойнее, чем расширяться".
III
Россия Петербургского периода являет собой отступление от народного
идеала христианского государства — Святой Руси. Несоответствие социальной
структуры крепостнической России идеалам Православия понимал Николай I, понимали
это несоответствие и Гоголь, славянофилы Хомяков, К. Аксаков и ряд других
выдающихся людей Николаевской эпохи.
"Христианин может быть рабом, — писал Хомяков, — но не может быть
рабовладельцем". К. Аксаков писал в записке о "Внутреннем состоянии России":
"Современное состояние России представляет внутренний разлад, прикрываемый
бессовестной ложью". Гоголь писал: "Лучше ли мы других народов, ближе ли по
жизни к Христу, чем они?" и отвечал: "Нисколько не лучше, а в жизни еще
неустроеннее и беспорядочнее всех. Хуже мы всех". "Вот, что мы должны твердить
всегда себе. Если бы я рассказал все, что я знаю, тогда помутились бы мысли ваши
и вы подумали о том, куда бежать из России".
Крепостная действительность способна была ужаснуть всякого, действительно
нравственного человека, своим жутким несоответствием между истинами
проповедуемыми Православием и реальными отношениями существовавшими между
"христианами" помещиками и христианами же крепостными. Большинство помещиков
исповедовало христианство, по меткому выражению Лескова, "лишь одними устами, а
сердцем отстояло далече", не было среди них того духа, "который приличествует
обществу, носящему имя Христа".
Николай I считал крепостное право институтом совершенно не христианским.
Он "в разговоре с Пушкиным, по рассказу Смирновой, упрекал Бориса Годунова за
прикрепление крестьян к земле, и Лейбница за то, что совещаясь с Петром Великим
относительно "Табеля о рангах", немецкий ученый не указал ему на
несправедливость крепостного права" (Кони. На жизненном пути).
В 1847 году он заявил смоленским помещикам: "...но я не понимаю, каким
образом человек сделался вещью. Я не могу себе представить иначе, как хитростью
и обманом с одной стороны и невежеством — с другой". "Этому нужно положить
конец".
И. Бунаков-Фондаминский, раскаявшийся после революции эсер-террорист,
принявший православие еврей, в статье опубликованной в "Сов. Записках" (XVIII)
пишет: "Как и его старший брат, Николай I не любил дворян. Дворяне убили его
отца. Дворяне подняли восстание в день его восшествия на престол. Кроме того, не
все в крепостных отношениях между дворянами и крестьянами укладывалось в его
государственное понимание... Крестьянское рабство в государственном сознании
Николая I никак не укладывалось". "Киселев (помощник Николая I) в своей
земельной политике продолжил вековую традицию Российских Императоров" и
Московских Царей. В борьбе за землю между беднотой и богатеями и те, и другие
ВСЕГДА СТОЯЛИ ЗА БЕДНОТУ". "Все работы велись в строгой тайне, о существовании
некоторых комитетов никто не знал... По существу это был постоянный военный
совет по борьбе с крепостным правом... Вражеская крепость должна быть взятой
тихой сапой... без кровопролитий". Таковы утверждения бывшего заклятого врага
Самодержавия.
"Они знают, — сказал Николай I, объясняя причину любви к нему широких
слоев крепостного крестьянства, выражения которой он видел всякий раз, когда
путешествовал по России, — что не имеют другого защитника кроме меня".
Николай I провел большинство черновой работы по подготовке отмены
крепостного права. Проживи он несколько лет больше — крепостное право отменил бы
он сам. Этого не надо никогда забывать. "Он провел огромную подготовительную
работу, значимость которой начинают понимать и все больше оценивать специалисты,
каждый в своей области", — пишет проф. К. Зайцев в журнале "Согласие"
(Лос-Анжелес, № 44). Через Канкрина он упорядочил финансы. Через Сперанского
создал "Свод Законов." Через Киселева он построил систему управления
государственных крестьян. Это все были леса, для сооружения нового здания,
вернее для капитального ремонта старого здания, на началах ликвидации
крепостничества". В том, что он не смог оставить Наследнику Россию такой, какой
хотел, виноват не столько он, сколько окружавшие его и современное ему общество,
про которое он имел право сказать тоже, что сказал про современное ему общество
Николай II: "Кругом измена, трусость и обман".
Известный судебный деятель Кони, недолюбливавший Николая I, как и многие
представители русской интеллигенции и русского либерализма, тем не менее пишет в
"На жизненном пути", что "Освобождение крестьян было, как известно, искренним
желанием Николая I". Но "Бюрократическая и законодательная рутина, опиравшаяся
на УПОРНУЮ НЕПОДВИЖНОСТЬ ОБЩЕСТВА и на страхи, создаваемые "пугливым
воображением", ставили постоянные препятствия для решительных шагов Государя".
В дневнике Государственного Секретаря Перетца приводятся слова, сказанные
однажды Александром II Милютину: "Покойный отец очень любил Павла Дмитриевича
(Киселева) и не раз был готов приступить к осуществлению заветной мысли его —
освободить крестьян; но беда в том, что большая часть людей, окружавших батюшку,
его пугала, обманывала" (стр. 20).
IV
"Он не готовился царствовать, — пишет проф. К. Зайцев, — но из него вырос
Царь, равного которому не знает русская история. Николай I был живым воплощением
русского Царя. Как его эпоха была золотым веком русской культуры, так и он сам
оказался центральной фигурой русской истории. Трудно себе представить
впечатление, которое производил Царь на всех, кто только с ним сталкивался лицом
к лицу. Толпа падала на колени перед его властным окриком. Люди, ни в какой мере
от него не зависящие, иностранцы, теряли самообладание и испытывали вообще
трудно объяснимое, а для них и вовсе непонятное, по истине мистическое, чувство
робости почтения. Мемуарная литература сохранила бесчисленное количество
свидетельств такого рода ("Согласие" №4", Лос-Анжелес).
Про Николая I можно сказать то же, что сказал Минье про Людовика XVI:
"Он, может быть, единственный из государей, который, не имея никаких страстей не
имел и страсти к власти, и который соединял оба качества, характеризующие
хороших королей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
МАСОНСТВО И РУССКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
"Другие (бесы, более возвышенные в мыслях),
Сидели поодаль на уединенной горе.
Громко между собой беседуя
О Промысле, о предвидении, о воле, о судьбе.
Они определяли, что есть судьба, свобода воли, предвидение,
И не могли наговориться, путаясь в сетях своих умственных
построений.
Много они тогда наговорились о добре и зле,
О счастии, и конечном бедствии, о страсти
И об апатии, о славе, о позоре.
Все это было суемудрие и любомудрие ложное"!
Мильтон. "Потерянный рай". (Перевод прозой).
ОГЛАВЛЕНИЕ
РОССИЯ МОЖЕТ СВЕТИТЬ СОБСТВЕННЫМ СВЕТОМ
РОЛЬ ГОГОЛЯ В РАЗВИТИИ РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ
БОРЬБА СЛАВЯНОФИЛОВ ЗА ВОССТАНОВЛЕНИЕ РУССКИХ САМОБЫТНЫХ ТРАДИЦИЙ
ПОТОМКИ БРАТЬЕВ МИСТИЧЕСКОЙ ПЕТЛИ
ОРДЕН РЫЦАРЕЙ ЗЛОГО ДОБРА
I. РОССИЯ МОЖЕТ СВЕТИТЬ СОБСТВЕННЫМ СВЕТОМ
I
"Многие думают, — пишет бывший французский масон Копен-Альбанселли, — что
страну можно покорить только силою оружия, это глубокая ошибка. Есть раны
гораздо более чувствительнее, чем те, которые проливают народную кровь: это —
раны, наносимые душе народной. Душа народа заключается в его традициях, в его
вековых преданиях; эти традиции являются истинными источниками народной жизни".
"Как ищут деревья своими корнями плодородную почву, сплоченную из пластов давно
упавших листьев, так и народ живет теми духовными устоями, которые создались от
доблести, геройства, стремлений, страданий и надежд предшествовавших поколений.
В этом заключается живительная сила, которую исчезнувшие поколения выработали
для поколений грядущих..." "Поэтому, когда хотят убить душу народа, а,
следовательно, убить и самый народ, стоит только разомкнуть живущее поколение с
прошлым, т. е. изгладить из памяти народа его предания и заветы, внушить ему
презрение и ненависть к его старине, подобно тому, как достаточно подрубить у
дерева корни, дающие ему для питания растительный сок, чтобы умертвить его".
Тютчев писал однажды "о страшной загадке, в силу которой, столько
способностей и энергии, вложенных в нас, обречены судьбой никогда не выйти
наружу и не быть употребленными в интересах нашего собственного и чужого
счастья". Тайна этой страшной загадки состоит в том, что органическое развитие
русской Церкви, государственности и русской культуры было насильственно прервано
революцией Петра I, которому подсказали этот путь масоны (см. гл. "Петр I и
масоны" в кн. "Робеспьер на троне").
Ибо Петр I, как злорадствует в "Социальных контрастах" Жан-Жак Руссо
"затеял сотворить из своих подданных немцев, англичан, когда надо было начать с
того, чтобы сделать русских; он навсегда воспрепятствовал своим подданным стать
тем, чем они могли быть, вбив им в головы то, чем они не были. Так иной
французский наставник ведет своего воспитанника к тому, чтобы блистая в детстве,
оставался потом навсегда ничем".
Известный английский богослов Пальмер в письме к Хомякову предрекал
России трагическую судьбу в недалеком будущем: "...Наказания за общественные
преступления и грехи бывают общественные и личные. Общественное наказание падает
на нацию, общество или класс, или чин, или на само учреждение, иногда скоро,
иногда после долгого промежутка, поражая и будущие поколения. Это общественное
наказание часто падает, по-видимому, на правителя и потомков, которые лично
невинны, возможно ДАЖЕ НЕ СОЗНАЮТ ВИНУ СВОИХ ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ, как бы показывая
различие между личными и общественными актами и между личным и общественными
вознаграждениями и наказанием. Так в Англии вина тех Тюдоров, которые в XVI
столетии восставали против Бога и Его Церкви и вовлекли целую нацию своим
тираническим насилием в схизму и ересь, была наказана, позже в королях другой
фамилии, против которых восстал народ, как раньше короли восстали против Бога:
они были свергнуты и изгнаны, и один из них даже обезглавлен через последующее
развитие той же ереси, которую они сначала навязали народу... Также во Франции
честолюбие и гордость, с которой Людовик XIV вел войну и наносил обиды Церкви, и
безнравственность регента и Людовика XV были наказаны в ближайшем поколении
ужасами атеистической и смертоносной революции, в которой были обезглавлены или
умерщвлены с еще большими мучениями невинный и добродетельный Людовик XVI, его
королева, его сестра и его сын".
"...Правительства, — пишет Пальмер, — которые однажды пошли на апостасию,
не легко идут обратно; они идут к разрушению". Пойдет ли Россия к немецкому
материализму и в конце концов к утрате самого имени христианства ... или
произойдет православная реакция? — спрашивает Пальмер. И возможна ли реакция?
Хвост не может вести голову, а ГОЛОВА И ХРЕБЕТ У РОССИИ — НЕМЕЦКИЙ. Православная
Церковь привязана к немецкому принципу светского верховенства, как хвост к
хребту собаки. Хвост должен следовать за головой. Индивиды, хотя бы они сами,
или их отцы, согрешили, могут покаяться, но история не знает примера нации, раз
отступившей от более, высокого религиозного положения к низшему, чтобы она
восстановила сама себя "СВОИМ ВНУТРЕННИМ УСИЛИЕМ ПОКАЯНИЯ" (Цитируется по
тексту, приведенному в "Патриарх Никон", М. Зызыкина, II, 327).
Путь религиозного возрождения народа, отступившего в лице своих
правителей от религиозно-национальных традиций, как правильно указывает Пальмер,
очень труден. Религиозно-национальное возрождение возможно только в случае —
если представители церковной иерархии, или представители духовной элиты страны,
сумеют понять и правильно формулировать основную задачу, без решения которой
невозможно национальное возрождение, а правители страны положат их идеи в основу
управления государством.
II
Переломная эпоха, в которую правил Николай I, наложила на него неизмеримо
тяжелое бремя. Он правил, когда мировое масонство и руководящее им мировое
еврейство, окончательно утвердили свое господство в Америке и Европе. Это была
эпоха, в которую, по меткому выражению Гоголя, "диавол выступил уже без маски в
мир". "Когда "мир был в дороге, а не у пристани, даже и не на ночлеге, не на
временной станции, или отдыхе".
В это время "на развалинах старого мира", села тревожная юность. В России
это тревожное, родившееся во время наполеоновских войн, поколение избрало своими
руководителями не Николая I, Пушкина, Гоголя, славянофилов, а духовных отпрысков
русского вольтерьянства и масонства, декабристов, и своим путем — путь
дальнейшего подражания Европе.
Николай I избрал более трудный путь: он решил восстановить Самодержавие в
России и отказаться от традиций Петровской революции. "Вопрос еще, — сказал он
однажды, — хорошо ли сделал Петр I, что отменил некоторые русские благочестивые
обычаи. Не придется ли их восстановить?" Прежде всего необходимо было
восстановить монархию. "За время от Петра I до Николая I у нас не было монархии.
Если мы под монархией будем понимать, прежде всего, арбитраж во всяких
внутринациональных трениях, — то мы согласимся с тем, что императрицы,
попадавшие на трон на гвардейских штыках, никакими арбитрами быть не могли и
основных функций монархии выполнять были не в состоянии. С русской точки зрения
Екатерина II была чужеземной авантюристкой, пролезшей на трон путем муже и
цареубийства. Ей оставалось идти по течению этих штыков, дабы они не обратились
против нее самой. Русские цари и в особенности царицы, от Петра I до Николая I
включительно, были пленниками вооруженного шляхетства, и они не могли не делать
того, что им это шляхетство приказывало" (И. Солоневич. Сборник статей. Шанхай
1942 год, стр. 48).
Ключевский называет этот период "дворяновластием". Известный
монархический теоретик Л. Тихомиров пишет про этот период в своем труде
"Монархическая государственность": "Нельзя обвинять монархию за то, что было
сделано во время ее небытия".
Николай I обладал ясным, трезвым умом, выдающейся энергией. Он был
глубоко религиозный, высоко благородный человек, выше всего на свете ставивший
благоденствие России. Французский дипломат, живший в Петербурге писал, что
"нельзя отрицать, что Николай обладал выдающимися чертами характера и питает
лучшие намерения. В нем чувствуется справедливое сердце, благородная и
возвышенная душа. Его пристрастие к справедливости и верность данному слову
общеизвестны". Когда маркиз де Кюстин сказал Николаю Первому:
— Государь, Вы останавливаете Россию на пути подражательства и Вы ее
возвращаете ей самой.
Николай I ответил ему:
— Я люблю мою страну и я думаю, что я ее понял; я вас уверяю, что когда
мне опостылевает вся суета наших дней, я стараюсь забыть о всей остальной
Европе, чтобы погрузиться во внутренний мир России".
— Чтобы вдохновиться из Вашего источника?
— Вот именно. Никто не более русский в сердце своем, чем я.
Николай I, действительно, вместе с Пушкиным и Гоголем, был по духу, одним
из наиболее русских людей своей эпохи.
Идеалом русского правителя для Николая I был не Петр I, не Екатерина II,
не оба эти "великие правители", а самый христианский правитель Средневековой
Руси, Владимир Мономах. Христианскую настроенность Николая I ярко показывает
резолюция, которую он наложил на отчете министерства иностранных дел,
составленном к 25-летию его царствования, перед тем, как передать отчет
Наследнику: "Дай Бог, чтобы мне удалось тебе сдать Россию такою, какою я
стремился ее оставить, сильной, самостоятельной и добродеющей: нам — добро,
НИКОМУ — ЗЛО".
Николай I не был ни тупым доктринером, ни реакционером, как изображают
его обыкновенно представители интеллигенции и исполнявшие их политические заказы
историки. Он искренне стремился к проведению широких преобразований, которые
Пушкин определял, как "организацию контрреволюции революции Петра" (см. Б.
Башилов. Враг масонов № I, стр. 100-101).
"Меня очень мало знают, — сказал Николай I маркизу де Кюстин, — когда
упрекают в моем честолюбии; не имея малейшего желания расширять нашу территорию,
я хотел бы еще больше сплотить вокруг себя народы всей России. И лишь
исключительно над нищетою и варварством я хотел бы одержать победы: улучшать
жизненные условия русских гораздо достойнее, чем расширяться".
III
Россия Петербургского периода являет собой отступление от народного
идеала христианского государства — Святой Руси. Несоответствие социальной
структуры крепостнической России идеалам Православия понимал Николай I, понимали
это несоответствие и Гоголь, славянофилы Хомяков, К. Аксаков и ряд других
выдающихся людей Николаевской эпохи.
"Христианин может быть рабом, — писал Хомяков, — но не может быть
рабовладельцем". К. Аксаков писал в записке о "Внутреннем состоянии России":
"Современное состояние России представляет внутренний разлад, прикрываемый
бессовестной ложью". Гоголь писал: "Лучше ли мы других народов, ближе ли по
жизни к Христу, чем они?" и отвечал: "Нисколько не лучше, а в жизни еще
неустроеннее и беспорядочнее всех. Хуже мы всех". "Вот, что мы должны твердить
всегда себе. Если бы я рассказал все, что я знаю, тогда помутились бы мысли ваши
и вы подумали о том, куда бежать из России".
Крепостная действительность способна была ужаснуть всякого, действительно
нравственного человека, своим жутким несоответствием между истинами
проповедуемыми Православием и реальными отношениями существовавшими между
"христианами" помещиками и христианами же крепостными. Большинство помещиков
исповедовало христианство, по меткому выражению Лескова, "лишь одними устами, а
сердцем отстояло далече", не было среди них того духа, "который приличествует
обществу, носящему имя Христа".
Николай I считал крепостное право институтом совершенно не христианским.
Он "в разговоре с Пушкиным, по рассказу Смирновой, упрекал Бориса Годунова за
прикрепление крестьян к земле, и Лейбница за то, что совещаясь с Петром Великим
относительно "Табеля о рангах", немецкий ученый не указал ему на
несправедливость крепостного права" (Кони. На жизненном пути).
В 1847 году он заявил смоленским помещикам: "...но я не понимаю, каким
образом человек сделался вещью. Я не могу себе представить иначе, как хитростью
и обманом с одной стороны и невежеством — с другой". "Этому нужно положить
конец".
И. Бунаков-Фондаминский, раскаявшийся после революции эсер-террорист,
принявший православие еврей, в статье опубликованной в "Сов. Записках" (XVIII)
пишет: "Как и его старший брат, Николай I не любил дворян. Дворяне убили его
отца. Дворяне подняли восстание в день его восшествия на престол. Кроме того, не
все в крепостных отношениях между дворянами и крестьянами укладывалось в его
государственное понимание... Крестьянское рабство в государственном сознании
Николая I никак не укладывалось". "Киселев (помощник Николая I) в своей
земельной политике продолжил вековую традицию Российских Императоров" и
Московских Царей. В борьбе за землю между беднотой и богатеями и те, и другие
ВСЕГДА СТОЯЛИ ЗА БЕДНОТУ". "Все работы велись в строгой тайне, о существовании
некоторых комитетов никто не знал... По существу это был постоянный военный
совет по борьбе с крепостным правом... Вражеская крепость должна быть взятой
тихой сапой... без кровопролитий". Таковы утверждения бывшего заклятого врага
Самодержавия.
"Они знают, — сказал Николай I, объясняя причину любви к нему широких
слоев крепостного крестьянства, выражения которой он видел всякий раз, когда
путешествовал по России, — что не имеют другого защитника кроме меня".
Николай I провел большинство черновой работы по подготовке отмены
крепостного права. Проживи он несколько лет больше — крепостное право отменил бы
он сам. Этого не надо никогда забывать. "Он провел огромную подготовительную
работу, значимость которой начинают понимать и все больше оценивать специалисты,
каждый в своей области", — пишет проф. К. Зайцев в журнале "Согласие"
(Лос-Анжелес, № 44). Через Канкрина он упорядочил финансы. Через Сперанского
создал "Свод Законов." Через Киселева он построил систему управления
государственных крестьян. Это все были леса, для сооружения нового здания,
вернее для капитального ремонта старого здания, на началах ликвидации
крепостничества". В том, что он не смог оставить Наследнику Россию такой, какой
хотел, виноват не столько он, сколько окружавшие его и современное ему общество,
про которое он имел право сказать тоже, что сказал про современное ему общество
Николай II: "Кругом измена, трусость и обман".
Известный судебный деятель Кони, недолюбливавший Николая I, как и многие
представители русской интеллигенции и русского либерализма, тем не менее пишет в
"На жизненном пути", что "Освобождение крестьян было, как известно, искренним
желанием Николая I". Но "Бюрократическая и законодательная рутина, опиравшаяся
на УПОРНУЮ НЕПОДВИЖНОСТЬ ОБЩЕСТВА и на страхи, создаваемые "пугливым
воображением", ставили постоянные препятствия для решительных шагов Государя".
В дневнике Государственного Секретаря Перетца приводятся слова, сказанные
однажды Александром II Милютину: "Покойный отец очень любил Павла Дмитриевича
(Киселева) и не раз был готов приступить к осуществлению заветной мысли его —
освободить крестьян; но беда в том, что большая часть людей, окружавших батюшку,
его пугала, обманывала" (стр. 20).
IV
"Он не готовился царствовать, — пишет проф. К. Зайцев, — но из него вырос
Царь, равного которому не знает русская история. Николай I был живым воплощением
русского Царя. Как его эпоха была золотым веком русской культуры, так и он сам
оказался центральной фигурой русской истории. Трудно себе представить
впечатление, которое производил Царь на всех, кто только с ним сталкивался лицом
к лицу. Толпа падала на колени перед его властным окриком. Люди, ни в какой мере
от него не зависящие, иностранцы, теряли самообладание и испытывали вообще
трудно объяснимое, а для них и вовсе непонятное, по истине мистическое, чувство
робости почтения. Мемуарная литература сохранила бесчисленное количество
свидетельств такого рода ("Согласие" №4", Лос-Анжелес).
Про Николая I можно сказать то же, что сказал Минье про Людовика XVI:
"Он, может быть, единственный из государей, который, не имея никаких страстей не
имел и страсти к власти, и который соединял оба качества, характеризующие
хороших королей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28