Они вас поймут. И даже если вы прора-
ботали два-три года как мать, пусть вас не терзает со-
весть, мы скажем вам спасибо за любое время, которое
вы отдали детям...
Фрау Риддер смотрела на Кутина благодарно-ра-
достными глазами. Ее это заявление явно радовало.
Наверное, изменившееся время внесет какие-то
коррективы в правила детских деревень. Они и сейчас
распространяются на сферу личной жизни матери в той
степени, в которой это не затрагивает интересов детей.
Одна из молодых матерей сказала мне:
- В детской деревне я должна выполнять все ее
правила, а как протекает моя жизнь в свободное вре-
мя за ее пределами - это мое дело.
И от директора детской деревни я услышала:
- Самое главное, что для киндердорфмуттер на
первом плане. Если дети - останется место и для дру-
га. А если друг - не останется места для детей.
Уже сейчас иногда встречаются матери со своим
собственным ребенком. Наверное, таких случаев ста-
нет больше. Но это не главное. Основное остается: во
главе семьи стоит мать-воспитательница, сменившая
службу на служение. И по-прежнему, как и во времена
Гмайнера, она знает, что самое значительное лицо в
организации не директор детской деревни и даже не
ее президент, а она сама, хозяйка дома, несущая основ-
ной груз забот. От нее зависит благополучие детей,
семьи, благополучие детской деревни и в конечном
итоге благополучие всей организации.
V
Последнее время рассказывать у нас про гмайне-
ровскую модель стало легче. Унитарность педагогичес-
кого мышления постепенно исчезает. Люди привыкают
к тому, что школьные программы, виды школ, типы
детских учреждений могут быть разными. Да и слова
<лицей>, <гимназия>, <воскресная школа>, <семейный
детский дом>, <приемная семья> стали не перевод-
ными, не дореволюционными, а вполне нашими, по-
нятными. И все-таки привычные представления сказы-
ваются.
>тся.
Если семья, то рядом ожидается слово - родители,
если дети, то обязательно спрашивают: <Могут ли
носить фамилию матери?> И как правило, считают, что
должны. Передачу видела у нас такую, где супружес-
кая чета, возглавляющая опекунскую семью, с гор-
достью говорила, что добилась: всех детей записали
на их фамилию. Часто спрашивают про усыновление,
может ли мать-воспитательница усыновить ребенка.
Когда слышат отрицательный ответ - недоумевают:
<Почему? Правильно ли это?> Говорят: <Какая же это

семья, если все дети под разными фамилиями. Нет,
если бы я взяла детей, поставила бы условие...>
Вначале услышанное преломлялось иногда стран-
ным образом. Бесчеловечно запрещать женщине выхо-
дить замуж. Слово <религия> приводило к выводам
неожиданным: <Значит, во главе семьи стоит мо-
нашка?>
Сказывается привычка к стереотипам и недостаток
правового мышления. И в гмайнеровские деревни, и в
наши опекунские или приемные семьи, как правило,
поступают дети, которых по тем или иным причинам
усыновить нельзя. Как же можно при живых (даже бес-
путных, даже сидящих в тюрьме) родителях давать им
другую фамилию? Слышала такую точку зрения: <По-
ка в школу ходят, пусть носят одну фамилию...> А это
по какому праву?
Статья в одном из наших еженедельников под пре-
красной рубрикой - <Профессия - благотворчество>.
Читаю: <У Раисы Ивановны и Ивана Николаевича се-
меро детей. Шестеро из них - приемные. ...Липец-
кое областное отделение СДФ выплачивает им еже-
месячное пособие... Несмотря на то что все их дети но-
сят общие фамилию и отчество, их квартира является,
по сути дела, семейным интернатом>.
Читаю и ничего не понимаю. Если это усыновлен-
ные по закону дети, то их нельзя называть приемны-
ми, а квартиру - <семейным интернатом>... А если
это дети, находящиеся в опеке, или если это патро-
нажная семья, то почему они носят фамилию и от-
чество не своего родного отца?
Гмайнеровская модель - это учреждение, кото-
рое от австрийского государственного детского дома
отличается тем, что принадлежит не государству, а
частной благотворительной организации. И иным обра-
зом жизни - как детей, так и матерей-воспитатель-
ниц. Здесь не семейное воспитание, а воспитание, как
всегда говорил Гмайнер, <приближенное к семейно-
му>. И детей в детские деревни направляют так же,
как и во все другие учреждения. И так же, как в любом
детском доме, ребенок носит свою фамилию. И так
же, как в детском доме, кто-то останется здесь, пока
не вырастет, а кого-то могут забрать родители, выздо-
ровевшие физически или социально. Мать детской де-
ревни может усыновить кого-то, только покинув ра-
боту.
Направляет ребенка в австрийскую детскую дерев-
ню югендамтотдел по делам молодежи при магистра-
те. В Австрии в девяти детских деревнях живет при-
мерно одна шестая часть всех детей, воспитывающих-
ся вне дома. Остальные в других воспитательных
учреждениях, принадлежащих другим частным орга-
низациям и религиозным общинам; в государственных
детских домах и опекунских семьях, где деньги на со-
держание ребенка также платит государство.
В югендамте существует тщательно продуманная
ступенчатая система помощи семье, не справляющейся
со своими собственными детьми. Первая возможность:
если инспектор, которая приходит в неблагополучные
семьи регулярно, видит, что детям в семье не уделяет-
ся должного внимания, на какое-то время присылает-
ся помощница (это тоже социальная профессия). Если
родители зарабатывают достаточно, часть расходов
на зарплату помощнице несут они, если нет - все берет
на себя государство. Вторая возможность: детский
сад на целый день. Принцип оплаты тот же. Третий ва-
риант: школа-интернат, из нее, как и у нас, дети при-
ходят домой на воскресенья.
Первая возможность - помощница используется
часто, но и на этой первой ступеньке помощи социаль-
ным работникам становится нередко ясно, что ребен-
ка надо из семьи забирать. И это происходит либо с
согласия родителей, либо по решению специального
суда, занимающегося делами несовершеннолетних.
И тогда появляются вот такие записи:
<Родители живут в плохих финансовых и социаль-
ных условиях. У отца - большие долги. Мать любит
ребенка, но не в состоянии с ним справиться...> <Мать
провела детство в воспитательном учреждении. В ее
жизни алкоголь и мужчины занимают большую роль.
Хотела бы воспитывать детей, но не в состоянии это
сделать. Согласна передать девочку в киндердорф, хо-
тела бы ее посещать...> <Дети (двойняшки) рождены
вне брака. Дети не показываются регулярно врачу.
С ними не гуляют. Дети в плохом состоянии. Родителей
невозможно научить правильному уходу...>
Встречаются слова для нашего глаза в таких бума-
гах непривычные: <Мать очень добрая, но безвольная
женщина... она очень привязана к ребенку, но сама
понимает, что не сможет его воспитать, как надо...
отец груб, неласков с детьми, живет на пособие, а
мать полностью подчинена ему и, несмотря на любовь
к ребенку, не сможет и дальше противиться плохому
влиянию отца... Мать - неплохая женщина, но она
привыкла жить на социальную помощь и не хочет
искать работы...>
Когда-то мне казалось: высокий уровень жизни в
стране снижает количество социальных сирот. Оказа-
лось, что вместе с уровнем жизни поднимается и уро-
вень претензий к родителям. Я видела в детских доку-
ментах и слова о пьянстве, наркомании, тюрьме. Но <не-
способность воспитывать> мы понимаем явно по-
разному. Судя по документам, добрые, но безвольные
матери чаще всего сами отдают ребенка в детскую де-
ревню. Закон же вмешивается тогда, когда надо защи-
тить ребенка.
Я уже говорила о том, что семьи в детской деревне
разновозрастные. Когда выросшие дети покидают дом,
мать говорит директору, какого ребенка она хотела бы
взять. И ждет, когда этот случай представится. Все
матери, с которыми я встречалась, говорили, что груд-
ной ребенок для семьи - счастье. Помните рассказ
Гмайнера о трудном мальчике, привязавшемся к ма-
лышке? Одна из матерей сказала:
- Дети, попадающие к нам, страдали от недостат-
ка любви или полного ее отсутствия. Она им необхо-
дима, как витамины при авитаминозе. Мы стараемся
возместить эту любовь. Но даже у нас она в чем-то ко-
рыстна: любишь того, кому оказал добро, мы любим
в детях себя. А любовь совсем маленького чиста и бес-
корыстна. Самые тяжелые характеры выправлялись
любовью.
В детскую деревню могут попасть совсем малень-
кие. Мне рассказывали о двухнедельных, трехмесячных
и даже шестидневных детях. Грудной ребенок (по при-
вычке называю его так, конечно же, все они искусст-
венники), пока не подрастет, спит в комнате матери.
Бессонные ночи, болезни - мама рядом. Заботы, тре-
воги, не отойдешь от детей, не оставишь. Кажется, за-
чем им все это? Но рациональные вопросы в жертвен-
ной профессии неуместны.
В тех документах, которые в одинаковых папочках
хранятся в специальных шкафах, есть история жизни -
характеристика ребенка. Естественно, если ребенок в
том возрасте, когда характер уже проявился.
<У К. почти не сохранилось воспоминаний о мате-
ри. Если она посещала детей, они были скованными и
отстраненными по отношению к ней. Для него оконча-
ние визита, в противоположность его сестричке, не
представляло никакой трудности.
К. кажется замкнутым, но в игре бывает веселым.
Он чувствует себя в патронажной семье хорошо. Ему
удалось избежать негативных переживаний, он не был в
приюте. Правда, его первый год жизни, который он
провел у матери, почти неизвестен. Ясно только, что
в семье было тяжелое финансовое положение... С К. не
было проблем, ни со здоровьем, ни с воспитанием.
Без таких документов - гораздо более полных,
чем у нас, - нельзя направить ребенка ни в одно воспи-
тательное учреждение. Читаешь их и видишь, как
серьезно и внимательно наблюдаются дети в тех
семьях, где беда или вина родителей лишает их нор-
мального детства. У нас почему-то акты о лишении ма-
теринства в делах детей только из суда. <По показа-
ниям соседей... по показаниям общественности...>
А здесь специальный инспектор посещает семью, что-
бы взвешенно и профессионально (вот что важно: про-
фессионально! А где они наши подготовленные соци-
альные работники?) решить, может ли <безвольная, но
добрая женщина> противиться агрессивному отцу ре-
бенка? В актах этих с изумлением обнаруживала те же
беды, что и у нас: пьянство, наркомания, жестокость
родителей. Почему-то эти беды, видимые у нас непро-
фессиональным взглядом, в Австрии мало заметны.
И кажется, что их нет. А они есть. И записаны в дела де-
тей, ибо это документ, подтверждающий правильность
происшедшего, - направление в детскую деревню.
И для того чтобы взявшие ребенка знали, из какой
семьи, что с ним раньше было, что пережил.
Но вот разговариваю в одной семье, в другой -
и слышу, что документы детей матери не смотрели.
Или смотрели, но много позже.
...Я не хотела, чтобы это на меня влияло. Акт -
уже составившееся мнение. И я боюсь посмотреть на
ребенка чужими глазами. Когда подрастут - прочту,
но у меня уже сложится свое мнение.
...Прочла, когда это были уже мои дети. Понимаете,
когда мы уже стали семьей. Я - мама, они - мои
дети.
...А я вам объясню: посмотрела года через три и
ужаснулась, а если бы я поверила? В акте было напи-
сано: в патронажной семье мальчик крал и говорил не-
правду. Со слов этих людей, конечно. Я думаю, они
искали для себя повод отказаться от ребенка, с кото-
рым почему-то не нашли общего языка. Вы видели это-
го ребенка? Он органически не может сказать слово
лжи. Ор-га-ни-чески.
Конечно, были и такие матери, что знакомились с
документами. Но это - прошлое детей - в разговорах
не присутствовало. Может быть, не случайно в книге,
посвященной 40-летию детской деревни, приведены
слова Гмайнера: <Киидердорфмуттер должна быть го-
това непредвзято принять и признать ребенка, кото-
рый одинок в мире и потерян, мальчика или девочку -
все равно, таким, как он есть, - голеньким и непри-
крытым>. И наверное, те женщины, которые не торо-
пятся взять в руки личные дела своих детей, считают
непредвзято - значит, без участия чужого мнения.
По существующим правилам личные дела обязан
прочесть директор детской деревни, психолог, если
ему приходится лечить ребенка. Но оказывается, лич-
ное дело может посмотреть и сам выросший ребе-
нок. Если захочет, конечно.
- Чаще всего, - говорил господин Хайдер, - на-
ши дети начинают интересоваться своим происхожде-
нием, когда наступает пора расставаться с детской де-
ровней. Иногда - раньше. Мы сами решаем, доста-
точно ли он вырос, чтобы справиться с узнанным.
Но о том, чтобы избавить ребенка от таких, напри-
мер, слов: <Братья и сестры полностью заброшены,
не ухожены, грязны. Мать сексуально несдержанна.
Живет с отцом детей и (!) его женой вместе, судима.
Отец; подсобный работник, ленив, пьет, сексуально
несдержан, врет> - и речи не идет.
Когда я пыталась объяснить господину Райнпрехту
распространенное у нас в детских домах и школах-
интернатах мнение, что незачем детям читать все это,
он сказал:
- Я могу дать ребенку многое, но я не могу изме-
нить его прожитое, заменить или выдумать ему других
родителей. Может быть, это и жестоко. Но такова
жизнь. Ребенок когда-то все равно узнает правду.
У нас был один мальчик, у которого в семье произо-
шла трагедия: отец убил мать. Мы решили, жалея его,
подождать, пока он чуть-чуть подрастет, тогда - ска-
жем. Когда ему исполнилось двенадцать, был судеб-
ный процесс по этому делу. Вы знаете, как у нас пи-
шут о таких делах, с подробностями, с фотографиями.
Его сосед по парте дал ему газету, у мальчика был
шок. А если бы об этом рассказали мы, мы нашли бы
время для этого сложного разговора, нужные слова.
Нет, я считаю: ребенок должен узнавать правду. И пусть
рядом в это время будут любящие люди. Они ему по-
могут справиться с этой правдой, как бы горька она
ни была.
Отношения приемных, опекаемых и даже усынов-
ленных детей и их неродных родителей в Австрии, да
и во всей Европе, стоят на разумной рациональной
основе. Здесь не принято (хотя, конечно, бывают и
исключения) скрывать от ребенка, что он неродной.
Не раз слышала объяснения этому:
- 0н(а) все равно когда-то узнает. Может узнать.
Но если не от меня, значит, я обманул(а). Значит, я
лишусь доверия.
Конечно, все те родители, которые сегодня, усы-
новив ребенка и желая скрыть от него это, идут на
всякие тяготы, вплоть до обмена квартиры и переезда
в другой город, делают это из самых лучших побуж-
дений. Им кажется, что так лучше. И никто не думает
об отдаленных последствиях педагогики обмана - ли-
шении доверия. А что поделаешь? Мы на этой пе-
дагогике всю жизнь прожили. И теперь, когда откры-
лось, как все всех обманывали, скрывая многие горь-
кие истины, не поэтому ли сотрясается наша интер-
национальная семья бедами неверия. И обманули, пре-
дали пятьдесят лет тому назад, а не верят - сегодня.
И что самое грустное, имеют право не верить.
В детских деревнях все с самого начала поставлено
на четкую основу. Естественно, никому не приходит в
голову записывать детей на фамилию матери-воспита-
тельницы. Даже маленьким детям говорят (если они
об этом спрашивают) в общих чертах о том, почему
девочка или мальчик живет в этом доме, с этой мамой,
а не с другой, которую они не только помнят, но время
от времени видят.
В книжке, выпущенной к сорокалетию Имста, на-
писано: <Вопрос о происхождении ставится почти все-
ми нашими детьми. Знать свои корни - важно для
каждого человека. Поэтому мы стараемся поддержи-
вать контакт с родителями детей, стараемся эти отно-
шения сделать возможно хорошими.
Больше чем 90 процентов наших детей имеют род-
ственников. Часть из них посещает детей регулярно,
другая - нерегулярно. При организации поЬещений
необходимо считаться с психическим состоянием детей,
с их желаниями и потребностями. Для ребенка важно
почувствовать, что мать детской деревни ценит его
родителей. Ребенку нужно также помочь изжить нега-
тивные воспоминания и примирить с тяжелыми отрез-
ками его жизни. Знание своего происхождения и нор-
мальное отношение к нему в новой семье очень важ-
но для здорового развития ребенка и познания само-
го себя.
Эта часть работы не легка для киндердорфмуттер
и часто требует большого сердца>.
Гмайнер говорил, что он не хотел бы детские де-
ревни превращать в гнезда для кукушек, но вместе с
тем он считал, что родные родители, какими бы они
ни были, не должны насильственно отторгаться от жиз-
ни детей.
В папках, хранящихся в киндердорфе, есть- вид бу-
маг, нам незнакомый. Называется это <Отчет о разви-
тии> и посылается в то учреждение, которое направило
ребенка в детскую деревню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21