ужасные пе-
дагоги, ретрограды и консерваторы. Иными люди, на
глазах которых такое творится, быть не могут. Оказа-
лось - могут. Януша Корчака знают, Сухомлинского
цитируют, на ребят не кричат, не обижают. Но вместе с
тем словно и не видят, как ребята живут, словно и не
понимают, как они жить должны. Мы и разговаривали,
как глухие. Я - об условиях, унижающих человеческое
достоинство, а они про сами условия, которые оказы-
ваются объяснимыми: электрик <гуляет>, истопник за-
пил, стекла для окон не подвезешь; сами видели, в
распутицу до Иртыша неделями не доберешься, зда-
ния старые, не приспособленные. Вот переедем в но-
вые помещения...
Мне показалось, что я нашла корни этого странного
сплава доброты и равнодушия. Они, наверное, живут
так же: разбилось стекло - фанерой, не нашли клю-
ча - выломали дверь и так и оставили с зияющим про-
ломом, разбили умывальник - заткнули дырку тряп-
кой. Наверное, это объяснение было бы самым до-
стойным. Но и оно рухнуло. Неудобно рассказывать о
домах учителей и воспитателей, где меня принимали,
об их ухоженности, обустроенности, обставленности,
И так получалось в Екатерининском, что почти все
разговоры о сегодняшнем быте интерната сходились к
тому, какими ребята сюда приехали, из каких домов их
забирали.
Значит, все в мерках отсчета. Для детей эта мерка
в том, как они жили раньше, и тогда совесть не кусает.
Все, оказывается, не так уж плохо: сыты, одеты. А свои
собственные дети, свой собственный быт, который на-
ходится в вопиющем противоречии с интернатскими
спальнями, с неуютной столовой, напоминающей худ-
шие забегаловки, с ободранным школьным актовым
залом, в счет не идут. В Екатерининском идут как бы
две жизни в двух измерениях. Одна - своя, и в ней
свои нормальные критерии, другая - детская, и в ней
критерии снижены, краски размыты. Удивительная
форма дальтонизма, в которой кроется тоже нечто
большее, чем локальное омское явление.
Конечно же, эта школа-интернат - худшее из дет-
ских заведений, которое мне довелось видеть. Но на
худших иногда четче обозначаются общие явления.
Оглянитесь на лучшие городские сооружения. Са-
мые ухоженные, с размахом построенные, обсаженные
голубыми елями, с газонами, которым позавидует лю-
бой английский парк, - не детские дома, а дома для
городской власти. Наверное, городской власти нужны
удобные кабинеты и репрезентативные помещения.
Конечно же, нужны. Как же сделать, чтобы меркой
отсчета для устройства детской жизни был всегда свой
кабинет и свой дом, а не чужой, разоренный?..
С той поры много времени утекло. Оно спрессова-
лось, и в нашей жизни очень многое изменилось.
Наверное, и строительство интерната в селе Екатери-
нинское, которое мы привычно затягиваем на годы,
окончилось, и ребята живут в новом помещении. Во
многих городах уже отданы под детские поликлиники
иные новые здания обкомов и облисполкомов. Уже и
санатории разных управлений отданы детям и детским
домам в частности. И в государственной даче, где жила
семья одного руководящего лица, оказалось возмож-
ным разместить целый детский сад. Это - приметы
иного времени. Но здания власть предержащих с мра-
морными вестибюлями так и стоят рядом с блочными
коробками интернатских зданий. И вряд ли что-то сра-
зу изменишь - даже если все мраморные вестибюли
передадут на социальные нужды. Это уже было, мы к

этому уже почти привыкли: выстриженные газоны и
щербатые мостовые рядом с детским садом. Точек от-
счета в одно мгновение не изменишь даже самым
справедливым законом. Точка отсчета - это нечто
само собой сложившееся, традиция, устоявшаяся при-
вычка.
Когда Гмайнер начинал строить свой первый дом,
ему говорили: <Вы с ума сошли, такие дома для бе-
зотцовщины>. Гмайнер отвечал церковной заповедью:
<Люби ближнего больше, чем самого себя>. У него
самого не было дома - он снимал комнату. Он не
разрешал себе потратить деньги на аренду приличного
бюро. Из сарайчика они перешли в комнату, предо-
ставленную им магистратом, в которой сидели, кроме
них, еще две общественные организации, принадле-
жащие Красному Кресту. Никто из его помощников,
включая его самого, не получали твердой зарплаты.
Он создавал свои точки отсчета. Сначала - детям. По-
том, если останется, - себе.
На себя долгое время не оставалось.
II
Еще когда строился первый дом, стало ясно, что
сумасшедшая, казавшаяся невыполнимой идея, в кото-
рую сначала никто не верил и которая набирала все
больше сторонников, обрела реальные черты. Стало
ясно, что денег хватит не только расплатиться за пер-
вый дом, но и на второй, на третий. Но Гмайнер не толь-
ко дом для детей строил - он строил систему. Он
строил первую детскую деревню, в которой его педаго-
гическая модель будет осуществлена.
Это не были виллы, это были обычные для той окру-
ги дома. Но дома и сегодня так же живописно вписаны
в горы и не выглядят ни устаревшими, ни одряхлевши-
ми. <Скупой платит дважды>, - любил говорить Гмай-
нер, Наши блочные детские учреждения - это не толь-
ко постройки нищих, это нерациональное строитель-
ство скупых.
Итак, пять домов были построены, и торжественное
открытие их состоялось 1 декабря 1950 года. Пятьдесят
детей и пять матерей-воспитательниц обрели свой дом
на том самом склоне горы, на который всего-то год с
небольшим назад карабкались Гмайнер с бургомист-
ром Кохом.
Опять ме: как много может общество, в котором
бюрократический аппарат играет не главную роль.
В апреле сорок девятого недоучившийся студент орга-
низовал благотворительное общество - через во-
семнадцать месяцев была зарегистрирована первая в
мире SOS - детская деревня.
Елена Дидль была первой матерью в первой дет-
ской деревне в Имсте. С тех пор и до конца жизни, ко-
гда она, уже выйдя на пенсию, вела хозяйство и жила
у Германа Гмайнера, ее звали мама Дидль. Хайнц
Райнпрехт, долголетний сотрудник и друг Гмайнера,
писал о ней: <Я увидел эту женщину, о которой Гмайнер
мне уже рассказывал, в первый раз. Точно такой я ее
себе и представлял: полненькая, женственная, с ясными
[-газами. Такого типа женщины встречаются иногда в
одежде медицинской сестры, в качестве акушерки, или
воспитательницы детского сада, или крестьянки на
большом крестьянском дворе, или просто прохожей
на улице, бросающейся помочь встать на ноги споткнув-
шемуся мальчишке и достающей из необъятной сумки
платок, чтобы вытереть ему слезы. Это те женщины,
возле которых чувствуешь себя спокойным. Они излу-
чают надежность. Они крепко стоят на земле. Кажется,
что они никогда не состарятся, и вместе с тем у них
пробивается уже первая седина...>
Это очень точное описание Райнпрехта можно отне-
сти ко всем женщинам, заселившим первые пять до-
мов Имста, и к тем, которые пришли вслед за ними.
И удивительного в этом ничего нет. Профессиональ-
ная и духовная общность делает похожими людей,
живущих в разных концах мира. У всех священников
спокойное и отрешенное лицо, у всех хороших врачей
внимательные глаза, на лицах истинных воспитателей
лежит печать добра и любви к детям. А здесь еще -
общность судеб: их всех одинаково обездолила война,
забрав женихов и не вернув мужей. И потери одина-
ково их не ожесточили - напротив, заставили искать
возможность приложить нерастраченное тепло и лю-
бовь. Женщины, бросающиеся вытирать слезы чужому
мальчишке, и внешне чем-то роднятся.
Гмайнер с самого начала строил не просто детскую
деревню, сообщество домов, а определенную педаго-
гическую систему. И в нее входило главное: отбор ма-
терей-воспитательниц. Стройной, педагогически обос-
нованной, научно подкрепленной методикой, которая
и сегодня действует, она стала позже. А совсем на пер-
вых порах Гмайнер действовал на уровне здравого
смысла, своих нравственных критериев, которые его ни-
когда не подводили.
Он старался найти морально и душевно чистых жен-
щин, ценя эти качества так же, как и физическое здо-
ровье. Легкой жизнь в детской деревне быть не обе-
щала. Сам Имст лежал внизу, и ходить туда за покупка-
ми надо было пешком. Вниз - под гору. Обратно -
шесть километров в гору. Правда, булочник и торговец
молоком приезжали сами,
- А это да еще картофель и была наша основная
еда. Утром искусственный кофе, хлеб и маргарин.
Я не столько намазывала маргарин, сколько смазыва-
ла. В неделю я покупала 18 кило черного хлеба, в
день - пять литров молока. У меня было восемь школь-
ников. До школы - сорок пять минут пешком в одну
сторону. На обед - домой и снова в школу. Сколько
хлеба ни поставишь - весь съедят. Мясо покупали
очень редко.
- Знаете, - говорит мне фрау Каммерландер,
живущая после пенсии в том же Имсте в доме для ма-
терей, - нам тогда не казалось, что мы бедны. Нам не
было тяжело. Хотя топливо ребята собирали в лесу.
Стирали в корыте на доске. О стиральной машине тогда
и не мечтали.
А я думаю о том, что понятие <тяжело> всегда
относительно, и о том, что и состарившись они похо-
жи друг на друга.
Beruf по-немецки - профессия, Berutung - призва-
ние. Из откликнувшихся на первые объявления в газе-
те женщин Гмайнер оставлял тех, кто прежде всего
искал в новой должности не только профессию, но и
призвание. Откуда же они приходили к Гмайнеру и
детям эти женщины, соединившие судьбу и призвание?
Фрау Каммерландер росла в крестьянской семье,
где было одиннадцать детей. Обычное крестьянское хо-
зяйство в Австрии всех прокормить не может. К стар-
шим дело переходило по наследству, младшие должны
были искать себе занятие на стороне. Антониа Каммер-
ландер окончила народную школу и в четырнадцать
лет ушла из дому работать <на сторону> - за еду и
кров над головой. Потом она выучилась шить и подра-
батывала этим на жизнь, но сидячая однотонная рабо-
та ей не нравилась и, прочитав о детской деревне,
решила попытать счастья. Было ей тогда уже за
тридцать.
Да.же на черно-белых фотографиях пятидесятых
годов у Антонии Каммерландер виден румянец во всю
щеку и яркие черные глаза. Волосы уложены просто,
м аккуратно,
- Гмайнер спросил меня: не хочу ли я работать в
прачечной. Я ответила: я пришла сюда, чтобы быть с
детьми. Почему-то мне тогда показалось, что он
просто хотел проверить, решила ли я серьезно. А сколь-
ко буду получать, я не спрашивала. Мне казалось:
дом, дети, сама себе хозяйка - и то счастье,
И Мария Вебер, приехавшая в Имст из Бургенлан-
да, той части Австрии, которая ближе к Венгрии, не
спрашивала, сколько будет получать. Хотя она окончи-
ла религиозное училище и преподавала религию в
школе. Но прочла в газете фразу: не хватает матерей
для SOS-киндердорф, и она ее расстревожила. Мария
Вебер тоже родом из крестьянской семьи, в которой
было пять детей.
Я листаю блокнот с записями рассказов сегодняш-
них пенсионерок. Все из крестьянских семей, у всех
не очень высокое образование. У одной - было шесть
братьев и сестер, у другой - восемь, у третьей -
двенадцать,
Гмайнер всегда говорил: примером при отборе
матерей была его сестра Эльза. И у них в семье было
девять братьев и сестер, и у нее была за плечами толь-
ко народная школа и здоровый крестьянский взгляд
на жизнь. И терпение, доброта и любовь к детям.
Гмайнер повторял: <Диплому об образовании я
предпочел бы свидетельство о сердечных качествах>.
Но таких свидетельств не было, и он пытался понять
сам, что за человек придет в его дом к детям.
Его умение разбираться в людях ему помогало.
Помогало и то, что SOS-киндердорф (так вскоре стала
называться благотворительная организация Гмайнера),
не принадлежа непосредственно церкви, был католи-
ческой организацией. Гмайнер был глубоко и искрен-
не верующим человеком и в матерях-воспитательни-
цах хотел видеть католичек. Нравственные постулаты
церкви помогали. Исповедующие их искренне, разде-
ляющие все моральные религиозные заповеди не
могли оказаться людьми безнравственными, бесчест-
ными.
О верующей женщине можно было узнать и в цер-
ковном приходе, к которому она принадлежала. Като-
лическая церковь издавна занималась социальной ра-
ботой, помощью бедным, больным, старым. И моло-
дым, и детям тоже. Человек социально активный, от-
кликающийся на чужую беду в приходе заметен.
Помогало и то, что материальных выгод эта профес-
сия не давала. Первую зарплату, которую положили ма-
терям, - четыреста шиллингов можно было считать
карманными деньгами. Женщины, искавшие карьеры,
жизненных благ, шли совсем другими путями. Никаких
социальных или финансовых преимуществ эта новая в
Австрии профессия не давала. Да и профессией в юри-
дическом смысле этого слова <мать детской деревни>
стала позже. Тогда это было просто место в частной
благотворительной организации.
У Марии Вебер сейчас совсем седые аккуратно
уложенные волосы, носит она австрийский националь-
ный костюм - дриндль и держится для своих лет очень
молодо, И у нее в альбоме - старые черно-белые фо-
тографии: белозубая улыбка и ясные глаза. Удивитель-
но, как эти семидесяти - восьмидесятилетние женщи-
ны похожи на свои прежние фотографии. Конечно же,
время положило морщины, посеребрило головы, но не
стерло тот внутренний свет, который и сегодня осве-
щает их лица,
- В каждом доме, когда полностью набиралась
семья, устраивался свой праздник открытия, рождения
дома. Я потом поняла, как это важно: праздник в доме
для детей, жизнью от праздников отлученных. К нам
в дом пришло девять гостей, и я с ужасом поняла,
что готовить не умею. Я многого сначала не умела.
Время было трудное, даже хлеба не хватало. Я резала
ребятам на завтрак тарелку хлеба и говорила по сколь-
ку кусочков каждому. А однажды я увидела, что хлеба
на обед все равно не хватит и решила: что-нибудь
придумаю. Нарезала весь хлеб на завтрак и сказала:
берите сколько хотите. И хлеб впервые остался на та-
релке. Больше я его по кусочкам не делила. И сказала
себе, что должна им самим давать право выбора. Не
только за столом.
Они делали свои открытия и делились ими с други-
ми. Кто-то умел хорошо готовить, кто-то шить. Внача-
ле надо было учиться всему, потому что, как они го-
ворили, <каждый шиллинг, прежде чем потратить, на-
до было перевернуть три раза - чтобы не ошибить-
ся>. Вечерами матери собирались вместе. Штопали,
перелицовывали, перешивали. Одевали детей в даре-
ные вещи, приводя их в приличный вид. На новые ве-
щи денег пока не хватало,
Тереза Нойбауэр, веселая полненькая женщина, ко-
торую и пожилой не назовешь - так она легка на
подъем и улыбчива (сейчас живет в доме для матерей
в Хинтербрюле под Веной, тоже на пенсии), вспоми-
нает с гордостью:
- Моих детей приняла вся моя семья. Нас было
четверо в семье, и мы были очень дружны. Я хотела
своим детям того же. Мои родители сразу согласи-
лись с моим решением стать матерью в детской дерев-
не. Хотя я и сама тогда не представляла, как это будет.
И помогали мне: купили посуду в дом, посылали еду
из дома.
Родители помогали не только Терезе Нойбауэр.
Кому-то посылали из дома, из крестьянских хозяйств
продукты, кому-то родственники покупали для ребят
постельное белье. Без помощи приходилось туго. Жи-
ли в Имсте зачастую одним днем. Иногда вечерами
ждали Гмайнера из Инсбрука, который должен был при-
везти деньги, - иначе не на что завтра покупать про-
дукты. Не роптали - напротив, все вспоминают эти
времена с гордостью, с радостью, как это всегда бы-
вает с людьми, создавшими что-то своими руками. На-
верное, это действительно большое счастье: пони-
мать, что все сделано разумно, толково. И весь труд,
все пережитое не напрасно. Вот в чем смысл челове-
ческой жизни: знать, что она потрачена на благое
дело.
И поэтому сегодня так легко вспоминаются те не-
легкие времена. Как спали по шесть часов, как сумки с
продуктами в гору таскали, как ночами маленькие,
пережившие столько, что и на взрослую жизнь хвати-
ло бы, кричали, как один раз за все годы работы в
Имсте ушла в кино, оставив детей, и не видела происхо-
дящего на экране, думала, как они там, и так и не доси-
дела до конца. ;
Сохранился дневник одной из матерей:
<В семье, в которой я проходила практику, дети жи-
ли год и больше...> Я прерву цитату и объясню, что та-
кое - практика.
Уже с самого начала стало ясно, что матери, которая
одна распоряжается в доме, может пoнaдoбитьcя по-
мощь. Об отпусках тогда никто ни думал, свободные,
дни формально существовали, но их проводили с деть--
ми. А случись что с родителями матери-воспитатель-
ницы? Сама заболела, к врачу надо поехать - что де-
лать? Гмайнер не отодвигал эту проблему на потом,
когда такое произойдет. Системное мышление, кото-
рым он обладал, тем и отличается от мышления сию-
минутных решений, знакомого нам лучше, чем хотелось
бы, что человек проигрывает все возможные вариан-
ты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21