Что ей до этого… за исключением того, что, если бы не Тирандис, она никогда бы не узнала, что такое честь.
– Дай ему умереть с миром!
Она не раз говорила на языке Рун Мастера, но впервые чувствовала, как от ее голоса побежали нити силы – пусть этого недостаточно, неважно. У нее есть Костяной Нож. Она может защитить себя и двух других, если… если…
Прекрасное лицо Плетущей Мечты было мирно и неподвижно – почти маска, и, на этот раз, поразительно знакомо. Потрясенная Джейм переводила взгляд с черенка Ножа на застывшие бледные черты и обратно. Да, из трех лиц, вырезанных на рукояти – девушка, леди, старуха, – Госпожа была второй. Но никакая кость не может передать серебристое сияние глаз и немыслимую черноту зрачков, бездонную, как пустота между звездами.
Как и в Хмари, Джейм чувствовала, что Тьма тянет ее. Она падала туда, ниже, ниже… Но в то же время девушка ощущала камни утеса под ногами и солнечные лучи, припекающие левую щеку. А видела мрак и каменную арку, протянутую над первозданным хаосом, разверзшимся в самом центре сущности Плетущей Мечты. Там завывали ветры, Джейм не сомневалась. Она слышала о метафорах души, используемых лекарями, и знала, что через них и спасают людей; но если мост и был метафорой, то зияющая пустота под ним – нет. Злоупотребив своими силами шанира, первая Джеймсиль открыла брешь в пространство за пределами Цепи Сотворений, как и сказал аррин-кен. Теперь души тех, к кому она прикасалась, крича, падали туда, и Джейм провалится, если тезка прикоснется к ней.
Ho где же Плетущая Мечты? Она всего лишь в десяти футах, у самого обрыва. Джейм медленно шагнула на мостик. Она чувствовала, как жесткая трава скалы задевает ее ноги, и знала, что движется к краю.
Впереди мерцал свет. Женщина танцевала на каменной радуге над пустотой, полностью сосредоточившись на поворотах и па Сенеты, помогающих ей сохранять непрочное равновесие. Со стороны это была красивейшая леди в ослепительно-белых одеждах. Но здесь, в сердце бытия, платье ее души поблекло до цвета старой кости, и свечение не могло разогнать подступившую вплотную темноту. Длинные волосы тоже были белы, а бледные черты напоминали уже не второе, а скорее третье лицо на черенке Ножа. Однако следы красоты остались, спасенные от распада лежащими в основании души невинностью, наивностью и неведением, которые даже этому личному аду вокруг до сих пор не дали разрушить все. Джейм сделала еще шаг:
– Мама?
Женщина повернулась. Они теперь стояли очень близко друг к другу. Не задумываясь, Джейм протянула руку, почти дотронувшись до чужой бледной щеки, и увидела, что Плетущая Мечты, как зеркало, повторила ее движение, чуть-чуть не касаясь ее.
– Дочка?
Джейм не отрывала от нее взгляд.
– Я… я е-едва помню тебя, – запинаясь, сказала она. – Это же было так давно. Почему ты оставила нас?
– Потому что я не могла больше прикасаться к тебе.
Надо было сказать еще так много, столько вопросов задать, столько ответов получить, чтобы охватить годы разлуки, пролегшие между ними; но время уже ушло. Плетущая Мечты пошатнулась, ее глаза расширились от внезапного ужаса. Она остановила танец. Камень под ними начал осыпаться. Джейм тоже стало трудно держаться. Она не знала, падает ли со скалы или с метафорического моста, неважно – никакой опоры больше не было. Если женщина сейчас дотронется до нее, она наверняка упадет, а Плетущая Мечты, наоборот, может вернуть себе равновесие. Джейм видела, как паника подхлестывает ту и заставляет колебаться. Прежде Госпожа пожинала души словно во сне. А забрать одну сейчас, осознавая, что она делает, означает конец невиновности, истинное падение, потерю чести, но также и возможность выжить.
Внезапная улыбка озарила истершиеся черты Плетущей Мечты. Ее рука, не дотрагиваясь, обвела лицо Джейм, будто ласково погладив, и мост, на котором она стояла, провалился. Джейм крикнула и рванулась вперед подхватить, но опоздала. Растянувшись на краю сломанной арки, она видела, как чужая душа с развевающимися белыми волосами падает вниз, в пустоту. Вслед летели куски камня. Мост распадался. Джейм вжалась в него, боясь шевельнуться, инстинктивно зная, что и утес под ней сейчас обваливается. Позади сквозь вой ветра кто-то выкрикивал ее имя:
– Джеми, дай руку! Ты слышишь меня? Ответь!
– Я слышу тебя, Сенетари, – прошептала она. Ее рука словно по собственной воле отцепилась от камня и метнулась за спину, подталкиваемая детской верой, которая, казалось, уже давным-давно умерла.
Чужая рука сомкнулась на ее запястье и, когда арка ушла из-под нее, выдернула из темноты в слепящий свет, и девушка упала лицом на горячие камни утеса.
Рев ветра наполнил весь мир. Джейм чувствовала, как неистовый поток воздуха хочет оторвать ее от земли, но кто-то держал ее, прижимая. Она слышала, как скрипят сгибающиеся деревья на Старейшем Острове. По горловине неслись сорвавшиеся с ветвей серебристых плакучих ив листья. Что происходит? Даже сквозь плотно зажмуренные глаза бил, слепя и оглушая, свет, словно само солнце закатилось за эту скалу, и все вокруг падает во тьму в его сердцевине. Пока душа Плетущей Мечты удерживала опасное равновесие, сквозь врата ее тела в пустоту могли нырять только другие души. Теперь она провалилась за остальными, и туда же устремилось и вещество мира. Принеся себя в жертву, Джеймсиль спасла и дочь, и свою так долго балансировавшую на грани честь, но не разрушила ли она этим весь Ратиллен? Несколько бесконечных мгновений было очень похоже на то, но тут ветер споткнулся и начал умирать.
Джейм рванулась, освободилась и оглянулась. Мгновение ослепленные глаза ничего не видели, потом зрение вернулось – как раз вовремя, чтобы успеть ухватить сияющую точку, яркую, как далекая звезда, уменьшающуюся и исчезающую на самом краю обрыва. Вход, которым была Джеймсиль, Плетущая Мечты, замкнулся сам на себя, навсегда закрывшись. Если разрушение тела отпускает душу, то Госпожа наконец обрела свободу – если такие правила действуют и за пределами Цепи Сотворений. Джейм поймала себя на том, что молит бога, которого презирает, чтобы так оно и было.
Потом она опустила глаза и увидела распластавшегося рядом переврата Тирандиса, его пальцы глубоко погрузились в камень, как бледные корни. Она выползла из-под его левой руки. Торисен все еще лежал под правой. Джейм поспешно вытащила брата.
– Как ты, нормально? – спросила она, когда он, пошатываясь, сел.
– Вполне… кажется. Слишком много всего свалилось разом – включая и тебя.
– Извини. Я не планировала такое драматическое появление… Трое!
Тирандис шевелился. Девушка думала, что он мертв, надеялась на это ради него же самого, забыв, как сложно переврату умереть. Он приподнялся на локте. Его лицо двигалось, будто под кожей что-то ползает. Потом он закашлялся и забился в страшных конвульсиях. Слышно было, как ломаются кости. Джейм сбросила сдерживающую ее руку брата и упала на колени рядом с перевратом. Мускулы его спины и плеч корчились под ее ладонями, как змеи.
– Скажи, что делать! – закричала она, мучась от беспомощности.
Припадок утих, и секунду Тирандис лежал неподвижно, задыхаясь. Потом перекатился. В руке переврат держал Костяной Нож.
– Ты уже все сделала, – прохрипел он чужим голосом. По искаженному лицу пробежало нечто вроде улыбки. – Мы хорошо обучили тебя, Джеми. Кажется, немного добра это все же принесло.
И прежде, чем его скрутил следующий приступ, Тирандис приставил острие ножа к груди и упал на него.
Он был уже мертв, когда Джейм повернула его. Лицо на глазах изменилось в последний раз, став ровным и спокойным, как мертвое знамя Норфов. Джейм закрыла его серебристые глаза. Прощай, Тирандис, Сенетари.
Ее собственные глаза защипало.
– Но я никогда не плачу, – вызывающе, почти дерзко сказала она брату и сразу же поразила и себя, и его, залившись слезами.
Эпилог
ЛУНА ВОСХОДИТ
Нижние Валы: тридцать первый день зимы
Джейм мерила шагами маленькую внутреннюю комнатку в палатке Торисена, выделенную для нее. За полотняными стенами меркнул свет. Был уже вечер, с момента происшествия на утесе прошло почти тридцать часов. Вряд ли она за это время кого-нибудь видела. Когда брат вернулся в шатер, он повалился и проспал столько, сколько Бур мог удерживать толпы людей, окружающих его днем и ночью со своими просьбами, требованиями и предложениями. Тем не менее Джейм все-таки ждала, что он найдет время зайти и поздороваться. Она все больше и больше чувствовала себя забытой в суматохе вещью.
Джейм смотрела на стену. Прорезать ее – секундное дело, ведь Торисен позволил ей оставить Костяной Нож, очевидно не сознавая, что это за предмет. Значит, нетрудно проскользнуть мимо Бура и немножко прогуляться, просто чтобы увидеть небо и ощутить на лице ветер. Поскольку Торисен перенес палатку в сторону от основного лагеря, к краю Нижних Валов, ее, возможно, никто и не увидит.
Девушка вздохнула. Нет, не стоит. Высокорожденные леди не бродят где попало без сопровождения. И вообще, кажется, существует величайшее множество того, чего они не делают. Вновь надо учиться новой игре, а она уже ненавидит правила. Но все-таки хотелось бы знать их заранее, чтобы найти путь обойти – если таковой имеется. А если нет… Ладно, не стоит пока думать об этом. Вот разыщут для нее какую-нибудь «подходящую» одежду, тогда, может, и позволят наконец выйти из этой холщовой клетки.
Хорошо, хоть Жур тут для компании. Барс сейчас дремал на койке, засунув голову под подушку и не сомневаясь, что стал от этого невидимкой. Он прорвался в шатер прошлой ночью и забился под кровать, определенно решив ни за что не дать себя снова выволочь. Потом она слышала, как снаружи Торисен разговаривал с Марком. Смешно – пока великан-кендар присматривал за ней, ее брат заботился о маленькой сестре Марка Вили, точнее, о ее останках. Подслушивая, Джейм выяснила также, что Марк может войти в дом Торисена когда только захочет. Обнадеживала и записка, которую она нашла заткнутой за ленту, повязанную на шею Журу, – ее за кендара, не знающего грамоты, написал вольвер. Кажется, старый друг наконец-то прочно встал на ноги. Девушка с горечью думала, что вряд ли теперь когда-нибудь снова с ним увидится.
Она вспоминала и Серода, и мысли о нем были тяжелы, но она обнаружила, что больше не относится к нему с недоверием. Случайно или нет, но юноша стал привязан к ней, и Джейм верила, что он сохранит для нее Книгу – если только это в его силах. Но теперь-то Каинрон должен был уже понять, что его незаконнорожденный сын изменил ему, а это подвергало Серода огромному риску, возросшему, возможно, именно за счет того, что она доверила ему такой опасный секрет. Если подумать, то не следовало этого делать вовсе, но, как и с Разящим Родню, у нее просто не было другого выбора. Мысль о том, что Каинрон может вырвать Книгу из рук Серода, приводила в трепет, но почему-то она была уверена, что пока еще Серод не попал ни в какую переделку. И она уж сумеет отыскать способ помочь ему прежде, чем подобное случится.
Голова Жура с настороженными ушками показалась из-под подушки, а в следующую секунду он спрыгнул с постели и заполз под нее.
– Леди, могу ли я войти? – это Бур из ничейного пространства средних покоев.
– Ты уверен, что хочешь рискнуть? Ай, не обращай внимания. Входи.
Он появился с охапкой чего-то розового и кружевного. Джейм, предчувствуя дурное, посмотрела на него:
– Во имя Порога, что это?
– Платье, леди, из Каскада. Единственное пристойное, что мы смогли найти для сегодняшнего торжества.
– Торжества? Какого?
– Почитания мертвых, леди. Этим вечером здесь будет ужинать весь Высший Совет. Они также хотели встретиться с тобой.
– Трое. Думаю, что предпочла бы еще побыть забытой вещицей.
– Миледи?
– Ничего, ничего. Ну, давай посмотрим. – Она взяла у него платье и встряхнула его. – Имена бога. Ты, кажется, сказал «приличное»?
Бур уставился на принесенное. Выражение его лица не изменилось, но краски на нем стали быстро сменять друг друга, пока, к изумлению (и забаве) Джейм, щеки кендара не налились ярчайшим багрянцем.
Сумерки.
Торисен устало откинулся в походном кресле, разложенном перед палаткой, и вытянул ноги. Все тела наконец собраны с лугов, раненые излечиваются, убитые преданы погребальному костру. Последнее и заняло большую часть дня. Он до сих пор видел отблески огня на фоне темнеющего неба. Завтра все лорды примутся восстанавливать свои войска, принимая на постоянную службу угонов, но это утренняя церемония. А сегодняшняя ночь принадлежит погибшим, чья память скоро будет почтена.
Из шатра вышел Бур и поднес лорду кубок. Он принял его, отпил, сморщился. Опять это чертово молоко. Ну ладно. Если он станет возражать, Бур способен сказать что-нибудь едкое насчет его слабосилия или, того хуже, спросить о еще не закрывшихся надрезах на ладонях. Он никому про них еще ничего не говорил – и впредь не намерен.
Жжение в руках напомнило о другом костре, ниже по реке, в стороне от остальных. Если бы не вмешательство Джейм, он наверняка осуществил бы полный ритуал с фальшивым принцем. Странно, что после их короткого разговора на нижнем лугу среди раненых лорд не мог думать о переврате как о враге – а ведь он, без сомнения, им был. Во всяком случае, он не был готов послать кого-то из кенциров к возмущенным каркинорцам. Им совсем не понравилось узнать, что в битве ими командовал самозванец; тем более что и Харн отнюдь не подсластил пилюлю, указав, что в лице Темного переврата вместо Одалиана они обрели умелого военачальника. Плюс они уже были расстроены вестями о разрушении дворца Каркинарота. Торисен подозревал, что Джейм спустилась по Медлительной именно оттуда. Он тяжело повернулся в кресле, размышляя, может ли она иметь что-то общее с гибелью дворца. Но нет. Наверняка даже Джейм не способна вызвать такую катастрофу – или?
– В ней есть сила, мальчик. Почему, думаешь, я назвал ее Джеймсиль?
Он вздрогнул и отдернулся от зазвучавшего в памяти голоса отца, вспомнив, помимо желания, странные события на утесе. Весь этот свет, и ветер, и шум. Он ничего не понял тогда. И не был уверен, что хочет понять. Достаточно с него и появления сестры-близнеца, не девочки, какой он ее знал, и даже не женщины, какую пытался себе представлять, но этого подростка с застенчивой улыбкой и Тьмой, притаившейся в глубине ее серебристо-серых глаз, пугающей его больше, чем он осмелился бы признаться даже себе.
«Вглядись в это, приятель, – мрачно подумал он. – Она была странной и раньше, когда ее выгнал отец, а сейчас в десять раз страннее… и теперь ты в ответе за нее».
Он подозревал, что каким-то образом Джейм виновата в повреждениях, которые нанес лагерю ветер с утеса. Трое, какая же тут суматоха была и какой развал. Лошади в панике разбежались по лугам, повсюду раскидано снаряжение, палатки качаются из стороны в сторону и падают – все, кроме шатра Каинрона, который и без того уже почему-то оказался наполовину повален.
Кстати, что-то с тех пор самого Каинрона и не видно. Когда Торисен приглашал весь Высший Совет на ужин сегодня вечером, гонец вернулся от Каинрона со словами, что лорд неважно себя чувствует и не располагает возможностью прийти.
– Неважно чувствует землю под ногами, так что с ходьбой проблемы, – добавил его командующий Шет-Остряк с сардонической улыбкой.
Торисен не совсем понял и не переспрашивал, из страха, что на дне и этой загадки может оказаться Джейм, а такие слухи уже бежали по лагерю.
Он оглядел уже темные средние и нижние поля. Там плясали языки костров, в лощинах мягко светился туман. После того, как ветер сорвал палатку, он приказал передвинуть ее сюда, в сторону от стоянки, к Нижним Валам…
«Сажаешь меня на карантин?» – спросила тогда Джейм.
… потому что здесь было так мирно. Сейчас рядом с шатром кендары расставляли стулья и столы, позаимствованные на время в Каскаде. Серебро, хрусталь и повара одолжили у Ардета. Над лугом клубился дивный аромат жареного мяса и приправ. Все готовились к празднованию победы или, если уж на то пошло, того, что удалось выжить. Войско сегодняшним вечером расслабилось и перевело дыхание, деля друг с другом радость жизни и память о мертвых. Торисен очень хотел бы провести этот вечер со своими бойцами. Если Совет не засидится допоздна за вином, он ускользнет в палатку Харна и снова поговорит с командирами Южного Войска Элоном и Лори, только для того, чтобы убедиться, что они и их солдаты и вправду здесь.
Они прибыли ранним вечером, около двух третей Южного Войска, измученные и грязные после разгрома, но все-таки живые. Им удалось повернуть – лишь центральная колонна Передена была полностью стерта с лица земли. Найденное в Вирдене сообщение было от Ели, офицера, которая не успела узнать, что, когда сумасбродная атака Передена захлебнулась в крови и он сам попал в плен, правый и левый фланги Южного Войска отступили вне зависимости друг от друга, не зная, что товарищи выжили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Дай ему умереть с миром!
Она не раз говорила на языке Рун Мастера, но впервые чувствовала, как от ее голоса побежали нити силы – пусть этого недостаточно, неважно. У нее есть Костяной Нож. Она может защитить себя и двух других, если… если…
Прекрасное лицо Плетущей Мечты было мирно и неподвижно – почти маска, и, на этот раз, поразительно знакомо. Потрясенная Джейм переводила взгляд с черенка Ножа на застывшие бледные черты и обратно. Да, из трех лиц, вырезанных на рукояти – девушка, леди, старуха, – Госпожа была второй. Но никакая кость не может передать серебристое сияние глаз и немыслимую черноту зрачков, бездонную, как пустота между звездами.
Как и в Хмари, Джейм чувствовала, что Тьма тянет ее. Она падала туда, ниже, ниже… Но в то же время девушка ощущала камни утеса под ногами и солнечные лучи, припекающие левую щеку. А видела мрак и каменную арку, протянутую над первозданным хаосом, разверзшимся в самом центре сущности Плетущей Мечты. Там завывали ветры, Джейм не сомневалась. Она слышала о метафорах души, используемых лекарями, и знала, что через них и спасают людей; но если мост и был метафорой, то зияющая пустота под ним – нет. Злоупотребив своими силами шанира, первая Джеймсиль открыла брешь в пространство за пределами Цепи Сотворений, как и сказал аррин-кен. Теперь души тех, к кому она прикасалась, крича, падали туда, и Джейм провалится, если тезка прикоснется к ней.
Ho где же Плетущая Мечты? Она всего лишь в десяти футах, у самого обрыва. Джейм медленно шагнула на мостик. Она чувствовала, как жесткая трава скалы задевает ее ноги, и знала, что движется к краю.
Впереди мерцал свет. Женщина танцевала на каменной радуге над пустотой, полностью сосредоточившись на поворотах и па Сенеты, помогающих ей сохранять непрочное равновесие. Со стороны это была красивейшая леди в ослепительно-белых одеждах. Но здесь, в сердце бытия, платье ее души поблекло до цвета старой кости, и свечение не могло разогнать подступившую вплотную темноту. Длинные волосы тоже были белы, а бледные черты напоминали уже не второе, а скорее третье лицо на черенке Ножа. Однако следы красоты остались, спасенные от распада лежащими в основании души невинностью, наивностью и неведением, которые даже этому личному аду вокруг до сих пор не дали разрушить все. Джейм сделала еще шаг:
– Мама?
Женщина повернулась. Они теперь стояли очень близко друг к другу. Не задумываясь, Джейм протянула руку, почти дотронувшись до чужой бледной щеки, и увидела, что Плетущая Мечты, как зеркало, повторила ее движение, чуть-чуть не касаясь ее.
– Дочка?
Джейм не отрывала от нее взгляд.
– Я… я е-едва помню тебя, – запинаясь, сказала она. – Это же было так давно. Почему ты оставила нас?
– Потому что я не могла больше прикасаться к тебе.
Надо было сказать еще так много, столько вопросов задать, столько ответов получить, чтобы охватить годы разлуки, пролегшие между ними; но время уже ушло. Плетущая Мечты пошатнулась, ее глаза расширились от внезапного ужаса. Она остановила танец. Камень под ними начал осыпаться. Джейм тоже стало трудно держаться. Она не знала, падает ли со скалы или с метафорического моста, неважно – никакой опоры больше не было. Если женщина сейчас дотронется до нее, она наверняка упадет, а Плетущая Мечты, наоборот, может вернуть себе равновесие. Джейм видела, как паника подхлестывает ту и заставляет колебаться. Прежде Госпожа пожинала души словно во сне. А забрать одну сейчас, осознавая, что она делает, означает конец невиновности, истинное падение, потерю чести, но также и возможность выжить.
Внезапная улыбка озарила истершиеся черты Плетущей Мечты. Ее рука, не дотрагиваясь, обвела лицо Джейм, будто ласково погладив, и мост, на котором она стояла, провалился. Джейм крикнула и рванулась вперед подхватить, но опоздала. Растянувшись на краю сломанной арки, она видела, как чужая душа с развевающимися белыми волосами падает вниз, в пустоту. Вслед летели куски камня. Мост распадался. Джейм вжалась в него, боясь шевельнуться, инстинктивно зная, что и утес под ней сейчас обваливается. Позади сквозь вой ветра кто-то выкрикивал ее имя:
– Джеми, дай руку! Ты слышишь меня? Ответь!
– Я слышу тебя, Сенетари, – прошептала она. Ее рука словно по собственной воле отцепилась от камня и метнулась за спину, подталкиваемая детской верой, которая, казалось, уже давным-давно умерла.
Чужая рука сомкнулась на ее запястье и, когда арка ушла из-под нее, выдернула из темноты в слепящий свет, и девушка упала лицом на горячие камни утеса.
Рев ветра наполнил весь мир. Джейм чувствовала, как неистовый поток воздуха хочет оторвать ее от земли, но кто-то держал ее, прижимая. Она слышала, как скрипят сгибающиеся деревья на Старейшем Острове. По горловине неслись сорвавшиеся с ветвей серебристых плакучих ив листья. Что происходит? Даже сквозь плотно зажмуренные глаза бил, слепя и оглушая, свет, словно само солнце закатилось за эту скалу, и все вокруг падает во тьму в его сердцевине. Пока душа Плетущей Мечты удерживала опасное равновесие, сквозь врата ее тела в пустоту могли нырять только другие души. Теперь она провалилась за остальными, и туда же устремилось и вещество мира. Принеся себя в жертву, Джеймсиль спасла и дочь, и свою так долго балансировавшую на грани честь, но не разрушила ли она этим весь Ратиллен? Несколько бесконечных мгновений было очень похоже на то, но тут ветер споткнулся и начал умирать.
Джейм рванулась, освободилась и оглянулась. Мгновение ослепленные глаза ничего не видели, потом зрение вернулось – как раз вовремя, чтобы успеть ухватить сияющую точку, яркую, как далекая звезда, уменьшающуюся и исчезающую на самом краю обрыва. Вход, которым была Джеймсиль, Плетущая Мечты, замкнулся сам на себя, навсегда закрывшись. Если разрушение тела отпускает душу, то Госпожа наконец обрела свободу – если такие правила действуют и за пределами Цепи Сотворений. Джейм поймала себя на том, что молит бога, которого презирает, чтобы так оно и было.
Потом она опустила глаза и увидела распластавшегося рядом переврата Тирандиса, его пальцы глубоко погрузились в камень, как бледные корни. Она выползла из-под его левой руки. Торисен все еще лежал под правой. Джейм поспешно вытащила брата.
– Как ты, нормально? – спросила она, когда он, пошатываясь, сел.
– Вполне… кажется. Слишком много всего свалилось разом – включая и тебя.
– Извини. Я не планировала такое драматическое появление… Трое!
Тирандис шевелился. Девушка думала, что он мертв, надеялась на это ради него же самого, забыв, как сложно переврату умереть. Он приподнялся на локте. Его лицо двигалось, будто под кожей что-то ползает. Потом он закашлялся и забился в страшных конвульсиях. Слышно было, как ломаются кости. Джейм сбросила сдерживающую ее руку брата и упала на колени рядом с перевратом. Мускулы его спины и плеч корчились под ее ладонями, как змеи.
– Скажи, что делать! – закричала она, мучась от беспомощности.
Припадок утих, и секунду Тирандис лежал неподвижно, задыхаясь. Потом перекатился. В руке переврат держал Костяной Нож.
– Ты уже все сделала, – прохрипел он чужим голосом. По искаженному лицу пробежало нечто вроде улыбки. – Мы хорошо обучили тебя, Джеми. Кажется, немного добра это все же принесло.
И прежде, чем его скрутил следующий приступ, Тирандис приставил острие ножа к груди и упал на него.
Он был уже мертв, когда Джейм повернула его. Лицо на глазах изменилось в последний раз, став ровным и спокойным, как мертвое знамя Норфов. Джейм закрыла его серебристые глаза. Прощай, Тирандис, Сенетари.
Ее собственные глаза защипало.
– Но я никогда не плачу, – вызывающе, почти дерзко сказала она брату и сразу же поразила и себя, и его, залившись слезами.
Эпилог
ЛУНА ВОСХОДИТ
Нижние Валы: тридцать первый день зимы
Джейм мерила шагами маленькую внутреннюю комнатку в палатке Торисена, выделенную для нее. За полотняными стенами меркнул свет. Был уже вечер, с момента происшествия на утесе прошло почти тридцать часов. Вряд ли она за это время кого-нибудь видела. Когда брат вернулся в шатер, он повалился и проспал столько, сколько Бур мог удерживать толпы людей, окружающих его днем и ночью со своими просьбами, требованиями и предложениями. Тем не менее Джейм все-таки ждала, что он найдет время зайти и поздороваться. Она все больше и больше чувствовала себя забытой в суматохе вещью.
Джейм смотрела на стену. Прорезать ее – секундное дело, ведь Торисен позволил ей оставить Костяной Нож, очевидно не сознавая, что это за предмет. Значит, нетрудно проскользнуть мимо Бура и немножко прогуляться, просто чтобы увидеть небо и ощутить на лице ветер. Поскольку Торисен перенес палатку в сторону от основного лагеря, к краю Нижних Валов, ее, возможно, никто и не увидит.
Девушка вздохнула. Нет, не стоит. Высокорожденные леди не бродят где попало без сопровождения. И вообще, кажется, существует величайшее множество того, чего они не делают. Вновь надо учиться новой игре, а она уже ненавидит правила. Но все-таки хотелось бы знать их заранее, чтобы найти путь обойти – если таковой имеется. А если нет… Ладно, не стоит пока думать об этом. Вот разыщут для нее какую-нибудь «подходящую» одежду, тогда, может, и позволят наконец выйти из этой холщовой клетки.
Хорошо, хоть Жур тут для компании. Барс сейчас дремал на койке, засунув голову под подушку и не сомневаясь, что стал от этого невидимкой. Он прорвался в шатер прошлой ночью и забился под кровать, определенно решив ни за что не дать себя снова выволочь. Потом она слышала, как снаружи Торисен разговаривал с Марком. Смешно – пока великан-кендар присматривал за ней, ее брат заботился о маленькой сестре Марка Вили, точнее, о ее останках. Подслушивая, Джейм выяснила также, что Марк может войти в дом Торисена когда только захочет. Обнадеживала и записка, которую она нашла заткнутой за ленту, повязанную на шею Журу, – ее за кендара, не знающего грамоты, написал вольвер. Кажется, старый друг наконец-то прочно встал на ноги. Девушка с горечью думала, что вряд ли теперь когда-нибудь снова с ним увидится.
Она вспоминала и Серода, и мысли о нем были тяжелы, но она обнаружила, что больше не относится к нему с недоверием. Случайно или нет, но юноша стал привязан к ней, и Джейм верила, что он сохранит для нее Книгу – если только это в его силах. Но теперь-то Каинрон должен был уже понять, что его незаконнорожденный сын изменил ему, а это подвергало Серода огромному риску, возросшему, возможно, именно за счет того, что она доверила ему такой опасный секрет. Если подумать, то не следовало этого делать вовсе, но, как и с Разящим Родню, у нее просто не было другого выбора. Мысль о том, что Каинрон может вырвать Книгу из рук Серода, приводила в трепет, но почему-то она была уверена, что пока еще Серод не попал ни в какую переделку. И она уж сумеет отыскать способ помочь ему прежде, чем подобное случится.
Голова Жура с настороженными ушками показалась из-под подушки, а в следующую секунду он спрыгнул с постели и заполз под нее.
– Леди, могу ли я войти? – это Бур из ничейного пространства средних покоев.
– Ты уверен, что хочешь рискнуть? Ай, не обращай внимания. Входи.
Он появился с охапкой чего-то розового и кружевного. Джейм, предчувствуя дурное, посмотрела на него:
– Во имя Порога, что это?
– Платье, леди, из Каскада. Единственное пристойное, что мы смогли найти для сегодняшнего торжества.
– Торжества? Какого?
– Почитания мертвых, леди. Этим вечером здесь будет ужинать весь Высший Совет. Они также хотели встретиться с тобой.
– Трое. Думаю, что предпочла бы еще побыть забытой вещицей.
– Миледи?
– Ничего, ничего. Ну, давай посмотрим. – Она взяла у него платье и встряхнула его. – Имена бога. Ты, кажется, сказал «приличное»?
Бур уставился на принесенное. Выражение его лица не изменилось, но краски на нем стали быстро сменять друг друга, пока, к изумлению (и забаве) Джейм, щеки кендара не налились ярчайшим багрянцем.
Сумерки.
Торисен устало откинулся в походном кресле, разложенном перед палаткой, и вытянул ноги. Все тела наконец собраны с лугов, раненые излечиваются, убитые преданы погребальному костру. Последнее и заняло большую часть дня. Он до сих пор видел отблески огня на фоне темнеющего неба. Завтра все лорды примутся восстанавливать свои войска, принимая на постоянную службу угонов, но это утренняя церемония. А сегодняшняя ночь принадлежит погибшим, чья память скоро будет почтена.
Из шатра вышел Бур и поднес лорду кубок. Он принял его, отпил, сморщился. Опять это чертово молоко. Ну ладно. Если он станет возражать, Бур способен сказать что-нибудь едкое насчет его слабосилия или, того хуже, спросить о еще не закрывшихся надрезах на ладонях. Он никому про них еще ничего не говорил – и впредь не намерен.
Жжение в руках напомнило о другом костре, ниже по реке, в стороне от остальных. Если бы не вмешательство Джейм, он наверняка осуществил бы полный ритуал с фальшивым принцем. Странно, что после их короткого разговора на нижнем лугу среди раненых лорд не мог думать о переврате как о враге – а ведь он, без сомнения, им был. Во всяком случае, он не был готов послать кого-то из кенциров к возмущенным каркинорцам. Им совсем не понравилось узнать, что в битве ими командовал самозванец; тем более что и Харн отнюдь не подсластил пилюлю, указав, что в лице Темного переврата вместо Одалиана они обрели умелого военачальника. Плюс они уже были расстроены вестями о разрушении дворца Каркинарота. Торисен подозревал, что Джейм спустилась по Медлительной именно оттуда. Он тяжело повернулся в кресле, размышляя, может ли она иметь что-то общее с гибелью дворца. Но нет. Наверняка даже Джейм не способна вызвать такую катастрофу – или?
– В ней есть сила, мальчик. Почему, думаешь, я назвал ее Джеймсиль?
Он вздрогнул и отдернулся от зазвучавшего в памяти голоса отца, вспомнив, помимо желания, странные события на утесе. Весь этот свет, и ветер, и шум. Он ничего не понял тогда. И не был уверен, что хочет понять. Достаточно с него и появления сестры-близнеца, не девочки, какой он ее знал, и даже не женщины, какую пытался себе представлять, но этого подростка с застенчивой улыбкой и Тьмой, притаившейся в глубине ее серебристо-серых глаз, пугающей его больше, чем он осмелился бы признаться даже себе.
«Вглядись в это, приятель, – мрачно подумал он. – Она была странной и раньше, когда ее выгнал отец, а сейчас в десять раз страннее… и теперь ты в ответе за нее».
Он подозревал, что каким-то образом Джейм виновата в повреждениях, которые нанес лагерю ветер с утеса. Трое, какая же тут суматоха была и какой развал. Лошади в панике разбежались по лугам, повсюду раскидано снаряжение, палатки качаются из стороны в сторону и падают – все, кроме шатра Каинрона, который и без того уже почему-то оказался наполовину повален.
Кстати, что-то с тех пор самого Каинрона и не видно. Когда Торисен приглашал весь Высший Совет на ужин сегодня вечером, гонец вернулся от Каинрона со словами, что лорд неважно себя чувствует и не располагает возможностью прийти.
– Неважно чувствует землю под ногами, так что с ходьбой проблемы, – добавил его командующий Шет-Остряк с сардонической улыбкой.
Торисен не совсем понял и не переспрашивал, из страха, что на дне и этой загадки может оказаться Джейм, а такие слухи уже бежали по лагерю.
Он оглядел уже темные средние и нижние поля. Там плясали языки костров, в лощинах мягко светился туман. После того, как ветер сорвал палатку, он приказал передвинуть ее сюда, в сторону от стоянки, к Нижним Валам…
«Сажаешь меня на карантин?» – спросила тогда Джейм.
… потому что здесь было так мирно. Сейчас рядом с шатром кендары расставляли стулья и столы, позаимствованные на время в Каскаде. Серебро, хрусталь и повара одолжили у Ардета. Над лугом клубился дивный аромат жареного мяса и приправ. Все готовились к празднованию победы или, если уж на то пошло, того, что удалось выжить. Войско сегодняшним вечером расслабилось и перевело дыхание, деля друг с другом радость жизни и память о мертвых. Торисен очень хотел бы провести этот вечер со своими бойцами. Если Совет не засидится допоздна за вином, он ускользнет в палатку Харна и снова поговорит с командирами Южного Войска Элоном и Лори, только для того, чтобы убедиться, что они и их солдаты и вправду здесь.
Они прибыли ранним вечером, около двух третей Южного Войска, измученные и грязные после разгрома, но все-таки живые. Им удалось повернуть – лишь центральная колонна Передена была полностью стерта с лица земли. Найденное в Вирдене сообщение было от Ели, офицера, которая не успела узнать, что, когда сумасбродная атака Передена захлебнулась в крови и он сам попал в плен, правый и левый фланги Южного Войска отступили вне зависимости друг от друга, не зная, что товарищи выжили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44