Эх, Коровкин, Коровкин!..Ее и здесь отыскали люди со сваренными сердцами и замороженными мозгами. Побеседовали с домоуправами, начальниками ДЭЗов, и Лиля в два дня превратилась в обыкновенного дворника с одним участком, с возможностью купить лишь одну книжку в месяц.Но Мятникова продолжала жить, с удовольствием смотрела по телевизору нескончаемые сериалы, с пяти утра ломала на участке лед, ела колбасу с кусочками жира и думала про несправедливость жизни гораздо меньше, чем ранее. Только когда простужалась…А потом повалили Дзержинского, и к ней приехал бывший тренер Фернандес. Хосе сильно постарел, но смотрел на Лилю без рвотных позывов, лишь с состраданием одним.Они сидели на ее крохотной кухоньке и пили водочку, заедая кооперативными пельменями.— Как же паэлья? — интересовалась Мятникова, а Фернандес только улыбался печально.— Родители мои умерли, — поделился репатриант. — От старости… Приехал за ними, а жизнь кончилась… Для кого я дом построил в Испании?— Для себя.Хосе грустно хмыкнул.— Знаешь, что с чемпионом произошло?Лиля меленькими глоточками выпила водку и ответила:— Думаю, ничего хорошего…— Министром спорта стал…Хосе вернулся в Испанию, добившись, чтобы родителей выкопали из сибирской земли и закопали под солнцем Андалузии. Гэбэшники на время потеряли власть в стране, или так казалось. Во всяком случае, Лиля перестала ощущать особое внимание спецслужб и устроилась на денежную работу в контору, которая боролась со всякого рода вредными грызунами и насекомыми…Она летела, вспоминая Коровкина, как ей казалось, в небеса. Большая крыса, машущая лапами, как если бы она была птицей. 12 Этим августом Вова Рыбаков особенно плохо себя чувствовал. Болело во всем организме и трясло руки. Он почти никуда не выходил, лишь тогда, когда надо было пополнить запасы водки, которая выменивалась на картинки прямо в винном магазине. Захаживал художник еще и в парк — посмотреть на деревья, не завелась ли в их кроне долгожданная осень.— На кой хрен, Ивановна? — интересовались сотрудники магазина №153, когда наблюдали натуральный товарообмен продавщицы Зюкиной и грязноволосого бомжа, который даже имени своего произнести не мог. — На кой хрен тебе эта мазня идиотская?!.— Из сострадания единого, — возводила Зюкина выпученные, по причине больной щитовидки, глаза к потолку. — Жалость во мне с детства укоренилась!На этих словах продавщица глубоко вздыхала затянутой аж до подбородка огромной грудью, отчего все сомнения в широте душевной, если таковые и были, у товарищей рассеивались.— Конечно, — уточняла Ивановна, — такое я в комнате доченьки не повешу. Но у себя складываю на шкапчике…Зоя Ивановна Зюкина вовсе не была благотворителем, просто ей несколько лет назад попался в руки иллюстрированный журнал на русском языке под названием «Югославия», в котором рассказывалось о частном коллекционере из Белграда, собирающем, в частности, работы советского художника Рыбакова, который назывался в статье гением и чьи картины (две) коллекционер подарил самому Тито. В журнале имелась и фотография этого советского художника — ну вылитый бомжара, который как-то появился собственной персоной в сто пятьдесят третьем с картонкой, на которой была намалевана голая девка с длинными руками, да еще с сиськами не на месте.Бомжара за картонку просил бутылку водки, но над ним и над его работой ржали всем коллективом. Смеялась и Зюкина, пока что-то не стрельнуло в мозгу. Зоя попыталась лицом изобразить мадонну и, заморозив его таковым, проплыла до прилавка.— Водку дать не могу… Только портвейн…— Ага, — немедленно согласился Вова, так как его плоть уже два дня сохла без спиртного.Они поменялись, алкаш торопливо ушел, а трудовой коллектив изумленно взирал на продавщицу Зюкину, слывшую в товариществе особой жадной до невозможности. Никак Зойка мозгами тронулась, или в Бога поверила, решили.А Зюкина с трудом дождалась обеденного перерыва и рванула беговой лошадью до дома. Два часа перерывала антресоль со старыми газетами и журналами, пока не отыскала «Югославию», в которой рассказывалось мимоходом о Владимире Рыбакове.— Одно лицо!Большое сердце Зюкиной громко застучало, и лишь одно смутило женщину. В журнале писали, что художник умер, но Зоя справедливо рассудила, что югославы ни хрена не знают, рожу-то «покойника» она лицезрела в одиннадцать ноль-ноль!С того утра Вова приходил к Зое почти каждый день, а продавщица точнехонько знала, что заработала на алкоголике много сотен тысяч долларов, которых хватит на приличную жизнь в США, в романтичном местечке Брайтон Бич, где русские восстановили, по слухам, дореволюционную жизнь.Единственное, чего ждала Зюкина — это настоящей смерти художника, дабы можно было, наконец, оставить существование продавщицы винного и купить себе вожделенную визу на континент бывшего врага СССР.Но Вова не умирал, наверное, просто не знал, что люди иногда умирают, и продолжал регулярно наведываться в сто пятьдесят третий для совершения товарообмена.Усовестившиеся коллеги Зои Зюкиной предложили от всего сердца участие и благотворительности, но Ивановна наотрез отказалась, вскричала, что это только ее крест, а они пусть сами себе ношу находят!— Ишь, спохватились!Коллектив винного так и поступил. Всем трудовым составом стали посещать близлежащую церковь, где передавали батюшке Амвросию денежные части своего достатка на сирых и убогих.Батюшка, чья церковь постепенно преображалась за счет группы благодетелей, непрестанно молился за человеческую щедрость, а в частности — за добрых людей из винного магазина.Что самое интересное — у всех сотрудников, принимающих участие в богоугодном деле, потихонечку стали налаживаться какие-то не лучшие аспекты их жизни. У товароведки Даши миома рассосалась, у директора вдруг закрыли уголовное дело, на него заведенное, кто-то телевизор в лото выиграл, о котором мечтал, и еще много всяких разностей совершилось…Только Зойка Зюкина, несмотря на то, что первой к Господу пришла, злела на глазах, не в силах ждать, когда художник, наконец, издохнет. Худела, словно сало на сковороде таяло, и задумывала нехорошее.Она не могла просто уехать на Брайтон Бич, чтобы бесценные картинки покупали сослуживцы-идиоты, уворовывая ее капитал, а потому мучилась миллионершей за грязным прилавком, придумывая план смертоубийства алкоголика Рыбакова, прихотью Запада определенного в русские гении.А Вове было совсем плохо! По прогнозам Гидрометцентра, вещающего из радиоточки в соседской квартире, лето ожидалось затяжным, а осень, наоборот, предвиделась скоротечная и гнилая.Осенние листья, которые Вова так любил, совершенно засохли и постепенно превращались в труху. А ему не хватало запаха осени, как наркоману понюхать, и даже водка, которая стала составной частью его крови, требовалась не так пожарно, как свежий осенний листочек с легким запахом увядания.Что только Вова не пробовал делать! Он даже пускал струйку воды в ванную, наполненную на треть засохшей листвой. Листья начинали преть, это, конечно, было чуть похоже на увядание, но скорее пахло обычным перегноем. Рыбаков отчаянно страдал и доставал из своего детского мешка НЗ — несколько листиков, которые сохраняли свежесть осени, как будто только утром сорванные с черенков первым осенним ветерком. Он осторожно брал листья на трясущиеся ладони и укладывал на них лицо со своим сизым носом, который втягивал необходимые молекулы, посылая их в самую душу.После вскрытия мешка с НЗ к Вове обычно ночью являлся бородатый мужик и кричал в окно жалобно:— Володька! Отдай мешок!Но Рыбаков мешка не отдавал, привыкнув к мистическому мужику, как к себе самому, и только отвечал:— Не могу, товарищ! Мешок мой!— Да как же! — почти плакал бородатый. — Я его в траве забыл, отлучившись по нужде. Там еще краски были!..— Что упало, то пропало! — резонно отвечал Вова и шел спать в ванную, зарываясь в осенние листья, подальше от навязчивого старика.Засыпая, он думал, что старый, потертый, латаный-перелатанный мешок — волшебный, что все, что есть в Вове, появилось именно из него. Наверное, вся жизнь вокруг из мешка выстроилась, весь мир с его временами года. Отдаст Рыбаков мешок — и все пропадет во тьме, как свет в комнате выключат!При таких мыслях он обычно быстро засыпал, и снилась ему осенняя пора со своим золотом зрелости. Так стареющий человек, которому все обрыдло на веку, вдруг возгорается взглядом неизвестно отчего, несколько времени прыгает по земле молодым и счастливым, а потом быстро умирает.Так и с осенью. Воспламенится буйством красок, просияет внутренним светом, а потом в ночь одну — мертво все, зима…Иногда Вове снились дворники — враги осени. Они начинали мести на бульварах и в парках самый цвет, сооружая из него огромные кучи, которые безжалостно поджигали, не понимая, что цвет не горит, как и живая плоть, только дым сладковатый тянется к небесам, как из трубы крематория.А они только полетели, первый раз, с обломившихся черенков, кружась в радостном полете, ввинчиваясь в воздух, ускоряясь, плавно парящие, всяческие субъекты, как и весь человеческий род. Если бы не огненные кучи, листья, как летучие змеи, еще взлетали бы многажды, поднимаемые резвыми ветрами. А потом уже тяжелые дожди, снег…Вова всегда старался опередить дворников, карауля первые лучи солнца. Когда начинало сыпать красками, он радовался, как маленький ребенок, собирая урожай кленовых, березовых, осиновых в свой мешок детства и перетаскивал добычу в свою квартирку, где сортировал частями по полкам, в шкаф, ванную, всовывал листочки даже в ботинки, вместо стелек.Когда Вова простужался, или болело у него что, то опять же листья спасали плоть, приложенные к нужным местам. Исцеляя, они теряли свой яркий цвет, отдавали его человеку, который понимал такую жертву и всегда выздоравливал.Вова не знал, что у него была невольная последовательница в любви к листьям — ботаничка из его школьного детства, которой он подарил гербарий, заставивший отступить бессонницу. Она до самой смерти тоже собирала в парках листья, заваливая ими всю квартиру. А перед смертью велела дочерям положить в гроб свежих осенних листьев!.. Сама, засранка, померла ранней весной! Посему дочери проигнорировали наказ матери — не лететь же, в самом деле, в Австралию! Да и листья у них не те!.. Ах, мама, мама…Вове было совсем плохо две недели. Он даже почти не рисовал, валяясь на диване полумертвым. Пил особенно много, но не цепляла его огненная вода вовсе, лишь мочевой пузырь мучила большим количеством жидкости.А как-то, в субботу, в дверь позвонили, и на пороге предстала во всей своей непостижимой красоте продавщица Зюкина, которая почти совсем была уверена, что ханыга-художник навернулся в белой горячке.Она с трудом сдержала звериный рык, когда поняла, что производитель ее материального блага еще жив и выдыхает из себя пьяную атмосферу.— Что же вы, Владимир? — спросила она, силясь найти продолжение вопроса.— А что? — удивленно поинтересовался Рыбаков.— Что же вас не видно? — нашлась Зойка. — Я волноваться стала. Пройти можно?Она протиснулась между Вовой и дверью и прошлась по квартире туристом. Заметила стоящие возле стен картины, которых было навалено в три слоя, и чуть было не крякнула от подскочившего давления.«Убью! — решила. — Сама!»Ею овладело лихорадочное состояние, она вспоминала судорожно, не видал ли ее кто в лифте, или у подъезда?.. Определилась, что ножом в сердце ткнет! Пока его найдут, алкоголика!.. Да он и так уже мертвый! Журнал «Югославия» подтвердит!..Ишь, ходит, думала Зюкина. Глазами зыркает! Подозревает чего?А Вова и не ходил вовсе. С трудом сидел на своем диванчике, так плохо ему было. В глазах плыло окружающее, он лишь промямлил — «садитесь», и потерял сознание.Лихорадка постепенно перестала трясти внутренности Зюкиной. Неожиданно она поняла, что Вова Рыбаков вне себя, что вот, наступил этот момент! Паразит даже сопротивляться не станет!Побежала на кухню, нашла единственный нож, одинаково тупой что с одной стороны, что с другой. Точилки, конечно, не имелось, попыталась в истерике навострить о батарею, но лишь лезвие погнула.— Сволочь! Сволочь! — приговаривала.Наконец, решилась, расслабила бретельки лифчика, чтобы легче дышалось, и пошла в комнату, держа нож в потной ладони, пряча руку за лошадиный круп.«От таких надо безжалостно избавляться! — уговаривала себя Зюкина. — Разложившиеся уроды, которые лишают Родину здорового потомства. Совсем мальчики в стране не рождаются, а если кто и проклюнется, то нездоровенький с младенчества. А как армию защищать от поганой Америки…» Здесь Зоя поперхнулась, так как уже давно считала себя жительницей Нового Света… Ну, не от Америки, а от всякой азиатской погани!Она нарезала круги вокруг Вовиного дивана, как хищная кошка, и когда подошла вплотную к безсознанному художнику, то мысль ее остановилась, осталось лишь действие одно.Зюкина опустилась на колени, вознесла нож над головой и собралась было нанести удар в шею алкоголика, но вдруг Вова открыл глаза, и взор его был необычайно ясен.— Как вы красивы! — пробормотал он восторженно. — Божественно!Зойка от неожиданности икнула громко, так что в лампе отдалось, но контроль над собой не потеряла.Издевается, решила, и обрушила всю мощь, вложенную в нож, на Вовино тело.Тупое острие пробило плоть чуть ниже правой ключицы, задело несколько кровеносных сосудов и порезало человеческое мясо…Последнее, что увидел Вова, или ему это показалось — большую птицу, пролетающую мимо окна, со странной рыбиной в когтях…Зюкина продолжала тыкать тупым и гнутым ножом бездыханную плоть жертвы, пока силы не оставили ее могучее тело…После сего многие наблюдали из своих окон огромного сложения тетку, волокущую на спине то ли оконные рамы, то ли еще чего…Вова пришел в себя ночью, освещенный полной луной, весь в засохшей крови, с булькающим при дыхании легким.Памяти о произошедшем не было, и он, слабый и немощный в этом состоянии, лишь вопрос себе задавал:— Как же это я?Потом, не обнаружив своих картин, подумал, что пропил их, снес доброй душе Зое Ивановне, но видать, его хулиганы избили и отобрали водку, а домой покалеченное тело автопилот доставил.Он перевалился с дивана на пол, зашипел от боли в ранах, но пополз к тайному месту под паркетом, где хранился его мешок с мирозданием. Вытащил богатство из тайника и разделся догола. Пощупал себя и насчитал четырнадцать болезненных мест.Вот это отдубасили, подумал Вова, борясь с болью и головокружением… Он поддернул длинным ногтем веревочку на мешке и осторожно достал охапку нежно пахнущих листьев. Как живые, подумал, и посчитал… Пятнадцать, обрадовался. Четырнадцать к ранам приложу, и один еще останется. Не должно быть в мешке пустоты, как и в небе. Хоть одна звезда, но должна быть видна в ненастье!Вова Рыбаков облепил себя своим богатством и уже через пять минут заснул спокойным сном, в котором даже старик бородатый ничего не просил, так, лишь глазами строил!..Он проснулся от солнечного света, бьющего по глазам, содрал с себя засохшие листья, не обнаружив более ран, лишь покраснение кожи одно. Поднялся на ноги, и так захотелось ему принять стакан, аж до хруста в костях!Огляделся вокруг — ни одной картинки, даже набросочка единого!..Стал судорожно штаны натягивать тренировочные, так как выходные кровью были пропитаны, надел исподнюю майку, всунул ноги во вьетнамки, скоренько вышел и помчался к сто пятьдесят третьему.Зойка добрая, думал Вова на бегу, дыша тяжело, как старая псина. Зойка в долг даст! Она знает, что я отработаю!..Зюкина в сей момент сидела с сослуживцами в подсобке и с грустью обсуждала свой переезд в город Нью-Йорк.— С легкими у меня что-то, — призналась продавщица. — Врачи рекомендовали океанский воздух.— А наше море хуже? — поинтересовался кто-то.— Лучше! — патриотично заявила Зойка. — Лучше! Но море не океан, и придется оставить Родину, пока болезнь не отступит…Дальше поговорили об американской медицине, которая, конечно, впереди нашей, обсудили, чего закупать на проводы, а потом коснулись прикормленного Зюкиной бомжика, который, получается, сиротой остается.— Мы его не бросим! — дружно пообещали. — К батюшке отведем!..Зюкина грустно улыбнулась, сделала скорбное лицо и поведала торговому собратству:— Умер мой бомжик!.. Двинулся на тот свет!.. Хоть и пьянью был, но с душою светлой!— Да, вон, он бежит! — заметила продавщица бакалеи через витрину.— Кто?!. — не поняла Зюкина.— Да, бомжик твой, мертвый!— Где-е-е… — прошипела от ужаса Зинка, хотя уже сама видела прыгающего по тротуару Вову.— Мертвый, а прыгает, как заяц!Зюкина хотела было бежать, но ужас сковал все ее тело сверхпрочным бетоном, она стала похожа на монументальную женщину, произведенную на свет скульптором Мухиной, и сидела на стуле прочно, как будто в Третьяковке на постоянной экспозиции!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25