Очень уж добросовестный садовник ухаживал за этой территорией.
Так где же тогда?
В этот момент мои рассуждения были прерваны одним немаловажным обстоятельством. Если у меня и были намерения мирно провести наступающий вечер, то теперь их пришлось отбросить. Внезапно прибыл мой друг и кузен Джеймс, прислушавшийся к штормовому предупреждению и примчавшийся в гавань на день раньше, чем ожидалось. Джеймса сопровождало его шумливое семейство, как всегда оглашавшее окрестности своим фортиссимо.
Когда грохот вторжения перешел в топот ног по лестницам, ведущим в спальни, я позвонил матери и спросил, как дела у Айвэна. Все оставалось по-прежнему, ухудшения не было. Кризис в делах пивоваренного завода не усугубился: решение вопроса о банкротстве откладывалось хотя бы потому, что наступил уик-энд.
— А как там Пэтси? — спросил я.
— Со вчерашнего утра от нее никаких вестей.
— Дядя Роберт кланяется вам.
— Спасибо. Передай ему поклон от нас, — сказала мать.
Рыжий и веснушчатый Джеймс, расхаживая со стаканом джина с тоником в руке, любезно осведомился, как поживает «старина Айвэн».
— Неважно. Он в депрессии, — сказал я.
— Отец говорит, кто-то там удрал, украв яйцо из гнезда пивоваренного завода.
— Да, яйцо из гнезда, цыплят, бройлеров. В общем, все.
— Ну и ну, а? Ты к нам надолго?
— До понедельника.
— Отлично. Отец говорит, мы редко видимся с тобой. Как твоя мазня?
— Не до нее теперь, — сказал я и в общих чертах обрисовал Джеймсу то, что случилось со мной и моей хижиной.
— Боже праведный! — изумился он. — Что у тебя там такого ценного для воров?
— Украли мой джип, клюшки для гольфа, ну и разные мелочи.
— Скверное дело.
Сочувствие Джеймса было достаточно искренним. Он всегда готов был поддержать ближнего — хотя бы морально.
— Они не унесли твою волынку?
— Нет, волынка, к счастью, сейчас в Инвернессе. Я отвез ее туда в ремонт.
— Будешь в этом году участвовать в соревнованиях?
— Я не совсем готов. — Ты мало упражняешься, только и всего.
— Побеждают почти всегда военные, ты знаешь. Мне не стоит лишний раз говорить об этом тебе.
— А мне как раз и нравится поощрять и подбадривать людей, — сказал Джеймс, весь сияя.
Я не стал с ним спорить. Это и вправду был его величайший дар — помогать людям радоваться жизни.
Состязания мастеров игры на волынке проходили каждую осень, охватывая чуть ли не всю страну с севера и до самого Лондона. Пару раз я попытал в них счастья, но был при этом похож на новичка-горнолыжника. Интересный эксперимент, напоминающий о том, что надо избегать ситуаций, где ты можешь выглядеть шутом.
Кроме того, у меня были политические проблемы с некоторыми произведениями, исполняемыми на волынке: с древними плачами по поводу гибели и поражений отдельных исторических личностей. Я не мог — и не хотел — исполнять «Мой король высадился в Мойдарте», потому что король, который высадился там, был принц Карл-Эдуард. Да, по своему происхождению он имел право занять английский престол, но был лишен его (с тех пор, как Генрих VIII поссорился с папой), потому что был приверженцем римско-католической церкви. Принц Карл-Эдуард высадился у Мойдарта на Западных островах, чтобы начать свой решительный марш на Лондон, свою борьбу за корону, борьбу, которая, однако, вполне понятным образом привела к разорению Шотландии. После поражения принца Карла-Эдуарда под Куллоденом Англия, ликвидировав угрозу третьего переворота (восстания 1715 и 1745 годов были безуспешными), начала сгонять шотландцев с их земель и попыталась искоренить национальное самосознание побежденных, запретив им говорить на гаэльском наречии, носить килт и играть на волынке, Шотландия после этого никогда уже больше не сумела обрести прежней независимости. Конечно, килт, волынка и немного сентиментальная приверженность былым идеалам мало-помалу вернулись и остались в жизни народа, но превратились не более чем в приманку для туристов, нарочито контрастируя с тусклым однообразием рациональных современных зданий нынешнего делового Глазго.
Прямой потомок Марии, королевы Шотландской, принц Карл-Эдуард окончательно погубил независимость Шотландии, до сих пор так и не восстановленную. Под Куллоденом шестьдесят процентов тех, кто сражался против Прекрасного принца, были именно шотландцы, а не англичане. И пусть я охранял роковой дар принца моему предку — что очень нравилось моему дяде Роберту, — я не мог испытывать других чувств, кроме ненависти, к этому недалекому, эгоистичному, тщеславному и в конечном счете малодушному принцу. Я играл на волынке жалобные песни о тех, кому он принес беду, жалобные песни о том горе, которое он причинил Шотландии. Нет, я никогда не восхищался этим человеком.
Субботний вечер прошел в сумбуре, вызванном прибытием семьи Джеймса, и когда утром я сошел вниз по лестнице, чтобы выпить кофе, то застал в столовой дядю Роберта, изумленно озиравшегося кругом. На полу в полном беспорядке валялись пустая картонная коробка, старые, блеклые тома Диккенса в кожаных переплетах, пустая черная коробочка, белая атласная материя и серый мешок.
Дверца буфета была открыта. «Золотой кубок короля Альфреда» исчез. За дверью, ведущей в кухню, стоял визг. Там, похоже, резвились дети Джеймса.
Ошеломленный дядя Роберт открыл эту дверь, и я вошел следом за ним в кухню, большую, старинную, выложенную черной и белой плиткой и не подвергшуюся модернизации. В планах старого замка она до сих пор значилась как «холодное помещение для готовки». Наследие прошлого. Сейчас продукты питания привозят в замок в фургонах поставщиков. В основном полуфабрикаты, готовые к употреблению или подогреву.
Джеймс с кофейником в руке наклонился над кухонной раковиной. На лице у него застыла снисходительная улыбка.
Трое его неуправляемых детей — два мальчика и одна девочка — ползали по полу. У всех у них на головах была надеты большие кастрюли, повернутые ручками назад. Получились неплохие шлемы космических воинов.
«Золотой кубок короля Альфреда» стоял на полу, перевернутый вверх дном. Сам нагнулся, не сгибая колен, и поднял кубок, немного удивившись, что тот такой увесистый.
— Эй! — запротестовал старший сын Джеймса, встав с полу и выпрямившись перед дедом. — Это ядро галактики МЛ 00 со всеми переменными звездами созвездия Цефей. Звезды — вот эти красные камешки. Мы охраняем его от «черной дыры», чтобы она его не всосала.
— Рад слышать это, — сухо сказал дед. Мальчика звали Эндрю. В свои одиннадцать лет он был уже довольно-таки упрямым и несговорчивым. Если все пойдет своим чередом, то Эндрю в свое время унаследует от Джеймса графский титул. Джеймс покладист и поддается ненавязчивым уговорам, но таков ли его сын?
— Эндрю, — сказал я, — если кто-то захочет отнять у тебя любимую игрушку или что-то такое, что тебе очень нравится, да еще при этом грозится избить тебя в случае, если ты не отдаешь ее, что ты сделаешь?
Эндрю ответил сразу же, да так, будто мой вопрос показался ему дурацким:
— Расквашу ему морду. Дядя Роберт улыбнулся.
— Энди, а почему бы тебе не договориться с этим человеком и не заключить выгодную сделку? — тоном мягкого упрека сказал Джеймс.
— Нет, еще чего! Сказал, дам по морде, значит, дам, — стоял на своем Эндрю. — Мы получим обратно наше ядро?
— Нет, — ответил внуку дед. — Ты не должен был брать эту вещь из коробки.
— Мы искали что-нибудь такое, за что стоит сражаться, — сказал Эндрю.
Джеймс заступился за сына:
— Они не причинили вреда этой чаше. А что это вообще за штука? Не из золота же она?
Сам вручил кубок мне, и теперь настала моя очередь удивиться тому, какой он тяжелый.
— Убери его в безопасное место, — сказал дядя Роберт.
— Постараюсь.
— Это приз победителю скачек, — невозмутимо объяснил мой дядя своему сыну. — Я не могу держать его у себя дольше, чем в течение года, а вернуть должен без каких бы то ни было изъянов.
Такое объяснение вполне удовлетворило Джеймса, и он посоветовал своим детям найти замену галактической игрушке.
Немного неожиданно для себя самого я спросил Джеймса, не хочет ли он поиграть в гольф. Мы оба были членами местного клуба, где я — с переменным успехом — достаточно часто пытался укротить неподатливый белый мячик, но редко выпадали такие дни, когда мы с Джеймсом играли вместе.
Мое предложение, кажется, понравилось Джеймсу, но он сказал:
— Но у тебя ведь нет клюшек, ты же говорил, что их украли.
— Куплю новые.
— Тогда сыграем, согласен.
Он позвонил в клуб, и там для нас нашли небольшой промежуток времени во второй половине дня. Мы поехали в магазин, где я приобрел клюшки лучше тех, что были у меня раньше. И еще мне удалось купить подходящие черно-белые ботинки с шипами, перчатки, мячи и зонтик, а также легкую синюю непромокаемую сумку, чтобы носить в ней снаряжение. Купил я и тележку, как у Джеймса, чтобы перевозить все необходимое для игры на колесах. С такой вот экипировкой я вышел с моим кузеном навстречу ветру и дождю, которые не подвели предсказавших их синоптиков. Впрочем, ни ветер, ни дождь не мешали нам с Джеймсом. Я с удовольствием подставлял им лицо, забыв, что у меня есть зонтик.
— Ты и дальше будешь рисовать все это? — спросил Джеймс, хлюпая ногами по мокрой траве.
— Конечно, буду.
— Вообще-то ты не такой странный, как все мы привыкли думать, а?
Брошенный мною мячик опустился на краешек лунки и там, как назло, остановился.
— Я изображаю крушение надежд, — сказал я и пнул мячик ногой.
Джеймс засмеялся. Мы прошли восемнадцать лунок, пребывая в отличном настроении, и к семи часам вечера вернулись в замок.
Для моей работы отношения с гольфом на «ты» имели важное значение. Нельзя сказать, что я был таким уж искусным игроком, но неудачи давали моему творчеству более сильный импульс, нежели успехи. Особенно нравилось мне играть с Джеймсом, который охотно смеялся и одинаково легко относился что к выигрышам, что к проигрышам.
Единственным по-настоящему теплым местом во всем замке было помещение, где находился огромный резервуар для горячей воды. Ряды сушилок спасали здесь обитателей памятников архитектуры от постоянных шотландских дождей. Мыс Джеймсом приняли душ, переоделись и оставили сушиться всю нашу мокрую амуницию, включая мои новые промокшие ботинки и сумку для гольфа, а затем отправились в столовую выпить чего-нибудь, чтобы подкрепиться.
Там резвились дети Джеймса. «Кубок короля Альфреда», еще не извлеченный, правда, из своего атласного гнезда, во всем великолепии красовался на полированном столе, блестя и сверкая под лампами люстры.
— Нам не говорили, что на эту штуку нельзя смотреть, — возразил Эндрю на мягкий упрек своего отца. — А космическую войну вести больше не из-за чего.
— А рукоять? С ней все в порядке? — спросил я Джеймса.
— О, да. — Джеймс немного подумал, прежде чем продолжить. — Но мы можем увидеть только копию. И — как бы там ни было — я не могу позволить детям рыться в имуществе замка. Я обещал отцу, что не допущу этого.
— Давай попросим его, — сказал я. Мы нашли Самого в его комнате и обратились к нему с просьбой, возымевшей успех. И вскоре все мы: Сам, Джеймс, жена Джеймса, дети и я — вошли в Большой зал замка и остановились перед зарешеченной стеклянной клеткой, пристально глядя на залитое светом сокровище.
— У! За такую штуку можно начать космическую войну, — решил Эндрю.
— А ты, Джеймс, стал бы ты воевать за эту реликвию? — спросил Сам.
Джеймс, человек здравомыслящий, ответил, взвешивая каждое слово и придав своему лицу такое выражение, словно речь шла о неприятной для него обязанности, от которой, однако, никуда не денешься.
— Если понадобится, то да, полагаю.
— Превосходно. Будем надеяться, что не понадобится.
— А она настоящая? — спросил Эндрю.
— Настоящую мы должны охранять от «черной дыры», чтобы та ее не засосала, — ответил внуку дед.
Лицо Эндрю в этот миг выражало почти непередаваемую смесь радости и понимания. Стоящий малый, подумал я.
Сам старался не смотреть в мою сторону.
* * *
В понедельник утром все еще шел дождь. Джеймс со своим семейством отправился на юг. Роберт выехал из замка, чтобы встретить гостей в Краси и порыбачить на Спее. Приехал Джед — забрать меня отсюда и вернуть в прежнюю жизнь.
Он привез с собой дубликаты кредитной карточки и чековой книжки, которые переправил к себе домой до моего возвращения. Из Инвернесса Джеду сообщили, что моя волынка готова. Один из «Лендроверов» дядиного поместья Джед отрядил в мое временное пользование и одолжил мне мобильный телефон на случай, если понадобится связаться с Лондоном или Редингом. В горах такая связь ненадежна, но это лучше, чем ничего, добавил Джед.
— Спасибо, — все, что я мог сказать ему, а он покачал головой и широко улыбнулся, пожав плечами.
— На твоей хижине новый замок, я уже говорил тебе об этом, а вот два ключа к нему, — Джед вручил мне связку. — Третий у меня, а больше ключей нет.
Я кивнул и, выйдя за Джедом из дверей, нашел коробки, которые оставил в его машине в субботу вечером, уже уложенными в «Лендровер». Из дома дяди Роберта я взял только одежду, уже сухую, сложенную в спортивную сумку, которая пахла порохом, вересковыми пустошами и старым твидом. Это был запах давно минувших дней, запах исчезнувшего мира.
Джед похвалил мои новые клюшки для гольфа.
— Да, хороши, — сказал я, — но только теперь я буду хранить мое снаряжение в клубе. Кстати, где посоветуешь держать мою волынку?
Джед немного смутился.
— Ты... ты боишься, что эти грабители еще вернутся?
— А ты не боялся бы?
— Можешь остаться у нас с Флорой.
— Джед, скажи, ты не замечал, что люди склонны восстанавливать свои разрушенные землетрясением или ураганом жилища на прежнем месте, и святой Эндрю покровительствует этому? — Будет лучше, если ты не последуешь их примеру.
— Что поделаешь? Назови это, если хочешь, слепой верой, — сказал я.
— Или упрямством.
— Верно! — Я не мог не улыбнуться. — Однако не волнуйся. На этот раз я слегка напугаю взломщиков.
— У тебя нет электричества.
— Зато есть консервные банки на веревках, а внутри банок — камни.
Джед сокрушенно покачал головой:
— Ты сумасшедший.
— Говорят.
Он уступил и не стал настаивать на своем.
— Тебя ждут в полиции, — сказал он. — Спроси там детектива Беррика. Он выезжал со мной на место и своими глазами видел все, что они там натворили.
— Ладно.
— Будь осторожен, Ал, прошу тебя. Будь осторожен.
— Буду, — сказал я.
Мы выехали вместе, но у ворот владений дяди Роберта я расстался с Джедом. Оттуда я поехал в сторону моей хижины, лишь раз ненадолго остановившись, чтобы расплатиться дубликатом чека за хранение принадлежностей для игры в гольф, и выгрузил их в шкафчик, что мог бы сделать и лучше, если бы раньше мне чаще приходилось делать это.
Новые ключи от моей хижины открыли мне путь в тот же кавардак, который я покинул шесть дней назад.
Единственным утешением мне служило то, что больше здесь ничего не двигали и не повредили. Вздохнув, я извлек из беспорядка не использованный до сих пор пластиковый мешок для мусора и вместо того, чтобы слегка загрузить его, как обычно, салфетками для протирания кистей, насыпал в него груду покореженных тюбиков и всякую мелочь, тоже в основном обломки и осколки.
По— прежнему моросил дождь. Мой матрац и постельные принадлежности были влажны и пропитаны запахом воды, в которой я промывал кисти. Отвратительно пахло и мое кресло.
Ублюдки!
В дождливые дни я привык ставить машину под крышу гаража. Вот и сегодня я как приехал, так сразу и поставил «Лендровер» туда, но потом снова вывел его из гаража и постепенно, шаг за шагом укладывал свое пострадавшее имущество в сухом месте, тщательно выискивая все, что могло оказаться не моим, а остаться после взломщиков — что-то такое, что они могли бы здесь потерять или забыть. Когда я закончил эту работу, все, что осталось в моей комнате, так это кровать с голой металлической сеткой, комод с выдвижными ящиками (пустой), полка спасенных книг, сковородка с кое-какими кухонными принадлежностями и один мольберт (еще два были сломаны). Я вымыл пол и собрал рассыпанные кофе, сахар и весь прочий мусор в совок. После этого мне оставалось лишь уныло взирать на дюжины пересекающихся между собой отпечатков, оставленных башмаками, растоптавшими мои тюбики с красками. Это были отпечатки обуви, миллионы пар которой продаются по всей Британии. Увы, эти следы не помогли бы опознать тех, кто носит такую обувь.
Как ни тщательно искал я какую-нибудь чужую вещь, все, что удалось мне найти, оказалось не полезной для следствия записной книжкой с адресами и номером телефона боксерского клуба, а всего лишь очками в пластмассовой оправе.
Я надел их, и все расплылось у меня перед глазами. Это были очки для дали, показавшиеся мне сильными.
На одной из заушин я разглядел цифру — 2.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34