Дик Фрэнсис: «Двойная осторожность»

Дик Фрэнсис
Двойная осторожность




Оригинал: Dick Francis,
“Twice Shy”
Аннотация Бешеные скачки, бурные страсти игроков, в одно мгновение наживающих целые состояния и так же стремительно их теряющих. В этот отчаянный водоворот, оказывается, втянут школьный учитель Джонатан Дерри, в руки которого попадают роковые кассеты с компьютерными программами, позволяющими почти безошибочно предсказать результаты решающих забегов. Слишком многие хотели бы заполучить в свои руки источник бесценной информации... Дик ФренсисДвойная осторожность С любовью и благодарностью моему сыну Феликсу, отличному стрелку и преподавателю физики Часть IДжонатан Глава 1 Я приказал ребятам сидеть тихо, пока я схожу за винтовкой.Обычно это действовало. Я мог рассчитывать на то, что в течение пяти минут, которые потребуются, чтобы дойти до шкафа в учительской и вернуться обратно в класс, тридцать полуобузданных хулиганов четырнадцати лет от роду станут вести себя прилично, потому что их будет сдерживать желание увидеть обещанное зрелище. Вообще-то они считали, что физика требует слишком больших умственных усилий, но то, что происходит, когда пуля вылетает из дула винтовки, это... скажем так, занятно.В учительской меня ненадолго задержал Дженкинс, Дженкинс, с его кислой физиономией и буйными усами, который заявил мне, что объяснять импульс и инерцию лучше мелом на доске, а вся эта стрельба из настоящей винтовки попросту мальчишество и ненужная театральность.— Да, вы, несомненно, правы, — вежливо ответил я, обходя его.Дженкинс взглянул на меня со своим обычным безнадежным презрением. Он ненавидел меня за то, что я всегда с ним соглашался — собственно, почему я и соглашался.— Извините, — сказал я, удаляясь. — Четвертый "А" ждет.Однако, вопреки моим надеждам, четвертый "А" вовсе не ждал меня, сдерживая возбуждение. Появление мое было встречено дружными ехидными смешками.— Слушайте, — сказал я ровным тоном, еще на пороге ощутив атмосферу, царящую в классе, — либо вы немедленно утихомиритесь, либо я сейчас дам контрольную...Но и эта угроза не возымела действия. Смешки продолжались. Ребята стреляли глазами то на меня, то на винтовку, то на доску, которой я пока не мог видеть из-за открытой двери, и их лица буквально излучали восторг и предвкушение потехи.— Ну ладно, — сказал я, затворяя дверь, — посмотрим, что вы там написа...И осекся. Ничего они не написали.У доски, выпрямившись и застыв в неподвижности, стоял один из учеников: Поль Аркади, классный шут. В неподвижности он застыл потому, что на голове у него лежало яблоко.Смешки перешли в откровенный гогот. Я и сам не мог удержаться от улыбки.— А вы можете сбить яблоко у него с головы, сэр? — кричали со всех сторон. — А Вильгельм Телль мог, сэр!— Не вызвать ли «скорую», сэр? Просто на всякий случай!— А сколько времени потребуется пуле, чтобы пройти через голову Поля?— Очень смешно! — сказал я сурово. Это и в самом деле было очень смешно, и они это знали. Но если я тоже засмеюсь, я утрачу контроль над классом, а терять контроль над таким нестойким веществом небезопасно. Очень остроумно, Поль, — сказал я. — Садись.Поль был удовлетворен. Желаемый эффект достигнут. Он с природным изяществом снял яблоко с головы и послушно вернулся на место, принимая как должное восхищенные шуточки и завистливое мяуканье.— Так вот, — сказал я, утвердившись на том месте, где стоял Поль, — сегодня вы узнаете, сколько времени требуется пуле, летящей с определенной скоростью, чтобы преодолеть определенное расстояние...Винтовка, которую я принес на урок, была обыкновенной духовушкой, но я рассказал им и о том, как действует настоящая винтовка, и почему пуля вылетает из ствола так быстро. Я дал им потрогать гладкий металл — многие из них впервые видели настоящее ружье так близко, пусть даже это была всего лишь пневматическая винтовка. Я рассказал, как делают пули и чем они отличаются от дроби и от пулек для духовушки, которые я принес с собой. Как действует зарядный механизм. Как канавки внутри ствола раскручивают пулю, придавая ей вращательное движение. Я рассказывал о трении о воздух и о нагревании.Они слушали очень внимательно и задавали обычные вопросы.— А вы расскажете, как действует бомба, сэр?— Когда-нибудь, — отвечал я.— А атомная бомба? — Когда-нибудь.— А водородная... кобальтовая... нейтронная бомба?— Когда-нибудь.Они никогда не спрашивали, как распространяются в эфире радиоволны что для меня лично было величайшей загадкой. Они спрашивали о разрушении, а не о созидании; о силе, а не о симметрии. Во всех этих главах отражался дух насилия, от рождения присущий каждому ребенку мужского пола. Я знал, о чем они думают, потому что и сам когда-то был таким. А иначе почему бы я в их годы проводил бесконечные часы на полигоне, упражняясь в стрельбе из кадетской винтовки, пока не довел свое мастерство до того, что попадал в мишень размером с ноготь с расстояния пятидесяти ярдов девять раз из десяти?Странное, бессмысленное, утонченное искусство. Ведь я никогда не собирался стрелять по живым существам.— А это правда, сэр, что вы на Олимпиаде выиграли медаль в соревнованиях по стрельбе? — спросил один из них.— Нет, не правда.— А что вы выиграли, сэр?— Я хочу, чтобы вы сравнили скорость пули со скоростью известных вам движущихся предметов. Как вы думаете, может ли случиться, что вы будете лететь на самолете с той же скоростью, что и пуля, так, что, когда вы выглянете в окно, вам покажется, что пуля стоит на месте?Урок продолжался. Они запомнят его на всю жизнь — благодаря винтовке. А без винтовки, чтобы там Дженкинс ни говорил, он бы мгновенно смешался с общим прахом учения, который они каждый день отрясают со своих ног в четыре часа пополудни, покидая стены школы. Мне часто кажется, что преподавание — это не только сообщение сведений, но и пробуждение образов. Именно то, что сообщаешь в форме шутки, они потом лучше всего отвечают на экзаменах.Преподавать мне нравилось. Особенно мне нравилось преподавать физику.Она дарила мне радость, возможно, еще и потому, что у большинства людей физика вызывает только ужас. А ведь физика — это описание незримого мира, точно так же, как география — описание мира зримого. Физика — это наука обо всех необычайно могущественных силах: о магнетизме, об электричестве, гравитации, свете, звуке, космических излучениях... Физика раскрывает тайны Вселенной. Как же можно ее не любить?Я уже три года работал главой отделения физики общеобразовательной школы Ист-Миддлсекса. В моем подчинении состояли четыре учителя и два лаборанта. Мне было тридцать три года. В будущем я мог надеяться дослужиться до должности заместителя директора, а быть может, и занять пост директора школы, хотя, если я не добьюсь этого к сорока годам, надежду можно было оставить. Директора с каждым годом становились все моложе. Циники поговаривают, что в первую очередь потому, что, чем моложе директор школы, тем проще высшему начальству им командовать.Короче говоря, я был вполне доволен своей работой и мог рассчитывать на продвижение по службе. А вот семейные мои дела обстояли значительно хуже.Четвертый "А" изучал импульс. Аркади потихоньку грыз свое яблоко, когда думал, что я не вижу. Однако за десять лет работы в школе мое боковое зрение так обострилось, что временами ребята всерьез верили, будто я могу видеть затылком. Оно и к лучшему: так проще ими управлять.— Только не бросай огрызок на пол, Поль, — мягко сказал я. Одно дело позволить ему съесть яблоко — он это заслужил, но совсем другое — позволить ему решить, будто я ничего не заметил. Держать в узде этих чудищ это, конечно, постоянная психологическая игра, но еще и необходимость номер один. Мне случалось видеть, как охотничьи инстинкты детишек доводили до нервного срыва людей куда более сильных, чем я сам.Когда прозвенел звонок, возвещающий конец урока, мне была оказана высокая честь: они позволили мне договорить прежде, чем сорвались и помчались по домам. А ведь это был последний урок в пятницу — и да здравствуют выходные!Я не спеша обошел четыре физические лаборатории и две подсобки, проверяя, все ли в порядке. Двое лаборантов, Луиза и Дэвид, разбирали и раскладывали по местам оборудование, которое не понадобится в понедельник. Они развинчивали радиотехнические «опыты» пятого "Е" и возвращали батарейки, зажимы, платы и транзисторы в бесчисленные коробки и ящички в подсобке.— Кого-нибудь пристрелили? — поинтересовалась Луиза, увидев у меня в руках винтовку.— Просто не хотел оставлять ее без присмотра.— Она заряжена? — ее голос звучал почти с надеждой. К концу дня в пятницу Луиза всегда находилась в таком состоянии, что никто не решался ее ни о чем просить — иначе вам грозило минут десять выслушивать слезливые рассуждения на тему «Вы просто не понимаете, как много сил отнимает эта работа!», а мне, как правило, на это мужества не хватало. Я полагал, что вспышки гнева Луизы основаны на убеждении, что жизнь обманула ее, и вот теперь, к сорока годам, она вынуждена быть чем-то вроде кладовщицы (хотя, безусловно, добросовестной и приносящей большую пользу), а не Великим Ученым.«Если бы я поступила в колледж...» — говаривала она тоном, подразумевающим, что в этом случае Эйнштейн давно был бы предан забвению. Я старался обходиться с ней как можно мягче и при первых признаках надвигающейся грозы отступал. Возможно, это было слабостью, но я нуждался в ее помощи, а в мрачном настроении Луиза делалась медлительной.— Мой список на понедельник! — сказал я, вручая его Луизе.Она с пренебрежением проглядела его.— Мартин тоже заказал осциллоскопы на третий урок. В школе не хватало осциллоскопов, и это было поводом для постоянных трений.— Ну хоть сколько-нибудь! — сказал я.— Двух вам хватит?Я сказал, что, наверно, хватит, улыбнулся ей, пожелал хорошей погоды для работы в саду и отправился домой.Ехал я медленно, и на меня постепенно наваливалась свинцовая покорность судьбе, как всегда бывало на обратном пути. Между нами с Сарой не оставалось ни радости, ни пылкой любви. Восемь лет семейной жизни — и ничего, кроме нарастающей скуки.Мы не могли иметь детей. Сара надеялась родить ребенка, мечтала об этом, жаждала этого. Мы побывали у всех мыслимых и немыслимых специалистов, Саре сделали бесчисленное множество уколов, она выпила горы пилюль и прошла через две операции. Мое разочарование было переносимым, хотя от того не менее глубоким. Ее же горе оказалось трудноизлечимым и постепенно переросло в непрерывную депрессию, из которой ее не могло вывести ничто на свете.Врачи утешали нас, говоря, что многие бездетные браки бывают тем не менее вполне удачными и общее несчастье сплачивает супругов, но с нами вышло наоборот. Там, где некогда была любовь, теперь осталась лишь любезность; мечты о будущем и смех сменились тоскливой безнадежностью, слезы и душевные муки — молчанием.Ей нужны были дети. Меня ей было мало. Мне пришлось признаться себе в том, что для нее главным было материнство, что брак был лишь средством, и на моем месте мог бы оказаться любой другой мужчина. Время от времени я уныло спрашивал себя, долго ли она оставалась бы со мной, если бы оказалось, что бесплоден я, а не она. Но задаваться подобными вопросами было бессмысленно, так же, как и гадать, были ли бы мы счастливы, если бы мечты Сары сбылись.Осмелюсь сказать, наш брак был похож на многие другие. Мы никогда не ссорились. Спорили очень редко. Нам просто было все равно. И при мысли, что так придется провести всю оставшуюся жизнь, становилось тоскливо.И это возвращение домой было похоже на тысячи других. Я припарковал машину перед запертыми дверьми гаража и вошел в дом, неся в руках винтовку и пачку тетрадей. Сара, как обычно, была дома — работала неполный день секретаршей в приемной зубного врача. Она сидела на диване в гостиной и читала журнал.— Привет, — сказал я.— Привет. Как прошел день?— Нормально.Она не оторвалась от журнала. Я не поцеловал ее. Быть может, для нас обоих это было все же лучше полного одиночества, но не намного.— На ужин ветчина, — сказала она. — И капустный салат. Устроит?— Замечательно!Она продолжала читать. Стройная светловолосая, все такая же прелестная, если бы не ставшее привычным обиженное выражение лица. Я уже привык к этому, но временами испытывал приливы невыразимой тоски по смешливой девчонке прежних дней. Временами я спрашивал себя, замечает ли она, что я тоже утратил прежнюю веселость. Хотя я иногда по-прежнему ощущал в глубине души бурлящий смех, погребенный под пластами скуки.В тот вечер я еще раз попытался развеять наше общее уныние (надо заметить, со временем я делал это все реже и реже).— Слушай, а давай бросим все и выберемся куда-нибудь пообедать! Хотя бы к Флорестану. Там танцы.Она даже не подняла глаз.— Не говори глупостей.— Ну давай сходим!— Не хочется... — Пауза. — Я лучше телевизор посмотрю. — Она перевернула страницу и безразличным тоном добавила:— А потом, у Флорестана все слишком дорого. Мы не можем себе этого позволить.— Да нет, почему! Если только это доставит тебе удовольствие...— Не доставит.— Ну ладно, — вздохнул я. — Пойду тогда займусь тетрадками.Она чуть заметно кивнула.— Ужин в семь.— Хорошо, — сказал я и повернулся, чтобы уйти.— Да, тебе письмо от Вильяма, — сказала она скучным голосом. — Я его отнесла наверх.— Да? Спасибо.Она продолжала читать, а я отнес свои вещи в самую маленькую из трех наших спален, служившую мне кабинетом. Агент по продаже, показывавший нам дом, радостно сообщил, что «эта комната как раз подходит для детской!», и едва не лишился покупателей. Я объявил эту комнату своей и постарался сделать ее как можно более мужественной, но все же чувствовал, что Саре все время казалось, будто в этой комнате витает дух нерожденного ребенка. Она туда редко заходила. То, что она положила письмо от моего брата ко мне на стол, был случай не совсем обычный. В письме говорилось:"Дорогой Джонатан!Не можешь ли ты прислать мне тридцать фунтов? Это чтобы поехать в каникулы на ферму. Я писал миссис Поттер, она меня примет. Она говорит, что цены теперь поднялись из-за инфляции. Это не за еду — кормит она меня в основном хлебом с медом (я не против!). И еще мне нужны деньги на верховую езду, на тот случай, если мне больше не разрешат зарабатывать, вычищая денники (у них там сейчас с этим что-то туго, закон об эксплуатации подростков и все такое). Ничего, вот доживу до шестнадцати... Если сможешь прислать пятьдесят, это было бы классно! Если я сумею заработать на верховую езду, лишние двадцать пришлю обратно, потому что если не можешь тратить лишних «бабок», так лучше и не начинать. На ферму надо уехать в ту пятницу, так что пришли, пожалуйста, деньги как можно быстрее.А ты знаешь, что Клинкер таки выиграл скачку в Стратфорде? Слушай, если ты не хочешь, чтобы я стал жокеем, может, я тогда жучком сделаюсь? Надеюсь, у тебя все в порядке. И у Сары тоже. Вильям.Р.S. Может, приедешь к нам на соревнования или на Побрякушник? Ты, наверно, удивишься: я получил приз за парные гонки!"Побрякушником называли торжественный день, когда в школе вручали призы. Мне все никак не удавалось выбраться к брату по той или иной причине.«Надо съездить на этот раз», — подумал я. Даже Вильяму временами может быть одиноко из-за того, что никто не видит, как он собирает свои призы что он делал с несколько утомительным постоянством.Вильям учился в частной школе благодаря богатому крестному, который оставил ему кучу денег «на образование и профессиональное обучение, чтоб этому щенку хорошо жилось». Попечители регулярно оплачивали школу и выдавали мне определенную сумму на одежду и все прочее, а я пересылал деньги Вильяму, когда он в этом нуждался. Это было замечательно во многих отношениях и не в последнюю очередь потому, что это означало, что Вильяму не приходится жить у нас с Сарой. Шумный и независимый братец мужа был явно не тем ребенком, о котором жена мечтала.Вильям проводил каникулы на фермах. Сара временами говорила, что несправедливо, что у Вильяма больше денег, чем у меня, и что Вильям был безнадежно ипорчен с того самого дня, как наша матушка в сорок шесть лет обнаружила, что снова беременна. Встречаясь, Сара и Вильям в основном вели себя осторожно и сдержанно, лишь изредка позволяя себе откровенность. Вильям очень быстро отучился дразнить ее, но, однако, удерживался от этого с большим трудом, а Сара отвечала на насмешки саркастичными комментариями. Поэтому они кружили вокруг друг друга, словно два равных противника, не желающих вступать в открытую схватку.Вильяма, с тех пор как он себя помнил, неудержимо влекло к лошадям, и он давно уже заявил, что станет жокеем. Мы оба этого не одобряли, Сара резко, я — сдержанно. Вильям утверждал, что надежность — слово пошлое, и есть вещи получше верного заработка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30