— Лучше пусть это объявление никто в наших краях не увидит, — прошептал парень, вскакивая в седло.Он поехал по деревенским улицам, направляясь к холмам, за которыми был его дом.Уже почти добравшись до окраины деревни, Филипп столкнулся с соседом, бедным арендатором.— Филипп! — остановил он всадника.— Что-нибудь случилось? Ты так озабочен, Поль.— Есть о чем задуматься, — сказал арендатор, — не знаю, что и делать, не знаю, к кому обратиться. Солдаты посмеялись и поехали дальше, а королевский прокурор даже не пожелал меня выслушать.— Так что случилось, Поль?— Видишь? — Поль указал на повозку, груженую нехитрым скарбом. — Я собираюсь уехать из этих мест.— Что же тебя заставило двинуться в путь? Ведь твои дела шли неплохо.— Это все Реньяры! — зло сказал Поль. — Они угнали всех моих овец и забрали весь урожай. Они сказали, что я им задолжал, хотя это сущая ложь. Ни я, ни мои родители никогда не были должны Реньярам.— Мерзавцы! — прошептал Филипп.— Мерзавцы — это не то слово, — пожаловался на судьбу Поль. — Они сущие дьяволы, для них нет ничего святого, удивляюсь, как только носит их земля! Мои дети остались без куска хлеба, а сам я вынужден искать новое пристанище. Я знаю, Филипп, что они убили твоего отца и понимаю, ты будешь мстить. Так вот, когда придет этот час, не забудь и о моих детях, может быть, тогда твоя рука будетВернее, а сердце тверже, и ты не пощадишь этих мерзавцев.Мужчина втянул голову в плечи, надвинул на глаза шляпу, взял под уздцы лошадь и медленно повел ее по улице.Филипп покачал головой. Его сердце переполняла злость на Реньяров, но он понимал, что сейчас бессилен перед ними. И еще он знал, что в одиночку с ними не сможет справиться.Он прижал руку к груди и ощутил, что там, под плащом, лежит смятое объявление, обещавшее вознаграждение за поимку его дяди Марселя Бланше.— Марсель Бланше, был бы ты сейчас со мной! Мы могли бы поквитаться с проклятыми Реньярами. А так… —Филипп махнул рукой и пришпорил коня.Достаточно с него было чужих несчастий, чужих горестей. Своих тоже хватало, хоть отбавляй. Надо было закончить уборку урожая, перегнать овец на новое пастбище и подготовить дом кЗиме. Ведь рассчитывать он мог только на себя.Наконец, за гребнем холма показалась высокая черепичная крыша его дома. Лошадь побежала быстрее, да и сам Филипп хотел как можно скорее попасть домой, увидеть сестру, мать и рассказать о том, что видел в деревне.Он остановился у самого крыльца, снял седло и завел лошадь в конюшню. А затем, по дороге плеснув себе в лицо воды, смыл пыль и шагнул в дом.В полутемной кухне за столом что-то готовила Лилиан. Она тихо напевала протяжную песню. Ее лицо было сосредоточенным, а взгляд задумчивым.Вслед за Филиппом в дом проскочили две большие собаки. Лилиан вскинула голову и тыльной стороной ладони, боясь испачкать лицо мукой, откинула волосы.— А-ну пошли вон отсюда! — прикрикнула она на собак.Те, послушно поджав хвосты, развернулись и выскочили на улицу.Филипп улыбнулся.— Ну, ты и строгая, Лилиан, — сказал он, подходя к сестре, — меня бы они ни за что не послушались.— Да они уже третий раз заходят в дом, норовят что-то стащить прямо из-под руки.Филипп устало опустился в кресло, где так любил сиживать его покойный отец.Сестра взглянула на брата и улыбнулась.— Чему ты так улыбаешься, Лилиан? Неужели я выгляжу смешно?— Да нет, я просто удивляюсь, как быстро ты стал взрослым, даже мать, глядя на тебя, иногда вытирает слезы, так ты похож на отца.Филипп Абинье подвинул к себе подставку для снятия сапог, вставил каблук в прорезо и стащил сапог.— Ты чем-то расстроен, Филипп? — наконец-то заметила выражение глаз брата сестра.— Да, Лилиан, нашим соседям не позавидуешь…— Кому?— Да Полю. Реньяры угнали весь его скот и забрали урожаи.— И что же он теперь будет делать? — всплеснула испачканными мукой руками Лилиан.Он собрал весь свой скарб и отправился восвояси.— Да, ему не позавидуешь, ведь у них трое маленьких детей. Я помню, как тяжело было нам, когда Реньяры убили отца. Ведь ты тогда был еще совсем маленьким, Филипп.— Я тоже помню тот день, — Филипп Абинье прикрыл глаза и вновь увидел перед собой туман, высокую траву, сжатое поле и силуэты всадников, которые, как призраки, возникли из белесого марева.Он вспомнил крик девочки и его кулаки непроизвольно сжались.— Как там мать? — закрыв лицо руками, спросил Филипп, не ожидая услышать что-нибудь хорошее.— Она ничего не ест, — горестно сказала Лилиан, — и я не могу уговорить ее даже прикоснуться к еде. Может быть ты, Филипп, сможешь ее уговорить?— Я попробую.Филипп тяжело поднялся и, переобувшись, направился к комнате матери. Он постучал и долго ждал ответа.Наконец он услышал слабый голос:— Филипп, входи.Скрипнула дверь, и Филипп Абинье переступил порог. В этой комнате все оставалось таким же, как и при жизни его отца: те же стулья, тот же стол, та же кровать и тот же большой почерневший гердероб.Филипп вздрогнул, понимая, что и в гардеробе все осталось по-прежнему, понимая, что мать все так же как и прежде не может поверить, что отца нет в живых.Он подошел к столу, где в идеальном порядке были разложены трубка, шляпа и перчатки отца. Он прикоснулся пальцем к шершавой пересохшей замше перчатокИ почувствовал на себе недовольный и настороженный взгляд матери.— Это перчатки отца, — сказала Этель, садясь в кровати.— Я знаю, мама, я просто хотел к ним прикоснуться. На столике возле кровати стояли тарелки, чашки с едой, но по всему было видно, что Этель не прикоснулась к ним. Ее пальцы поглаживали обложку Библии, словно пытаясь расправить невидимую складку. Ее движения напоминали движения слепой, пытающейся нао-щупь разобрать, что же находится у нее в руках.— Ты ничего не ела, мама. Так же нельзя, ты же совсем ослабеешь.— Я чувствую себя прекрасно, — сказала Этель, и от этих слов сердце Филиппа сжалось.Мать выглядела истощенной. Ее лицо за последние дни осунулось, на лбу появилось еще несколько морщин, а ее некогда пышные темные волосы были сплошь седыми.Филипп подошел к матери и острожно накрыл своей крепкой ладонью ее почти прозрачную хрупкую руку.Мама, так нельзя, ты должна есть, ты нужна нам с Лилиан.Я же говорю тебе, Филипп, я чувствую себя прекрасно. Человек должен есть один раз в неделю.Филипп с изумлением посмотрел на мать.— Что такое ты говоришь, мама? Женщина отстранилась и раскрыла книгу. Ее пальцы вновь пробежали по буквам.— Вот здесь написано, что надо хранить верность, и я пытаюсь жить так, как написано в этой книге.— Может быть, ты хочешь чего-нибудь особенного, мама? Скажи, я сделаю для тебя все, что в моих силах.Женщина задумалась, ее взгляд сделался отстраненным и вдруг на ее лице появилась улыбка, робкая и беспомощная, как у ребенка.— Знаешь, дорогой сын, когда отец был еще жив, вы ходили с ним на рыбалку…— Да, я помню! — воскликнул Филипп, радуясь, что мать хоть чем-то заинтересовалась. — Я помню, как мы ходили с ним к холмам, к водопаду, и на самом краю наших владений ловили рыбу.— Ты помнишь, — задумчиво проговорила мать, — а я думала — забыл.— Ну как же, ведь мы ходили с отцом…— А я помню, — говорила Этель, — как вы приносили рыбу, я чистила ее, потом готовила. А потом мы все вместе садились за стол и ужинали. Я помню вкус этой рыбы, хоть прошло столько лет.Сейчас уже поздно, — сказал Филипп, глядя в темнеющее окно, — а завтра с утра я обязательно пойду к водопаду и постараюсь вернуться домой с форелью. Лилиан приготовит ее, а ты поешь.Мать недоверчиво закивала.— Не сочти это за каприз, Филипп, но я в самом деле ничего больше не смогу съесть.Филипп приложил руку к груди и ощутил под своей ладонью скомканное объявление. Он не нашел в себе силы сказать матери, что солдаты ищут ее брата Марселя Бланше. Он вообще решил не беспокоить мать, пока она не придет в себя, и тихо притворив дверь, спустился к сестре.Та уже кончала готовить пирог. Жарко пылал огонь в очаге.— Ну как там мать? — поинтересовалась Лилиан, моя руки.Филипп покачал головой. — Не знаю, что и сказать тебе, сестра. Она отказалась есть. Единственное, на что согласилась — так это поесть рыбы.— Рыбы? — изумилас» Лилиан. — А где мы ее возьмем?— Завтра утром я отправлюсь к водопаду и постараюсь поймать форель.— Если ты ее поймаешь, я с удовольствием ее приготовлю. Но я думаю, Филипп, это тебе не удастся.— Лилиан, я помню, как мы с отцом ловили ее, помню, как он делал это, а я стоял на берегу и следил за ним. Я помню, как он выбрасывал к моим ногам рыбу, как она подпрыгивала на берегу, а я не давал ей уйти в воду. Я хватал ее, она трепетала в моих руках, а я складывал ее в корзину. А потом мы приносили форель домой, мать чистила ее и готовила.— Так ты хочешь завтра с утра направиться к водопаду?— Да, на рассвете я буду уже там и, быть может, на рассвете и вернусь.— Будь осторожен, ведь там начинаются владения Реньяров. Этот ручей разделяет наши земли.— Я это знаю, — поморщился Филипп. И тут он достал из-под плаща бумагу.— Смотри, — и он расправил объявление на столе. Лилиан склонилась и принялась читать.— Ты показал его матери?— Нет, что ты, она ничего не знает и пусть лучше находится в неведении. Зачем ей лишние волнения? С нее и так хватает.— Где ты взял это? — спросила Лилиан.— Солдаты повесили объявление на столбе в деревне, а я сорвал его.— Может, не стоило этого делать, Филипп?— Да нет, никто не видел, как я срывал лист, — Филипп скомкал лист и швырнул его в очаг.Жарко занялось пламя, слизывая буквы, бумага скорчилась, превратившись в кучу пепла.— Когда будет готов твой пирог? — будничным голосом поинтересовался Филипп.— Сейчас поставлю, — сказала Лилиан, — вот только пусть пламя уймется. Через час уже можно будет ужинать.— Тогда позовешь меня, я хочу немного передохнуть.Филипп снял плащ и направился в свою комнату. Он долго стоял у окна, глядя на далекие холмы, куда ему предстояло завтра отправиться на рассвете. Ведь он уже около года не был в тех местах, подсознательно избегая возвращаться туда, где раньше бывал с отцом. Слишком яркими и болезненными были эти воспоминания. Филипп боялся увидеть, что в этих местах что — то изменилось, он боялся поранить душу.Наконец, за окном окончательно стемнело и холмы стали неразличимыми. Не небе зажглись яркие звезды. Издалека прозвучал голос Лилиан:— Филипп, ужин готов, спускайся! Филипп, так и не отдохнув, пошел ужинать. На столе в подсвечнике горело две свечи. Их неяркий свет едва рассеивал темноту, освещая лишь золотистый пирог на большом медном блюде.— Надо отнести кусочек матери — сказал Филипп. Лилиан согласно кивнула.— Хоть она ничего и не ест, ей все равно будет приятно.Лилиан, быстро отрезав кусок пирога, понесла его наверх.Филипп слышал приглушенные голоса матери и сестры, слышал, как Лилиан уговаривает ее хотя бы попробовать, слышал ответ матери:— Вот завтра я обязательно поем, ведь Филипп обещал принести форель.Заскрипели ступеньки, и возле стола вновь появилась Лилиан. Ее лицо было задумчивым, а в глазах стояли слезы.— Она тает буквально на глазах, я даже не знаю, что нам делать, — прошептала девушка.Успокойся, все будет хорошо, я тебе обещаю.— Она постоянно думает и говорит об отце так, словно он жив Я остановилась перед дверью и слышала, как мать разговаривает с отцом. Представляешь, Филипп, прошло столько лет, а она все еще обращается к нему, ждет ответа, обижается, если он не хочет выполнить какую-то ее просьбу.Филипп с аппетитом начал есть и, чтобы хоть чем-то подбодрить сестру, принялся нахваливать пирог. А пирог и в самом деле был очень вкусным, и Филипп очень удивился, как это сестра смогла приготовить такое угощение. Пирог былСочный и очень ароматный.Съев один кусок, Филипп посмотрел на сестру. Та улыбнулась.— Вот теперь, Филипп, я вижу, что ты в самом деле восхищен пирогом, не врешь и не льстишь мне.Она отрезала еще большой кусок и подвинула его к брату.Филипп, удивляясь самому себе, съел этот большой кусок пирога, собрав с тарелки вилкой все крошки. Он запил пирог вином и, ничего не говоря сестре, вышел во двор.Добравшись до конюшни, Филипп проверил, все ли там в порядке, глянул на звездное небо и с радостью подумал, что завтра, скорее всего, будет хорошая солнечная погода.Он стоял на крыльце, слыша как убирает со стола посуду Лилиан, смотрел на звезды. Он смотрел на звездное небо и думал о том, как одинок человек на земле, как мало у него друзей и как много врагов. Конечно, Филипп подозревал, чтоГде-то существует другая жизнь, не такая тяжелая, как у него, и куда более разнообразная. Но он понимал и то, что ему выпала своя судьба, и он должен прожить свою жизнь, а не чужую, он не вправе покинуть свой дом, отправившись куда-нибудь в дальние края искать счастья. Ведь его счастье где-то здесь рядом, близко, надо лишь заметить его, найти.»Но что может быть здесь? — недоумевал Филипп. — Я знаю здесь каждую тропинку, даже знаю наперед, что может сказать мне сестра или мать. Здесь каждый день похож на предыдущий и следующий не приносит ничего нового. Здесь люди рождаются, живут и умирают, так и не увидев счастливых дней, принимая за счастье минутные радости. Ведь не может же быть счастьем хороший урожай или удачная сделка? Счастье совсем в другом. Только вот в чем? — задумался Филипп, глядяНа звездное небо. — Но и не в богатстве» — подумал молодой человек.И тут его сердце сжалось, как когда-то давно, когда был еще жив отец.И Филипп вспомнил густой туман, вспомнил лицо маленькой девочки и ее огромные глаза, с надеждой смотревшие на него. Он вспомнил, как на ее груди сверкнулТяжелый золотой медальон и даже вспомнил огромную жемчужину, похожую на гигантскую слезу. Он даже явственно услышал запах стерни, размокшей под дождем и запах лошадиного пота, долетавшего до него сзади.И внезапно, как светлячок, вспыхнула падающая звезда.Сердце Филиппа на мгновение остановилось и бешено забилось в груди.»Счастье в любви» — вспыхнула в памяти когда-то услышанная фраза. — А что такое любовь? — подумал Филипп и перед его внутренним взором встало лицо матери, бледное и одухотворенное. — Но если счастье в любви, — задумался Филипп, — то почему так несчастна моя мать, хоть до сих пор и продолжает любить отца? Наверное, можно быть счастливым и в несчастье».На темном небе вновь промелькнула золотистая искра, и Филипп Абинье, пожалев, что не успел загадать желание, вернулся в дом.Еще над дорогой клубился белый туман, а Филипп Абинье уже ехал по узкой тропинке через поля. Он слушал, как щебечут птицы, пробуждаясь ото сна, слушал, как шуршит трава под копытами лошади, и его душа наполнялась радостью. Ему былоХорошо и спокойно. Мысли были легкими и приятными.Предчувствие счастья наполняло его душу и пьянило разум.Филипп улыбался, не зная чему, то и дело откидывая со лба длинные пряди непослушных волос и подставляя лицо ярким лучам встающего из-за холмов солнца.Наконец, золотой шар словно выкатился из ложбины. Филипп радостно вскрикнул. Он видел тысячи раз закаты и восходы солнца, но теперь ему показалось, что он столкнулся с этим зрелищем впервые. Никогда восход не был еще таким торжественным и радостным.Он пришпорил свою лошадь, та радостно заржала и быстрее побежала по извилистой тропинке.Туман рассеивался, будто бы горячие лучи слизывали его с поверхности земли. Окрестный пейзаж радовал глаз, зелень была сочной, а сжатые золотистые поля веселили душу, как молодое вино.Заяц пулей выскочил из-под ног лошади и, петляя, бросился по полю, не зная, где укрыться.Филипп сунул пальцы в рот и оглушительно свистнул. Заяц еще плотнее прижал уши к земле и запетлял по полю.— Убегай, убегай! Правда, я не собираюсь на тебя охотиться, тебе повезло.Наконец, Филипп Абинье услышал шум водопада. Но, несколько мгновений поразмыслив, решил, что лучше всего ловить рыбу выше по ручью. Он натянул поводья, и лошадь стала тяжело подниматься в гору.Выбрав удачное место, Филипп привязал лошадь, сбросил сапоги, закатал штаны и, лихо сдвинув на затылок шляпу, подошел к ручью. Он несколько минут стоял на сером камне, глядя на бурлящую у его ног, прозрачную как стекло воду. ВодаПузырилась, извиваясь, качались длинные зеленые стебли растений.Вначале он ничего не мог различить в пестрой картине сверкающих камешков, бликов и отражений.Наконец его глаза уловили стремительную тень.— А вот и форель, — сам себе сказал Филипп и осторожно ступил с замшелого камня в обжигающую холодную воду.Он зябко поежился и, откинув со лба непокорную прядь волос, стал пристально вглядываться в бурлящие струи.Он увидел небольшую форель и даже смог рассмотреть яркие пятнышки, идущие вдоль хребта. Рыба казалась неподвижной, хотя Филипп понимал, что для того, чтобы удержаться в бешеном потоке, ей приходится изо всех сил шевелить плавниками и хвостом.Он пригнулся, боясь спугнуть рыбу. Тень его руки коснулась головы рыбы на мгновение раньше, чем рука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23