Пал Страхау оценил гениальность идеи, но был вынужден возразить.— Для такой масштабной операции у нас не хватит мощностей в местах заключения. Они и так переполнены, а создание новых задерживается из-за оборонительных мероприятий.— Оборонительные мероприятия не должны мешать работе Органов, — назидательно произнес Бранивой. — А если мест заключения не хватает, можно уплотнить и почистить имеющиеся. Время, когда за измену можно было давать десятилетний срок и успокаиваться на этом, прошло. Только высшая мера наказания соответствует тяжести содеянного. Пора привыкать к законам военного времени. И если осужденный непригоден для использования в условиях войны, то с исполнением приговора медлить не следует.Страхау попробовал уточнить еще, подлежат ли аресту родственники всех, кто осужден за измену или находится под следствием, или только тех, чьи репрессированные родичи пригодны для использования в условиях войны.— А как по-вашему, в заговоре только родственники первых или же всех? — с иронией ответил Бранивой. — Дети расстрелянных, например, причастны к нему или нет?Страхау понял, что задал глупый вопрос, а Бранивой тем временем придумал еще кое-что.— Если кого-то нельзя использовать, его родственников можно казнить сразу после вынесения приговора. Заодно и место освободится.Гениальная идея вождя влекла за собой и некоторые другие проблемы, но с ними Страхау не стал приставать к Бранивою.Генеральный комиссар Органов мог решить эти проблемы сам. 28 «Приговор к высшей мере наказания исполняется, как правило, путем одиночного выстрела в голову с близкого расстояния…В отношении осужденных, грубо нарушающих порядок исполнения приговора и не реагирующих на требования и предупреждения исполнителя приговора и членов боевого расчета, по решению дежурного офицера тюремного учреждения может быть применено специальное наказание, не отвечающее принципу мгновенности и безболезненности смерти осужденного…Имущество, сохраняемое за осужденным пожизненно, утилизируется исполнителем приговора непосредственно перед совершением казни…В целях безопасности боевого расчета и экономии боеприпасов при исполнении приговора надлежит использовать не более одного заряда на одного осужденного и заряжать оружие непосредственно перед выстрелом…Тело казненного утилизируется немедленно после исполнения приговора…Боевой расчет при исполнении приговоров к высшей мере наказания состоит из исполнителя приговора, помощника исполнителя приговора и двух конвойных. При исполнении приговоров в отношении лиц, заведомо не способных оказать сопротивление боевому расчету, состав расчета может быть сокращен…При исполнении приговоров в отношении особо опасных преступников, склонных к сопротивлению и побегу, а также при исполнении специальных наказаний состав боевого расчета может быть расширен…Уничтожение осужденных при оказании ими сопротивления или попытке побега допускается только в том случае, если иные меры пресечения невозможны. Боевому расчету и регулярному конвою рекомендуется в таких случаях использовать приемы рукопашного боя, а при неэффективности оных наносить нарушителям дисциплины ранения, не вызывающие стойкой потери сознания, дабы к данным нарушителям могло быть применено специальное наказание…Членам боевого расчета разрешается беседовать с осужденными во время исполнения приговора с целью получения информации, которая может быть использована при проведении следственных действий в отношении лиц, преступные деяния которых известны осужденному, но не были вскрыты им на следствии и суде…»Младший лейтенант Органов Данила Гарбенка тяжело вздохнул и отложил книгу. Просто прочитать этот текст не составило бы для него труда, но инструкцию требовалось заучить наизусть. А с этим у Гарбенки были большие проблемы.Даже стихи в школе учить ему было непросто. А тут не стихи, а зубодробительный текст, написанный совершенно неудобоваримым юридическим языком.Но деваться некуда. Завтра знание устава и инструкций будет проверять сам начальник окружного управления. А работа в управлении — это выше, чем предел мечтаний для вчерашнего лагерного охранника без протекции и перспектив.Данила Гарбенка родился в чащобах Зеленой Пущи на крайнем северо-востоке, в поселке при лагере, и всю свою сознательную жизнь обитал в этих поселках, с внешней стороны колючей проволоки. От призыва в армию изменился только окружающий ландшафт. Вместо лесов северо-востока — опаленные тропическим солнцем острова юго-запада.Правда, в последнее время несколько раз приходилось исполнять высшую меру. Старшине-сверхсрочнику Гарбенке доверяли больше, чем многим офицерам, а в лагерях росли строгости и за те выходки, которые раньше окончились бы карцером, теперь уголовники и политические то и дело попадали под расстрел.Там Гарбенка перед первой акцией тоже читал эту инструкцию, но ее никто не требовал учить наизусть. Никто даже не требовал ее точно выполнять.Но Чайкин — это тебе не какой-то остров. Чайкин — вторая столица Народной Целины. А если считать по времени — то первая.Тут все по-другому. Все очень серьезно.Да и вообще все серьезно, если в управлении вводят дополнительную смену исполнителей высшей меры. И не только в управлении. Везде, где исполняют высшую меру, вводятся дополнительные смены, а там, где ее раньше не исполняли, теперь начинают это делать.Данила Гарбенка знал об этом из кулуарных разговоров, но особо не задумывался ни о причинах, ни о следствиях. Он вообще предпочитал много не думать. Меньше знаешь — лучше спишь. Пусть лошадь думает — у нее голова большая.А в голове у Гарбенки бродили другие мысли. С детства и по сию пору он крутился по мужским лагерям, по самым диким местам, где с бабами было очень негусто. То есть совсем никак. Даже элементарные давалки и то в дефиците.А тут вдруг инструктор по исполнению приговоров на первом же собеседовании как бы между прочим говорит:— Баб и малолетних будешь исполнять в одиночку. Конвойный остается в предбаннике, а помощник на такой случай не положен. Сокращенный состав, сам понимаешь.И потом еще о нормах выработки.— Тебе дается задание на смену. Пока не выполнишь, домой не пойдешь. А там хоть трава не расти. Что ты там в камере делаешь, никого не интересует. От тебя требуется, чтобы сколько живых к тебе вошло, столько исполненных от тебя вышло. А оттуда они сразу в печку идут, так что сам понимаешь.Это Гарбенка понимал. Он другого не понимал — зачем в таком случае учить наизусть зубодробительный текст, от которого все равно нет никакого толку. 29 Добрый следователь, казалось, еще больше устал и осунулся со времени последнего появления перед генералом Казариным. Он тоскливо поглядел на генерала и Лану, которых дюжие охранники только что оттащили друг от друга и усадили на табуреты, и произнес как бы нехотя:— Между вами проводится очная ставка. Советую обоим во всех преступлениях признаться сразу. Это облегчит вашу участь.— Девчонка-то малолетняя что вам сделала? — с трудом шевеля разбитыми губами, простонал генерал. — Меня убивайте, черт с вами, а ее-то за что?!— Девчонка малолетняя попыталась убить начальника отдела окружного управления Органов. Если хотите убедиться, можно и его сюда вызвать. А это чистый теракт. Высшая мера без вопросов.Казарин в изнеможении закрыл глаза.— Это правда, папа, — тихим, каким-то чужим голосом, лишенным эмоций, произнесла Лана. — Я Голубеу ножом порезала. А они маму убили. Пусть теперь и меня убьют…Генерал глухо зарычал, еле сдерживаясь, чтобы не завыть волком.— Вашу дочь расстреляют, Казарин, — подтвердил следователь. — А перед этим с ней хорошо поработают, чтобы вскрыть те связи, о которых не хотите рассказать вы. Вам ясна перспектива?— Чего вы хотите? — взяв себя в руки, спросил генерал.— Чистосердечного признания. Подписи под протоколом, который вы читали уже не раз. Там, правда, появились некоторые дополнения…— И вы отпустите дочь?— Мы ее не расстреляем. Ее деяние можно переквалифицировать с теракта на нанесение телесных повреждений. отсидит несколько лет и выйдет на свободу с чистой совестью…— Отпустите ее. Тогда я все подпишу.— И так подпишете. Вы же не хотите, чтобы вашу дочь разложили сейчас на этом столе и с нею позабавился весь конвой? Могу поспорить — для нее это будет страшнее расстрела.— Откуда только берутся такие выродки, как ты…Усталый следователь никак не отреагировал на это. а Лана, которая все это время смотрела куда-то вниз, на свои босые ноги, подняла голову и произнесла:— Папа, не слушай их. Пусть делают, что хотят. Я все выдержу.Она уже начала понимать, что в этом заведении не один подлец по фамилии Голубеу, а много ему подобных. Измена поселилась на самом деле не в армии, а в Органах, и некому сообщить об этом великому вождю и другим честным людям. Предатели в серой униформе сажают честных людей в тюрьму и убивают их, чтобы никто не узнал о чудовищной измене.Но раз следователи изменники — значит, они враги. А с честью выносить любые пытки врагов — святая обязанность любого настоящего юнармейца.Лана машинально дотронулась до груди в том месте, где всегда был юнармейский значок. Сейчас его не было. Лану забрали из дому в ночной рубашке, и в этой же рубашке она сидела сейчас перед отцом и следователем.Гибель матери и осознание масштабов измены в Органах, вид и состояние отца и оплеухи, которые влепил ей на первом допросе после ареста злой следователь, ввергли Лану в шоковое состояние. Внешне оно характеризовалось какой-то удивительной отрешенностью, как будто все это происходило не с нею или во сне — хотя Лана отлично понимала, что никакой это не сон.Она не сразу поняла другое — почему добрый следователь вдруг поднялся и вышел. Только когда ее вдруг сорвали с табуретки и стали валить на стол, задирая подол, она сообразила, что происходит.Занятая своими мыслями, Лана пропустила перепалку отца со следователем, во время которой генерал пытался выторговать какие-то уступки в отношении дочери, просил, чтобы ее имя не упоминалось в протоколах, чтобы ей не шили шпионские связи и теракт — но кончилось тем, что у доброго следователя просто лопнуло терпение и он покинул кабинет, уступив место своим злым коллегам.Те принялись за дело круто. Четверо завалили девушку на стол, а двое держали ее отца.— Нет!!! — срывая голос, страшно кричал генерал.— Подписывай! — орали ему, тыча под нос какие-то бумаги.— Подпишу! Все подпишу. Не трогайте ее.Он подписывал дрожащей рукой листы протокола, бормоча:— Когда сюда придут амурцы, вам это припомнится… Все вам припомнится… Вот тогда умоетесь кровавыми слезами.— Папа, что ты говоришь?! — воскликнула Лана в изумлении.— Что я говорю?! — не хриплым и измученным, а почти обычным, генеральским, твердым и резким голосом сказал Казарин. — Я говорю, что вся армия по тюрьмам сидит. Не сегодня-завтра начнется война, а воевать некому. Знаешь, что в этих протоколах? Там имена офицеров, которые еще остались на свободе. Теперь их тоже посадят. Ты должна знать.— Молчать! — вопили наперебой следователи, а Лана, вспомнив, как ее расспрашивали про Иваноу и других солдат, прошептала ошеломленно:— И солдат тоже… Какое чудовищное предательство. Они тут все предатели. Лицо Бранивой должен узнать. Ему надо как-то сообщить…Генерала Казарина уже выволакивали из кабинета, а он, вырываясь и оглядываясь на дочь, ревел раненым зверем:— Бранивой?! Бранивой погубил Тимафею! Тимафею… Гордость армии. А он его предал! Бранивой и есть главный предатель. Теперь всему конец…Когда его крики затихли в глубине коридора, в кабинет вернулся добрый следователь.— Вот видишь, — сказал он Лане, как ни в чем не бывало. — Твой отец — самый настоящий изменник. Слышала, что он говорил про великого вождя целинского народа?Лана, которую сначала повалили на стол, а потом сбросили на пол, наконец снова смогла сесть на табурет, оправляя надорванный подол. Привалившись спиной к стене и, глядя куда-то мимо следователя, она произнесла тем своеобразным тоном, который бывает у людей не в себе:— Не-е-ет. Предатели — это вы. Вас надо расстрелять. И вас обязательно расстреляют. Всех расстреляют. И вас… И вас… И вас…Она поочередно поворачивалась к каждому из присутствующих в кабинете, и они как от удара вздрагивали под ее взглядом.Они ведь прекрасно знали, что выбрали себе профессию повышенного риска, и что попасть под расстрел им даже проще, чем простым людям с улицы. И для этого вовсе не требуется какой-то особенной вины. 30 Если бы Игар Иваноу узнал, что его судьба решается в кабинете великого вождя целинского народа, он бы, наверное, тут же скончался от разрыва сердца. Но к счастью, ни о чем подобном Игар даже не догадывался.А между тем великий вождь, который обладал хорошей памятью на имена, запомнил фамилию солдата из Дубравского полка и пару раз поинтересовался у генерального комиссара Органов, как идет расследование в этом направлении.— Ничего нового, лицо Бранивой, — не без сожаления ответил Пал Страхау. — Удалось лишь вскрыть несомненную связь Иваноу с командиром полка майором Никалаю, так что следователи из окружного управления теперь сомневаются, кто из них резидент. Никалаю подходит на эту роль больше. Но у него, в отличие от Иваноу, кристально чистая анкета. Совершенно ничего примечательного.— Так оно обычно и бывает с кадровыми разведчиками, — привычным назидательным тоном произнес вождь. Он любил по любому поводу демонстрировать свою особую осведомленность в узкоспециальных областях, и подчиненные старались ему в этом подыгрывать.— Так точно, — сказал Страхау. — Очевидно, кадровый амурский разведчик Никалаю завербовал Иваноу, используя его обиду на государство, которую тот затаил с детства, когда у него был осужден за измену отец. Но даже если Иваноу не резидент, арестовать его сейчас — это значит спугнуть Никалаю.В разговоре с вождем Страхау руководствовался обстоятельной справкой, поступившей от оперативно-следственной бригады Закатного окружного управления. А вот чем руководствовалась бригада, составляя эту справку, об этом Страхау не знал и даже думать не хотел.Между тем, ответственные сотрудники Органов в Чайкине и Дубраве просто окончательно запутались в противоречивых указаниях и совершенно не представляли, как им совместить требование усилить борьбу со шпионами, предателями и их пособниками в армии с запретом арестовывать военнослужащих без достаточных на то оснований.Последнее указание было связано с нарастающим некомплектом офицерского состава в войсках и выглядело не менее категоричным, нежели бесконечные предписания об усилении борьбы. От этого всего у контрразведчиков капитально ехала крыша, потому что так ведь и до шизофрении недалеко.Чтобы защитить свой разум на последнем рубеже и уберечь свои головы не только от безумия, но и от пули в затылок, контрразведчики изобретали хитроумные оперативные разработки, чтобы и борьбу вести, и военных не арестовывать, хотя прекрасно понимали, что слишком долго это продолжаться не может. А наверху Пал Страхау читал их справки и радовался, что вождь пока принимает все это за чистую монету.Но теперь Бранивой сделал Органам большой подарок, позволив перенести острие атаки с военных на их родственников и знакомых, арест которых не оказывал никакого влияния на боеспособность вооруженных сил. Органы с энтузиазмом принялись за дело, и тут Страхау было чем похвастать перед вождем.Однако вождя сейчас больше интересовало положение на границе с Государством Амурским. В газетах Восточной Целины как раз появилось интервью порт-амурского прокурора, где упоминалось дело Степана Ивановича, убийцы четырех егерей.Егерями в Государстве Амурском назывались стражи порядка, и прокурор без обиняков заявил, что уже за одно это Иванович заслуживает смертной казни. А поскольку известно, что он работал на целинскую разведку, а следовательно, налицо государственная измена, то прокуратуре не остается ничего, кроме как требовать скорейшего суда и смертного приговора.Бранивой считал, что это интервью — прекрасный повод для всенародного восстания. Загвоздка заключалась только в одном — не хватало спецназовцев со знанием амурского языка. Беглые амурские чайкинисты для начальной стадии восстания не годились — чтобы скрытно пробраться во вражеский город, нужна особая подготовка. А из тех, кто имел такую подготовку, язык противника знали далеко не все.Считалось, что для силовой разведки это необязательно. Целинцы и амурцы хоть и говорили по-разному, но отлично понимали друг друга без перевода.Даже те спецназовцы, которые готовились к выполнению особых задач в амурской военной форме или гражданской одежде и учили язык специально, говорили по-амурски с акцентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41