Вместе с тем этюдная свобода мазка передает зыбкость световоздушной среды, растворяющей объемы, контуры, лишающей их четкого рисунка».
И.Е. Репин недоумевал: «Это живопись для живописи только, такое было бы позволительно испанцу, но у русского – к чему это?» Высказывание Репина произвело на Коровина столь сильное впечатление, что он записал его на обороте портрета хористки.
Коровин выходит из Училища со званием неклассного художника. «По окончании Школы… я был приглашен, а также Левитан, Саввой Ивановичем [Мамонтовым] писать декорации в Частной опере. Я писал декорации к опере "Аида", а Левитан к "Жизни за царя" Глинки. Декорация Левитана – Ипатьевский монастырь среди леса ночью – была восхитительна и поэтична, а "Аида", сделанная мной со светом горячего солнца Египта, синими тенями и особенной яркостью красок и огромных форм, наделала шуму, и об этой постановке писали все московские газеты».
Мамонтов вспоминал о постановке «Аиды»: «Декорации Коровин написал превосходно, особенно хороши были "лунная ночь на берегу Нила" и "преддверие храма", в котором происходило судилище над Радамесом».
Позже, в 1887 году, приехав в Париж, Коровин напишет: «Так вот они, французы. Светлые краски, вот это так… Много и такого, что и у нас, но что-то есть еще и совсем другое. Пювис-де-Шаванн – как это красиво! И импрессионисты… – у них нашел я все то самое, за что так ругали меня дома, в Москве».
После поездки в Париж (1887) художник испытывает творческий подъем. Гостя у Поленовых в деревне Жуковка, Коровин пишет сразу несколько удачных картин: «За чайным столом», «В лодке», «Настурции». Как пишет А.П. Гусарова: «В них получает дальнейшее развитие его пленэризм. Краски становятся светлее и чище. Композиция приобретает все более свободный и асимметричный характер. Художник прибегает к острым ракурсам ("В лодке"), фрагментарности изображения, все более последовательно он идет к импрессионизму».
В декабре 1888 года вместе с Мамонтовым Коровин путешествует по Италии, знакомится с городами – Флоренцией, Миланом, Генуей, Квинто. Затем он едет в Испанию, где пишет свою лучшую из ранних жанровых картин – «У балкона. Испанки Леонора и Ампара» (1889).
Е.В. Журавлева пишет:
«Картина прекрасна по своему живописному мастерству, по гармонии черного и серого, обогащенной деликатно введенными розовым и зеленым тонами, смягченной приглушенным светом, скупо пробивающимся в комнату с улицы.
Наряду с разработкой черно-серебристой гаммы Коровин увлечен звучным колоритом, свежестью, солнечностью, воздушностью красок».
Коровин создал ряд верных, правдивых и поэтических пейзажей русской деревни в серебристой гамме, характерной для его работ девяностых годов («Зимой», 1894).
Большую роль в дальнейшем творчестве художника сыграли поездки на Север. Еще во время первого путешествия 1888 года его пленили виды суровых северных побережий, так появились картины «Берега Норвегии», «Северное море».
Вторую поездку, снаряженную Мамонтовым в связи со строительством Северной железной дороги, Коровин совершил в 1894 году вместе с В.А. Серовым. Художники побывали в Ярославле, Вологде, Архангельске, Норвегии и Швеции. Под впечатлениями от поездки было написано множество замечательных по колориту пейзажей: «Гавань в Норвегии», «Ручей святого Трифона в Печенеге», «Гаммерфест. Северное сияние», «Мурманский берег» и др.
Многие из них построены на тончайшей разработке оттенков серого цвета. Как пример создания глубокого и правдивого образа природы Севера, можно привести картину «Ручей святого Трифона в Печенге» (1894). Хмурое небо, каменистый берег, холодная гладь воды – все это передано скупыми красками, свободно, с тонким чувством тональности.
По материалам поездки Коровин оформляет павильон Северной железной дороги, построенный по его проекту на Всероссийской выставке 1896 года в Нижнем Новгороде. На огромных панно художник создал широкие, обобщенные образы природы и жизни Севера.
В 1897 году у Коровина и его жены Анны Яковлевны (урожденной Фидлер) родился сын Алексей. А тем временем Нижегородский павильон привлек всеобщее внимание своим убранством, и Коровин был назначен руководителем художественного оформления русских павильонов на Всемирной выставке 1900 года в Париже. Грандиозность поставленной задачи позволила ему в полной мере раскрыть свое дарование. Он пишет несколько больших декоративных по цвету панно. За эту работу Коровин был награжден двумя серебряными, двумя золотыми медалями и орденом Почетного легиона. К художнику приходят мировое признание и слава, его произведения экспонируются во многих городах Европы.
В начале века появляются лучшие портреты Коровина: Н.Д. Чичагова (1902), И.А. Морозова (1903), Ф.И. Шаляпина, написанные «по-коровински» широко и свободно, с большим артистизмом. Хотя и ранее появлялись такие интересные работы, как тонкий и свежий «Портрет С.Н. Голицыной» (1886), «Портрет Т.С. Любатович» (1886), отличающийся богатством и тонкостью цветовых отношений.
«Одна из любимых тем художника – Париж, – считает Н.А. Федорова. – В парижских городских пейзажах "Парижское кафе" (1890-е), "Кафе де ла Пэ" (1905), "Париж. Площадь Бастилии" (1906) и других подчеркнуто случайное построение композиции, стремление к усиленному звучанию цвета, свободная манера живописи.
В 1900-х годах у Константина Коровина проявляется большой интерес к ночным и вечерним пейзажам Парижа со сверкающими огнями реклам и мелькающими экипажами: "Париж ночью. Итальянский бульвар" (1908), "Ночной карнавал" (1901), "Париж вечером" (1907) и другие.
Коровин хорошо знал западную живопись, высоко ценил достижения импрессионистов. Это сказалось на творчестве художника: его парижские работы наиболее импрессионистичны. Художник мастерски фиксирует впечатления от многокрасочной, яркой, переменчивой жизни большого города. В вечерних сумерках или в утренней дымке цвет теряет свою конкретность, переходит в систему вибрирующих пятен, предметы утрачивают четкость контуров. Однако в лучших произведениях Коровина, наряду с передачей эмоционального состояния, велико значение и материальности, ощутимой вещественности предметов».
С 1900 года Коровин становится главным художником императорских театров, а с 1910 года – он главный декоратор и художник-консультант императорских театров Москвы и Петербурга. Придя в театр, художник произвел реформу в театрально-декорационной живописи Большого театра в Москве, покончил с системой безличных дежурных декораций, объявив войну рутине, господствовавшей в те годы на казенной оперной сцене.
В оформлении оперы и балета Коровин находит применение своим творческим возможностям, своей любви к красочному зрелищу, своему уменью обобщить богатство цвета в монументально-декоративный образ. Он оформил более 100 постановок. Среди лучших произведений художника – декорации к «Лебединому озеру», к «Руслану и Людмиле», к «Корсару», «Щелкунчику».
Работа в театре поглощала много сил, она накладывала определенный отпечаток и на станковое творчество художника. В эти годы усиливается красочность полотен Коровина, появляются размашистость, свобода живописной манеры.
С 1901 по 1921 год Коровин преподает в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. В 1905 году Коровина избрали академиком Академии художеств. Во время Первой мировой войны Коровин был консультантом по маскировке в штабе одной из русских армий. Несмотря на тяжелое состояние здоровья (давнее нервное заболевание, болезнь сердца), бывает на передовых.
Как рассказывает Н.А. Федорова: «После революции он принимает активное участие в художественной жизни: занимается вопросами сохранения памятников искусства, организует аукционы и выставки в пользу вышедших на свободу политических заключенных. Художник продолжает работать и в театре…
По совету А.В. Луначарского, шестидесятилетний Коровин, неизлечимо больной и имеющий на попечении сына-инвалида, улучшить здоровье которого могут в парижских клиниках, переезжает в Париж. Здесь же должна была состояться выставка его работ. Но картины похитили, и художник остался без средств. Он вынужден был соглашаться на любую работу. При таких обстоятельствах заключаются кабальные договоры, в короткий срок за незначительную плату Коровин пишет сорок картин, изготовляет "сувениры" – бесчисленные "русские зимы", "бульвары Парижа"».
А вот что пишет А.П. Гусарова:
«Во Франции, где художник проводит последние пятнадцать лет своей жизни, он продолжает работать для театра. Оформляет спектакли в известных театрах Европы и Америки, повторяя свои прежние темы…
В то же время Коровин продолжает разрабатывать в живописи старые темы, пишет натюрморты с розами, рыбами, часто обращается к видам ночного Парижа. Его поздняя живопись утрачивает прежние достоинства. Краски становятся тусклыми и бедными либо пронзительно-анилиновыми, их сочетания лишаются гармонии, кисть намечает предметы и пространство мелкими острыми штрихами. Художнику изменяет не только глаз, но и вкус. Неоднократное повторение одних и тех же мотивов для продажи сообщает его работам оттенок ремесленной заштампованности.
На потребу больных ностальгией русских эмигрантов Коровин создает картины на русские темы, пишет пейзажи, праздники, русских красавиц…»
В 1926 году Коровина в Париже посещает его ученик М.С. Сарьян: «Последний раз я встретился с Константином Алексеевичем Коровиным в 1926 году в Париже. Я и сейчас не могу без глубокого волнения вспоминать об этой встрече. Мой дорогой учитель постарел, был болен, но сохранил свое покоряющее обаяние. Обрадовался он нашей встрече безгранично. Посыпался град вопросов о России, о новой жизни страны, о друзьях, об искусстве. "Моя единственная мечта, – сказал он мне, – вернуться на Родину, хочу умереть в России". К несчастью, Константину Алексеевичу так и не привелось увидеть родную землю хотя бы перед смертью. Но он до конца своих дней оставался русским человеком, русским художником. И картины, которые он писал на чужбине, были русскими по своему характеру, стилю, отношению к жизни».
Умер Коровин 11 сентября 1939 года и был похоронен на парижском кладбище Бийанкур.
МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ НЕСТЕРОВ
(1862–1942)
Нестеров – выдающийся представитель русского символизма и модерна, ведущий мастер религиозной живописи «серебряного века». Ему удалось создать поэтические религиозные образы, а также острохарактерные портреты деятелей отечественной культуры.
Михаил Васильевич в своих воспоминаниях пишет:
«В тихий весенний вечер 19 мая 1862 года (по старому стилю. – Прим. авт. ), в Уфе, в купеческой семье Нестеровых произошло событие: появился на свет божий новый член семьи. Этим новым членом нестеровской семьи и был я. Меня назвали Михаилом в честь деда Михаила Михайловича Ростовцева.
Родился я десятым. Было еще двое и после меня, но, кроме сестры и меня, все дети умерли в раннем детстве.
Род наш был старинный, купеческий: Нестеровы шли с севера, из Новгорода, Ростовцевы – с юга, из Ельца…
Отец умер глубоким стариком – восьмидесяти шести лет. Я благодарен ему, что он доверился опытному глазу К.П. Воскресенского и не противился, отдавая меня в Училище живописи, пустить меня по пути ему мало симпатичному, мне же столь любезному, благодаря чему моя жизнь пошла так полно, без насилия над самим собой, и я мог отдать силы своему настоящему призванию. Еще задолго до смерти отец мог убедиться, что я не обманул его доверия. Из меня вышел художник. При нем был пройден весь главный мой путь до Абастумана включительно. К моей матери я питал особую нежность в детстве, хотя она и наказывала меня чаще, чем отец, за шалости…
Время шло. Отец и мать стали поговаривать о том, что пора отдать меня в гимназию. Мысль эта явилась тогда, когда родители убедились, что купца из меня не выйдет, что никаких способностей к торговому делу у меня нет…
Осенью 1872 года я все же поступил в приготовительный класс гимназии. В гимназии пробыл я недолго, учился плохо, шалил много… Родители скоро увидали, что большого толка из моего учения в гимназии не будет, и решили, не затягивая дела, отвезти меня в Москву, отдать в чужие руки, чтобы не баловался…
Вот настал и день экзаменов… Выдержал я из закона божьего, рисования и чистописания, из остальных – провалился. Отцу посоветовали отдать меня на год в Реальное училище К.П. Воскресенского, с гарантией, что через год поступлю в Техническое…
Рисование с каждым днем захватывало меня все больше и больше. Я явно стал пренебрегать другими предметами, и все это как-то сходило с рук. Я начал становиться местною известностью своим художеством и отчаянными шалостями… За последние меня прозвали "Пугачевым". Я и был атаманом, коноводом во всех шалостях и озорствах».
Директор реального училища заметил страсть Нестерова к рисованию и уговорил его отца в 1877 году отдать мальчика в московское Училище живописи, ваяния и зодчества, где определяющую роль играли крупнейшие художники-реалисты – Перов, Саврасов, Прянишников.
Особенно любили студенты Перова. Его уроки все они надолго сохранили в памяти. «Яркая, страстная личность Перова налагала свой резкий отпечаток на жизнь нашей школы, ее пульс бился ускоренно», – вспоминал Нестеров.
В 1881 году Нестеров уехал в Петербург и поступил в Академию художеств. Ему казалось, что там он сможет получить более серьезную профессиональную подготовку. Но в академии Нестеров не нашел того, к чему стремился. Весной следующего года Михаил возвратился в Москву. В последние годы пребывания в училище начал проявлять серьезный интерес к историческим темам. И здесь проявилось растущее мастерство молодого художника, в картинах появились отдельные колористические находки, но общий тон по-прежнему оставался темным: «Шутовской кафтан» (1885), «Избрание Михаила Федоровича на царство» (1886).
Большое значение для дальнейшего развития Нестерова сыграла картина «До государя челобитчики» (1886), за которую он получил звание классного художника и Большую серебряную медаль. Сам Нестеров считал главным эмоциональным содержанием картины «таинственную величавость».
В 1885 году Нестеров женится на Марии Ивановне Мартыновской.
«18 августа 1885 года мы обвенчались с Марией Ивановной, и для меня началась новая жизнь, жизнь радостей художественных и семейных…
Свадьба была донельзя скромная, денег было мало. В церковь и обратно шли пешком. Во время венчания набралось поглазеть в церковь разного народа. Невеста моя, несмотря на скромность своего наряда, была прекрасна. В ней было столько счастья, так она была красива, что у меня и сейчас нет слов для сравнения. Очаровательней, чем была она в этот день, я не знаю до сих пор лица… Цветущая, сияющая внутренним сиянием, стройная, высокая – загляденье! А рядом я – маленький, неуклюжий, с бритой после болезни головой, в каком-то "семинарском" длинном сюртуке – куда был неказист. И вот во время венчания слышу справа от себя соболезнования какой-то праздно глазеющей старухи: "А, ба-а-тюшки, какая она-то красавица, а он-то – ай, ай, какой страховитый!"
После венца мы собрались все у сестры жены. Стали обедать. И в самый оживленный момент нашего веселого пирования бывшего на свадьбе доктора-акушера вызвали из-за стола к больной. Вернулся – опоздал, больная уже умерла…
Все это тогда на нас произвело самое тяжелое впечатление, конечно, ненадолго, но хорошая, веселая минута была отравлена. В душу закралось что-то тревожное…»
22 мая 1886 года родилась дочь Ольга, а через семь дней Мария умерла. Потрясенный художник задумывает картины, посвященные ее памяти. Сам Михаил Васильевич многое в своем творчестве склонен объяснять этим трагическим событием. Под старость он писал: «Все пережитое мною тогда было моим духовным перерождением, оно в свое время вызвало появление таких картин, как "Пустынник", "Отрок Варфоломей" и целый ряд последующих, создавших из меня художника, каким остался я на всю последующую жизнь».
В 1888–1889 годах Нестеров создает «Пустынника». «…По безлюдному берегу, опираясь на резную палку, медленно, осторожно переступая обутыми в лапти ногами, идет согбенный годами старичок, – пишет С.Н. Дружинин. – Поздняя северная осень. Вокруг разлита тишина. Спокойна светлая гладь воды, отражающая дальний, подернутый дымкой лес. А здесь, впереди – одинокая иглистая елочка, ветка покрасневшей рябины, да нежно-зеленые запоздалые травинки, которые кое-где пробиваются сквозь побуревший покров топкого берега. В этой картине художник передал нам свое светлое, благостное, умиротворенное чувство, рожденное так знакомой ему и так им любимой русской природой».
Картина ясно говорила о появлении в русской живописи нового, интересного, значительного, своеобразного мастера. Нестеров отправил картину на Семнадцатую передвижную выставку, где он впервые участвовал в качестве экспонента, но еще до вернисажа картину приобрел Третьяков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
И.Е. Репин недоумевал: «Это живопись для живописи только, такое было бы позволительно испанцу, но у русского – к чему это?» Высказывание Репина произвело на Коровина столь сильное впечатление, что он записал его на обороте портрета хористки.
Коровин выходит из Училища со званием неклассного художника. «По окончании Школы… я был приглашен, а также Левитан, Саввой Ивановичем [Мамонтовым] писать декорации в Частной опере. Я писал декорации к опере "Аида", а Левитан к "Жизни за царя" Глинки. Декорация Левитана – Ипатьевский монастырь среди леса ночью – была восхитительна и поэтична, а "Аида", сделанная мной со светом горячего солнца Египта, синими тенями и особенной яркостью красок и огромных форм, наделала шуму, и об этой постановке писали все московские газеты».
Мамонтов вспоминал о постановке «Аиды»: «Декорации Коровин написал превосходно, особенно хороши были "лунная ночь на берегу Нила" и "преддверие храма", в котором происходило судилище над Радамесом».
Позже, в 1887 году, приехав в Париж, Коровин напишет: «Так вот они, французы. Светлые краски, вот это так… Много и такого, что и у нас, но что-то есть еще и совсем другое. Пювис-де-Шаванн – как это красиво! И импрессионисты… – у них нашел я все то самое, за что так ругали меня дома, в Москве».
После поездки в Париж (1887) художник испытывает творческий подъем. Гостя у Поленовых в деревне Жуковка, Коровин пишет сразу несколько удачных картин: «За чайным столом», «В лодке», «Настурции». Как пишет А.П. Гусарова: «В них получает дальнейшее развитие его пленэризм. Краски становятся светлее и чище. Композиция приобретает все более свободный и асимметричный характер. Художник прибегает к острым ракурсам ("В лодке"), фрагментарности изображения, все более последовательно он идет к импрессионизму».
В декабре 1888 года вместе с Мамонтовым Коровин путешествует по Италии, знакомится с городами – Флоренцией, Миланом, Генуей, Квинто. Затем он едет в Испанию, где пишет свою лучшую из ранних жанровых картин – «У балкона. Испанки Леонора и Ампара» (1889).
Е.В. Журавлева пишет:
«Картина прекрасна по своему живописному мастерству, по гармонии черного и серого, обогащенной деликатно введенными розовым и зеленым тонами, смягченной приглушенным светом, скупо пробивающимся в комнату с улицы.
Наряду с разработкой черно-серебристой гаммы Коровин увлечен звучным колоритом, свежестью, солнечностью, воздушностью красок».
Коровин создал ряд верных, правдивых и поэтических пейзажей русской деревни в серебристой гамме, характерной для его работ девяностых годов («Зимой», 1894).
Большую роль в дальнейшем творчестве художника сыграли поездки на Север. Еще во время первого путешествия 1888 года его пленили виды суровых северных побережий, так появились картины «Берега Норвегии», «Северное море».
Вторую поездку, снаряженную Мамонтовым в связи со строительством Северной железной дороги, Коровин совершил в 1894 году вместе с В.А. Серовым. Художники побывали в Ярославле, Вологде, Архангельске, Норвегии и Швеции. Под впечатлениями от поездки было написано множество замечательных по колориту пейзажей: «Гавань в Норвегии», «Ручей святого Трифона в Печенеге», «Гаммерфест. Северное сияние», «Мурманский берег» и др.
Многие из них построены на тончайшей разработке оттенков серого цвета. Как пример создания глубокого и правдивого образа природы Севера, можно привести картину «Ручей святого Трифона в Печенге» (1894). Хмурое небо, каменистый берег, холодная гладь воды – все это передано скупыми красками, свободно, с тонким чувством тональности.
По материалам поездки Коровин оформляет павильон Северной железной дороги, построенный по его проекту на Всероссийской выставке 1896 года в Нижнем Новгороде. На огромных панно художник создал широкие, обобщенные образы природы и жизни Севера.
В 1897 году у Коровина и его жены Анны Яковлевны (урожденной Фидлер) родился сын Алексей. А тем временем Нижегородский павильон привлек всеобщее внимание своим убранством, и Коровин был назначен руководителем художественного оформления русских павильонов на Всемирной выставке 1900 года в Париже. Грандиозность поставленной задачи позволила ему в полной мере раскрыть свое дарование. Он пишет несколько больших декоративных по цвету панно. За эту работу Коровин был награжден двумя серебряными, двумя золотыми медалями и орденом Почетного легиона. К художнику приходят мировое признание и слава, его произведения экспонируются во многих городах Европы.
В начале века появляются лучшие портреты Коровина: Н.Д. Чичагова (1902), И.А. Морозова (1903), Ф.И. Шаляпина, написанные «по-коровински» широко и свободно, с большим артистизмом. Хотя и ранее появлялись такие интересные работы, как тонкий и свежий «Портрет С.Н. Голицыной» (1886), «Портрет Т.С. Любатович» (1886), отличающийся богатством и тонкостью цветовых отношений.
«Одна из любимых тем художника – Париж, – считает Н.А. Федорова. – В парижских городских пейзажах "Парижское кафе" (1890-е), "Кафе де ла Пэ" (1905), "Париж. Площадь Бастилии" (1906) и других подчеркнуто случайное построение композиции, стремление к усиленному звучанию цвета, свободная манера живописи.
В 1900-х годах у Константина Коровина проявляется большой интерес к ночным и вечерним пейзажам Парижа со сверкающими огнями реклам и мелькающими экипажами: "Париж ночью. Итальянский бульвар" (1908), "Ночной карнавал" (1901), "Париж вечером" (1907) и другие.
Коровин хорошо знал западную живопись, высоко ценил достижения импрессионистов. Это сказалось на творчестве художника: его парижские работы наиболее импрессионистичны. Художник мастерски фиксирует впечатления от многокрасочной, яркой, переменчивой жизни большого города. В вечерних сумерках или в утренней дымке цвет теряет свою конкретность, переходит в систему вибрирующих пятен, предметы утрачивают четкость контуров. Однако в лучших произведениях Коровина, наряду с передачей эмоционального состояния, велико значение и материальности, ощутимой вещественности предметов».
С 1900 года Коровин становится главным художником императорских театров, а с 1910 года – он главный декоратор и художник-консультант императорских театров Москвы и Петербурга. Придя в театр, художник произвел реформу в театрально-декорационной живописи Большого театра в Москве, покончил с системой безличных дежурных декораций, объявив войну рутине, господствовавшей в те годы на казенной оперной сцене.
В оформлении оперы и балета Коровин находит применение своим творческим возможностям, своей любви к красочному зрелищу, своему уменью обобщить богатство цвета в монументально-декоративный образ. Он оформил более 100 постановок. Среди лучших произведений художника – декорации к «Лебединому озеру», к «Руслану и Людмиле», к «Корсару», «Щелкунчику».
Работа в театре поглощала много сил, она накладывала определенный отпечаток и на станковое творчество художника. В эти годы усиливается красочность полотен Коровина, появляются размашистость, свобода живописной манеры.
С 1901 по 1921 год Коровин преподает в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. В 1905 году Коровина избрали академиком Академии художеств. Во время Первой мировой войны Коровин был консультантом по маскировке в штабе одной из русских армий. Несмотря на тяжелое состояние здоровья (давнее нервное заболевание, болезнь сердца), бывает на передовых.
Как рассказывает Н.А. Федорова: «После революции он принимает активное участие в художественной жизни: занимается вопросами сохранения памятников искусства, организует аукционы и выставки в пользу вышедших на свободу политических заключенных. Художник продолжает работать и в театре…
По совету А.В. Луначарского, шестидесятилетний Коровин, неизлечимо больной и имеющий на попечении сына-инвалида, улучшить здоровье которого могут в парижских клиниках, переезжает в Париж. Здесь же должна была состояться выставка его работ. Но картины похитили, и художник остался без средств. Он вынужден был соглашаться на любую работу. При таких обстоятельствах заключаются кабальные договоры, в короткий срок за незначительную плату Коровин пишет сорок картин, изготовляет "сувениры" – бесчисленные "русские зимы", "бульвары Парижа"».
А вот что пишет А.П. Гусарова:
«Во Франции, где художник проводит последние пятнадцать лет своей жизни, он продолжает работать для театра. Оформляет спектакли в известных театрах Европы и Америки, повторяя свои прежние темы…
В то же время Коровин продолжает разрабатывать в живописи старые темы, пишет натюрморты с розами, рыбами, часто обращается к видам ночного Парижа. Его поздняя живопись утрачивает прежние достоинства. Краски становятся тусклыми и бедными либо пронзительно-анилиновыми, их сочетания лишаются гармонии, кисть намечает предметы и пространство мелкими острыми штрихами. Художнику изменяет не только глаз, но и вкус. Неоднократное повторение одних и тех же мотивов для продажи сообщает его работам оттенок ремесленной заштампованности.
На потребу больных ностальгией русских эмигрантов Коровин создает картины на русские темы, пишет пейзажи, праздники, русских красавиц…»
В 1926 году Коровина в Париже посещает его ученик М.С. Сарьян: «Последний раз я встретился с Константином Алексеевичем Коровиным в 1926 году в Париже. Я и сейчас не могу без глубокого волнения вспоминать об этой встрече. Мой дорогой учитель постарел, был болен, но сохранил свое покоряющее обаяние. Обрадовался он нашей встрече безгранично. Посыпался град вопросов о России, о новой жизни страны, о друзьях, об искусстве. "Моя единственная мечта, – сказал он мне, – вернуться на Родину, хочу умереть в России". К несчастью, Константину Алексеевичу так и не привелось увидеть родную землю хотя бы перед смертью. Но он до конца своих дней оставался русским человеком, русским художником. И картины, которые он писал на чужбине, были русскими по своему характеру, стилю, отношению к жизни».
Умер Коровин 11 сентября 1939 года и был похоронен на парижском кладбище Бийанкур.
МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ НЕСТЕРОВ
(1862–1942)
Нестеров – выдающийся представитель русского символизма и модерна, ведущий мастер религиозной живописи «серебряного века». Ему удалось создать поэтические религиозные образы, а также острохарактерные портреты деятелей отечественной культуры.
Михаил Васильевич в своих воспоминаниях пишет:
«В тихий весенний вечер 19 мая 1862 года (по старому стилю. – Прим. авт. ), в Уфе, в купеческой семье Нестеровых произошло событие: появился на свет божий новый член семьи. Этим новым членом нестеровской семьи и был я. Меня назвали Михаилом в честь деда Михаила Михайловича Ростовцева.
Родился я десятым. Было еще двое и после меня, но, кроме сестры и меня, все дети умерли в раннем детстве.
Род наш был старинный, купеческий: Нестеровы шли с севера, из Новгорода, Ростовцевы – с юга, из Ельца…
Отец умер глубоким стариком – восьмидесяти шести лет. Я благодарен ему, что он доверился опытному глазу К.П. Воскресенского и не противился, отдавая меня в Училище живописи, пустить меня по пути ему мало симпатичному, мне же столь любезному, благодаря чему моя жизнь пошла так полно, без насилия над самим собой, и я мог отдать силы своему настоящему призванию. Еще задолго до смерти отец мог убедиться, что я не обманул его доверия. Из меня вышел художник. При нем был пройден весь главный мой путь до Абастумана включительно. К моей матери я питал особую нежность в детстве, хотя она и наказывала меня чаще, чем отец, за шалости…
Время шло. Отец и мать стали поговаривать о том, что пора отдать меня в гимназию. Мысль эта явилась тогда, когда родители убедились, что купца из меня не выйдет, что никаких способностей к торговому делу у меня нет…
Осенью 1872 года я все же поступил в приготовительный класс гимназии. В гимназии пробыл я недолго, учился плохо, шалил много… Родители скоро увидали, что большого толка из моего учения в гимназии не будет, и решили, не затягивая дела, отвезти меня в Москву, отдать в чужие руки, чтобы не баловался…
Вот настал и день экзаменов… Выдержал я из закона божьего, рисования и чистописания, из остальных – провалился. Отцу посоветовали отдать меня на год в Реальное училище К.П. Воскресенского, с гарантией, что через год поступлю в Техническое…
Рисование с каждым днем захватывало меня все больше и больше. Я явно стал пренебрегать другими предметами, и все это как-то сходило с рук. Я начал становиться местною известностью своим художеством и отчаянными шалостями… За последние меня прозвали "Пугачевым". Я и был атаманом, коноводом во всех шалостях и озорствах».
Директор реального училища заметил страсть Нестерова к рисованию и уговорил его отца в 1877 году отдать мальчика в московское Училище живописи, ваяния и зодчества, где определяющую роль играли крупнейшие художники-реалисты – Перов, Саврасов, Прянишников.
Особенно любили студенты Перова. Его уроки все они надолго сохранили в памяти. «Яркая, страстная личность Перова налагала свой резкий отпечаток на жизнь нашей школы, ее пульс бился ускоренно», – вспоминал Нестеров.
В 1881 году Нестеров уехал в Петербург и поступил в Академию художеств. Ему казалось, что там он сможет получить более серьезную профессиональную подготовку. Но в академии Нестеров не нашел того, к чему стремился. Весной следующего года Михаил возвратился в Москву. В последние годы пребывания в училище начал проявлять серьезный интерес к историческим темам. И здесь проявилось растущее мастерство молодого художника, в картинах появились отдельные колористические находки, но общий тон по-прежнему оставался темным: «Шутовской кафтан» (1885), «Избрание Михаила Федоровича на царство» (1886).
Большое значение для дальнейшего развития Нестерова сыграла картина «До государя челобитчики» (1886), за которую он получил звание классного художника и Большую серебряную медаль. Сам Нестеров считал главным эмоциональным содержанием картины «таинственную величавость».
В 1885 году Нестеров женится на Марии Ивановне Мартыновской.
«18 августа 1885 года мы обвенчались с Марией Ивановной, и для меня началась новая жизнь, жизнь радостей художественных и семейных…
Свадьба была донельзя скромная, денег было мало. В церковь и обратно шли пешком. Во время венчания набралось поглазеть в церковь разного народа. Невеста моя, несмотря на скромность своего наряда, была прекрасна. В ней было столько счастья, так она была красива, что у меня и сейчас нет слов для сравнения. Очаровательней, чем была она в этот день, я не знаю до сих пор лица… Цветущая, сияющая внутренним сиянием, стройная, высокая – загляденье! А рядом я – маленький, неуклюжий, с бритой после болезни головой, в каком-то "семинарском" длинном сюртуке – куда был неказист. И вот во время венчания слышу справа от себя соболезнования какой-то праздно глазеющей старухи: "А, ба-а-тюшки, какая она-то красавица, а он-то – ай, ай, какой страховитый!"
После венца мы собрались все у сестры жены. Стали обедать. И в самый оживленный момент нашего веселого пирования бывшего на свадьбе доктора-акушера вызвали из-за стола к больной. Вернулся – опоздал, больная уже умерла…
Все это тогда на нас произвело самое тяжелое впечатление, конечно, ненадолго, но хорошая, веселая минута была отравлена. В душу закралось что-то тревожное…»
22 мая 1886 года родилась дочь Ольга, а через семь дней Мария умерла. Потрясенный художник задумывает картины, посвященные ее памяти. Сам Михаил Васильевич многое в своем творчестве склонен объяснять этим трагическим событием. Под старость он писал: «Все пережитое мною тогда было моим духовным перерождением, оно в свое время вызвало появление таких картин, как "Пустынник", "Отрок Варфоломей" и целый ряд последующих, создавших из меня художника, каким остался я на всю последующую жизнь».
В 1888–1889 годах Нестеров создает «Пустынника». «…По безлюдному берегу, опираясь на резную палку, медленно, осторожно переступая обутыми в лапти ногами, идет согбенный годами старичок, – пишет С.Н. Дружинин. – Поздняя северная осень. Вокруг разлита тишина. Спокойна светлая гладь воды, отражающая дальний, подернутый дымкой лес. А здесь, впереди – одинокая иглистая елочка, ветка покрасневшей рябины, да нежно-зеленые запоздалые травинки, которые кое-где пробиваются сквозь побуревший покров топкого берега. В этой картине художник передал нам свое светлое, благостное, умиротворенное чувство, рожденное так знакомой ему и так им любимой русской природой».
Картина ясно говорила о появлении в русской живописи нового, интересного, значительного, своеобразного мастера. Нестеров отправил картину на Семнадцатую передвижную выставку, где он впервые участвовал в качестве экспонента, но еще до вернисажа картину приобрел Третьяков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73