лопари пользуются сорокой вместо гонца; сорока полна и добра, и зла.
Ларс Мануэльсен не слушал всех этих глупостей.
– Ну да, как же! – сказал он, сердито махая рукой на сороку. В ту же секунду сорока снялась и взлетела на березу; она сидит с минуту, потом проскальзывает в гнездо, словно дух. Когда она опять показалась из гнезда, в клюве у нее уже не было ничего блестящего, и вот она начинает смотреть на Ларса Мануэльсена и хохотать над ним. Она словно была полна веселого яда. Она даже перепрыгнула на другую ветку, чтоб лучше высмеять Ларса Мануэльсена, перепрыгнула даже на третью ветку, перегнула головку на бок и кричала ему что-то вниз. Это было невыносимо, сорока зашла слишком далеко, – не владей Ларс Мануэльсен своим рассудком, он бросил бы в нее топором.
– Не смей грозить сороке, говорю тебе! – предостерегала жена.
– Я скажу тебе только одно-единственное, – отвечает Ларс Мануэльсен с весом, – Ларс Мануэльсен начал очень многое говорить с весом с тех пор, как стал отцом знаменитого человека, получил парик и зарабатывал деньги у коммивояжеров в гостинице. А кроме того, Ларс Мануэльсен был владельцем собственного участка, собственного скотного дворика, со стойлами на двух коров, и мог теперь принять своего знаменитого сына, когда тот приедет, а бог знает, не думает ли сын, что сорочье гнездо – самая обыкновенная вещь на крестьянском дворе! И потому Ларс Мануэльсен отвечает с весом: – Где, коли так, мои очки? – Жена не знала.– Ну, так спроси сороку!– говорит Ларс Мануэльсен.– А, может, ты еще что-нибудь хочешь узнать? – спрашивает она.– Видала ли ты, чтоб на порядочных дворах водились сорочьи гнезда, да еще с такими фокусами? – Нет, пожалуй, жена не видала.– Ну, так значит, нечего тебе больше и говорить!– заявил Ларс Мануэльсен.
Не одна сорока готовилась к весне, – готовился и ходатай по делам Раш. Все остатки снега на своей земле он велел посыпать песком, чтобы ускорить таяние. Ходатай Раш в несколько лет преобразил свой участок и превратил его в сад и парк. Прежде это была жиденькая лужайка с парой низкорослых сосенок; теперь сосенок не было, а лужайка была засажена кустами, и деревьями, и всякими растениями для украшения дома, на радость людям и всему Сегельфоссу. Ходатай Раш наделал великих дел с тех пор, как получил в свои руки средства. На что ему сосны и коровы? Скотница, это – лишняя прислуга. Он мог покупать молоко в Сегельфоссе, как все другие; конечно, возделывать Норвегию – дело почтенное, но оно не стоило хлопот. Тут же он видел большие и осязательные результаты своей деятельности, – он насадил сибирской акации и американской сосны, вырыл в лесу кусты можжевельника, папоротников и вербы и перенес в свой парк, и они хорошо принялись там, особенно же земля оказалась подходящей для акации, которая разрослась в целый лес. Окружной врач Муус, приезжая в гости, каждый раз обходил парк, очень одобрял его и говорил, что он замечателен.
– Если вы позайметесь так еще несколько лет, у вас в конце концов запоют соловьи в ваших рощах! – говорил он. Конечно, окружной врач Муус говорил это больше в шутку, потому что он был образованный господин и говорил замечательно хорошо, когда хотел; ходатай же Раш только кивал на это головой, – он-де такой человек, для которого ничего нет невозможного, вполне осуществимы и соловьи. Он оповестил, чтоб ему набрали раковин, чешуек и редких камешков, чтобы выложить ими клумбы с астрами и маками, точь-в-точь как на барских дачах на юге. Хмель и дикий виноград каждый год взбирались по южной стене его швейцарской виллы почти до самого скворечника; с фронтонов и с конька на крыше зияли раскрытые пасти драконов в натуральную величину, с зубами и высунутым языком. Даже лужайка посреди сада и та имела украшение: маленький цементный бассейн, вмещавший две бочки воды, и от него шла труба, из которой вода била струей в воздух. Провести сюда воду из реки стоило двести крон, но расходов здесь не жалели. Пониже, в саду, стоял флагшток с посеребренным шаром.
Ходатаю Раш нечего было желать большего великолепия для себя и для своей семьи на этом свете. Оставалось одно: освятить этот сад и этот парк, возникший из лужка с двумя сосенками. Каждый год он собирался устроить этот праздник, но все откладывал и откладывал, пока не подрастут «боксеты», и вот в этом году собирался опять. Разве жизнь не была к нему ласкова? Он мог принять ее дары или пренебречь ими, – он их принял. Жизнь подарила ему счастье без всяких условий, без закладной, как сказал бы он сам: он считал себя обязанным удостоверить получение, выдать расписку, – праздник положительно необходимо было устроить в этом году.
Ну, да и огромная же была разница между молодым юристом, приехавшим сюда несколько лет тому назад, без жены и без денег, и обосновавшимся здесь при помощи господина Хольменгро, и теперешним всесильным адвокатом Рашем с деньгами, брюшком и авторитетом. Было время, когда он вывешивал все свои пальто и шляпы в прихожей конторы, чтоб люди, приходившие к нему, думали, что у него несколько клиентов. И вот они сидели несколько минут в приемной, ожидая своей очереди и слушали разговор в кабинете; потом хозяин отворял входную дверь в прихожую, провожая клиентов, и приветливо говорил: «До свиданья, до свиданья! Да, да, мы это уладим, будьте спокойны!» А затем входил в приемную и говорил еще приветливее: «Здравствуйте, здравствуйте. Извините, что вам пришлось подождать, я был занят».
Теперь адвокат Раш действительно был занят, он был завален делами, состоял директором банка, а, кроме того, тайком работал в «Сегельфосской газете». Да и не так-то просто было попасть к нему в кабинет, – нужно было докладывать о себе: конторщик стучит в дверь и спрашивает, может ли господин адвокат принять.– Сейчас, – отвечает адвокат, – подождите минутку, – отвечает он. Кто это? Ларс Мануэльсен? Попросите Мануэльсена подождать одну секунду.
Адвокат ничего не делал в эту секунду, хмурил брови и думал. Потом отворил дверь и сказал:
– Здравствуйте, здравствуйте, Мануэльсен. Пожалуйста! Вы давно ждете?
– Нет.
Вид у Ларса Мануэльсена такой, что сразу чувствуется – он знает себе цену, оттого ему и не приходится долго ждать. Это ему не нужно. И адвокат с ним соответственно и обращается.
– Садитесь, Мануэльсен. Имеете ли вы какие-нибудь известия от сына?
– О, нет, давно уже.
– Он так занят в столице, все произносит проповеди и пишет?
– Должно быть, так.
– Его научные исследования возбуждают большое внимание. Я читал, что его переводят на шведский язык.
– Вот как, на шведский язык?
– На шведский язык. Да, он великий человек. Он несомненно будет епископом.
– Вы так думаете?
– Без сомнения.
– Он ничего не посылает домой, – говорит отец великого человека.
– Неужели? Это меня немножко удивляет. Должно быть, он позабывает.
– Мог бы выбрать время и вспомнить.
– То есть он все откладывает и откладывает, не справляется с работой. Я знаю это по себе.
– Что до этого касается, так не очень уж много времени заняло бы написать перевод в пять или десять крон.
– А выбрать-то это время, Мануэльсен! Впрочем, это меня немножко удивляет. Он не прислал вам и собрания своих проповедей?
– Нет, как же! Но только я потерял свои очки и не могу сейчас прочитать их. Прямо чудеса, – должно быть, это сорока их утащила.
– Сорока? Ха-ха-ха!
– Тут не над чем смеяться, – обиженно говорит Ларс Мануэльсен, – я знаю, что это сорока. А вот что я хотел вас спросить: правильно ли, что Теодор из Беу взял себе две кроны; он поднял их на набережной и положил себе в карман.
Ларс Мануэльсен рассказывает всю историю, заявляя, что две кроны принадлежат ему. Адвокат обещает поговорить с Теодором, с молодым Иенсеном.
– Впрочем, по-моему, такому человеку, как вы, Мануэльсен, не стоит с этим возиться, – говорит адвокат.– Что такое две кроны!
– Заработки нынче гораздо меньше, чем в прежние весны, – отвечает Ларс Мануэльсен.– Постояльцев в гостинице мало. Последний приезжий торговец жил на собственном пароходе и не сходил на берег. От него никакого заработка не было.
– Я слыхал об этом приезжем, – говорит адвокат.
– Фамилия его Дидрексон, а на пароходе у него были и игра, и танцы, и попойка. Нам всем было прямо тошно смотреть на это.
– Должно быть, он молодой и веселый человек, – говорит адвокат и в задумчивости тянется за стопкой бумаг на столе.
– Еще бы! Ночью он прекратил танцы и отправился в море с двумя девушками. Одна была наша, Флорина.
– Флорина? Ну, молодость и глупость! Вот как, Флорина.
– Я больше ничего не скажу, а рты не замажешь! – говорит Ларс Мануэльсен. А потом смотрит твердо на адвоката и произносит ему следующие слова: – Только я думаю, что это там-то Флорина и подцепила свою зубную боль.
Адвокат Раш даже не шевельнулся на стуле и не вскинул пары быстрых глаз на Ларса Мануэльсена. Но глаза его закрылись, словно от чего-то странно громкого, оглушительного. На что намекал человек в парике? Что он знает?
– Да, – сказал адвокат Раш.– А разве Флорина жалуется на зубную боль?
– И на рвоту, – сказал Ларс Мануэльсен.
– И на рвоту тоже? Да, нехорошо, когда весной разгорячишься от танцев, а потом простынешь.
– А теперь Нильс из Вельта с ней разошелся.
– Вот как? Да, уж одно идет за другим!
– Так что вы это знаете, – сказал Ларс Мануэльсен. Тут уж адвокат Раш не мог не улыбнуться, – что он, заложен и продан, что ли? Что такое воображает этот старый дурак?
– В таком доме, как наш, – ответил он, – прислугой ведает хозяйка. Это не мой департамент.
Тогда Ларс Мануэльсен поднялся и тоже улыбнулся на эти слова этакой кривой улыбочкой, которую адвокат отлично понял, – он даже немножко смутился.
– А что касается тех двух крон, так вы можете получить их от меня, Мануэльсен, – сказал он, протягивая деньги.– Настолько я уверен, что молодой Иенсен вам их возвратит.
– Спасибо, – сказал Ларс Мануэльсен.– И не напечатаете ли вы в газете про сына моего Лассена просто для того, чтоб люди знали?
– Этого я не могу, – ответил адвокат.– «Сегельфосскую газету» редактирую не я.
Иной раз адвокат ничего не имел против того, чтоб его считали настоящим хозяином газеты, а иной раз ему это не нравилось. Вот стоит старый плут Ларс Мануэльсен и ведет себя так нескромно, так навязчиво, словно считает, что заработал плату за какую-то услугу, – да за что же? А когда получил две кроны, сказал спасибо и взял. Извините, адвокат Раш не такой человек, что его можно было сослать на остров Святой Елены!
Но Ларс Мануэльсен с годами приобрел чертовскую самоуверенность, он не отступал ни перед кем.
– А заодно уж, – продолжал он, – помяните и про то, кто такие родители Лассена – здесь, на севере.
Адвокат только покачал головой и занялся папкой с документами.
Ларс Мануэльсен ушел.
Через несколько дней он явился снова.
– Я занят. Попросите Ларса подождать, – сказал адвокат своему конторщику.
Ларс Мануэльсен порядочно подождал в приемной; когда его наконец впустили, адвокат поднял голову и сказал:
– Говорите покороче, Ларс, мне сегодня очень некогда.
– Ты. В газете ничего не было написано, – сказал Ларс Мануэльсен.
Адвокат потянулся и поднял со стула свое тяжелое тело.
– Мне надоела эта болтовня про газету, – сказал он, и лицо его покраснело.
– Идите в редакцию, самого редактора зовут Копперуд, а меня зовут – Раш.
– Я не стану с вами спорить, мне это не нужно, – ответил Ларс Мануэльсен и вышел из комнаты.
Адвокат постоял, нахмурил брови, подумал, прошелся по комнате, остановился, посмотрел на стену, еще подумал. И вдруг крикнул в приемную:
– Мануэльсен ушел? Ушел Мануэльсен?
– Да. Побежать за ним?
– Да. Попросите его вернуться!
Адвокат стоит в конторе и слышит, как конторщик зовет на улице и как Ларс Мануэльсен ворчливо отвечает: – Мне это не нужно!
Значит, кости брошены? Старый плут хочет воевать? Бедняга, воевать с адвокатом Рашем! Но день адвокату испорчен, – разве он может воевать с каким– то жалким плутом. Не лучше ли проявить снисходительность? Но день все равно был испорчен, – так он встревожился.
– И сегодня тоже не поступило платежа от ленсмана? – спросил он своего конторщика.– Он набрал на аукционе несколько сот крон и не посылает денег, – что это значит?
Конторщик качает головой.
– Доброму ленсману из Ура следует немножко поостеречься!
За обедом адвокат тоже был неразговорчив и неласков, – у него целый мешок дел, – говорил он, – огромная папка с документами. Он сейчас же пойдет опять в контору – пришли туда Флорину с кофе!
– Послушай, зачем ты замотала себе рот этим отвратительным платком? – говорит адвокат, оставшись наедине с горничной Флориной в конторе.
– Зубы болят, – отвечает Флорина.
– Чего же и ждать, как не зубной боли, если ты пляшешь до поту, а потом отправляешься кататься по морю в такие морозные ночи, какие сейчас стоят.
– А вам это известно? – спрашивает Флорина.– Значит, вам известно и то, почему я так поступила.
Адвокат кратко отвечает «нет» и не желает распространяться на эту тему. Странную и непонятную речь заводит тогда горничная Флорина, – намеки, тихие слова: «Бог мне свидетель! Что со мной будет?» Адвокат отвечает то запальчиво, то со смехом.
– Ха-ха, – говорит он, – брось Нильса из Вельта, у тебя, должно быть, на каждый палец по любовнику! У тебя уж есть новый? Как это его зовут – Дидрексон?
– А, вы и это знаете? – говорит Флорина.– Значит, вы знаете также, почему я так сделала.
– Нет, – опять отвечает адвокат.– Но, во всяком случае, сними этот платок здесь. Слыханное ли дело, – молодая, красивая девушка, сберегательная книжка и все такое! Не бросай сберегательную книжку!
Флорина говорит:
– Лучше бы ее у меня не было!
– Чепуха. Нильс из Вельта рад будет взять и тебя, и книжку.
Но когда адвокат берется за папку с документами, намекая, что Флорина может идти, она заливается слезами. Горничная Флорина была не промах, она развивалась вместе с местечком Сегельфосс, она знала пути и выходы.
– Тс, реви потише! – остановил адвокат. Горничная Флорина, видимо, хотела затянуть разговор, – это так облегчало, – она была упряма и подавлена, перешла на своего рода профессиональный девичий язык и стала утверждать, что у мужчины, «сорвавшего ее цветок», нет сердца.
– Цветок? – отозвался адвокат Раш и слегка подскочил от раздражения.– Черт бы меня побрал – цветок!
– Вот сберегательная книжка! – сказала Флорина и положила ее на стол.– Я не хочу ее брать!
Целую минуту смотрел ходатай Раш на девушку. Вдруг он кротко усмехнулся и сказал:
– Я сейчас немножко прибавлю, сегодняшним числом припишу приличную сумму. Вот, покажи это теперь Нильсу из Вельта!
Адвокат вписал в книжку и вернул ее горничной Флорине с чем-то вроде поклона. Она взяла и, то ли из смущения, то ли из любопытства, раскрыла и прочитала написанное. Потом опять обмотала платком рот, сунула книжку за пазуху и вышла.
Кончено. Улажено. Адвокат записал расход в банковские книги и снова задумался. Ну, да, все в порядке. Но все-таки правильнее проявить дружелюбие и снисходительность по отношению к Ларсу Мануэльсену. Старый пролаза не выносит грубого обращения, это надо намотать себе на ус.
Адвокат стоит в дверях и диктует конторщику:
«Господину ленсману в Ура. Нижеподписавшийся просит прислать причитающиеся сегельфосской ссудно-сберегательной кассе уплаченные суммы – в течение – 8 – восьми – дней. С почтением».
День испорчен. Адвокат Раш берет шляпу и палку и отправляется погулять. От сарая доносится грохот и стук молотков; он идет туда, – это плотники работают в сарае, в танцевальном зале Пера из Буа; сарай расширяют, делают огромную пристройку, устраивается сцена, сколачивают скамьи. Что тут затевается?
– Здесь будет театр, – отвечают рабочие.
Вот так получил нечистый спички! Театр – вот что он получил!
Адвокат стоит с минутку и смотрит. Вот подходит вразвалку телеграфист Борсен, – должно быть, он имеет какое-то отношение к постройке, распоряжается, указывает. Адвокат ждет, чтоб телеграфист поклонился, – ничего подобного! Телеграфист просто измеряет метром одну из стен и отдает еще какое-то приказание. Разве пристало превращать адвоката Раша в воздух и ничто? Этот телеграфист всегда был бесстыжим, не кланялся, а пьянствовал, играл на виолончели и обманывал девушек, негодяй!
Ходатай Раш отправляется в Буа, прилавок откидывается перед ним, и он заходит, топая своими тяжелыми ногами, – топает через всю лавку и входит в контору. Эта маленькая каютка Теодора, с конторкой, денежным шкафом и винтовым табуретом; Теодор пишет.
Адвокат излагает дело о двух кронах. Это было маленькое дело, но господин Раш, видимо, считал его не мельче многих других своих дел.
Зачем ему лишаться двух крон из-за Ларса Мануэльсена? Все его состояние построено из таких мелких монет в две кроны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Ларс Мануэльсен не слушал всех этих глупостей.
– Ну да, как же! – сказал он, сердито махая рукой на сороку. В ту же секунду сорока снялась и взлетела на березу; она сидит с минуту, потом проскальзывает в гнездо, словно дух. Когда она опять показалась из гнезда, в клюве у нее уже не было ничего блестящего, и вот она начинает смотреть на Ларса Мануэльсена и хохотать над ним. Она словно была полна веселого яда. Она даже перепрыгнула на другую ветку, чтоб лучше высмеять Ларса Мануэльсена, перепрыгнула даже на третью ветку, перегнула головку на бок и кричала ему что-то вниз. Это было невыносимо, сорока зашла слишком далеко, – не владей Ларс Мануэльсен своим рассудком, он бросил бы в нее топором.
– Не смей грозить сороке, говорю тебе! – предостерегала жена.
– Я скажу тебе только одно-единственное, – отвечает Ларс Мануэльсен с весом, – Ларс Мануэльсен начал очень многое говорить с весом с тех пор, как стал отцом знаменитого человека, получил парик и зарабатывал деньги у коммивояжеров в гостинице. А кроме того, Ларс Мануэльсен был владельцем собственного участка, собственного скотного дворика, со стойлами на двух коров, и мог теперь принять своего знаменитого сына, когда тот приедет, а бог знает, не думает ли сын, что сорочье гнездо – самая обыкновенная вещь на крестьянском дворе! И потому Ларс Мануэльсен отвечает с весом: – Где, коли так, мои очки? – Жена не знала.– Ну, так спроси сороку!– говорит Ларс Мануэльсен.– А, может, ты еще что-нибудь хочешь узнать? – спрашивает она.– Видала ли ты, чтоб на порядочных дворах водились сорочьи гнезда, да еще с такими фокусами? – Нет, пожалуй, жена не видала.– Ну, так значит, нечего тебе больше и говорить!– заявил Ларс Мануэльсен.
Не одна сорока готовилась к весне, – готовился и ходатай по делам Раш. Все остатки снега на своей земле он велел посыпать песком, чтобы ускорить таяние. Ходатай Раш в несколько лет преобразил свой участок и превратил его в сад и парк. Прежде это была жиденькая лужайка с парой низкорослых сосенок; теперь сосенок не было, а лужайка была засажена кустами, и деревьями, и всякими растениями для украшения дома, на радость людям и всему Сегельфоссу. Ходатай Раш наделал великих дел с тех пор, как получил в свои руки средства. На что ему сосны и коровы? Скотница, это – лишняя прислуга. Он мог покупать молоко в Сегельфоссе, как все другие; конечно, возделывать Норвегию – дело почтенное, но оно не стоило хлопот. Тут же он видел большие и осязательные результаты своей деятельности, – он насадил сибирской акации и американской сосны, вырыл в лесу кусты можжевельника, папоротников и вербы и перенес в свой парк, и они хорошо принялись там, особенно же земля оказалась подходящей для акации, которая разрослась в целый лес. Окружной врач Муус, приезжая в гости, каждый раз обходил парк, очень одобрял его и говорил, что он замечателен.
– Если вы позайметесь так еще несколько лет, у вас в конце концов запоют соловьи в ваших рощах! – говорил он. Конечно, окружной врач Муус говорил это больше в шутку, потому что он был образованный господин и говорил замечательно хорошо, когда хотел; ходатай же Раш только кивал на это головой, – он-де такой человек, для которого ничего нет невозможного, вполне осуществимы и соловьи. Он оповестил, чтоб ему набрали раковин, чешуек и редких камешков, чтобы выложить ими клумбы с астрами и маками, точь-в-точь как на барских дачах на юге. Хмель и дикий виноград каждый год взбирались по южной стене его швейцарской виллы почти до самого скворечника; с фронтонов и с конька на крыше зияли раскрытые пасти драконов в натуральную величину, с зубами и высунутым языком. Даже лужайка посреди сада и та имела украшение: маленький цементный бассейн, вмещавший две бочки воды, и от него шла труба, из которой вода била струей в воздух. Провести сюда воду из реки стоило двести крон, но расходов здесь не жалели. Пониже, в саду, стоял флагшток с посеребренным шаром.
Ходатаю Раш нечего было желать большего великолепия для себя и для своей семьи на этом свете. Оставалось одно: освятить этот сад и этот парк, возникший из лужка с двумя сосенками. Каждый год он собирался устроить этот праздник, но все откладывал и откладывал, пока не подрастут «боксеты», и вот в этом году собирался опять. Разве жизнь не была к нему ласкова? Он мог принять ее дары или пренебречь ими, – он их принял. Жизнь подарила ему счастье без всяких условий, без закладной, как сказал бы он сам: он считал себя обязанным удостоверить получение, выдать расписку, – праздник положительно необходимо было устроить в этом году.
Ну, да и огромная же была разница между молодым юристом, приехавшим сюда несколько лет тому назад, без жены и без денег, и обосновавшимся здесь при помощи господина Хольменгро, и теперешним всесильным адвокатом Рашем с деньгами, брюшком и авторитетом. Было время, когда он вывешивал все свои пальто и шляпы в прихожей конторы, чтоб люди, приходившие к нему, думали, что у него несколько клиентов. И вот они сидели несколько минут в приемной, ожидая своей очереди и слушали разговор в кабинете; потом хозяин отворял входную дверь в прихожую, провожая клиентов, и приветливо говорил: «До свиданья, до свиданья! Да, да, мы это уладим, будьте спокойны!» А затем входил в приемную и говорил еще приветливее: «Здравствуйте, здравствуйте. Извините, что вам пришлось подождать, я был занят».
Теперь адвокат Раш действительно был занят, он был завален делами, состоял директором банка, а, кроме того, тайком работал в «Сегельфосской газете». Да и не так-то просто было попасть к нему в кабинет, – нужно было докладывать о себе: конторщик стучит в дверь и спрашивает, может ли господин адвокат принять.– Сейчас, – отвечает адвокат, – подождите минутку, – отвечает он. Кто это? Ларс Мануэльсен? Попросите Мануэльсена подождать одну секунду.
Адвокат ничего не делал в эту секунду, хмурил брови и думал. Потом отворил дверь и сказал:
– Здравствуйте, здравствуйте, Мануэльсен. Пожалуйста! Вы давно ждете?
– Нет.
Вид у Ларса Мануэльсена такой, что сразу чувствуется – он знает себе цену, оттого ему и не приходится долго ждать. Это ему не нужно. И адвокат с ним соответственно и обращается.
– Садитесь, Мануэльсен. Имеете ли вы какие-нибудь известия от сына?
– О, нет, давно уже.
– Он так занят в столице, все произносит проповеди и пишет?
– Должно быть, так.
– Его научные исследования возбуждают большое внимание. Я читал, что его переводят на шведский язык.
– Вот как, на шведский язык?
– На шведский язык. Да, он великий человек. Он несомненно будет епископом.
– Вы так думаете?
– Без сомнения.
– Он ничего не посылает домой, – говорит отец великого человека.
– Неужели? Это меня немножко удивляет. Должно быть, он позабывает.
– Мог бы выбрать время и вспомнить.
– То есть он все откладывает и откладывает, не справляется с работой. Я знаю это по себе.
– Что до этого касается, так не очень уж много времени заняло бы написать перевод в пять или десять крон.
– А выбрать-то это время, Мануэльсен! Впрочем, это меня немножко удивляет. Он не прислал вам и собрания своих проповедей?
– Нет, как же! Но только я потерял свои очки и не могу сейчас прочитать их. Прямо чудеса, – должно быть, это сорока их утащила.
– Сорока? Ха-ха-ха!
– Тут не над чем смеяться, – обиженно говорит Ларс Мануэльсен, – я знаю, что это сорока. А вот что я хотел вас спросить: правильно ли, что Теодор из Беу взял себе две кроны; он поднял их на набережной и положил себе в карман.
Ларс Мануэльсен рассказывает всю историю, заявляя, что две кроны принадлежат ему. Адвокат обещает поговорить с Теодором, с молодым Иенсеном.
– Впрочем, по-моему, такому человеку, как вы, Мануэльсен, не стоит с этим возиться, – говорит адвокат.– Что такое две кроны!
– Заработки нынче гораздо меньше, чем в прежние весны, – отвечает Ларс Мануэльсен.– Постояльцев в гостинице мало. Последний приезжий торговец жил на собственном пароходе и не сходил на берег. От него никакого заработка не было.
– Я слыхал об этом приезжем, – говорит адвокат.
– Фамилия его Дидрексон, а на пароходе у него были и игра, и танцы, и попойка. Нам всем было прямо тошно смотреть на это.
– Должно быть, он молодой и веселый человек, – говорит адвокат и в задумчивости тянется за стопкой бумаг на столе.
– Еще бы! Ночью он прекратил танцы и отправился в море с двумя девушками. Одна была наша, Флорина.
– Флорина? Ну, молодость и глупость! Вот как, Флорина.
– Я больше ничего не скажу, а рты не замажешь! – говорит Ларс Мануэльсен. А потом смотрит твердо на адвоката и произносит ему следующие слова: – Только я думаю, что это там-то Флорина и подцепила свою зубную боль.
Адвокат Раш даже не шевельнулся на стуле и не вскинул пары быстрых глаз на Ларса Мануэльсена. Но глаза его закрылись, словно от чего-то странно громкого, оглушительного. На что намекал человек в парике? Что он знает?
– Да, – сказал адвокат Раш.– А разве Флорина жалуется на зубную боль?
– И на рвоту, – сказал Ларс Мануэльсен.
– И на рвоту тоже? Да, нехорошо, когда весной разгорячишься от танцев, а потом простынешь.
– А теперь Нильс из Вельта с ней разошелся.
– Вот как? Да, уж одно идет за другим!
– Так что вы это знаете, – сказал Ларс Мануэльсен. Тут уж адвокат Раш не мог не улыбнуться, – что он, заложен и продан, что ли? Что такое воображает этот старый дурак?
– В таком доме, как наш, – ответил он, – прислугой ведает хозяйка. Это не мой департамент.
Тогда Ларс Мануэльсен поднялся и тоже улыбнулся на эти слова этакой кривой улыбочкой, которую адвокат отлично понял, – он даже немножко смутился.
– А что касается тех двух крон, так вы можете получить их от меня, Мануэльсен, – сказал он, протягивая деньги.– Настолько я уверен, что молодой Иенсен вам их возвратит.
– Спасибо, – сказал Ларс Мануэльсен.– И не напечатаете ли вы в газете про сына моего Лассена просто для того, чтоб люди знали?
– Этого я не могу, – ответил адвокат.– «Сегельфосскую газету» редактирую не я.
Иной раз адвокат ничего не имел против того, чтоб его считали настоящим хозяином газеты, а иной раз ему это не нравилось. Вот стоит старый плут Ларс Мануэльсен и ведет себя так нескромно, так навязчиво, словно считает, что заработал плату за какую-то услугу, – да за что же? А когда получил две кроны, сказал спасибо и взял. Извините, адвокат Раш не такой человек, что его можно было сослать на остров Святой Елены!
Но Ларс Мануэльсен с годами приобрел чертовскую самоуверенность, он не отступал ни перед кем.
– А заодно уж, – продолжал он, – помяните и про то, кто такие родители Лассена – здесь, на севере.
Адвокат только покачал головой и занялся папкой с документами.
Ларс Мануэльсен ушел.
Через несколько дней он явился снова.
– Я занят. Попросите Ларса подождать, – сказал адвокат своему конторщику.
Ларс Мануэльсен порядочно подождал в приемной; когда его наконец впустили, адвокат поднял голову и сказал:
– Говорите покороче, Ларс, мне сегодня очень некогда.
– Ты. В газете ничего не было написано, – сказал Ларс Мануэльсен.
Адвокат потянулся и поднял со стула свое тяжелое тело.
– Мне надоела эта болтовня про газету, – сказал он, и лицо его покраснело.
– Идите в редакцию, самого редактора зовут Копперуд, а меня зовут – Раш.
– Я не стану с вами спорить, мне это не нужно, – ответил Ларс Мануэльсен и вышел из комнаты.
Адвокат постоял, нахмурил брови, подумал, прошелся по комнате, остановился, посмотрел на стену, еще подумал. И вдруг крикнул в приемную:
– Мануэльсен ушел? Ушел Мануэльсен?
– Да. Побежать за ним?
– Да. Попросите его вернуться!
Адвокат стоит в конторе и слышит, как конторщик зовет на улице и как Ларс Мануэльсен ворчливо отвечает: – Мне это не нужно!
Значит, кости брошены? Старый плут хочет воевать? Бедняга, воевать с адвокатом Рашем! Но день адвокату испорчен, – разве он может воевать с каким– то жалким плутом. Не лучше ли проявить снисходительность? Но день все равно был испорчен, – так он встревожился.
– И сегодня тоже не поступило платежа от ленсмана? – спросил он своего конторщика.– Он набрал на аукционе несколько сот крон и не посылает денег, – что это значит?
Конторщик качает головой.
– Доброму ленсману из Ура следует немножко поостеречься!
За обедом адвокат тоже был неразговорчив и неласков, – у него целый мешок дел, – говорил он, – огромная папка с документами. Он сейчас же пойдет опять в контору – пришли туда Флорину с кофе!
– Послушай, зачем ты замотала себе рот этим отвратительным платком? – говорит адвокат, оставшись наедине с горничной Флориной в конторе.
– Зубы болят, – отвечает Флорина.
– Чего же и ждать, как не зубной боли, если ты пляшешь до поту, а потом отправляешься кататься по морю в такие морозные ночи, какие сейчас стоят.
– А вам это известно? – спрашивает Флорина.– Значит, вам известно и то, почему я так поступила.
Адвокат кратко отвечает «нет» и не желает распространяться на эту тему. Странную и непонятную речь заводит тогда горничная Флорина, – намеки, тихие слова: «Бог мне свидетель! Что со мной будет?» Адвокат отвечает то запальчиво, то со смехом.
– Ха-ха, – говорит он, – брось Нильса из Вельта, у тебя, должно быть, на каждый палец по любовнику! У тебя уж есть новый? Как это его зовут – Дидрексон?
– А, вы и это знаете? – говорит Флорина.– Значит, вы знаете также, почему я так сделала.
– Нет, – опять отвечает адвокат.– Но, во всяком случае, сними этот платок здесь. Слыханное ли дело, – молодая, красивая девушка, сберегательная книжка и все такое! Не бросай сберегательную книжку!
Флорина говорит:
– Лучше бы ее у меня не было!
– Чепуха. Нильс из Вельта рад будет взять и тебя, и книжку.
Но когда адвокат берется за папку с документами, намекая, что Флорина может идти, она заливается слезами. Горничная Флорина была не промах, она развивалась вместе с местечком Сегельфосс, она знала пути и выходы.
– Тс, реви потише! – остановил адвокат. Горничная Флорина, видимо, хотела затянуть разговор, – это так облегчало, – она была упряма и подавлена, перешла на своего рода профессиональный девичий язык и стала утверждать, что у мужчины, «сорвавшего ее цветок», нет сердца.
– Цветок? – отозвался адвокат Раш и слегка подскочил от раздражения.– Черт бы меня побрал – цветок!
– Вот сберегательная книжка! – сказала Флорина и положила ее на стол.– Я не хочу ее брать!
Целую минуту смотрел ходатай Раш на девушку. Вдруг он кротко усмехнулся и сказал:
– Я сейчас немножко прибавлю, сегодняшним числом припишу приличную сумму. Вот, покажи это теперь Нильсу из Вельта!
Адвокат вписал в книжку и вернул ее горничной Флорине с чем-то вроде поклона. Она взяла и, то ли из смущения, то ли из любопытства, раскрыла и прочитала написанное. Потом опять обмотала платком рот, сунула книжку за пазуху и вышла.
Кончено. Улажено. Адвокат записал расход в банковские книги и снова задумался. Ну, да, все в порядке. Но все-таки правильнее проявить дружелюбие и снисходительность по отношению к Ларсу Мануэльсену. Старый пролаза не выносит грубого обращения, это надо намотать себе на ус.
Адвокат стоит в дверях и диктует конторщику:
«Господину ленсману в Ура. Нижеподписавшийся просит прислать причитающиеся сегельфосской ссудно-сберегательной кассе уплаченные суммы – в течение – 8 – восьми – дней. С почтением».
День испорчен. Адвокат Раш берет шляпу и палку и отправляется погулять. От сарая доносится грохот и стук молотков; он идет туда, – это плотники работают в сарае, в танцевальном зале Пера из Буа; сарай расширяют, делают огромную пристройку, устраивается сцена, сколачивают скамьи. Что тут затевается?
– Здесь будет театр, – отвечают рабочие.
Вот так получил нечистый спички! Театр – вот что он получил!
Адвокат стоит с минутку и смотрит. Вот подходит вразвалку телеграфист Борсен, – должно быть, он имеет какое-то отношение к постройке, распоряжается, указывает. Адвокат ждет, чтоб телеграфист поклонился, – ничего подобного! Телеграфист просто измеряет метром одну из стен и отдает еще какое-то приказание. Разве пристало превращать адвоката Раша в воздух и ничто? Этот телеграфист всегда был бесстыжим, не кланялся, а пьянствовал, играл на виолончели и обманывал девушек, негодяй!
Ходатай Раш отправляется в Буа, прилавок откидывается перед ним, и он заходит, топая своими тяжелыми ногами, – топает через всю лавку и входит в контору. Эта маленькая каютка Теодора, с конторкой, денежным шкафом и винтовым табуретом; Теодор пишет.
Адвокат излагает дело о двух кронах. Это было маленькое дело, но господин Раш, видимо, считал его не мельче многих других своих дел.
Зачем ему лишаться двух крон из-за Ларса Мануэльсена? Все его состояние построено из таких мелких монет в две кроны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38