– Так вот, по поводу того лейтенанта: у нас есть свидетельства, что его убил американский капитан.
Он произнес это очень веско. Но я не реагировал. Вот я и услышал то, что не хотел слышать, и теперь оказался во власти секретных подробностей, которые должны последовать.
Мы смотрели на памятник женщинам – группу из трех медсестер: одна перевязывала распростертого на бруствере из мешков с песком солдата, вторая склонилась рядом, а третья всматривалась в небо, стараясь разглядеть медицинскую вертушку-эвакуатор. Свет мерк, и, глядя на четыре фигуры, я поежился.
– Их бы надо перенести поближе к Стене, – сказал я Карлу. – Ведь медсестры – это последнее, что многие погибшие видели в жизни. И им сказали последние слова.
– Да... но не слишком ли мрачное местоположение? Этот парень глядит как живой.
– Хочет выжить.
Мы стояли, погруженные в собственные мысли. Да, это был только памятник, но он напомнил обо всем остальном.
Первым нарушил молчание Карл:
– Мы не знаем имени предполагаемого убийцы. Только известно, что капитан хладнокровно лишил жизни лейтенанта. Трупа не было. Я хотел сказать: трупов было много, но все – жертвы противника. А вот этого не оказалось. Смерть наступила от одной угодившей в лоб пистолетной пули, и фамилия жертвы могла бы оказаться в сводках о погибших, если бы тело нашли. А так записали в пропавшие без вести. Вы следите за моей мыслью?
– Да. Капитан американской армии достал пистолет и выстрелил в лоб лейтенанту американской армии. Все это произошло в разгар сражения почти тридцать лет назад. Но позвольте побыть немного защитником: может, это вообще не убийство, а одна из тех ситуаций, когда офицер в бою расстреливает подчиненного за трусость? Такое случается и не всегда признается убийством или даже незаконным действием. Возможна самооборона или несчастный случай. Нельзя делать поспешные выводы, – добавил я. – Но у вас наверняка имеются свидетели. Так что не о чем и рассуждать.
Мы повернули и снова пошли к Стене. Сумерки сгущались. Люди приходили и уходили. Какой-то пожилой человек положил венок из цветов к подножию черного гранита и вытер платком глаза. Некоторое время Хеллман смотрел на него, а потом сказал:
– Да, был свидетель. И этот свидетель утверждает, что произошло хладнокровное убийство.
– А свидетель надежный?
– Не знаю.
– Кто он такой и где находится?
– Где находится, неизвестно, но у нас есть его фамилия.
– И вы хотите, чтобы я его отыскал?
– Точно.
– Как вы узнали об этом свидетеле?
– Он написал письмо.
– Понятно. Итак... у вас имеется пропавший свидетель убийства тридцатилетней давности. Ни подозреваемого, ни трупа, ни орудия убийства, ни мотива преступления, ни улик. Все это произошло в Богом забытой стране очень далеко отсюда. И вы хотите, чтобы я раскрутил это дело?
– Точно.
– И только-то? А могу я спросить зачем? Кого это волнует через тридцать лет?
– Меня. Армию. Совершено убийство. А для убийства не существует срока давности.
– Все это так. Но вы отдаете себе отчет, что родные этого лейтенанта, которого то ли убили, то ли он без вести пропал, считают, что он доблестно погиб в бою? Чего вы добьетесь, доказав, что его убили? Его семья и без того настрадалась, – кивнул я в сторону стоявшего у Стены человека.
– Это не аргумент, – возразил Хеллман и формально был прав.
– Только не для меня, – сообщил я ему.
– Беда не в том, Пол, что вы слишком задумываетесь, беда в том, что вы думаете не о том, о чем нужно.
– А я полагаю, что именно в том: здесь, на Стене, есть имя человека, которого надо оставить в покое.
– Но есть еще и убийца.
– Может быть, есть, а может быть, и нет. Все, что мы знаем: подозреваемый мог погибнуть в бою. Время было паршивое, и многое говорит за то, что этого капитана тоже убили.
– В таком случае его имя недостойно этой Стены – недостойно находиться среди тех, кто доблестно сражался.
– Я знал, что вы это скажете.
– А я знал, что вы меня поймете.
– Наверное, мы слишком долго работали вместе.
– Мы вместе хорошо работали.
Это было для меня новостью. Наверное, он хотел сказать, что мы делали общее дело, несмотря на то что один из нас всегда строго придерживался правил, а другой определенно нет.
Мы отошли от памятника медсестрам и приблизились к монументу солдатам: два белых парня и один черный, все в бронзе. Подразумевалось, что они представляли разные рода войск: морских пехотинцев, пехоту и моряков, но всех одели в камуфляж, так что разобрать было трудно. Они смотрели на стену, словно читая выбитые на ней имена погибших, но как-то уж очень жутковато, потому что сами тоже казались мертвыми.
– Сначала Стена мне не понравилась, – признался Карл. – Считал, что следовало ограничиться только этими бронзовыми героическими фигурами. Ведь при всех метафорических нюансах она не что иное, как огромный надгробный камень с именами покойников. Вот что меня тревожило. А потом... потом принял. А вы как считаете?
– Я считаю, что ее надо принимать за то, что она есть, – за могилу.
– Вы никогда не испытывали вину из-за того, что остались в живых?
– Возможно, мог бы испытывать, если бы не был там. Мы можем сменить тему разговора?
– Нет. Однажды вы мне сказали, что не питаете недобрых чувств к тем, кто никогда не служил. Это правда?
– Правда. И что?
– Сказали, что вас больше раздражают те, кто был во Вьетнаме, но не выполнял долга, а унижал людей, совершал неблаговидные поступки: грабил, насиловал. Легко убивал гражданских. Это все еще так?
– Кончайте допрос.
– Хорошо. Итак, мы имеем капитана, который, судя по всему, убил младшего по званию офицера. Я хочу узнать фамилию этого капитана и фамилию убитого лейтенанта.
Я отметил, что у него не возникло вопроса «почему?» – каковы мотивы преступления? Возможно, потому, что во время войны мотивы убийств часто незначительны, нелогичны и несущественны. А может быть, потому, что это и есть причина, чтобы копаться в преступлении тридцатилетней давности. Если так, если Карл сознательно об этом не сказал, значит, и мне ни к чему заводить разговор. И я уцепился за факты.
– Учтите, если этот капитан не погиб в бою, он мог умереть от естественных причин. Все-таки прошло тридцать лет.
– Я жив. Вы живы. Нам надо выяснить, жив ли он.
– О'кей. А что насчет свидетеля? Нам известно, жив он или нет?
– Неизвестно. Но если умер, надо выяснить и это.
– Когда в последний раз этот свидетель проявлял признаки жизни?
– Восьмого февраля шестьдесят восьмого года. Эту дату он поставил на своем письме.
– Я знал, что военная почта идет очень медленно, но это, пожалуй, рекорд.
– Если быть точным, свидетель не американский военнослужащий. Он солдат северовьетнамской армии Тран Ван Вин. Был ранен в бою под Куангчи и прятался среди развалин. Он видел, как ругались два американца, и свидетельствует, что капитан вытащил пистолет и выстрелил в лейтенанта. В письме брату он называет убийцу дай-уй, то есть капитаном, а жертву – транг-уй, лейтенантом.
– В тот период под Куангчи дислоцировались морские пехотинцы. Может быть, это вообще не наша забота?
– Тран Ван Вин в письме говорит, что оба человека – ку-бинх, воздушная кавалерия, – ответил Хеллман. – Значит, мы имеем дело с армией: вьетнамец опознал отличительные знаки Первой воздушно-кавалерийской дивизии.
На это я ответил, что Первая воздушно-кавалерийская дивизия, в которой служил и я, насчитывала больше двадцати тысяч человек.
– Совершенно верно. Но все-таки это сужает круг наших поисков.
Я с минуту обдумывал его слова и спросил:
– Письмо у вас?
– Конечно, – отозвался Карл. – Поэтому мы здесь.
– Прекрасно. Но, насколько я понял, оно адресовано брату этого парня. Каким образом вы его получили?
– Весьма интересным. Брат этого солдата тоже был военнослужащим – его звали Тран Кван Ли. Письмо нашли на его теле в том же году в середине мая в долине Ашау. Его обнаружил американский солдат Виктор Орт и взял в качестве сувенира. Орт отправил письмо домой, и оно почти тридцать лет пролежало в его сундучке с кучей других военных сувениров. Совсем недавно он переправил его в американскую организацию «Американские ветераны войны во Вьетнаме» Общественная организация. Основана в 1980 г. Насчитывает около 30 тыс. членов. Штаб-квартира расположена в г. Уилкс-Барре, штат Пенсильвания.
. Организация просила своих членов вернуть найденные или захваченные документы и артефакты и сообщать сведения об убитых вьетнамских солдатах. Эта информация передается вьетнамскому правительству в Ханой и помогает вьетнамцам выяснять судьбу пропавших без вести военнослужащих.
– Зачем?
– Они больше не являются нашими врагами. Теперь в Сайгоне есть «Макдоналдс» и «Кентукки фрайд чиккен». И они нам помогают искать наших пропавших без вести. У нас таких до сих пор две тысячи. А у них на удивление много – триста тысяч.
– Я считал, что все они в Сан-Диего.
– Нет. Погибли. В том числе Тран Кван Ли. Убит в долине Ашау, возможно, самим Ортом, хотя тот говорит об этом очень расплывчато. Итак, – продолжал Хеллман, – ветеран Виктор Орт прислал в организацию американских ветеранов письмо, обнаруженное на теле Тран Кван Ли, и сопроводил объяснительной запиской, в которой указал, где и когда он нашел труп и письмо. Организация в качестве любезности переводит такие документы и посылает откликнувшимся на ее просьбу. И в этом случае они собирались отослать перевод Орту. Но какой-то отставной офицер из ветеранов прочитал перевод и понял, что имеет дело со свидетельскими показаниями по делу об убийстве. Он связался с нами. В этом случае гражданский бы обратился в ФБР.
– Нам дико повезло. А мистеру Орту что-нибудь отправили?
– Перевод любовного письма и благодарность.
– Естественно. Оригинал письма у вас?
– Да. Мы установили подлинность бумаги и чернил и сделали три варианта перевода. Все соответствовали почти слово в слово. Не остается сомнений, что Тран Ван Вин описывает своему брату Тран Кван Ли убийство. Достойное внимания и очень тревожное письмо, – добавил Карл. – Я вам, конечно, покажу перевод.
– А мне это надо?
– В письме нет других ключей, кроме тех, о которых я говорил. Но возможно, оно вас подхлестнет.
– К чему?
– К поискам автора – Тран Ван Вина.
– А каковы шансы, что этот Тран Ван Вин жив? Вы же понимаете, Карл, то поколение вьетнамцев почти вымерло.
– "Почти" – рабочий термин.
– Не говоря уже о короткой продолжительности жизни.
– Мы должны найти этого свидетеля, сержанта Тран Ван Вина, – веско сказал Карл. – К несчастью, во Вьетнаме всего триста фамилий, а население примерно восемь миллионов.
– В таком случае от телефонной книги толку мало.
– Там нет никаких телефонных книг. Но нам еще повезло, что фамилия нашего сержанта не Нгуен. Половина вьетнамцев – Нгуены. А этот, слава Богу, – Тран. Не такая распространенная фамилия. И имена – Ван Вин и Кван Ли – тоже сужают круг поисков.
– Вам известны дата рождения и место проживания?
– Дата рождения неизвестна, хотя приблизительный возраст предположить нетрудно – он человек нашего поколения. На конверте обозначены военная часть брата Ван Вина и его обратный армейский адрес. Отсюда мы установили, что они оба военнослужащие северовьетнамской армии, а не вьетконговцы. То есть оба с Севера. В письме упоминается то ли местечко, то ли деревушка – Тамки, но на картах Вьетнама мы такого населенного пункта не нашли. Ни на севере, ни на юге. В этом нет ничего необычного: возможно, вы помните, вьетнамцы могут называть местечки, где живут, по-своему, а власти – по-своему. Но мы над этим работаем. Название Тамки – важный ключ в поисках Тран Ван Вина.
– Но если даже вы его найдете, что, он вам сообщит данные, которых нет в письме?
– Не исключено, что он сумеет узнать преступника по старым армейским фотографиям.
– Спустя тридцать лет?
– Будем надеяться.
– У вас есть подозреваемые?
– В данный момент нет. Но мы выясняем, кто из капитанов Первой воздушно-кавалерийской дивизии армии США находился седьмого февраля шестьдесят восьмого года неподалеку от города Куангчи или в нем самом. День убийства значится в письме, которое датировано следующим числом.
Мы с Карлом отошли от памятника. Я обдумывал все, что он мне сообщил. И понимал, к чему он клонит, но совсем не хотел поддаваться.
– Изучая армейские архивы, можно сузить круг подозреваемых, – продолжал Хеллман. – А затем, если они гражданские лица, обратиться с просьбой к ФБР допросить их. А сами допросим тех, кто по-прежнему на службе. И в то же время будем продолжать поиски единственного свидетеля преступления. На первый взгляд это долгая история, Пол. Но вы же знаете, убийства раскрывались и с меньшим количеством данных.
– Что вы от меня хотите?
– Чтобы вы поехали во Вьетнам.
– А я не хочу. Был уже там; все, что надо, исполнил. И в доказательство заработал медали.
– В январе во Вьетнаме приятная погода, – не отступал Хеллман.
– В Арубе не хуже. Я туда собираюсь на следующей неделе, – солгал я.
– Возвращение в прошлое может доставить вам удовольствие.
– Я так не считаю. Гнилое место: была дыра, дырой и осталась.
– Ветераны говорят, что поездка туда очищает сильнее слабительного.
– Тоталитарное полицейское коммунистическое государство, где двести тысяч тонн мин, подрывных ловушек и разбросанных повсюду артиллерийских снарядов только и ждут, чтобы взорваться.
– Надо внимательнее смотреть под ноги.
– И вы со мной тоже поедете?
– Ни в коем случае. В такую-то дыру!
Я рассмеялся.
– При всем моем уважении, вот что я вам скажу, полковник: засуньте-ка вы это дело в задницу кому-нибудь еще.
– Послушайте меня, Пол: мы не можем послать во Вьетнам действующего сотрудника. Это... неофициальное расследование. Вы приедете как турист, как ветеран, как тысячи других...
– То есть у меня не будет ни официального положения, ни дипломатического иммунитета?
– Мы вам поможем, если вы попадете в неприятности.
– Каким образом? Нелегально доставите в камеру яд?
– Нет. Попросим наших дипломатов навестить вас в случае задержания. И естественно, заявим протест.
– Очень обнадеживает. Но у меня пет ни малейшего желания знакомиться с коммунистической тюрьмой изнутри. Я знаю парочку приятелей, которые провели довольно много лет в ханойском «Хилтоне». Им это не понравилось.
– Если вы засыплетесь, власти вас просто выдворят, и все.
– И я могу им сообщить, что это вы так сказали?
Карл не ответил. А я немного помолчал и продолжил:
– Вероятно, организация «Американские ветераны войны во Вьетнаме» в рамках гуманитарной помощи поисков погибших и пропавших без вести уже направила это письмо вьетнамской стороне? Тогда Ханой разыщет семью убитого Тран Кван Ли и выяснит, жив ли его брат и где он проживает. Правильно? Так почему бы вам не воспользоваться обычными дипломатическими каналами и не предоставить Ханою сделать то, что у него получится гораздо лучше, чем у нас? Пусть вьетнамцы сами выясняют судьбу своих несчастных сограждан.
– Мы просили ветеранов не отсылать письмо вьетнамской стороне, – сообщил Хеллман.
Я все понял и без него, но тем не менее спросил:
– Почему?
– По разным причинам. Мы посчитали, что на данном этапе Ханою его лучше не видеть.
– Приведите хотя бы одну.
– Чем меньше вьетнамцы будут знать, тем лучше. И вас это тоже касается.
Мы встретились с ним взглядами, и я понял, что в этой истории таится нечто большее, чем тридцатилетнее убийство. Иначе все – полная бессмыслица. Но больше задавать вопросов не стал и только сказал:
– Я и так выслушал достаточно. Спасибо за доверие, но я отказываюсь.
– Чего вы боитесь?
– Не надо на меня давить, Карл. Я много раз рисковал за нашу страну жизнью. Но то, что вы предлагаете, не стоит моей жизни. Ни моей, ни кого-то другого. Потому что это уже история. Пусть все остается как есть.
– Это вопрос правосудия.
– Никакого отношения к правосудию это не имеет. И поскольку я не знаю, в чем дело, то не суну свою задницу во Вьетнам ради того, о чем вообще не имею представления. Те два раза, когда меня туда посылали, мне хотя бы говорили зачем.
– Мы все думали, что знали, зачем туда едем. Но нам лгали. А теперь вам никто не лжет. Мы просто не говорим вам зачем. Но поверьте мне, это очень важно.
– Тогда мне тоже говорили, что это очень важно.
– Не могу спорить.
Солнце совсем закатилось, поднялся холодный ветер. Мы остались почти одни и молча думали каждый о своем. Наконец Карл тихо произнес:
– Смеркается. Смотрите, какие длинные тени. – Он взглянул на меня. – Тень оттуда дотянулась до нас. Это все, что я могу вам сказать, Пол.
Я не ответил.
Появился мужчина в старой камуфляжной куртке и тропической военной панаме. Он был приблизительно нашего возраста, но из-за совершенно седой бороды выглядел старше. Он поднес к губам горн и сыграл сигнал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Он произнес это очень веско. Но я не реагировал. Вот я и услышал то, что не хотел слышать, и теперь оказался во власти секретных подробностей, которые должны последовать.
Мы смотрели на памятник женщинам – группу из трех медсестер: одна перевязывала распростертого на бруствере из мешков с песком солдата, вторая склонилась рядом, а третья всматривалась в небо, стараясь разглядеть медицинскую вертушку-эвакуатор. Свет мерк, и, глядя на четыре фигуры, я поежился.
– Их бы надо перенести поближе к Стене, – сказал я Карлу. – Ведь медсестры – это последнее, что многие погибшие видели в жизни. И им сказали последние слова.
– Да... но не слишком ли мрачное местоположение? Этот парень глядит как живой.
– Хочет выжить.
Мы стояли, погруженные в собственные мысли. Да, это был только памятник, но он напомнил обо всем остальном.
Первым нарушил молчание Карл:
– Мы не знаем имени предполагаемого убийцы. Только известно, что капитан хладнокровно лишил жизни лейтенанта. Трупа не было. Я хотел сказать: трупов было много, но все – жертвы противника. А вот этого не оказалось. Смерть наступила от одной угодившей в лоб пистолетной пули, и фамилия жертвы могла бы оказаться в сводках о погибших, если бы тело нашли. А так записали в пропавшие без вести. Вы следите за моей мыслью?
– Да. Капитан американской армии достал пистолет и выстрелил в лоб лейтенанту американской армии. Все это произошло в разгар сражения почти тридцать лет назад. Но позвольте побыть немного защитником: может, это вообще не убийство, а одна из тех ситуаций, когда офицер в бою расстреливает подчиненного за трусость? Такое случается и не всегда признается убийством или даже незаконным действием. Возможна самооборона или несчастный случай. Нельзя делать поспешные выводы, – добавил я. – Но у вас наверняка имеются свидетели. Так что не о чем и рассуждать.
Мы повернули и снова пошли к Стене. Сумерки сгущались. Люди приходили и уходили. Какой-то пожилой человек положил венок из цветов к подножию черного гранита и вытер платком глаза. Некоторое время Хеллман смотрел на него, а потом сказал:
– Да, был свидетель. И этот свидетель утверждает, что произошло хладнокровное убийство.
– А свидетель надежный?
– Не знаю.
– Кто он такой и где находится?
– Где находится, неизвестно, но у нас есть его фамилия.
– И вы хотите, чтобы я его отыскал?
– Точно.
– Как вы узнали об этом свидетеле?
– Он написал письмо.
– Понятно. Итак... у вас имеется пропавший свидетель убийства тридцатилетней давности. Ни подозреваемого, ни трупа, ни орудия убийства, ни мотива преступления, ни улик. Все это произошло в Богом забытой стране очень далеко отсюда. И вы хотите, чтобы я раскрутил это дело?
– Точно.
– И только-то? А могу я спросить зачем? Кого это волнует через тридцать лет?
– Меня. Армию. Совершено убийство. А для убийства не существует срока давности.
– Все это так. Но вы отдаете себе отчет, что родные этого лейтенанта, которого то ли убили, то ли он без вести пропал, считают, что он доблестно погиб в бою? Чего вы добьетесь, доказав, что его убили? Его семья и без того настрадалась, – кивнул я в сторону стоявшего у Стены человека.
– Это не аргумент, – возразил Хеллман и формально был прав.
– Только не для меня, – сообщил я ему.
– Беда не в том, Пол, что вы слишком задумываетесь, беда в том, что вы думаете не о том, о чем нужно.
– А я полагаю, что именно в том: здесь, на Стене, есть имя человека, которого надо оставить в покое.
– Но есть еще и убийца.
– Может быть, есть, а может быть, и нет. Все, что мы знаем: подозреваемый мог погибнуть в бою. Время было паршивое, и многое говорит за то, что этого капитана тоже убили.
– В таком случае его имя недостойно этой Стены – недостойно находиться среди тех, кто доблестно сражался.
– Я знал, что вы это скажете.
– А я знал, что вы меня поймете.
– Наверное, мы слишком долго работали вместе.
– Мы вместе хорошо работали.
Это было для меня новостью. Наверное, он хотел сказать, что мы делали общее дело, несмотря на то что один из нас всегда строго придерживался правил, а другой определенно нет.
Мы отошли от памятника медсестрам и приблизились к монументу солдатам: два белых парня и один черный, все в бронзе. Подразумевалось, что они представляли разные рода войск: морских пехотинцев, пехоту и моряков, но всех одели в камуфляж, так что разобрать было трудно. Они смотрели на стену, словно читая выбитые на ней имена погибших, но как-то уж очень жутковато, потому что сами тоже казались мертвыми.
– Сначала Стена мне не понравилась, – признался Карл. – Считал, что следовало ограничиться только этими бронзовыми героическими фигурами. Ведь при всех метафорических нюансах она не что иное, как огромный надгробный камень с именами покойников. Вот что меня тревожило. А потом... потом принял. А вы как считаете?
– Я считаю, что ее надо принимать за то, что она есть, – за могилу.
– Вы никогда не испытывали вину из-за того, что остались в живых?
– Возможно, мог бы испытывать, если бы не был там. Мы можем сменить тему разговора?
– Нет. Однажды вы мне сказали, что не питаете недобрых чувств к тем, кто никогда не служил. Это правда?
– Правда. И что?
– Сказали, что вас больше раздражают те, кто был во Вьетнаме, но не выполнял долга, а унижал людей, совершал неблаговидные поступки: грабил, насиловал. Легко убивал гражданских. Это все еще так?
– Кончайте допрос.
– Хорошо. Итак, мы имеем капитана, который, судя по всему, убил младшего по званию офицера. Я хочу узнать фамилию этого капитана и фамилию убитого лейтенанта.
Я отметил, что у него не возникло вопроса «почему?» – каковы мотивы преступления? Возможно, потому, что во время войны мотивы убийств часто незначительны, нелогичны и несущественны. А может быть, потому, что это и есть причина, чтобы копаться в преступлении тридцатилетней давности. Если так, если Карл сознательно об этом не сказал, значит, и мне ни к чему заводить разговор. И я уцепился за факты.
– Учтите, если этот капитан не погиб в бою, он мог умереть от естественных причин. Все-таки прошло тридцать лет.
– Я жив. Вы живы. Нам надо выяснить, жив ли он.
– О'кей. А что насчет свидетеля? Нам известно, жив он или нет?
– Неизвестно. Но если умер, надо выяснить и это.
– Когда в последний раз этот свидетель проявлял признаки жизни?
– Восьмого февраля шестьдесят восьмого года. Эту дату он поставил на своем письме.
– Я знал, что военная почта идет очень медленно, но это, пожалуй, рекорд.
– Если быть точным, свидетель не американский военнослужащий. Он солдат северовьетнамской армии Тран Ван Вин. Был ранен в бою под Куангчи и прятался среди развалин. Он видел, как ругались два американца, и свидетельствует, что капитан вытащил пистолет и выстрелил в лейтенанта. В письме брату он называет убийцу дай-уй, то есть капитаном, а жертву – транг-уй, лейтенантом.
– В тот период под Куангчи дислоцировались морские пехотинцы. Может быть, это вообще не наша забота?
– Тран Ван Вин в письме говорит, что оба человека – ку-бинх, воздушная кавалерия, – ответил Хеллман. – Значит, мы имеем дело с армией: вьетнамец опознал отличительные знаки Первой воздушно-кавалерийской дивизии.
На это я ответил, что Первая воздушно-кавалерийская дивизия, в которой служил и я, насчитывала больше двадцати тысяч человек.
– Совершенно верно. Но все-таки это сужает круг наших поисков.
Я с минуту обдумывал его слова и спросил:
– Письмо у вас?
– Конечно, – отозвался Карл. – Поэтому мы здесь.
– Прекрасно. Но, насколько я понял, оно адресовано брату этого парня. Каким образом вы его получили?
– Весьма интересным. Брат этого солдата тоже был военнослужащим – его звали Тран Кван Ли. Письмо нашли на его теле в том же году в середине мая в долине Ашау. Его обнаружил американский солдат Виктор Орт и взял в качестве сувенира. Орт отправил письмо домой, и оно почти тридцать лет пролежало в его сундучке с кучей других военных сувениров. Совсем недавно он переправил его в американскую организацию «Американские ветераны войны во Вьетнаме» Общественная организация. Основана в 1980 г. Насчитывает около 30 тыс. членов. Штаб-квартира расположена в г. Уилкс-Барре, штат Пенсильвания.
. Организация просила своих членов вернуть найденные или захваченные документы и артефакты и сообщать сведения об убитых вьетнамских солдатах. Эта информация передается вьетнамскому правительству в Ханой и помогает вьетнамцам выяснять судьбу пропавших без вести военнослужащих.
– Зачем?
– Они больше не являются нашими врагами. Теперь в Сайгоне есть «Макдоналдс» и «Кентукки фрайд чиккен». И они нам помогают искать наших пропавших без вести. У нас таких до сих пор две тысячи. А у них на удивление много – триста тысяч.
– Я считал, что все они в Сан-Диего.
– Нет. Погибли. В том числе Тран Кван Ли. Убит в долине Ашау, возможно, самим Ортом, хотя тот говорит об этом очень расплывчато. Итак, – продолжал Хеллман, – ветеран Виктор Орт прислал в организацию американских ветеранов письмо, обнаруженное на теле Тран Кван Ли, и сопроводил объяснительной запиской, в которой указал, где и когда он нашел труп и письмо. Организация в качестве любезности переводит такие документы и посылает откликнувшимся на ее просьбу. И в этом случае они собирались отослать перевод Орту. Но какой-то отставной офицер из ветеранов прочитал перевод и понял, что имеет дело со свидетельскими показаниями по делу об убийстве. Он связался с нами. В этом случае гражданский бы обратился в ФБР.
– Нам дико повезло. А мистеру Орту что-нибудь отправили?
– Перевод любовного письма и благодарность.
– Естественно. Оригинал письма у вас?
– Да. Мы установили подлинность бумаги и чернил и сделали три варианта перевода. Все соответствовали почти слово в слово. Не остается сомнений, что Тран Ван Вин описывает своему брату Тран Кван Ли убийство. Достойное внимания и очень тревожное письмо, – добавил Карл. – Я вам, конечно, покажу перевод.
– А мне это надо?
– В письме нет других ключей, кроме тех, о которых я говорил. Но возможно, оно вас подхлестнет.
– К чему?
– К поискам автора – Тран Ван Вина.
– А каковы шансы, что этот Тран Ван Вин жив? Вы же понимаете, Карл, то поколение вьетнамцев почти вымерло.
– "Почти" – рабочий термин.
– Не говоря уже о короткой продолжительности жизни.
– Мы должны найти этого свидетеля, сержанта Тран Ван Вина, – веско сказал Карл. – К несчастью, во Вьетнаме всего триста фамилий, а население примерно восемь миллионов.
– В таком случае от телефонной книги толку мало.
– Там нет никаких телефонных книг. Но нам еще повезло, что фамилия нашего сержанта не Нгуен. Половина вьетнамцев – Нгуены. А этот, слава Богу, – Тран. Не такая распространенная фамилия. И имена – Ван Вин и Кван Ли – тоже сужают круг поисков.
– Вам известны дата рождения и место проживания?
– Дата рождения неизвестна, хотя приблизительный возраст предположить нетрудно – он человек нашего поколения. На конверте обозначены военная часть брата Ван Вина и его обратный армейский адрес. Отсюда мы установили, что они оба военнослужащие северовьетнамской армии, а не вьетконговцы. То есть оба с Севера. В письме упоминается то ли местечко, то ли деревушка – Тамки, но на картах Вьетнама мы такого населенного пункта не нашли. Ни на севере, ни на юге. В этом нет ничего необычного: возможно, вы помните, вьетнамцы могут называть местечки, где живут, по-своему, а власти – по-своему. Но мы над этим работаем. Название Тамки – важный ключ в поисках Тран Ван Вина.
– Но если даже вы его найдете, что, он вам сообщит данные, которых нет в письме?
– Не исключено, что он сумеет узнать преступника по старым армейским фотографиям.
– Спустя тридцать лет?
– Будем надеяться.
– У вас есть подозреваемые?
– В данный момент нет. Но мы выясняем, кто из капитанов Первой воздушно-кавалерийской дивизии армии США находился седьмого февраля шестьдесят восьмого года неподалеку от города Куангчи или в нем самом. День убийства значится в письме, которое датировано следующим числом.
Мы с Карлом отошли от памятника. Я обдумывал все, что он мне сообщил. И понимал, к чему он клонит, но совсем не хотел поддаваться.
– Изучая армейские архивы, можно сузить круг подозреваемых, – продолжал Хеллман. – А затем, если они гражданские лица, обратиться с просьбой к ФБР допросить их. А сами допросим тех, кто по-прежнему на службе. И в то же время будем продолжать поиски единственного свидетеля преступления. На первый взгляд это долгая история, Пол. Но вы же знаете, убийства раскрывались и с меньшим количеством данных.
– Что вы от меня хотите?
– Чтобы вы поехали во Вьетнам.
– А я не хочу. Был уже там; все, что надо, исполнил. И в доказательство заработал медали.
– В январе во Вьетнаме приятная погода, – не отступал Хеллман.
– В Арубе не хуже. Я туда собираюсь на следующей неделе, – солгал я.
– Возвращение в прошлое может доставить вам удовольствие.
– Я так не считаю. Гнилое место: была дыра, дырой и осталась.
– Ветераны говорят, что поездка туда очищает сильнее слабительного.
– Тоталитарное полицейское коммунистическое государство, где двести тысяч тонн мин, подрывных ловушек и разбросанных повсюду артиллерийских снарядов только и ждут, чтобы взорваться.
– Надо внимательнее смотреть под ноги.
– И вы со мной тоже поедете?
– Ни в коем случае. В такую-то дыру!
Я рассмеялся.
– При всем моем уважении, вот что я вам скажу, полковник: засуньте-ка вы это дело в задницу кому-нибудь еще.
– Послушайте меня, Пол: мы не можем послать во Вьетнам действующего сотрудника. Это... неофициальное расследование. Вы приедете как турист, как ветеран, как тысячи других...
– То есть у меня не будет ни официального положения, ни дипломатического иммунитета?
– Мы вам поможем, если вы попадете в неприятности.
– Каким образом? Нелегально доставите в камеру яд?
– Нет. Попросим наших дипломатов навестить вас в случае задержания. И естественно, заявим протест.
– Очень обнадеживает. Но у меня пет ни малейшего желания знакомиться с коммунистической тюрьмой изнутри. Я знаю парочку приятелей, которые провели довольно много лет в ханойском «Хилтоне». Им это не понравилось.
– Если вы засыплетесь, власти вас просто выдворят, и все.
– И я могу им сообщить, что это вы так сказали?
Карл не ответил. А я немного помолчал и продолжил:
– Вероятно, организация «Американские ветераны войны во Вьетнаме» в рамках гуманитарной помощи поисков погибших и пропавших без вести уже направила это письмо вьетнамской стороне? Тогда Ханой разыщет семью убитого Тран Кван Ли и выяснит, жив ли его брат и где он проживает. Правильно? Так почему бы вам не воспользоваться обычными дипломатическими каналами и не предоставить Ханою сделать то, что у него получится гораздо лучше, чем у нас? Пусть вьетнамцы сами выясняют судьбу своих несчастных сограждан.
– Мы просили ветеранов не отсылать письмо вьетнамской стороне, – сообщил Хеллман.
Я все понял и без него, но тем не менее спросил:
– Почему?
– По разным причинам. Мы посчитали, что на данном этапе Ханою его лучше не видеть.
– Приведите хотя бы одну.
– Чем меньше вьетнамцы будут знать, тем лучше. И вас это тоже касается.
Мы встретились с ним взглядами, и я понял, что в этой истории таится нечто большее, чем тридцатилетнее убийство. Иначе все – полная бессмыслица. Но больше задавать вопросов не стал и только сказал:
– Я и так выслушал достаточно. Спасибо за доверие, но я отказываюсь.
– Чего вы боитесь?
– Не надо на меня давить, Карл. Я много раз рисковал за нашу страну жизнью. Но то, что вы предлагаете, не стоит моей жизни. Ни моей, ни кого-то другого. Потому что это уже история. Пусть все остается как есть.
– Это вопрос правосудия.
– Никакого отношения к правосудию это не имеет. И поскольку я не знаю, в чем дело, то не суну свою задницу во Вьетнам ради того, о чем вообще не имею представления. Те два раза, когда меня туда посылали, мне хотя бы говорили зачем.
– Мы все думали, что знали, зачем туда едем. Но нам лгали. А теперь вам никто не лжет. Мы просто не говорим вам зачем. Но поверьте мне, это очень важно.
– Тогда мне тоже говорили, что это очень важно.
– Не могу спорить.
Солнце совсем закатилось, поднялся холодный ветер. Мы остались почти одни и молча думали каждый о своем. Наконец Карл тихо произнес:
– Смеркается. Смотрите, какие длинные тени. – Он взглянул на меня. – Тень оттуда дотянулась до нас. Это все, что я могу вам сказать, Пол.
Я не ответил.
Появился мужчина в старой камуфляжной куртке и тропической военной панаме. Он был приблизительно нашего возраста, но из-за совершенно седой бороды выглядел старше. Он поднес к губам горн и сыграл сигнал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79