Если бы Рэнд опять сделал ей предложение, она не заставила бы себя долго уговаривать и согласилась не раздумывая.– Я буду леди Беркли, – серьезно ответила она.– О, в точности как Элен Маргарэт! – обрадовалась Мирель.– Нет! – вдруг резко воскликнула мадам Альвин, тряхнув головой. – Не как Элен, совсем не так.Затаив дыхание, Розали и Мирель ждали, что она еще скажет, но мадам Альвин ограничилась только этим замечанием и сменила предмет беседы.– Мира, – сказала она, – что еще написано в книге об английском чае?– А что это значит – не как Элен Маргарэт? – не унималась Мирель.Мадам Альвин вздохнула и поджал" губы.– Больше я ничего не скажу.– Но здесь же нет посторонних, – настаивала Мирель. – Почему бы вам не рассказать мадемуазель что-нибудь, что ей наверняка будет интересно?– Нечего здесь рассказывать, – ответила мадам Альвин, взглянув на Розали. – Вы, мадемуазель, не такая, как Элен.– Вы знали ее? – серьезно спросила Розали.– Да, с самого ее рождения. Я была здесь, когда месье Роберт де Беркли приехал во Францию делать ей предложение, и потом, когда они поженились и когда родился ее старший сын, и она привезла его сюда, чтобы показать маркизу, своему отцу.Она часто приезжала в д'Анжу погостить, Элен не любила Англию, и чем больше времени она проводила там, тем сильнее менялась. Поэтому я всегда думала, что Лондон – очень дурное место.– Нет, – задумчиво ответила Розали. – Во всяком случае, не больше, чем Париж. Хотя, может быть, он и плох, особенно для впечатлительного человека, – Лондон полон людей, занятых лишь поисками развлечений.– Элен была воспитана очень строго, – продолжала мадам Альвин. – В старинных традициях французской знати. Она была очень тихой, спокойной девушкой, но скучала и тяготилась жизнью уединенного замка. Она вышла замуж очень быстро, можно сказать, за первого же, кто посватался к ней, – за месье Роберта де Беркли.Розали кивнула. Она с неохотой призналась самой себе, что понимает Элен. Она сама ненавидела однообразие и скуку и мечтала о переменах в своей жизни.– Но муж и дети, вся ее новая жизнь, наверное, успокоили ее, – предположила она. – Ведь для нее началась другая жизнь, и она имела не только обязанности, но и возможности посещать балы и концерты.– Она не любила ответственности, – печально сказала мадам Альвин. – Зато очень полюбила приемы и балы. До меня доходили слухи о многочисленных скандалах, в которых она была замешана. Я не решусь повторить ни одну из этих историй, так как не знаю, насколько они правдивы.Но два раза в год она приезжала сюда, в замок д'Анжу, без детей и мужа, чтобы переждать, пока улягутся слухи.– И вы замечали тогда, что она изменилась? – опять спросила Розали.– О да.., она уже не думала ни о ком, кроме себя самой. В свой последний приезд Элен изменила убранство замка, истратив на это кучу денег, и, что хуже всего, злоупотребляя правом "corvee", принуждала крестьян работать на нее.Розали удивленно посмотрела на мадам Альвин.– Что? Что это – corvee? – спросила она. – Я никогда прежде не слышала об этом.– Вы не знаете, потому что больше не существует этого проклятого обычая, – поморщившись, ответила Мирель. – Corvee – это право французской знати заставлять крестьян окрестных деревень работать на них без всякой платы. Если вдруг господа захотят строить дорогу, или посадить сад, или переделать что-нибудь в замке, то могут заставить крестьян бросить работы в поле, даже если идет уборка урожая. Зерно и овощи гниют на полях, в то время как крестьяне работают в прекрасном господском саду.– Как это ужасно! – тихо сказала Розали.– Да, – проговорила мадам Альвин со стыдом в голосе. – Я знаю, что многие крестьяне умирали зимой из-за прихотей Элен. Ее не любили здесь. Но маркиз баловал ее, ни в чем ей не отказывал. – Она тяжело вздохнула. – И чем несчастнее становилась Элен, тем более жестоко обращалась она с людьми. Последний раз она приехала сюда, бросив детей и мужа. Она умерла при родах вместе с младенцем. Мы с месье Альвином всегда беспокоились о том, как поживают ее сыновья, и я рада видеть, что на месье де Беркли не сказалось ее дурное влияние.Мадам Альвин замолчала, и они долго сидели не говоря ни слова. Розали с горечью думала о том, что сказала бы мадам Альвин, знай она, с чем пришлось столкнуться Рэнду из-за беспечности его матери. Что сказала бы она, узнав, что Рэнд был алкоголиком еще в отрочестве и что они с братом пережили много тяжелых дней.Рэнд рос непослушным сорванцом, а Коллин, насколько она знала, стал брезгливым, утонченным франтом.– Я не думаю, что большинство женщин – хорошие матери, – сказала наконец Мирель, положив голову на сложенные на столе руки.– Не правда, моя мама была очень добра со мной. – Розали вспомнила об Эмилии и ощутила боль в сердце. – Она всегда огорчалась, видя, что меня не радует моя жизнь.Она говорила, что это приведет к беде. Кажется, так и случилось.Тут мадам Альвин вдруг весело рассмеялась, разрядив напряженную тишину, воцарившуюся было в кухне.– Матери всегда думают, что они правы, – сказала она, и Розали, улыбнувшись, согласно кивнула в ответ. * * * За столом, покрытым кружевной скатертью, сидели Розали и Мирель. Розали разливала свежезаваренный чай в чашки китайского фарфора, а Мирель намазывала хлеб густым кремом.Они представляли поистине трогательную и милую картину, и Рэнд залюбовался девушками, остановившись в дверях гостиной.С нежностью смотрел он на Розали, одетую в пышное бледно-голубое платье, цвет которого подчеркивал и оттенял синеву ее глаз.Волосы ее были собраны в высокую прическу, глядя на которую, так и хотелось запустить в нее пальцы и разбросать по плечам шелковый водопад.Она выглядела как настоящая леди и только ему одному известные черточки выдавали ее страсть, ее живой характер. Взгляд Рэнда остановился на изящных округлостях ее фигуры и высокой груди. Да, в Лондоне его ждет немалая забота – придется потрудиться, ограждая ее чистую пылкую красоту от нескромных взглядов.– Не хотите ли сахару? – медленно спросила Розали на английском языке, и Мирель, сдвинув от напряжения брови, тоже по-английски ответила:– Не только я хочу сахар, но я.., хочу еще сандвич.Рэнд засмеялся.– Ты говоришь, как истинная англичанка, – заметил он.Розали взглянула на него.– Мы прочитали в романе Джейн Остин. Там упоминалось о чае, и, конечно, Мирель захотела попробовать его.– Ну естественно.Рэнд хотел было добавить что-то еще, как вдруг их идиллию нарушило неожиданное происшествие.Сквозь стеклянные двери из глубины сада донеслись ругательства и звуки потасовки. Через минуту появился Гильом, таща за собой мужчину средних лет со связанными за спиной руками. И хотя Гильом был значительно больше своей жертвы, он, признаться, с трудом тянул пленника, который отчаянно сопротивлялся.Широко распахнув дверь, Рэнд вышел им навстречу.– Гильом, что, черт побери, происходит? – крикнул он, а мужчина, увидев его, побледнел.– Простите, месье, – ответил Гильом, хватая пленника за шиворот, чтобы не дать ему удрать.Перед ним стоял бедно одетый человек, скорее всего какой-нибудь разорившийся крестьянин, лицо его было изрезано глубокими морщинами.– Негодяй хотел стащить персики из сада. Я поймал его и, зная, что вы наверняка захотите побеседовать с ним, притащил его сюда.– В самом деле, – проговорил Рэнд, приближаясь к ним.Мирель и Розали, оставив чай, последовали за ним.– Я отобрал у него еще несколько рыбин, – добавил Гильом, с возмущением глядя на незнакомца. – Наверняка тоже украл.– Тебе должно быть известно, что вторжение в чужие владения преследуется законом, – начал Рэнд, глядя на незнакомца, осунувшееся лицо которого исказила ненависть. – Я не скупец… Я разрешил бы тебе ловить рыбу и охотиться на моей земле, если бы ты попросил меня об этом. Однако ты залез без спросу и просто обворовал меня.– Я не идиот, – проскрежетал незнакомец. – И не нищий. Вы думаете, такой, как я, попросит о чем-нибудь д'Анжу? – Он снова рванулся, но Гильом резко встряхнул его, крепче беря за воротник.– Свинья, – сказал он. – Говори почтительно с месье!– Я не д'Анжу, – "произнес Рэнд.Мужчина горько усмехнулся и остановил на нем лихорадочный взгляд.– Ты не проведешь меня. Д'Анжу разорили мою семью, и я узнаю их где угодно. По твоим глазам и лицу, по грязной твоей душе я узнал тебя. Вы все – чертово отродье.– Не переигрывай, дружок! – сказал Гильом, но Рэнд задумчиво посмотрел на незнакомца.– Как это случилось? – спросил он, – Когда-то у меня был уютный дом, большая семья, и сыновья помогали мне содержать ферму. У нас даже деньги водились, но мы все потеряли из-за маркиза д'Анжу и его дочери Элен, они обобрали нас до нитки, чтобы оплатить ее счета. Он забрал наше зерно, заставляя печь для него хлеб, он обложил нас налогами, мы платили за все, разве что не за воздух. Моя жена умерла от голода. Вот какое наследство завещано вам, месье, и вы не имеете права судить меня за горсть ничтожных плодов, которые я взял.Розали слушала затаив дыхание, но, увидев, что лицо Рэнда побледнело, едва не закричала. Рэнд и без того ощущал ответственность за грехи, совершенные его родителями, а слова незнакомца только отягчали бремя вины, которое он нес на своих плечах. Розали хотелось крикнуть: "Ты не виноват!", но, боясь уязвить его гордость, она молчала.– Он не должен обвинять себя, – прошептала Мирель.– Не должен, но делает это, – ответила Розали. Сердце ее разрывалось от сострадания.Холодно посмотрев на браконьера, Рэнд сказал Гильому:– Отпусти его.И как только тот разжал железные тиски, крестьянин, посмотрев на Рэнда, бросился наутек, словно за ним гнался сам дьявол.Повернувшись, Рэнд увидел Розали, стоящую у полуоткрытой стеклянной двери.– Рэнд, я хотела бы поговорить с тобой, – промолвила она, стараясь, чтобы голос ее звучал спокойно.– Позднее, – как-то безразлично ответил он. – Сейчас я еду верхом.– Алмаз уже оседлан, месье, – с неожиданной заботой в голосе подсказал Гильом.Мирель попыталась мягко увлечь девушку к чайному столу.– Мне нужно поговорить с ним, – сказала Розали, чувствуя сильное душевное волнение.– Я не думаю, что он будет сейчас слушать вас, – ответила горничная.– Черт! – Розали окинула чайный стол отсутствующим взглядом. – Я все равно не знаю, что сказать ему. Ах, да, надо было спросить, когда он вернется…– Может, выпьете вина, мадемуазель? – осторожно произнесла Мирель.– Да, пожалуй, только не разбавляй его, – ответила Розали и нахмурилась.Наступил вечер, пришло время ужина, а Рэнда вес не было.Тишина в замке сделалась столь напряженной, что Гильом, не выдержав, оседлал гнедую кобылу и поехал в деревню. Он вернулся часам к одиннадцати, пропахший табаком и пивом и чрезвычайно довольный. Ясно было, что он провел время в весьма приятной компании.– Какой чудесный вечер, – сказал он, развязной походкой входя в гостиную. – Тепло и…– Гильом! Как ты можешь пить и веселиться, зная, что мадемуазель беспокоится о месье…– С ним все в порядке. Советую вам обеим отдохнуть, – улыбаясь, ответил он.– Ты нашел его? – спросила Розали.– Да, я видел его в деревенском кабачке…– За игорным столом?– И со стаканом доброго вина.Розали побледнела.– А что еще может делать человек в теплую летнюю ночь в местной таверне? – резонно заметил Гильом. – Я и сам не прочь пропустить стаканчик. У них там такое отличное…Розали нахмурилась. Разве мог Гильом знать, что Рэнд избегал употреблять вино, не желая терять контроль над собой? Случай с браконьером произвел на Рэнда явно неприятное впечатление, но Розали не думала, что он примет это так близко к сердцу.– Ты говорил с ним? – спокойно спросила она.Гильом покачал головой.– Значит, ты не знаешь, когда он вернется… Я, пожалуй, пойду спать, Мирель.– Да, – тихо ответила девушка, идя вслед за ней.Розали сняла платье и облачилась в простую белую ночную рубашку. Она попыталась читать, но ничто не шло ей на ум.– Рэнд, – шептала она, глядя на пламя свечи. – Ты так горд и независим, что я теряюсь. Ты сказал, что заботишься и считаешься со мной, а сам уехал, даже не попросив моей помощи. Ты сказал, что тебе нужна моя любовь, моя зависимость от тебя. Я могу дать тебе и это, и многое другое. И пока ты не поймешь, что именно я могу успокоить и утешить тебя, я буду только игрушкой в твоих руках.Розали до боли сжала пальцы. Казалось, время остановилось, как вдруг наконец послышались шаги. Она вскочила с постели и босиком подошла к двери. В конце коридора, в комнате, где была портретная галерея, горел свет. Розали вышла из спальни и неслышно двинулась по коридору. Открыв дверь, она увидела Рэнда в кресле, напротив портрета Элен, с бутылкой бренди в руках. Волосы его тускло блестели в свете лампы.Он обернулся на звук шагов и равнодушно, как на манекен, посмотрел на Розали. Таким он был, наверное, когда много и сильно пил, – мрачным, замкнутым, с потухшим взором.– Убирайся, – сказал он низким хриплым голосом.Как больно могут ранить слова! Розали почувствовала, что они обожгли ее, словно удар хлыста. Она стояла беспомощная, растерянная, предлагая помощь, о которой никто ее не просил.Несколько месяцев назад Розали Беллью выбежала бы из комнаты быстрее испуганного зайца, но сейчас сердитый взгляд его темных глаз, конечно, испугал ее, но она поборола страх.– Если ты и дальше будешь сидеть вот так, то ничего не изменится, – сказала она. – Сидеть и пить…Рэнд качнул бутылкой и произнес тоном взрослого, обращающегося к ребенку:– Мне это помогает, я чувствую себя лучше, так что уходи…– Я вижу, как это помогает тебе, – горько прервала его Розали.– Ты ничего не понимаешь и не можешь судить об этом.– Нет, я кое-что понимаю. Например, то, что ты долгое время пытаешься уйти от вины, – возразила она. – Предпочитая оставаться один на один со своей бедой.Голос Розали был тих и нежен.– Почему ты держишь это в себе?– Грехи отцов, – мрачно начал Рэнд и отпил, из бутылки, – в крови нашей.– Кроме не правильно понятой вины, в твоей крови только одно – твоя подавленность.Розали подошла ближе.– И здесь нет твоей вины, Рэнд, – дета не должны отвечать за грехи их родителей…– Знаю. Но я должен отвечать за свои грехи. – Он помолчал. – А знаешь ли ты, что я делаю то же самое?Он взглянул на портрет матери.– Можешь ли ты понять, что я чувствую, зная, что во мне течет ее кровь! Она была вероломной, неспособной говорить правду, так же как ты не способна солгать. Она была настолько бессердечна, что ты и представить себе не можешь. Боже мой, ты не поймешь всего этого! А рядом с ней был отец-пропойца…– Замолчи! – прервала его Розали, разрываясь между гневом и состраданием. – Не говори так больше! И не думай об этом. Я не нахожу в тебе ни ее черт, ни черт твоего отца…Она села на ручку кресла и, повернув к себе лицо Рэнда, внимательно посмотрела на него.– Я верила, что ты будешь заботиться обо мне, и ты заботился. Но есть и другие люди, которые зависят от тебя, верят тебе. Не надо опускаться до жалости к самому себе, это на тебя не похоже.Поставив бутылку на стол, Рэнд взял ее за запястья и с силой отвел ее руки от своего лица, но Розали не сдавалась и нечаянно соскользнула к нему на колени. Почувствовав тепло ее тела, Рэнд прекратил борьбу.– Она давно превратилась в воспоминание. Как может она теперь влиять на тебя? Это такой чудесный дом и великолепное место. Когда солнечный свет переполняет его, не смотри в темные углы в поисках теней, которых здесь и нет вовсе, освободись от этого, позволь ей уйти.Ее последние слова, казалось, что-то затронули в нем, и Рэнд взглянул на Розали так, словно впервые увидел ее.Он хотел было что-то сказать, но раздумал и только тряхнул головой.– Почему ты чувствуешь себя виноватым, если тебе не в чем винить себя?– – Рози, – хрипло произнес он. – Я не хочу сейчас говорить ни о чем, и о прошлом в том числе. Иди в свою комнату, пожалуйста.Розали посмотрела ему в глаза.– Может быть, я не права, но мне кажется, ты не хочешь потерять меня, боишься, что я уйду, если узнаю о. тебе что-то плохое. Пойми, ты действительно можешь потерять меня из-за своего молчания. Скажи мне, что ты сделал? О, Рэнд, не может же это быть столь ужасным!Выпитое вино и усталость подействовали на Рэнда как яд, приведя его в состояние полного расстройства, какого он давно уже не испытывал. Он чувствовал себя настолько виноватым, испорченным и погрязшим в грехе, что даже сидеть с ней в одной комнате представлялось ему преступлением, а уж тем более держать ее в своих объятиях. Хотя, наверное, никакая сила не смогла бы оторвать его сейчас от Розали.– Пожалуйста, Рэнд, – прошептала она, прикоснувшись к его резко очерченным скулам.Тогда он с силой сжал ее за талию так, что она едва могла дышать. Она чувствовала запах бренди и аромат его кожи, когда он, наклонившись ближе, зарылся лицом в ее длинные шелковые волосы.Розали слышала, как он заговорил, скоро и неразборчиво бормоча слова, смысла которых она совсем не понимала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30