— Ах, дорогой, — промурлыкала она, легонько сжимая пальцы, чтобы вызвать возбуждение, и ее умелые ласки получили ответ, за что Люсьен проклял свое тело. — Это же неестественно, заставлять себя жить с такой болью, так страдать. — Она опустилась на колени и прижалась лицом к его бедрам. — Не гони меня, милый. Позволь Мелли остаться. Позволь Мелли помочь тебе.
Он почувствовал, как твердеет его плоть, и возненавидел за это и себя и ее. Наклонившсь, он грубо поднял ее на ноги, держа на расстоянии вытянутой руки:
— Мелани, ты совсем потеряла всякий стыд? Ты хочешь, чтобы я выгнал тебя, чтобы сделал тебе больно?
Ее личико страдальчески скривилось, и бывшие наготове слезы полились рекой. Она казалась полностью уничтоженной и при этом не имеющей малейших сомнений, что делает что-то не то.
— Люсьен… дорогой… я только хотела помочь, Я сделала тебя однажды счастливым, ты ведь помнишь, и я знаю это. Мойна мне объяснила: ты уверен, что больше меня не любишь, и я понимаю, как ужасно ты смущен. Но я по-прежнему тебя люблю, и ты нуждаешься во мне, именно сейчас. Все, чего я хотела, — это помочь тебе. Вот, я даже принесла нам с тобой вина с пряностями. Если хочешь, мы можем просто посидеть и поговорить.
Она метнулась в сторону прежде, чем у него нашелся ответ, схватила бокалы и протянула один ему. Он взял его и посмотрел, как она отпила из своего, улыбаясь ему.
— Ну же, дорогой, — сказала она, подойдя к кровати и похлопав рукой рядом с собою. — Поди сюда, садись, и мы потолкуем. Ты думаешь, что влюбился в нее, не так ли? Но почему? Может, ты объяснишь мне, чтобы и я могла это понять? Мне было бы не так тяжело потерять тебя, дорогой. Правда стало бы легче.
Меньше всего на свете Люсьену хотелось сейчас сидеть на постели рядом с Мелани и беседовать насчет Кэт — особенно с полуголой Мелани. Он медлил и отпил из бокала добрый глоток вина, чтобы немного успокоиться и придумать какой-нибудь способ выдворить Мелани из своей спальни без того, чтобы поднять на ноги весь дом.
Он снова отпил вина с пряностями, проклиная себя за то, что вообразил, будто способен контролировать ее, за то, что был столь самонадеян.
Кэт избегала хозяйки Тремэйн-Корта всеми возможными способами. Она сумела распознать эту угрозу. Почему же он так ошибался? Каким он был глупцом, поверив, что может повлиять на Мелани, развеять ее дикие иллюзии, разгадать ее планы, разуверить, что он может снова полюбить ее. То, что она нацепила то же самое платье, в котором впервые встретилась с ним в Бате, было довольно невинной уловкой. Попытка уверить его в том, что Нодди его сын, была отчаянным шагом, но легко разоблачимым. Но на этот раз она определенно перешла границы. На сей раз ее необходимо остановить и даже наказать. Но для этого ему сперва надо выставить ее из своей комнаты!
— Мелани, — начал он, делая неуверенный шаг в сторону кровати, — это безумие. Я знаю, что ты временами бываешь не в себе, но тем не менее ты должна наконец понять, что то, что когда-то было между нами, сгинуло навеки. Ты домогаешься меня, гоняешься за мной, но, несмотря на все мое сочувствие, ты все же не имеешь права вторгаться ко мне в комнату и…
Что происходит? Он прекрасно знал, что был изрядно пьян, ведь они с Гартом успели осушить почти три бутылки. Но вдруг он почувствовал, что голова у него прояснилась и стала необыкновенно легкой. Он потряс ею, стараясь отделаться от странных ощущений, и посмотрел на Мелани.
Дьявол, да ведь она красавица. Ну разве он видел еще у кого-нибудь такие полные, алые губки — а тут еще кончик розового язычка появился между ними и описал соблазнительный круг. Он с трудом проглотил комок в горле, чувствуя, как его влечет к этим губам, как его собственный язык настойчиво упирается в десны.
Он любовался ее рукой, осиной талией, бедрами, полускрытыми прозрачной тканью, а ее груди! Его руки зачесались от желания схватить их.
Он вспомнил с такой силой, словно это происходило только вчера, что он чувствовал с ней. Какой она была на вкус, как она двигалась под ним и над ним, как ее тело сливалось с его, обволакивало, дразнило, позволяло взмывать к таким высотам ощущений, о существовании которых он и не подозревал прежде. Он почувствовал томление во всем теле, дико забилась, требуя свободы, его плоть, и кровь звенела у него в ушах, пока он срывал с себя галстук вместе с булавкой, вместе с миниатюрой Кристофа Севилла. Затем пришла очередь сорочки, с которой он оборвал половину пуговиц. Его руки вцепились в пуговицы на панталонах.
— Боже мой! — Его дыхание стало частым и неглубоким, словно он только что пробежал много миль. Он видел, как Мелани встала, выпила до капли вино из своего бокала, швырнула его об пол. Затем она скинула ночную рубашку и направилась к нему, с какой-то дикой, нелепой улыбкой, причем черты ее лица расплывались и колебались перед ним, словно это было не существо из плоти и крови, а какой-то реявший в воздухе дух.
Ее руки простерлись к нему, ее голос донесся словно издалека и звучал как песня сирены:
— Мелли с тобою, дорогой. Позволь Мелли помочь тебе. Мелли знает, что надо делать. Позволь Мелли помочь тебе. Только своей Мелли, которая любит тебя. И ты тоже любишь ее, ведь любишь, дорогой?
Дорогой. Какое противное слово. Он посмотрел на пол, на разбитые бокалы, на пролитое вино, потом на Мелани и сощурился, пытаясь собраться с мыслями.
— Вино… Мелани! Что ты подмешала в вино?
— Тс-с-с, дорогой, — промурлыкала она, ее голос по-прежнему доносился как бы издалека, он едва пробивался сквозь неотвязный, отупляющий шум в ушах. — Это чудесно, правда? Мойна всегда готовит мне это чудесное зелье — такая ценная женщина. И я добавила немного тебе в вино. Я даже обделила себя, я отдала тебе большую часть, чтобы тебе было приятно. Я не так уж нуждаюсь в этом, когда у меня есть ты. Я не нуждаюсь ни в ком другом, когда у меня есть ты. — Ее руки обвились вокруг его талии. — Ах, Люсьен, я так тебя люблю. Люби же меня, дорогой. Люби меня!
Мойнино зелье. Да какое Мойна имеет к этому отношение? Люсьен совсем запутался. Господи, да не может такого быть!
Мелани снова принялась шарить у него на талии, а он грубо схватил и отбросил эти ручки, несмотря на то, что ему нестерпимо хотелось опрокинуть ее на ковер и совокупляться до бесконечности, пока он не свалится в изнеможении.
— Пошла к черту! — Он оттолкнул ее прочь, так что она попятилась, наступая на осколки бокала, и рухнула на кровать, обливаясь кровью.
Люсьен что было сил обхватил себя руками, словно стараясь обуздать неистовые желания, бушевавшие в его теле. И в то время как Мелани елозила на коленях по его кровати, приподняв руками свои груди, звавшие его впиться в них, не сомневаясь в обретенной над ним одуряющей власти, Люсьен инстинктивно заставил себя мысленно представить во всех подробностях прекрасное в своей одухотворенности лицо Кэт. Все, что он хотел делать и должен был сейчас делать, — это было думать о его дорогой, недоступной Кэт.
— Послушай меня, сука, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. Ему надо было сказать это побыстрее, прежде чем его тело предаст его. Ему надо убраться отсюда, убраться подальше от Мелани, и чем скорее, тем лучше. Он схватил свою рубашку и швырнул ей. — Слушай внимательно. Ты сейчас истечешь кровью и сама не заметишь этого. Перевяжись хотя бы рубашкой. А потом делай что хочешь, хоть насади себя на ножку кровати — мне нет до этого дела. Но ты не высунешь носа из этой комнаты до самого утра. Ты не посмеешь орать, или закатывать сцены, или хотя бы словом намекнуть на то, что здесь случилось, — ни единой душе. Ты поняла?
Пухлая нижняя губка Мелани соблазнительно оттопырилась, когда она потрогала свои ноги, потом размазала кровь по грудям. Судя по всему, она чувствовала лишь похоть. Ее пальцы заскользили у нее между бедер, она дразнила его, она завлекала его, приглашая его в себя. Ее ступни шевелились на простынях, пачкая их кровью. Она хотела его, невзирая на боль, невзирая ни на что. В ее одурманенном, больном рассудке не было ничего, кроме похоти.
— Еще одно слово, — предупредил он, дыша так часто, что с трудом смог говорить, — одно слово — и ты будешь вышвырнута отсюда. Клянусь тебе перед лицом Господа, Мелани, — я вышвырну тебя из этого дома! Я заточу тебя где-нибудь подальше, чтобы ты никому не смогла причинить зла, кроме самой себя.
Его угроза, судя по всему, пробилась сквозь окутывающий ее сознание дурман. Она рухнула с кровати, двигаясь так неловко, словно была совершенно пьяной, и поползла на четвереньках прямо по осколкам стекла, нанося себе все новые раны.
— Нет, Люсьен! — вскричала она, вцепляясь в него, хватаясь окровавленными руками за его колени. — Ты не мог так сказать, ты не говорил этого! Никогда! Я больше не буду! Я клянусь! Я была противной, я была такой противной, что сделала все это только для того, чтобы ты сам смог понять, что ты все еще хочешь меня. А ведь ты правда хочешь меня вот сейчас, правда?
Воздух был насыщен винными парами, от которых голова у Люсьена шла кругом. От этих паров, от запаха Мелани, от крови. Ее руки уже шарили по его бедрам, и тепло ее тела прожигало его сквозь лосины, и его тело тряслось и билось в диких, необузданных желаниях.
— Черт побери, Мелани, я сейчас готов взять даже Мойну, если не найду никого другого. Я возьму кого угодно, Мелани, — кроме тебя. Теперь ты поняла меня? Ты поняла, насколько ты мне отвратительна?!
Она рухнула на пол, содрогаясь от рыданий, а он ринулся прочь из комнаты, пока ноги не изменили ему, пока хотя бы капля сохранившегося рассудка способна была подавить его звериные инстинкты.
Гарт. Он пойдет к Гарту. Пусть Гарт схватит его и долбит головой об стену, пока из нее не выветрится последняя капля дурмана. Да. Он пойдет к Гарту. Гарт ему поможет. Он зажал себе руками пах, старясь утихомирить его, пока это не перешло в настоящую боль.
Он рывком распахнул дверь в спальню Гарта и убедился, что она пуста. Ведь он оставил своего друга в кабинете, где тот приканчивал третью бутылку вина. Закусив нижнюю губу до крови, чтобы заглушить рвавшийся из груди звериный стон, Люсьен заковылял по коридору в сторону черной лестницы, с которой можно было скорее добраться до кабинета.
Помощь. Помощь. Он без конца повторял про себя это незатейливое слово. Ему нужна помощь. Ему не справиться с этим в одиночку. Не справиться, пока Мелани лежит, поджидая его, в спальне, предлагая выход его мукам, — выход, который обречет его на вечное проклятие. Боже милостивый! Кто-то же должен ему помочь!
ГЛАВА 21

…Свободно служим Богу из любви
Свободной. Мы вольны его любить
Иль не любить, сберечься или пасть.
Джон Мильтон, «Потерянный Рай»
Кэт была не в состоянии заснуть. Смерть отца, подробности и причины этого потрясли ее сверх всякой меры. Хотя за два года почти полумертвого существования она успела уверить себя в собственной нечувствительности, череда случившихся одно за другим событий не могла не пробить хрупкую броню мнимого безразличия. И во сне и наяву ее беспокоили видения, сжигавшие ее мозг. Грезы о том, что она снова живет в безопасности в Ветлах — единственное дитя горячо любящих и любимых родителей.
В конце концов она оставила надежду успокоиться и решила отвлечься чтением. Она встала и направилась по коридору к библиотеке, расположенной в южном крыле, но когда она добралась туда, то поняла, что и от книги будет мало проку.
— Кэтрин!
Она застыла на месте, прижав книгу к груди, внезапно испугавшсь, что на ней лишь потрепанная ночная рубашка — она едва держалась у нее на плечах.
— Люсьен? — спросила она, не смея обернуться и наяву столкнуться с одной из грез. — Что-то случилось? Что-то не так?
Он хрипло рассмеялся, и она поняла, что он стоит вплотную позади нее, его горячее дыхание обжигало ей затылок.
— Не так, дорогая? Что есть «не так»? Что есть «так»? Наверное, это «не так» — хотеть тебя до того, что судорогой сводит скулы? Или это «так» — лишать себя удовольствий, которые можно получить от твоего тела?
— Вы сошли с ума!
Неужели она перенесла сегодня мало потрясений и судьба устроила для нее еще и это? Как он посмел? Она сделала было один торопливый шаг прочь, но все же повернулась к нему лицом, полная решимости отчитать его так, чтобы он наконец лишился этой своей возмутительной самоуверенности. Но все готовые вырваться слова застряли у нее в горле.
Он стоял перед ней почти голый. На нем были только панталоны. На его груди виднелись пятна, похожие на кровь, однако, судя по всему, он не был ранен. Она остолбенело глядела на его широкий, с выпуклыми мышцами торс, сужавшийся к талии.
Он протянул к ней руку, но вдруг резко отдернул ее и сжал руки в кулаки с такой силой, что побелели костяшки. Только теперь она заметила, что он обливается потом, что его лоб наморщен, а лицо застыло в неподвижной маске, скрывавший под собой целую бурю чувств.
— Кэтрин, я виноват. Боже, вы даже представить себе не можете, как я виноват. Дайте мне пройти. Черт! Ну зачем вы такая красивая?! Бегите, Кэтрин. Бегите прочь. Скорее!!
Она хотела было повиноваться, но лишь на миг.
— Вы же больны. Может быть, это какая-нибудь лихорадка, которую вы подхватили на Полуострове? Я слышала, что такие лихорадки могут возобновляться даже через годы. Вы выглядите точно так же, как тогда, когда я ухаживала за вами. — И она положила руку ему на плечо, еле сдержав испуг, так как почувствовала внутренний огонь, сжигавший его тело. — Позвольте мне помочь вам, Люсьен. Вам надо прилечь.
— Помочь мне? — переспросил он таким тоном, будто это слово испугало его. — Да, да. Помоги мне. Это то, что мне нужно. Мне нужна помощь, Кэтрин.
Она повела его по коридору прямо к себе в спальню, опасаясь, что силы оставят его прежде, чем он доберется до своих комнат. К тому же он, судя по всему, бредил. Надо, чтобы с ним кто-то остался, чтобы он не отправился бродить по дому и как-нибудь не повредил при этом себе.
Какой-то уголок сознания предупреждал ее об опасности, когда она закрывала дверь своей комнаты. Именно эта часть ее мозга хранила память о том, как Люсьен лежал в бреду после возвращения с Полуострова, и ту ночь, когда он опрокинул ее к себе в постель и попытался заняться с нею любовью. Люсьен был сильным мужчиной, и намного сильнее теперь, нежели той ночью. И она понимала, что у нее нет надежды с ним справиться. И еще более страшой была мысль: а неизвестно — захотела бы она сопротивляться?
— Милая Кэтрин, — прошептал Люсьен у нее за спиной, и она задохнулась, почувствовав, что он держит прядь волос и грубо тянет, вынуждая обратиться к нему лицом. — Я хочу тебя, милая Кэтрин, — продолжал он. Его глаза превратились в черные, бездонные омуты, он смотрел на нее каким-то странным рассеянным взглядом. — Я хочу, чтобы твои губы прижались к моим, чтобы твой мягкие груди прижались к моей груди, чтобы твои длинные стройные ноги поднялись высоко и обхватили бы мою талию. Я хочу быть в тебе, Кэтрин, с тобой, быть частью тебя. Ты нужна мне, милая Кэтрин, ты нужна мне, только ты нужна мне…
— Люсьен, хватит!
Она уперлась ладонями в его скользкую от пота грудь и принялась яростно вырываться. Он не отпускал ее, его пальцы больно впились ей в плечи, привлекая ее все ближе. Как она могла? Как она посмела довериться ему вопреки здравому смыслу? Он же совершенно ничего не соображает из-за лихорадки, он не может сейчас отвечать ни за свои слова, ни за поступки!
И на этот раз вина будет на ней.
Насилие. Грубое. Жестокое. Оно случится опять. Немыслимое сейчас случится вновь. И то, что она любит Люсьена, не облегчит ее участь. Это сделает ее еще более тяжкой.
И вдруг, неожиданно, она оказалась свободной.
— Люсьен!
— Нет!!! — Он отпихнул грубо, со всей силой, так что она запуталась в подоле ночной сорочки и упала на пол. — Черт побери, нет! Кэтрин, помогите мне! Вы должны мне помочь! Заприте, меня, свяжите меня — что угодно! Проклятая Мелани! Проклятая Мойна! Что за черные зелья она давала Мелани? Зелья, от которых все тело горит огнем и в нем просыпаются все низменные, дьявольские силы, которые порабощают рассудок?
Кэт так и осталась на полу, смущенная и напуганная, сквозь слезы едва различая, как Люсьен словно пьяный мечется по комнате, как он вцепился в тяжелую бархатную занавеску и запутался в плотной ткани, судорожно пытаясь добраться до шнура. Он вернулся к Кэт и сунул шнур ей под нос:
— Вот! Возьмите это, Кэтрин. Пока у меня есть еще сила воли помочь вам — используйте его!
Гай вздохнул, гадая, как он дошел до такого. Как он до такого скатился. Проклятье на его отца, который предпочел иностранца своему собственному сыну. Проклятье на Кристофа, которому приспичило уронить свое семя в английском саду. Проклятье на Люсьена, выросшего из этого семени. Проклятье на Мелани, которая из удовольствия превратилась в проблему. Проклятье на них на всех, и пусть горят в самом жутком адском огне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43