— восклицал он, кружа ее в воздухе, так что Кэт пришлось ухватиться за его шею, чтобы не упасть. — Я же говорил вам, что это лишь вопрос времени! Наполеон отрекся!
Люсьен ослабил объятия, и она встала на пол, все еще глядя ему в глаза.
— Ах, Кэтрин, — произнес он, любуясь ее неуверенной улыбкой и счастливыми слезами, — ну разве жизнь не прекрасна?
О, что за незабываемый момент! Люсьен был словно пьян от счастья. Больше не будет боев. Больше прекрасные сильные юноши не будут падать изувеченные, истекающие кровью. Не будет боли, не будет смертей, не будет бессмысленной резни. Не будет убитых горем матерей, не будет несчастных вдов, не будет детей без отцов. Только мир. Спокойный, благословенный, прекрасный мир!
Люсьен с болью вспомнил в эту минуту Паркера, Хашбрука, и юного О'Коннора, и бессчетное множество других, отдавших свои жизни ради того, чтобы теперь он, вся Англия, весь мир мог насладиться этой победой.
Кэт открыла было рот, собираясь что-то сказать, но он не дал ей возможности заговорить. Ему было не до слов. Он снова подхватил ее так, что она оказалась в воздухе, и припал к ней в жадном поцелуе, и снова они закружились по фойе, и их тела тесно прижалась друг к другу.
— Вот-вот. Ну, Люсьен, хватит тебе терзать бедное дитя, лучше познакомь нас. В конце-то концов, не кто иной, как я принес в дом эту радостную весть. Может быть, она поцелует и меня? Это было бы справеддиво!
Люсьен отпустил Кэт, но весьма неохотно. Не забывая легонько придерживать ее за талию — уж слишком успешно она ускользала от него в последние дни, — он повернулся к Гарту и представил их друг другу:
— Мисс Харвей, позвольте мне представить вам мистера Гарта Стаффорда, верного друга, доблестного офицера и абсолютно не заслуживающего доверия малого, когда он находится в обществе дам, особенно таких хорошеньких, как вы. Гарт, позволь мне представить тебе мисс Кэтрин Харвей, доверенную компаньонку моего отца и к тому же, — он с улыбкой посмотрел на Кэт, радуясь ее присутствию и тому, как легко ему удалось назвать Эдмунда отцом, — и к тому же такую леди, с которой шутки плохи — если, конечно, тебе дорога твоя шкура.
— Мисс Харвей. — Гарт поклонился и поцеловал ей руку. — Мы не встречались раньше? Вы кажетесь мне знакомой. Особенно ваши глаза. Они безусловно неповторимы, но все же я уверен, что недавно где-то видел точно такие же.
Люсьен, не выпускавший талии Кэт, почувствовал, как она напряглась у него под рукой, а потом задрожала.
— Мне очень жаль, мистер Стаффорд, но я более чем уверена, что вы ошиблись.
Люсьен постарался рассмеяться как можно громче, чтобы сгладить неловкость, и со значением заглянул ей в глаза:
— Кэтрин, не надо извиняться в том, в чем вы не виноваты. А ты, Гарт, веди себя приличнее. Она не купится на такую очевидную глупость. Придержи свои любезности для сестер Альмак. Они-то, я уверен, примут все твои банальности как надо. Ну а теперь, пожалуй, пойдем наверх, пока не прибыл твой багаж. Я уверен, что тебе необходимо переодеться, ведь не будешь же ты все время таскать на себе этот удивительный жилет? Гарт, да ведь он желтый! Ты в нем словно кенарь.
Увлекая Гарта вверх по лестнице, Люсьен не преминул оглянуться на Кэт и увидел, что она в испуге прикусила нижнюю губу и старательно избегает встречаться с ним взглядом. Его душевный подъем тут же угас: он не мог не почувствовать, что его новообретенное счастье почему-то оказалось под угрозой.
Гарт стоял возле камина, оглядывая гостиную и находя ее весьма приятной, хотя и без малейшего отпечатка личности Люсьена. Цвета были подобраны неправильно, казались слишком будуарными, слишком женскими.
Личность его друга гораздо явственнее проступала в обстановке на Портмэн-сквер: драпировки приглушенных тонов, деревянные панели и бездна тончайшего вкуса во всем — от китайских расписных экранов у камина до безделушек на низком столике в гостиной.
Гарт отправился в Суссекс под влиянием импульса, даже не будучи уверенным, что его новости послужат пропуском в Тремэйн-Корт, — ведь когда он в последний раз видел своего друга, тот ясно дал понять, что не нуждается в компании. Однако Гарт был слишком заинтересованной личностью и достаточно реиштелен. Ему совершенно необходимо было узнать, как чувствует себя Люсьен после покушения на его жизнь. Если бы Наполеон Бонапарт не был столь любезен проиграть войну, Гарт нашел бы другой предлог побывать в Тремэйн-Корте, невзирая на нежелание Люсьена его видеть.
И вдруг Люсьен встречает его с распростертыми объятиями и приглашает остановиться у них на столько, на сколько ему заблагорассудится, и даже извиняется за то, что при этом не сможет быть достаточно радушным хозяином, поскольку большую часть времени он должен уделять больному отцу. Однако Люсьен обнадежил Гарта, что скоро состоится званый обед. Стало быть, он не останется вовсе без развлечений. А завтра утром они вместе отправятся на верховую прогулку и, возможно, встретят графа де ла Крукса, самого смешного на свете француза, который живет по соседству. Этот находящийся в изгнании аристократ будет счастлив выслушать сообщение Гарта.
Гарту принесли ланч в его комнату, а потом он проспал почти до самого обеда. Прибыл с багажом его лакей, и он поспешил принять ванну, прежде чем переодеться.
Прежде чем заснуть, Гарт вспомнил их встречу с Люсьеном и еще раз удивился разительной перемене, происшедшей с его другом. Исчезли не только похоронные одежды. Лицо Люсьена утратило неподвижность, оно вновь стало молодым и красивым — таким, каким было когда-то раньше.
Не может ли загадочная Кэт Харвей быть причиной этой метаморфозы? Гарт терялся в догадках. Какое отношение она вообще имеет к Тремэйн-Корту? Ее облик уж слишком не вязался с занимаемым ею местом. Одета она была просто, без единого украшения, и все же Люсьен определенно относился к ней не так, как если бы она просто была платной компаньонкой Эдмунда Тремэйна — вот уж более чем странное занятие для молодой независимой женщины — даже здесь, в Суссексе.
К тому же Кэт Харвей была очень привлекательна: высокая, гибкая, с прекрасным, одухотворенным лицом. По представлениям Гарта, подобные женщины не подходили на роль компаньонки, поддерживающей силы больного старика, — в противном случае им определенно не пристало целоваться с сыном хозяина дома.
Он пожал плечами. Да, сыновья хозяев часто целуют служанок — и часто позволяют себе намного большее, однако Гарт инстинктивно понимал, что Люсьена и мисс Харвей связывают отношения совершенно иного рода. Скорее, поведение Люсьена давало понять, что он имеет на нее серьезные виды, что они едва ли не помолвлены.
И это было весьма жаль. Гарт, никогда не упускавший такой возможности, был не прочь поразвлечься флиртом и пока находится в Тремэйн-Корте. Он знал, что Эдмунд Тремэйн тяжело болен. Согласно сведениям, полученным от Хоукинса — хотя и с превеликим трудом, — с матерью Люсьена сравнительно недавно произошел несчастный случай, сведший ее в могилу. Вряд ли при таких обстоятельствах приютивший его дом можно было считать веселым местом.
— Прошу прощения, но почему никто не предупредил меня, что к обеду у нас будет гость? Простите, сэр, не соблаговолите ли вы назвать мне ваше имя?
Гарт обернулся в сторону, откуда доносился этот звонкий, мелодичный голосок, и увидел столь нежное, прелестное создание, столь совершенное личико и формы, что ему пришлось проморгаться — причем дважды, — чтобы поверить своим глазам, говорившим о такой удаче.
Молодая женщина, стоявшая в дверях, являла собой восхитительную копию Венеры в миниатюре: от пышного ореола золотистых кудрей до кончиков вечерних атласных туфелек. Ее кожа, так и манившая прикоснуться, была восхитительного оттенка слоновой кости. Легкий румянец рдел на ее щеках, а яркие алые сочные губы были неотразимо соблазнительными.
А ее глаза! Разве бывают глаза такого цвета? Неужели природа способна была создать такой глубокий синий цвет?
Гарт на какое-то время остолбенел, но быстро оправился. Его лицо расцвело широкой улыбкой, он поспешил через всю комнату, чтобы изящно поклониться и припасть губами к прохладной благоухающей ручке.
— Мое имя, о великолепное создание, Гарт Стаффорд, и я уверен, что стал самым счастливым мужчиной на свете, оказавшись в одной комнате с вами. И если мне суждено погибнуть в эту самую минуту, я бы принял свою судьбу с радостью, страдая лишь оттого, что не сподобился узнать вашего имени, которое хотел бы прошептать при последнем дыхании.
Он задержал ее ручку в своей, и она не сделала попытки освободиться, позволяя ему растянуть это восхитительное мгновение.
— Ах, мистер Стаффорд, я ни за что на свете не желала бы стать причиной такого ужасного несчастья — я не хотела бы, чтобы из-за меня вообще кто-нибудь страдал. Обещайте мне, что не умрете, если я назову свое имя.
Гарт подхватил ее под ручку, увлекая к ближайшей козетке:
— Даю вам слово, о прекрасная леди.
Она хихикнула, усаживаясь на козетку, позаботившись, чтобы подол низко вырезанного платья раскинулся вокруг нее волнами легкого шелка сине-зеленого оттенка: ни дать ни взять богиня, выходящая из пены морской. Боже правый! Ошеломленному Гарту она показалась такой прелестной, что он уже готов был возомнить себя поэтом.
— В таком случае, мистер Стаффорд, я буду просто счастлива назвать вам свое имя, хотя не могу представить, почему вам до сих пор его не сообщили. Меня зовут Мелани Тремэйн, сэр, и я — ваша хозяйка.
Гарт остолбенел с приклееной к лицу глупой улыбкой, чувствуя, как у него замерло сердце.
— Ах, Гарт, вот ты где. Пожалуйста, прости меня за опоздание. Хоукинс такой ужасный зануда, он заставил меня опять сменить галстук. Ты уже познакомился с моей мачехой?
Гарт тупо переводил взгляд с Мелани на Люсьена и обратно, слегка удивляясь, как это его до сих пор не хватил удар. Мелани? Обожаемая невеста Люсьена, о которой он часами напролет вспоминал на Полуострове? Мелани — мачеха Люсьена?! Как? Когда? Ничего удивительного, что он стал так холоден и груб. Он делал это, чтобы не выдать своих страданий. Ведь он наверняка был уничтожен! Потерять такую, как Мелани — этого ангела во плоти, — да от такого свихнется и втрое более сильный мужчина! Потерять ее, да к тому же из-за своего отца? Поразительно!
Гарт вдруг почувствовал страшную жажду. Ему совершенно необходимо выпить бокал вина. А еще лучше много бокалов вина. А еще того лучше — много бутылок вина.
— Мы уже познакомились, да, — услышал он как бы со стороны свой голос. — Я… я не думал…
— Я уверен, что ты не думал, друг мой. — Люсьен подошел к столу с напитками, открыл хрустальный графин и налил два бокала портвейна, протянув один Гарту. — Когда моя мать погибла, почти сразу же после моего отъезда на Полуостров, Мелани и мой отец смогли найти утешение друг в друге. Я полагаю, что это довольно естественно. Там, наверху, в детской, их сын Нодди, и он просто прелестный мальчик. — Он обратился к Мелани и сказал совершенно иным тоном: — А ты, Мелани, не желаешь ли немного шерри?
— О да, Люсьен. Я люблю его больше всего. Как ты заботлив.
Гарт так и не двинулся с места, он не сводил глаз со своего старого друга, который до этого момента вел себя совершенно естественно, — вот разве что приторно-елейный тон, которым он говорил с Мелани:
— Да, конечно, дорогая. Ты же знаешь, что я живу с единственной целью радовать тебя.
Дорогая. Гарт моментально уцепился за это слово и, прежде чем Люсьен отвернулся, успел заметить, что щека у него слегка подергивается.
Гарт внезапно почувствовал себя на сцене, причем разыгрываемая пьеса была ему абсолютно непонятна.
И вследствие своего неведения произнес самую неудачную реплику:
— Мисс Харвей не присоединится к нам, Люсьен? Я не успел обменяться с ней и парой слов в фойе, где ты сначала был занят тем, что целовался с ней, а потом потащил меня наверх, в мою комнату.
Он услышал, как позади него у кого-то перехватило дыхание, и, обернувшись, заметил, что Мелани стала совершенно белой.
— Люсьен! — воскликнула она, и ее музыкальный голосок поднялся на октаву, так что стал скорее походить на визг, что явно не вязалось с обликом прелестной внешности.
Она так неожиданно вскочила на ноги, что Гарт невольно протянул руку, уверенный, что она споткнется и упадет, но она оттолкнула его, проскочила мимо и мгновенно оказалась лицом к лицу с Люсьеном.
— Неужели тебе хватило наглости совокупляться с этой неблагодарной шлюхой у меня в доме? Я не потерплю безнравственного поведения под моей крышей, слышишь? Как ты посмел обесчестить этот дом — да еще в тот момент, когда Эдмунд лежит на смертном одре?! Тискай ее, если тебе так приспичило, но делай это хотя бы на конюшне, там, где это пристало делать с такими, как она!
— Замолчи, Мелани. Мы не будем это обсуждать. Тебе надо следить за собой. В противном случае ты заболеешь и нам придется отменить званый обед. А тебе это не понравится, ведь правда, дорогая?
Гарт смотрел как загипнотизированный. Слова Люсьена поразительно действовали на эту женщину: сразу расслабились сжавшиеся было в кулачки пальцы.
— Гарт принес этим утром добрые вести о том, что кончилась война, вот я и поцеловал мисс Харвей в шутку — просто такой уж вышел момент. И больше ничего не случилось, Мелани, Я клянусь.
Мелани подняла руки и сжала в ладонях щеки Люсьена.
— Ах, дорогой, я так виновата. И как я могла такое подумать? Я должна была знать, что у тебя достаточно вкуса, чтобы не позариться на эту костлявую верзилу с черными патлами.
— Безусловно, Мелани. — Люсьен решительно убрал со своего лица, превратившегося в непроницаемую маску, ее ладони и развернул ее лицом к Гарту. — Ну а теперь тебе совершенно необходимо так же извиниться перед Гартом, и мы обо всем позабудем.
Мелани попросила прощения весьма мило, словно дитя, нарушившее приказ взрослых, и на сем инцидент был исчерпан.
Явился дворецкий и объявил, что обед подан, прежде чем Гарт успел достаточно собраться с мыслями, чтобы сказать что-нибудь вразумительное. Боже милостивый, да что же здесь творится?
Люсьен жестом предложил своему другу взять Мелани под правую руку, тогда как сам подхватил ее под левую, и Гарт зашагал в столовую с той же охотой, с какой приговоренный к казни поднимается на эшафот.
Трапеза, хотя и не блиставшая разнообразием, зато отменно вкусная — как это обычно и бывает в деревне, — прошла без неожиданностей. Мелани без конца расспрашивала о том, что творится в лондонском свете, не давая друзьям перекинуться и парой слов. Но как только обед подошел к концу, она покинула их, предоставив вдвоем наслаждаться сигарами на террасе.
Стоя возле перил, Гарт всматривался в окутанный сумерками старый сад, думал, какое чудесное место Тремэйн-Корт, и завидовал Люсьену, которому повезло вырасти в таком раю. Только вот стоило ли ему завидовать? И был ли Тремэйн-Корт на деле тем райским уголком, каким казался внешне? Поначалу он в этом не сомневался — пока не познакомился с Мелани Тремэйн.
Наверное, лучше ему думать о более приятных вещах. Гарт облокотился на низкий каменный парапет в дальнем конце террасы и оттуда с улыбкой посмотрел на Люсьена. Тот сидел на краю парапета с таким видом, словно он и есть хозяин этого поместья.
— Тебе кто-нибудь уже успел сказать, что ты здорово изменился, старина, или это мне выпала такая честь?
Люсьен медленно повернулся к Гарту, слегка улыбаясь:
— Изменился, Гарт? К лучшему или к худшему?
— К лучшему, конечно. Ты уже не такой мрачный и недоступный. На майском фестивале окажется множество разочарованных леди, если ты явишься туда с такой вот улыбкой до ушей. Им гораздо милее твоя отрешенная гримаса, она так напоминает Байрона. Однако что до меня лично, я не собираюсь скорбеть по Дьяволу Тремэйну.
— Ради всего святого, Гарт, вот уж никогда бы не подумал, что мое счастье может стать причиной горя милых дам. Но раз ты уверяешь, что перемена тебе по душе, — что ж, я стану довольствоваться этим.
Друзья какое-то время курили молча, и с каждым мгновением Гарта все больше снедало любопытство, пока наконец сам Люсьен не предложил:
— Ладно, не валяй дурака, старина. Я знаю, что тебе не терпится кое-что узнать. Так и быть — задавай свой первый вопрос.
— Мой первый вопрос? Значит, ты согласен, чтобы я задал тебе не один, а много вопросов? Отлично, старина, я задам тебе эти вопросы. Ну, для начала скажи: ты ответишь на все?
Люсьен откинул голову, громко расхохотавшись:
— Я бы не стал, но знаю, что тогда ты черт знает до чего додумаешься сам. Поэтому лучше уж я отвечу. Если за последний год я успел чему-то научиться, так это тому, что тайны никогда не приносят пользы. И пришло тебе время обо всем узнать.
С чего же начать? Гарту не терпелось узнать про мисс Кэт Харвей, и не только потому, что Люсьен у него на глазах целовал эту девушку, но и потому, что Мелани явно была о ней невысокого мнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Люсьен ослабил объятия, и она встала на пол, все еще глядя ему в глаза.
— Ах, Кэтрин, — произнес он, любуясь ее неуверенной улыбкой и счастливыми слезами, — ну разве жизнь не прекрасна?
О, что за незабываемый момент! Люсьен был словно пьян от счастья. Больше не будет боев. Больше прекрасные сильные юноши не будут падать изувеченные, истекающие кровью. Не будет боли, не будет смертей, не будет бессмысленной резни. Не будет убитых горем матерей, не будет несчастных вдов, не будет детей без отцов. Только мир. Спокойный, благословенный, прекрасный мир!
Люсьен с болью вспомнил в эту минуту Паркера, Хашбрука, и юного О'Коннора, и бессчетное множество других, отдавших свои жизни ради того, чтобы теперь он, вся Англия, весь мир мог насладиться этой победой.
Кэт открыла было рот, собираясь что-то сказать, но он не дал ей возможности заговорить. Ему было не до слов. Он снова подхватил ее так, что она оказалась в воздухе, и припал к ней в жадном поцелуе, и снова они закружились по фойе, и их тела тесно прижалась друг к другу.
— Вот-вот. Ну, Люсьен, хватит тебе терзать бедное дитя, лучше познакомь нас. В конце-то концов, не кто иной, как я принес в дом эту радостную весть. Может быть, она поцелует и меня? Это было бы справеддиво!
Люсьен отпустил Кэт, но весьма неохотно. Не забывая легонько придерживать ее за талию — уж слишком успешно она ускользала от него в последние дни, — он повернулся к Гарту и представил их друг другу:
— Мисс Харвей, позвольте мне представить вам мистера Гарта Стаффорда, верного друга, доблестного офицера и абсолютно не заслуживающего доверия малого, когда он находится в обществе дам, особенно таких хорошеньких, как вы. Гарт, позволь мне представить тебе мисс Кэтрин Харвей, доверенную компаньонку моего отца и к тому же, — он с улыбкой посмотрел на Кэт, радуясь ее присутствию и тому, как легко ему удалось назвать Эдмунда отцом, — и к тому же такую леди, с которой шутки плохи — если, конечно, тебе дорога твоя шкура.
— Мисс Харвей. — Гарт поклонился и поцеловал ей руку. — Мы не встречались раньше? Вы кажетесь мне знакомой. Особенно ваши глаза. Они безусловно неповторимы, но все же я уверен, что недавно где-то видел точно такие же.
Люсьен, не выпускавший талии Кэт, почувствовал, как она напряглась у него под рукой, а потом задрожала.
— Мне очень жаль, мистер Стаффорд, но я более чем уверена, что вы ошиблись.
Люсьен постарался рассмеяться как можно громче, чтобы сгладить неловкость, и со значением заглянул ей в глаза:
— Кэтрин, не надо извиняться в том, в чем вы не виноваты. А ты, Гарт, веди себя приличнее. Она не купится на такую очевидную глупость. Придержи свои любезности для сестер Альмак. Они-то, я уверен, примут все твои банальности как надо. Ну а теперь, пожалуй, пойдем наверх, пока не прибыл твой багаж. Я уверен, что тебе необходимо переодеться, ведь не будешь же ты все время таскать на себе этот удивительный жилет? Гарт, да ведь он желтый! Ты в нем словно кенарь.
Увлекая Гарта вверх по лестнице, Люсьен не преминул оглянуться на Кэт и увидел, что она в испуге прикусила нижнюю губу и старательно избегает встречаться с ним взглядом. Его душевный подъем тут же угас: он не мог не почувствовать, что его новообретенное счастье почему-то оказалось под угрозой.
Гарт стоял возле камина, оглядывая гостиную и находя ее весьма приятной, хотя и без малейшего отпечатка личности Люсьена. Цвета были подобраны неправильно, казались слишком будуарными, слишком женскими.
Личность его друга гораздо явственнее проступала в обстановке на Портмэн-сквер: драпировки приглушенных тонов, деревянные панели и бездна тончайшего вкуса во всем — от китайских расписных экранов у камина до безделушек на низком столике в гостиной.
Гарт отправился в Суссекс под влиянием импульса, даже не будучи уверенным, что его новости послужат пропуском в Тремэйн-Корт, — ведь когда он в последний раз видел своего друга, тот ясно дал понять, что не нуждается в компании. Однако Гарт был слишком заинтересованной личностью и достаточно реиштелен. Ему совершенно необходимо было узнать, как чувствует себя Люсьен после покушения на его жизнь. Если бы Наполеон Бонапарт не был столь любезен проиграть войну, Гарт нашел бы другой предлог побывать в Тремэйн-Корте, невзирая на нежелание Люсьена его видеть.
И вдруг Люсьен встречает его с распростертыми объятиями и приглашает остановиться у них на столько, на сколько ему заблагорассудится, и даже извиняется за то, что при этом не сможет быть достаточно радушным хозяином, поскольку большую часть времени он должен уделять больному отцу. Однако Люсьен обнадежил Гарта, что скоро состоится званый обед. Стало быть, он не останется вовсе без развлечений. А завтра утром они вместе отправятся на верховую прогулку и, возможно, встретят графа де ла Крукса, самого смешного на свете француза, который живет по соседству. Этот находящийся в изгнании аристократ будет счастлив выслушать сообщение Гарта.
Гарту принесли ланч в его комнату, а потом он проспал почти до самого обеда. Прибыл с багажом его лакей, и он поспешил принять ванну, прежде чем переодеться.
Прежде чем заснуть, Гарт вспомнил их встречу с Люсьеном и еще раз удивился разительной перемене, происшедшей с его другом. Исчезли не только похоронные одежды. Лицо Люсьена утратило неподвижность, оно вновь стало молодым и красивым — таким, каким было когда-то раньше.
Не может ли загадочная Кэт Харвей быть причиной этой метаморфозы? Гарт терялся в догадках. Какое отношение она вообще имеет к Тремэйн-Корту? Ее облик уж слишком не вязался с занимаемым ею местом. Одета она была просто, без единого украшения, и все же Люсьен определенно относился к ней не так, как если бы она просто была платной компаньонкой Эдмунда Тремэйна — вот уж более чем странное занятие для молодой независимой женщины — даже здесь, в Суссексе.
К тому же Кэт Харвей была очень привлекательна: высокая, гибкая, с прекрасным, одухотворенным лицом. По представлениям Гарта, подобные женщины не подходили на роль компаньонки, поддерживающей силы больного старика, — в противном случае им определенно не пристало целоваться с сыном хозяина дома.
Он пожал плечами. Да, сыновья хозяев часто целуют служанок — и часто позволяют себе намного большее, однако Гарт инстинктивно понимал, что Люсьена и мисс Харвей связывают отношения совершенно иного рода. Скорее, поведение Люсьена давало понять, что он имеет на нее серьезные виды, что они едва ли не помолвлены.
И это было весьма жаль. Гарт, никогда не упускавший такой возможности, был не прочь поразвлечься флиртом и пока находится в Тремэйн-Корте. Он знал, что Эдмунд Тремэйн тяжело болен. Согласно сведениям, полученным от Хоукинса — хотя и с превеликим трудом, — с матерью Люсьена сравнительно недавно произошел несчастный случай, сведший ее в могилу. Вряд ли при таких обстоятельствах приютивший его дом можно было считать веселым местом.
— Прошу прощения, но почему никто не предупредил меня, что к обеду у нас будет гость? Простите, сэр, не соблаговолите ли вы назвать мне ваше имя?
Гарт обернулся в сторону, откуда доносился этот звонкий, мелодичный голосок, и увидел столь нежное, прелестное создание, столь совершенное личико и формы, что ему пришлось проморгаться — причем дважды, — чтобы поверить своим глазам, говорившим о такой удаче.
Молодая женщина, стоявшая в дверях, являла собой восхитительную копию Венеры в миниатюре: от пышного ореола золотистых кудрей до кончиков вечерних атласных туфелек. Ее кожа, так и манившая прикоснуться, была восхитительного оттенка слоновой кости. Легкий румянец рдел на ее щеках, а яркие алые сочные губы были неотразимо соблазнительными.
А ее глаза! Разве бывают глаза такого цвета? Неужели природа способна была создать такой глубокий синий цвет?
Гарт на какое-то время остолбенел, но быстро оправился. Его лицо расцвело широкой улыбкой, он поспешил через всю комнату, чтобы изящно поклониться и припасть губами к прохладной благоухающей ручке.
— Мое имя, о великолепное создание, Гарт Стаффорд, и я уверен, что стал самым счастливым мужчиной на свете, оказавшись в одной комнате с вами. И если мне суждено погибнуть в эту самую минуту, я бы принял свою судьбу с радостью, страдая лишь оттого, что не сподобился узнать вашего имени, которое хотел бы прошептать при последнем дыхании.
Он задержал ее ручку в своей, и она не сделала попытки освободиться, позволяя ему растянуть это восхитительное мгновение.
— Ах, мистер Стаффорд, я ни за что на свете не желала бы стать причиной такого ужасного несчастья — я не хотела бы, чтобы из-за меня вообще кто-нибудь страдал. Обещайте мне, что не умрете, если я назову свое имя.
Гарт подхватил ее под ручку, увлекая к ближайшей козетке:
— Даю вам слово, о прекрасная леди.
Она хихикнула, усаживаясь на козетку, позаботившись, чтобы подол низко вырезанного платья раскинулся вокруг нее волнами легкого шелка сине-зеленого оттенка: ни дать ни взять богиня, выходящая из пены морской. Боже правый! Ошеломленному Гарту она показалась такой прелестной, что он уже готов был возомнить себя поэтом.
— В таком случае, мистер Стаффорд, я буду просто счастлива назвать вам свое имя, хотя не могу представить, почему вам до сих пор его не сообщили. Меня зовут Мелани Тремэйн, сэр, и я — ваша хозяйка.
Гарт остолбенел с приклееной к лицу глупой улыбкой, чувствуя, как у него замерло сердце.
— Ах, Гарт, вот ты где. Пожалуйста, прости меня за опоздание. Хоукинс такой ужасный зануда, он заставил меня опять сменить галстук. Ты уже познакомился с моей мачехой?
Гарт тупо переводил взгляд с Мелани на Люсьена и обратно, слегка удивляясь, как это его до сих пор не хватил удар. Мелани? Обожаемая невеста Люсьена, о которой он часами напролет вспоминал на Полуострове? Мелани — мачеха Люсьена?! Как? Когда? Ничего удивительного, что он стал так холоден и груб. Он делал это, чтобы не выдать своих страданий. Ведь он наверняка был уничтожен! Потерять такую, как Мелани — этого ангела во плоти, — да от такого свихнется и втрое более сильный мужчина! Потерять ее, да к тому же из-за своего отца? Поразительно!
Гарт вдруг почувствовал страшную жажду. Ему совершенно необходимо выпить бокал вина. А еще лучше много бокалов вина. А еще того лучше — много бутылок вина.
— Мы уже познакомились, да, — услышал он как бы со стороны свой голос. — Я… я не думал…
— Я уверен, что ты не думал, друг мой. — Люсьен подошел к столу с напитками, открыл хрустальный графин и налил два бокала портвейна, протянув один Гарту. — Когда моя мать погибла, почти сразу же после моего отъезда на Полуостров, Мелани и мой отец смогли найти утешение друг в друге. Я полагаю, что это довольно естественно. Там, наверху, в детской, их сын Нодди, и он просто прелестный мальчик. — Он обратился к Мелани и сказал совершенно иным тоном: — А ты, Мелани, не желаешь ли немного шерри?
— О да, Люсьен. Я люблю его больше всего. Как ты заботлив.
Гарт так и не двинулся с места, он не сводил глаз со своего старого друга, который до этого момента вел себя совершенно естественно, — вот разве что приторно-елейный тон, которым он говорил с Мелани:
— Да, конечно, дорогая. Ты же знаешь, что я живу с единственной целью радовать тебя.
Дорогая. Гарт моментально уцепился за это слово и, прежде чем Люсьен отвернулся, успел заметить, что щека у него слегка подергивается.
Гарт внезапно почувствовал себя на сцене, причем разыгрываемая пьеса была ему абсолютно непонятна.
И вследствие своего неведения произнес самую неудачную реплику:
— Мисс Харвей не присоединится к нам, Люсьен? Я не успел обменяться с ней и парой слов в фойе, где ты сначала был занят тем, что целовался с ней, а потом потащил меня наверх, в мою комнату.
Он услышал, как позади него у кого-то перехватило дыхание, и, обернувшись, заметил, что Мелани стала совершенно белой.
— Люсьен! — воскликнула она, и ее музыкальный голосок поднялся на октаву, так что стал скорее походить на визг, что явно не вязалось с обликом прелестной внешности.
Она так неожиданно вскочила на ноги, что Гарт невольно протянул руку, уверенный, что она споткнется и упадет, но она оттолкнула его, проскочила мимо и мгновенно оказалась лицом к лицу с Люсьеном.
— Неужели тебе хватило наглости совокупляться с этой неблагодарной шлюхой у меня в доме? Я не потерплю безнравственного поведения под моей крышей, слышишь? Как ты посмел обесчестить этот дом — да еще в тот момент, когда Эдмунд лежит на смертном одре?! Тискай ее, если тебе так приспичило, но делай это хотя бы на конюшне, там, где это пристало делать с такими, как она!
— Замолчи, Мелани. Мы не будем это обсуждать. Тебе надо следить за собой. В противном случае ты заболеешь и нам придется отменить званый обед. А тебе это не понравится, ведь правда, дорогая?
Гарт смотрел как загипнотизированный. Слова Люсьена поразительно действовали на эту женщину: сразу расслабились сжавшиеся было в кулачки пальцы.
— Гарт принес этим утром добрые вести о том, что кончилась война, вот я и поцеловал мисс Харвей в шутку — просто такой уж вышел момент. И больше ничего не случилось, Мелани, Я клянусь.
Мелани подняла руки и сжала в ладонях щеки Люсьена.
— Ах, дорогой, я так виновата. И как я могла такое подумать? Я должна была знать, что у тебя достаточно вкуса, чтобы не позариться на эту костлявую верзилу с черными патлами.
— Безусловно, Мелани. — Люсьен решительно убрал со своего лица, превратившегося в непроницаемую маску, ее ладони и развернул ее лицом к Гарту. — Ну а теперь тебе совершенно необходимо так же извиниться перед Гартом, и мы обо всем позабудем.
Мелани попросила прощения весьма мило, словно дитя, нарушившее приказ взрослых, и на сем инцидент был исчерпан.
Явился дворецкий и объявил, что обед подан, прежде чем Гарт успел достаточно собраться с мыслями, чтобы сказать что-нибудь вразумительное. Боже милостивый, да что же здесь творится?
Люсьен жестом предложил своему другу взять Мелани под правую руку, тогда как сам подхватил ее под левую, и Гарт зашагал в столовую с той же охотой, с какой приговоренный к казни поднимается на эшафот.
Трапеза, хотя и не блиставшая разнообразием, зато отменно вкусная — как это обычно и бывает в деревне, — прошла без неожиданностей. Мелани без конца расспрашивала о том, что творится в лондонском свете, не давая друзьям перекинуться и парой слов. Но как только обед подошел к концу, она покинула их, предоставив вдвоем наслаждаться сигарами на террасе.
Стоя возле перил, Гарт всматривался в окутанный сумерками старый сад, думал, какое чудесное место Тремэйн-Корт, и завидовал Люсьену, которому повезло вырасти в таком раю. Только вот стоило ли ему завидовать? И был ли Тремэйн-Корт на деле тем райским уголком, каким казался внешне? Поначалу он в этом не сомневался — пока не познакомился с Мелани Тремэйн.
Наверное, лучше ему думать о более приятных вещах. Гарт облокотился на низкий каменный парапет в дальнем конце террасы и оттуда с улыбкой посмотрел на Люсьена. Тот сидел на краю парапета с таким видом, словно он и есть хозяин этого поместья.
— Тебе кто-нибудь уже успел сказать, что ты здорово изменился, старина, или это мне выпала такая честь?
Люсьен медленно повернулся к Гарту, слегка улыбаясь:
— Изменился, Гарт? К лучшему или к худшему?
— К лучшему, конечно. Ты уже не такой мрачный и недоступный. На майском фестивале окажется множество разочарованных леди, если ты явишься туда с такой вот улыбкой до ушей. Им гораздо милее твоя отрешенная гримаса, она так напоминает Байрона. Однако что до меня лично, я не собираюсь скорбеть по Дьяволу Тремэйну.
— Ради всего святого, Гарт, вот уж никогда бы не подумал, что мое счастье может стать причиной горя милых дам. Но раз ты уверяешь, что перемена тебе по душе, — что ж, я стану довольствоваться этим.
Друзья какое-то время курили молча, и с каждым мгновением Гарта все больше снедало любопытство, пока наконец сам Люсьен не предложил:
— Ладно, не валяй дурака, старина. Я знаю, что тебе не терпится кое-что узнать. Так и быть — задавай свой первый вопрос.
— Мой первый вопрос? Значит, ты согласен, чтобы я задал тебе не один, а много вопросов? Отлично, старина, я задам тебе эти вопросы. Ну, для начала скажи: ты ответишь на все?
Люсьен откинул голову, громко расхохотавшись:
— Я бы не стал, но знаю, что тогда ты черт знает до чего додумаешься сам. Поэтому лучше уж я отвечу. Если за последний год я успел чему-то научиться, так это тому, что тайны никогда не приносят пользы. И пришло тебе время обо всем узнать.
С чего же начать? Гарту не терпелось узнать про мисс Кэт Харвей, и не только потому, что Люсьен у него на глазах целовал эту девушку, но и потому, что Мелани явно была о ней невысокого мнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43